Орлиная доблесть, куриные мозги

© Перевод Г. Симанович

 

 

Горе‑страна, мощны твои крылья! Но даже здесь

В них нет нужды, а враг ближайший за океанской

далью, к чему ж эти тучи

Бомбардировщиков над побережьем, зачем эти стаи

шершней‑истребителей

И непрерывная пальба на испытательных полигонах?

 

Горе‑страна, с орлиным клювом и крыльями, мозгами

куриными.

Заплачь (люди к этому привыкли), заплачь

над кошмарным великолепием средств убивать,

Над смехотворным бессилием здравого смысла,

над гнусным, кровавым

Восторгом возможной победы.

 

 

КАССАНДРА

© Перевод А. Сергеев

 

 

Безумица с острым взором длинными белыми пальцами

Вцепилась в камни стены,

В волосах – ураган, во рту – крик. А скажи, Кассандра,

Так ли важно, чтоб кто‑то поверил

Горьким твоим речам? Воистину люди возненавидели

истину, им приятней

По дороге домой встретить тигра.

Потому‑то поэты подслащают истину ложью; но торговцы

Религией и политикой новую ложь громоздят на старую,

и их прославляют за добрую

Мудрость. Дура, одумайся.

Нет: ты жуешь в углу свою крошку истины, а люди

И боги возмущены. – Такие уж мы с тобой, Кассандра.

 

 

ГЛУБОКАЯ РАНА

© Перевод А. Сергеев

 

 

Когда звезда приближалась, огромные волны

Взволновали литую поверхность земли. А когда

Звезда удалялась, они рванулись за нею и вырвали

Вершину земной волны: так из Тихого океана

Возникла луна, белый холодный камень, который светит

нам ночью.

А на земле осталась глубокая рана, Тихий океан

Со всеми его островами и военными кораблями. Я стою

на скале,

И вижу рваный застывший базальт и гранит, и вижу

огромную птицу,

Стремящуюся за своей звездой. Но звезда прошла,

И луна осталась кружить над своим бывшим домом,

Увлекая приливы, звереющие от одиночества.

 

У физиков и математиков –

Своя мифология; они идут мимо истины,

Не касаясь ее; их уравнения ложны,

Но все же работают. А когда обнаруживается ошибка,

Они сочиняют новые уравнения; они оставляют теорию

волн

Во вселенском эфире и изобретают изогнутое

пространство.

Все же их уравнения уничтожили Хиросиму.

Они сработали.

 

У поэта тоже

Своя мифология. Он говорит, что Луна родилась

Из Тихого океана. Он говорит, что Трою сожгли из‑за

дивной

Кочующей женщины, чье лицо послало в поход тысячу

кораблей.

Это вздор, это может быть правдой, но церковь

и государство

Стоят на более диких, неправдоподобных мифах,

Вроде того, что люди рождаются равными и свободными:

только подумайте!

И что бродячий поэт‑назорей по имени Иисус –

Бог всей вселенной. Только подумайте!

 

 

ЧТО ОСТАЛОСЬ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Это правда, что половина величья пропала.

Машины и модернистские здания заполонили пейзаж.

Над горным Кармельским шоссе не парит орел,

На него не выходит пума – ее мы однажды видали

Лет тридцать назад. Все же, по милости Божьей,

У меня есть участок гранитной скалы, на которую Тихий

Океан навалился своей дикой тяжестью; есть и деревья,

которые я посадил

В молодости; зеленые хлыстики из‑под руки

Выросли, несмотря на хищный морской ветер,

И приняты в лоно природы, и цапли сердитыми голосами

Кричат с их ветвей. За все это надо платить;

Окружные налоги съедают мои доходы, и кажется

сумасшествием

Держать за собой три акра прибрежного леса

и маленький низкий дом,

Который я строил своими руками, и ежегодно давать

за право владения

Цену нового автомобиля. Ничего, деревья и камни этого

сто́ят.

Уже смеркается. Сам я стар, жена моя умерла,

А вся жизнь заключалась в ее глазах. Мне‑то надо

сосредоточиться

Прежде, чем я проникну в прекрасные тайны

Листьев, камней и звезд. А ей это было просто.

О, если бы все человечество могло постигать красоту!

Тогда бы в мире прибавилось радости и люди, быть

может,

Стали чуть благородней – как сейчас полевые цветы,

Благородней, чем род Адама.

 

ХАРТ КРЕЙН

© Перевод В. Топоров

 

ЧАПЛИНЕСКА

 

 

От наших шальных утешений – проку

будет не больше земному праху,

чем от шальных попаданий ветра

в пустые карманы одежды ветхой.

 

Мир изголодавшемуся котенку на пороге,

ибо любви к миру мы преисполнены, –

извлечение из уличной мороки,

сильно смахивающей на преисподнюю.

 

Безотказные приемчики косоглазой

судьбы, убивающей нас не сразу,

но разворачивающей перед нами морщинистый список

наших ошибок, помарок, описок,

полный сюрпризов!

 

И все же это искусное сведение на нет

лжет не больше, чем тросточкин пируэт.

На светопреставление не купишь билета.

Берете за душу и ведете, где свет

погашен, монашенку‑душу раздетой.

 

Игра есть игра, но Граалем смеха

бродит луна по одиноким аллеям

над пустыми сосудами смертного праха.

Побоку – похоть, победа, потеха.

Лучше бездомного котенка пожалеем.

 

 

БЕСТИАРИЙ СПИРТНОГО

 

 

Когда вино смывает сон из мерно

горчицу дней скандирующих глаз,

оправдывает зренье неизменно

тот леопард, что выпрыгнет из нас.

 

Дома и люди в зеркале графина,

на брюхе у которого лежу,

а он – урчит. В ладоши звездам винным

я хлопаю и тени их лижу.

 

Путь от Большой Медведицы до Малой

(панели стен из снега и желтка).

Пинцет улыбки рот раздвинул алый,

ее глаза – бубенчики. О, как

он пьян, она юна, как время вяло…

 

Где рычаги, какими движим змий,

чья кожа – оттиск времени – пятниста,

лазурь вкруг глаз и, черт меня возьми, –

чьих волхвований в небеса вонзится

стрела: его иль – пущена людьми?

 

Подмигивают мне в окно обманы,

и ревности ее колючий еж,

хлеща из блюдца, хнычет, в стельку пьяный,

и чуть ли не хватается за нож.

Уходит август, плюхаясь в туманы.

 

Вино живет в алькове, в алтаре,

творя свою чудовищную волю.

Тела не просыхают на заре,

как рюмки, и, стигматами раздолья,

резцы разгрызли роз смятенный куст.

 

Стакан мой пуст! о, дивные ублюдки,

плодимые свободой, что сулит

вино – пропутешествовать навзрыд

сквозь мирозданье без чужой побудки!

 

В моей крови, за трезвости порогом,

колотится в капкане чистота,

колоколов святая простота

наяривает адом и пороком,

яд изрыгают, рыкая, уста:

 

«Проклятье вам, исчадия искусства!

Коктейль из желчи, страсти и тоски!

У вас есть зубы, у земли – клыки,

они острей. Пространства сквозняки

закрутят смерч, и место станет пусто,

когда воздастся людям за грехи.

 

Восстаньте, кто стоит, из лютой скверны

опивков и объедков и в стакан

плесните кровь из горла Олоферна,

а не твоей, Креститель Иоанн.

 

Вспорх страсти! ты обманчив и недолог! –

Уже занес булавку Энтомолот».