В гостях хорошо, а дома – лучше

 

Достаточно для Рождества

 

Братья – это сорняки на лужайке жизни.

Чарльз М. Шульц, карикатурист

 

В этом году мой брат снова приехал домой на Рождество.

Нет, меня раздражает не он сам, а суета, которая поднимается с его появлением. Он редко звонит, никогда не пишет, его три раза выгоняли из института, и он нигде не работал больше шести месяцев. Он навещает родителей только на Рождество, и то им приходится покупать ему билет на самолет. Прошу прощения за дерзость, но всякий раз, когда Джеральд приезжает на Рождество, родители ведут себя так, словно сам Христос сошел на землю, чтобы отпраздновать свой день рождения.

Пока нет Джеральда, мы не наряжаем елку. Потом к нам приходят дядя Джим и тетя Лиз, и папа весь вечер снимает видео, даже не наводя фокус. У мамы все это время глаза на мокром месте, она ходит по соседям и рассказывает, как это прекрасно, когда в праздники семья собирается вместе.

Странно, что родители до сих пор не убрали из вертепа младенца Иисуса и не заменили его пластиковой копией моего брата.

В рождественское утро, после любимого завтрака брата – блинчиков с шоколадной крошкой, картофельных оладий и яблочного сока, – нас всех подвергают пытке под названием «время подарков».

Мама всегда точно знает, что мне нужно. Без предупреждения появившись на пороге моей квартиры, она тут же начинает делать довольно явные намеки на то, что я найду под елкой.

– Дэвид, тебе бы не помешала кофеварка, – сказала мама однажды, заглянув ко мне после похода по магазинам в преддверии Рождества.

– Мам, но я не пью кофе.

– А если гости придут? – тут же нашлась она. – Твой брат пьет кофе.

– Джеральд живет в семистах милях отсюда, – ответил я. – Он ни разу у меня не был. Если он вдруг приедет, я отведу его в «Старбакс» за углом.

Мама кивнула.

– И все же кофеварка никогда не помешает.

Само собой, открыв подарки в рождественское утро, я обнаружил кофеварку, словарь и четыре пары носков.

Знаете, что получил Джеральд? Подписку на журнал «Энтертейнмент Уикли» и конверт, полный денег.

Денег!

И так всегда. Я получаю носки, а он – деньги.

– Мы точно не знали, что тебе нужно, – сказала Джеральду мама, – и решили, что ты найдешь способ потратить их с пользой.

– Кстати, о пользе, – вставил я, открывая словарь. – Может, поищем определения некоторых слов? Например, «раздражать» или «враждебность»…

Но никто меня не услышал – все наблюдали, как Джеральд пересчитывает купюры.

После обеда я убирал со стола, а мама фальшиво пела рождественскую песню, загружая посуду в посудомойку. Папа с Джеральдом сидели в гостиной и смотрели футбол.

Игра была не очень интересной, поэтому я пошел наверх под предлогом, что мне нужно в туалет.

Я прошел мимо спальни родителей и заглянул в старую комнату Джеральда.

Про себя я называл ее «Храмом чудо‑мальчика», ведь за шесть лет с момента отъезда Джеральда мама не передвинула там ни одной вещи. Его кровать, стол, лампа – все было на своих местах. На полке стояли альбомы со школьными фотографиями, на стене висели плакаты. Я бы не удивился, если бы под кроватью обнаружились его грязные носки, лежащее там еще с тех времен.

С другой стороны коридора находилась моя старая комната, которую теперь называли «гостевой». Ее убрали через неделю после моего переезда: новые шторы, новая краска, новый ковер, новая кровать. Мои вещи хранились на чердаке.

В окно стучали холодные, тяжелые капли. Я взглянул на пластикового снеговика с подсветкой, которого отец установил во дворе. Он ставил его каждый год, сколько я себя помню. Снеговик слегка кренился набок и ярко сиял. Его красный цилиндр давно выцвел, а голова сзади была подклеена изолентой. Я прекрасно понимал, что он чувствует. Рождество в этом доме оказывало на меня точно такой же эффект.

И почему мне вечно приходится терпеть это? Может, я бы и радовался встречам с Джеральдом, если бы родители проявляли хоть каплю благодарности ко мне за то, что я делал весь год.

Это ведь я постоянно жил рядом. Я помогал им сажать герани и бальзамины по весне, никогда не забывал поздравить их с днем рождения и всегда водил их на ужин в День матери и День отца. Я каждый год навещал их на Пасху и смотрел «Десять заповедей» от начала до конца! Я всегда был под рукой, готовый приехать по первому зову.

Но Джеральд всегда для них оставался на первом месте.

– Дэвид, что ты тут сидишь? – Мама прервала мой поток мыслей. – Я думала, ты смотришь телевизор внизу.

Я пожал плечами и снова посмотрел в окно.

– Наверное, у тебя много воспоминаний, связанных с этой комнатой, – сказала мама, садясь на кровать. – Так здорово, что вы оба опять дома. Но знаешь что?

Она глубоко вздохнула.

Я сжал зубы, прекрасно понимая, что за этим последует очередная ода Джеральду. Может, она даже исполнит ее на мотив рождественской колядки. Интересно, какую она выберет?

– Жаль, что твой брат совсем на тебя не похож.

Я повернулся к ней, не веря собственным ушам.

– Что?

– Не пойми меня неправильно, – объяснила она, – я всей душой люблю Джеральда, но мне бы хотелось, чтобы он был более ответственным, более взрослым, более трудолюбивым – как ты. Тогда мне не пришлось бы так сильно за него переживать. Мне даже не хочется ничего трогать в его комнате – все кажется, что однажды он вернется к нам под крыло. Он совсем не такой, как ты.

Я покачал головой.

– Но я всегда думал… – Я снова покачал головой. – Ты и правда хотела бы, чтобы Джеральд был похож на меня?

– Конечно. – Мама встала и обняла меня. – Ты хороший сын, Дэвид. И прекрасный человек. Не знаю, что бы мы с твоим отцом без тебя делали.

Я обнял ее в ответ.

– Спасибо, мам.

– Пойду вниз, – сказала она. – Попытаюсь уговорить твоего отца переключить канал, чтобы я посмотрела «Эту удивительную жизнь».

Вот и сомневайся после этого в рождественских чудесах! В этом году мама наконец подарила мне желанный подарок – свое одобрение.

Я ей нравился.

Ей нравилось, что я делаю.

Она считала, что я не хуже Джеральда.

В тот вечер, вернувшись домой, я сварил целый чайник кофе и нашел в словаре слово «семья».

Определение гласило: «Группа связанных вещей».

Моей семье такое определение подходило как нельзя лучше. Как ни странно, я уже ждал следующего Рождества и надеялся, что брат приедет домой.

Пожалуй, знать, что родители меня ценят, было главным для Рождества.

 

Дэвид Дж. Халл

 

 

Наша крошечная семья

 

Нет союза крепче, чем муж и жена.

Менандр, древнегреческий комедиограф

 

– Ты разве не будешь с семьей?

Этот вопрос шепотом прошелестел над чашками вкуснейшего горячего шоколада и едва не потонул в облачках ароматного пара. Но совсем раствориться ему мешала густая порция недоверия. Я расслышала его четко и ясно.

– Я буду с мужем, – храбро ответила я, подозревая, что это, пожалуй, худший из ответов.

Ко мне повернулись три пары глаз, полных сомнений и вопросов. Мои старые подруги словно увидели меня вдруг в новом свете.

– Только с мужем, – сказала одна из них. – А как же твоя семья?

– Или его семья? – добавила другая, глядя на остальных в поисках поддержки.

Все согласно закивали. Похоже, все считали, что рождественское утро без семьи не в радость.

– Вообще‑то, – медленно начала я, чувствуя, что ступаю по тонкому льду, который покрывал канал за окном кофейни, – мой муж и есть моя семья. Мы счастливы вдвоем.

Подруги переглянулись.

– Что я упускаю? – спросила я, подозревая, что им доступно какое‑то тайное знание, о котором до этого момента я не догадывалась.

– Ну, просто… разве в Рождество у вас не будет слишком тихо?

Я подумала об этом. В сравнении с Рождеством с родителями мужа, четырьмя его братьями и сестрами, тремя племянниками и одной племянницей наше Рождество действительно казалось тихим. Или же в компании моего дедушки, родителей, троих братьев и сестер и одного без пяти минут зятя. Но чтобы добраться до этих праздничных торжеств, нам пришлось бы несколько часов лететь на самолете или ехать на поезде. Весь год мы с мужем решали проблемы со здоровьем, перенесли серьезную операцию, работали допоздна и платили по больничным счетам. У нас не было ни времени, ни денег, ни сил, ни желания отправляться в путешествие.

Так что впервые в жизни мы решили провести все праздники, от Рождества до Нового года, в своем доме. Мне казалось, что так будет лучше для нашей маленькой семьи. Но, может быть, я ошибалась? Может, Рождество не считается Рождеством без семейного ужина, шумной суеты, груд упаковочной бумаги, фальшивых песен и очереди в ванную?

По дороге домой я снова и снова прокручивала в голове эти вопросы, а затем вернулась к ним, когда начала планировать праздничное меню. Не слишком ли много еды я собираюсь приготовить? Не станет ли нам грустно вдвоем, когда на столе окажется целая индейка и несколько гарниров? И сколько испечь рождественского печенья? Может, просто заказать столик в ресторане, чтобы не переживать из‑за кучи еды, которую некому будет съесть?

Пока я искала мужу подарки, в голове возникли новые вопросы. Сколько подарков нужно положить под елку, чтобы там не было пусто? Как бы нам подольше открывать подарки, чтобы радость не закончилась слишком быстро? Может, купить побольше красивой упаковочной бумаги, лент и бантов и разбросать все по комнате, пока мы будем вскрывать заветные свертки? Может, потренироваться визжать и прыгать от радости, на случай если нам не хватит духа Рождества? (Последнюю идею я отбросила довольно быстро.)

Сомнения начали исчезать только в Сочельник, когда муж упаковывал подарки, а я готовила закуски. Нас ждал целый марафон рождественских фильмов, сахарные тросточки так и манили окунуть их в горячий шоколад, а свечи с ароматом корицы готовы были вспыхнуть в любую секунду.

В тот вечер мы наелись до отвала и устроили себе кинофестиваль. Еще мы следили за перемещениями Санты на сайте Командования воздушно‑космической обороны США и даже увидели, как он заглянул на Международную космическую станцию. Мы переписывались с братьями и сестрами по электронной почте и телефону и скидывали друг другу фотографии. В полночь мы с мужем пожелали друг другу веселого Рождества и заснули на десять долгих, счастливых часов.

На следующий день мы включили рождественскую музыку, приготовили завтрак и открыли подарки. Все вокруг было пронизано любовью, и мы хохотали до слез. А потом муж удивил меня, вручив мне маленький кожаный кошелек, на который я давно заглядывалась. Тут я расплакалась, но не от грусти, а от радости.

– Тебе нравится? – с тревогой в голосе спросил он. – Все хорошо?

Я поцеловала его в щеку и смахнула слезы.

– Очень нравится. Все просто идеально. Лучше и быть не может.

За окном шумел ветер, а из колонок лились чудесные звуки «Тихой ночи». Муж обнял меня и сказал:

– Так и есть.

Может, Рождество у нас и не было шумным, полным радостных встреч и праздничной суеты, но оно было нашим. Мы отметили его собственной крошечной семьей, и о большем никто из нас не мог и мечтать.

 

Бет Моррисси

 

 

На Рождество я буду дома

 

Дома создают руками, а уют – сердцами.

Неизвестный автор

 

Я ехала в арендованную квартиру, которая стала нашим временным пристанищем, и слушала радио. Обычно я включала рождественскую музыку только после Дня благодарения, но в этот раз мне нужно было поднять настроение, а справиться с этим могли только чудесные праздничные песни.

«И я мечтаю о любимом доме», – доносилось из колонок моего белого «Лексуса RX300» 2001 года. Я не сводила глаз с дороги, но по щекам у меня катились слезы. Последние три года я ездила здесь почти каждый день. Три месяца назад сердце замерло у меня в груди, когда я увидела над нашим районом дым. Я прибавила газу. В тот вечер мы заперли дома нашего пса Шейда.

Мой муж Дэн попытался убедить меня, что горит далеко от нашего дома.

– Смотри, пожар на поле рядом, – сказал Дэн, пока мы неслись по району, пытаясь сократить путь и добраться домой как можно скорее.

– Точно? – спросила я. – Хорошо, если так.

Я снова посмотрела на дым.

– Точно?

Когда мы завернули на нашу улицу, дым стал таким густым, что я чуть не врезалась в пожарную машину. Я отправила Дэна в огонь за животными и фотографиями, и он вскоре вернулся вместе с ними.

Через несколько часов мы уже осматривали то, что осталось от нашего дома.

Дом с тремя спальнями был облицован плиткой, а кухня обставлена в стиле закусочной. Посередине возвышалась барная стойка, шкафчики словно парили в воздухе под сводчатым потолком. От предыдущих хозяев на кухне остались лампы дневного света, которые сначала показались мне жуткими, но они создавали особую атмосферу, и я решила оставить их.

Мы с Дэном сделали ремонт, повесили новые люстры, перекрасили стены и построили большую веранду при сорокаградусной жаре. Я только что закончила оформлять детскую для нашего сына Келлена, который должен был родиться через месяц.

Потом я часто вспоминала этот дом. Теперь я только в мечтах могла вернуться в любимое место.

Я планировала первое Рождество с нашим сыном еще до того, как он появился в проекте. Хотя Келлену на Рождество исполнилось бы всего несколько месяцев, я представляла, как он лежит в новой пижаме под елкой и играет с подарками. Он бы сидел у меня на коленях, и мы бы вместе разрывали нарядную бумагу и раскрывали рождественские сокровища.

За неделю до потери дома я доделывала рождественский носок для Дэна и вполглаза смотрела церемонию закрытия Олимпийских игр в Пекине. Носок получился забавным, и я начала вязать новый для Келлена, надеясь, что он будет хранить его всю жизнь, как я хранила свой. На первое Рождество я хотела украсить носок Келлена пустышками, погремушками и елочными игрушками. Я собирала игрушки с начальной школы, по одной в год, и с нетерпением ждала, когда можно будет продолжить эту традицию вместе с сыном.

Я всегда безумно радовалась Рождеству. Мне нравился запах свежей хвои. Мне нравились те чувства, которые пробуждала во мне рождественская музыка, ведь даже грустные песни вроде «Рождественских башмаков» заставляют верить в лучшее в людях. А эта вера для меня была истинным духом праздника.

Мне нравились елочные игрушки, особенно сделанные вручную мамой, бабушкой и прабабушкой. Мне нравилось упаковывать подарки – пожалуй, даже больше, чем их дарить. Мне нравилось обертывать коробки бумагой и обвязывать их лентами. Мне нравился звук, с которым ножницы разрезали цветную бумагу на прямоугольники. Мне нравилось складывать эту бумагу и создавать из нее узоры. Я прикрепляла на свертки банты и ярлычки с именами. Это был мой праздник. Я любила его.

Но этот год вместо радости принес печаль. Я понимала, что у меня не будет ни елки в гостиной, ни любимых игрушек, ни ярких обрывков бумаги. Наши носки сгорели в огне. Наш дом, где я планировала первое Рождество втроем, лежал в руинах. От нового дома у нас пока был лишь фундамент и стены.

«На Рождество я буду дома», – лилось из колонок машины. Разве что в мечтах.

Я знала, что дом не успеют достроить. Хотя Дэн сам был главным подрядчиком и подгонял субподрядчиков как мог, строительство планировалось закончить не раньше конца января. Я молила всех поторопиться, но понимала, что быстрее не выйдет. Но мне не хотелось просто мечтать о доме. Этого было недостаточно.

Когда я вернулась в арендованную квартиру, которую категорически отказывалась называть домом, я изложила Дэну свой план.

– Я хочу встретить Рождество в новом доме, – закончила я.

Мы обсудили все тонкости вроде отопления и решили, что это вполне возможно.

Я начала готовить наше домашнее Рождество. В середине декабря у нас появилась елка – их бесплатно вручили десяти семьям, которые потеряли дома в том пожаре. Сначала я не хотела ее брать, но теперь была возможность поставить ее в нашем новом, незаконченном доме.

Друзья, близкие и даже незнакомцы весь месяц слали нам подарки. Мама и сестра поделились со мной любимыми елочными игрушками, хотя несколько лет назад каждый из нас уже забрал свою долю. Книжный клуб моей мамы в Вирджинии переслал эти игрушки через всю страну. Они были очень простыми, но от этого не менее чудесными. Мне больше всего понравилась та, на которой белыми, усыпанными блестками буквами было написано слово «Радость». Всей радости праздника я еще не чувствовала, но верила, что рано или поздно она ко мне придет.

В Сочельник я приготовила бутерброды, чтобы взять их с собой рождественским утром. Мы купили термос для кофе и еще кое‑какую еду. Мы пригласили на наше Рождество друзей, родственников и некоторых соседей, упаковали подарки, набили рождественские носки и поехали из нашей квартиры в новый дом.

Там было отопление и стены, но больше ничего. Мы повесили гирлянду на недоделанные перила лестницы. На месте будущей кухни мы поставили раскладной стол, который я застелила скатертью с веселыми оленями. В гостиной, где не было ни ковра, ни обоев, мы расставили складные стулья.

Целый день нас навещали друзья и близкие, и мы показывали им дом. Я объясняла, где в будущем будет стоять наша елка. Мы слушали рождественские песни и радовались смеху, который заполнял наш новый дом.

Не такого Рождества я ожидала, но все же мы были дома и были счастливы.

 

Брук Линвилль

 

 

Чили в Сочельник

 

Вокруг нас многое меняется, но жизнь наша начинается и заканчивается в семье.

Энтони Брандт, писатель

 

– Не спеши, – сказала мне в тот день мама. Ее голос терялся в треске бурана, бушевавшего на западе Новой Англии. – Пусть буран утихнет, тогда и приедешь домой. На Рождество ты будешь здесь. Это самое главное.

Что ж, может быть, подумала я, положив трубку и выглядывая в окно своей бостонской квартиры. На небе сгущались тучи. Снега пока не было. Если выехать прямо сейчас, не теряя ни минуты, я успею добраться до Нью‑Йорка. Я окажусь дома как раз к ужину из чили и кукурузного хлеба и украшению елки, которые стали нашей семейной традицией в Сочельник.

Мама всегда была паникершей: она зазывала нас домой перед снегопадом, когда с неба еще не упало ни одной снежинки, и протягивала нам зонтики, если облака становились хоть чуточку сероватыми. Если ничего не говорить ей, она не будет волноваться. А когда я появлюсь на пороге, она поймет, что я уже взрослая и могу сама решать за себя.

Через несколько минут я уже сидела за рулем своего «Олдсмобиля Омега» 1974 года, который мне за год до своей смерти подарила бабушка Джинь‑Джинь. Это был настоящий танк: двери закрывались с жутким грохотом, мотор ревел от натуги, а глушитель давно пора было поменять.

Но состояние машины волновало меня еще меньше погоды. Ослиное упрямство я тоже унаследовала от бабушки.

Вот так я и оказалась в сумерках на Массачусетском шоссе. Снег заметал все окна, печка то включалась, то выключалась, а дворники норовили примерзнуть к стеклу.

Я залила в машину еще немного бензина, надеясь, что мое ослиное упрямство победит буран, и погромче включила радио, чтобы заглушить гул и рев холодного ветра.

Но буран это не напугало.

В итоге я встала на обочине. Машина так промерзла, что дворники совсем перестали работать.

Я сидела в темноте. В тишине. В холоде. Я думала о чили, о церковной службе, о том, как около восьми вечера папа объявит, что настало время спускать елку с чердака и наряжать ее. Одна из сестер будет отвечать за фонарики, а другая примется подбирать помеченные разными цветами ветки и вставлять их в цветные пазы на стволе. Близнецы повесят игрушки на нижние ветки. Мы укутаем елку мишурой, а мама с папой будут указывать: «Не все сразу, лучше по одной полоске».

Сама я должна была вешать игрушки на верхние ветки и фотографировать, а еще громко и фальшиво подпевать рождественским песням. Но я застряла на обочине Массачусетского шоссе в машине, которая медленно, но верно превращалась в огромный сугроб.

Выйдя наружу, я сняла варежки, протерла дворники и попыталась согреть их своим дыханием. Они не сдвинулись ни на сантиметр. Намотав варежки на основания дворников, я подождала пару минут и попробовала снова.

Бесполезно.

Похоже, мне придется провести на обочине не только Сочельник, но и само Рождество. В тот момент я была практически уверена, что останусь куковать там до наступления весны. А в Массачусетс она приходит где‑то в мае.

И почему я не послушалась маму?

Это все гены Джинь‑Джинь. Она всегда делала все по‑своему. Нет сомнений, что ко мне перешла ее привычка сначала действовать и лишь затем думать.

Пока машина становилась все белее снаружи и холоднее внутри, я вступила в мысленный разговор с Джинь‑Джинь. Мы обсудили, как я оказалась на Массачусетском шоссе в разгар бурана и как я могла быть столь самоуверенной, что решила, будто смогу победить мать‑природу. Винить мне в этом, кроме себя самой, было некого.

Но я бросилась в буран не затем, чтобы доказать маме, что я уже достаточно взрослая. Я просто скучала по родителям, сестрам и брату, по чили с кукурузным хлебом и горящим на телевизоре свечкам. Мне хотелось на Рождество оказаться дома со своей семьей – есть чили, ставить искусственную елку и спорить о том, как лучше разместить на ней мишуру.

Снег отрезал мне путь, но мама была права: Рождество оставалось Рождеством, независимо от того, была ли я рядом или встречала праздник одна с мыслями о родных.

Стоило мне понять это, как дворники вдруг дернулись и заходили из стороны в сторону. Затаив дыхание, я потрясенно смотрела на свое рождественское чудо. Дворники смахнули снег с ветрового стекла, а я вышла и очистила остальные окна.

Всю дорогу домой я думала о своей семье. Вот они жалуются, что мама заставила их прийти в церковь на час раньше, чтобы занять места, а потом места пришлось уступить старичкам, которые пришли позже. Вот они наблюдают, как в кастрюле кипит чили. Вот они намазывают маслом хлеб. Вот они вытаскивают елку с чердака.

Приближаясь к дому, я вспоминала все любимые рождественские традиции, которые навсегда поселились в моем сердце. Дворники работали в такт воспоминаниям, а ветер толкал машину вперед.

Через два с половиной часа я уже стояла на пороге, отряхивая снег.

– Прости, я поехала в самый снегопад, – сказала я, обнимая маму, которая разливала яичный ликер на кухне и раскладывала по тарелкам пирожные и печенье.

– Мы оставили тебе немного чили, – ответила она.

 

Трейси Дж. Расмуссен

 

 

Назад, к основам

 

Нет лучше способа отдавать, чем отдать и не почувствовать себя обделенным.

Макс Бирбом, писатель и художник

 

Я редко бываю дома на Рождество. В нашей семье зимние праздники всегда были поводом отправиться куда‑нибудь за тридевять земель. Вместо того чтобы украшать дом блестящими гирляндами и печь сахарное печенье, мы катались на горках в Диснейленде, плавали на корабле вдоль берегов Мексики или осматривали удивительные предметы, поднятые с затонувшего «Титаника», в Лас‑Вегасе. Но в тот год – несмотря на желание некоторых вернуться в Лас‑Вегас – мы решили вернуться к основам и провести Рождество дома.

Нас это пугало. Что мы будем делать, встречая Рождество? Как оно сможет конкурировать с экзотическими путешествиями прошлых лет?

Вопросы висели в воздухе, как блестящие игрушки, которыми мама украсила дом. Но мы жили в районе Сан‑Франциско, поэтому не все было потеряно. Мы могли найти что‑нибудь необычное, какие‑нибудь новые экскурсии или занятия, которые сделают наше Рождество интересным.

Каждая семья должна была предложить по одному занятию в отведенный для этого день. Так как мы остались дома, чтобы вернуться к традициям, я подумал, что можно устроить колядки. Я видел колядующих в кино, но в жизни ни разу не встречал. Многие из моих родственников хорошо пели, так что могло получиться совсем неплохо.

Я понимал, что к такому мероприятию нужно подготовиться заранее. Не будешь ведь просто ходить от двери к двери в своем районе! Я начал искать подходящее место, и тут бабушка предложила дом престарелых, где однажды выступал ее церковный хор. Я позвонил директору, и она поддержала мою идею. Тогда я назначил дату, разослал всем по электронной почте список из десяти рождественских песен вместе с текстами и объявил сбор в три часа у дома престарелых. По моей задумке, каждый должен был прийти в одежде черно‑красной гаммы.

Первыми приехали мы с мамой и тремя братьями. Я зашел в дом престарелых и осмотрелся. Там было полутемно. Кто‑то из стариков отдыхал у себя в комнате, открыв дверь, а кто‑то бродил по коридору в ожидании ужина. Встать нам было негде, поэтому, поговорив с директором, мы решили переходить от комнаты к комнате и петь на ходу.

– Все готовы? – спросил я, когда семья собралась в дальнем конце коридора.

Хотя накануне мы устроили репетицию дома у бабушки, я немного нервничал.

Все закивали и достали распечатанные листы с текстами.

– Так, – сказал я, – давайте начнем с «Возрадуйся, мир».

По моему сигналу мы начали петь. Потом мы исполнили другие известные рождественские песни, причем некоторые даже разыграли по ролям. С каждой следующей песней наши голоса становились все сильнее и увереннее. Стеснение исчезало. Но жители дома престарелых как будто вовсе не замечали нас. Некоторые, конечно, наблюдали за нашими перемещениями, но большинство осталось в своих комнатах – кое‑кто даже закрыл двери.

В итоге вся семья решила, что получилось весело, но я был разочарован. Мне казалось, что своим пением мы не смогли поднять слушателям настроение и вдохнуть в них дух Рождества. Чего мне не хватало? Может, я хотел, чтобы кто‑то подошел и сказал: «О лучшем подарке я не мог и мечтать»? Или я просто был слишком эгоистичен? Или смотрел слишком много рождественских фильмов?

На следующий день мы отправились в приют для бездомных в Окленде. Этот вариант предложила моя тетя. В приюте мы собирались раздавать еду в столовой. К нам вышел повар, который дал нам несколько указаний и велел надеть резиновые перчатки. Все мы встали за стойкой и принялись наполнять тарелки обитателей приюта кусками индейки, картофельным пюре и макаронами с сыром.

– Почему бы нам не спеть? – предложила тетя, когда раздача еды закончилась.

В плане этого не было, но идея показалась нам удачной. В прошлый раз всем понравилось петь колядки, да и слова мы уже знали. Почему бы нет?

– «Возрадуйся, мир»? – спросил я.

И мы запели. Мы спели все песни, которые смогли вспомнить, и они прозвучали очень живо. Обитатели приюта хлопали в ладоши, подпевали и даже вызвали нас на бис, когда мы закончили последнюю песню.

– Ого! Вы что, из какого‑то хора? – спросил нас один из слушателей.

Там, в приюте, рождественская идея наконец‑то заиграла для меня новыми красками. Я понял, что в праздники не важно, что ты получишь. Важно, что ты отдашь от чистого сердца, не ожидая ни аплодисментов, ни похвал.

Я боялся, что Рождество дома будет слишком скучным. Но здесь, среди лишенных дома людей, я встретил свое лучшее Рождество.

 

Рассел Николс

 

 

Скромное Рождество

 

В погоне за золотом люди часто теряют все серебро.

Морис Сеттер, футболист и футбольный тренер

 

– Наш дом горит! – прокричала я в трубку. – Срочно пришлите пожарную команду!

Мне было всего пятнадцать, и я совершила ошибку, позвонив в службу спасения из горящего дома.

Было 21 декабря 1986 года. Мы заканчивали последние приготовления к Рождеству, и вдруг я услышала мамин крик из подвала. По ее тону я поняла, что случилось что‑то страшное. Я выбежала в коридор. Из вентиляционной решетки валил дым.

Когда я вызвала пожарных, спальня уже была вся в дыму. Тут‑то я и сообразила, что надо было звонить от соседей. Я не думала, что огонь распространится так быстро. Моя семья была в смертельной опасности.

В критические моменты в голове наступает удивительная ясность. Я позвала своего толстого кота Маффина, который забился под кровать и смотрел на меня огромными от ужаса глазами. Вытащив его и взяв под мышку, я схватила за руку семилетнюю сестренку Кристи и выскочила на улицу. Мама выбежала следом за нами. Отец выпустил на задний двор нашего ирландского сеттера Расти и вышел сам. Мой старший брат в эти выходные работал, поэтому дома его не было.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем возле нашего дома остановилась пожарная машина. Пожарные принялись разматывать шланги и пробивать дыру в крыше нашего дома. Я вдруг почувствовала, что ногам стало холодно, и посмотрела вниз: на мне были лишь синие носки, которые насквозь пропитались талой водой от снега. Выбегая, мы с сестрой не надели даже курток. Чтобы не простыть, мы пошли к соседям.

Позже мы узнали, что пожар начался от короткого замыкания, распространился по вентиляционным шахтам и повредил весь дом. Особенно пострадала гостевая ванная, которая выгорела практически до основания. Хотя детектор дыма был исправен, никто из нашей семьи не услышал сигнала. Один из пожарных сказал, что, случись такой пожар ночью, все мы, скорее всего, погибли бы.

В тот вечер мы поселились в гостинице, надеясь обрести покой на Рождество и радуясь, что все мы живы и здоровы. Конечно, это Рождество оказалось совсем не похожим на праздники прошлых лет.

Сколько я себя помню, декабрьскими вечерами в преддверии Рождества наша семья собиралась в гостиной у камина. Игрушки на елке, подарочные банты, упаковочная бумага и прочие украшения – все было выполнено в одном стиле. На каминной полке лежали настоящие еловые ветви, а горящие поленья распространяли повсюду легкий запах хвои. У нас всегда был горячий шоколад и – если позволяла погода – мороженое из снега. Помню, мы читали у огня «Рождественскую историю», смотрели незамысловатые телепрограммы, придумывали идеи для подарков и шепотом делились секретными планами, не разрешая друг другу лазить по шкафам.

Но в тот холодный день 1986 года черный дым за несколько минут проник во все уютные уголки нашего дома, нарушил праздничную атмосферу и изменил наши рождественские традиции и наши жизни.

В итоге встречать Рождество в гостинице нам не пришлось – один из прихожан нашей церкви сдавал дом в аренду. Он любезно предложил нам пожить там в те месяцы, которые уйдут на восстановление нашего жилья.

За два дня до Рождества мы переехали, но испытания на этом не закончились. Так как нашу елку и игрушки поглотил огонь, нам пришлось купить самую простую искусственную ель на распродаже. Маффин не смог привыкнуть к новому дому и удрал через дыру около ванны, чем очень нас расстроил. Потом кто‑то украл коробку с моими детскими куклами и мягкими игрушками из маминой машины, пока она передавала консервы в местную благотворительную организацию. Игрушки, включая мою любимую самодельную куклу, везли в химчистку, чтобы удалить запах дыма.

Одним словом, то Рождество должно было стать худшим в нашей жизни, но, как ни странно, сейчас оно кажется мне едва ли не лучшим. В пожаре никто из нас не пострадал, а Маффин в конце концов вернулся через ту же дыру, голодный, но невредимый. Мы успели сделать покупки, включили отопление, так как камина у нас теперь не было, и смотрели старые фильмы. Я в миллионный раз рыдала над «Унесенными ветром». Мы купались в заботе друзей и соседей, которые помогали нам продуктами, вещами и добрым словом. Среди них были и те, кого мы много лет не видели.

Я даже смирилась с кражей игрушек, и в моем сердце не осталось ни боли, ни сожаления. Надеюсь, эти игрушки обрадовали другого ребенка, который иначе не смог бы получить подарка на Рождество.

В Сочельник мы по традиции пошли на службу, и я вместе со всеми возрадовалась рождению Господа. Рожденный королем, Он пришел на землю самым неожиданным образом.

Теперь я по опыту знаю, что жизнь может измениться за несколько секунд. Если держаться за материальные блага и привычки, то можно упустить настоящую благодать, которая снисходит на нас в Рождество. Даже если бы мы встретили праздник в гостинице, он все равно получился бы веселым, ведь мы все были вместе, а Рождество жило в наших сердцах. Теперь каждое Рождество я сижу вместе с близкими у горящего камина и гадаю, какие еще неожиданности обрадуют или испугают меня.

И я восхищаюсь истинным смыслом этого чудесного праздника, в каком бы виде он ни являлся мне.

 

Джанин Льюис

 

 

Не в одиночку

 

Если вам что‑то не нравится, измените это; а если не можете изменить, меняйте свой взгляд на вещи.

Мэри Энгельбрайт, иллюстратор детских книг

 

Мы с моим мужем Лоуренсом отмечали вместе уже четвертое Рождество и устанавливали собственные рождественские традиции. У меня нет детей, поэтому последние несколько лет мы проводили праздники с тремя его чудесными детишками, которых я с радостью называю своими. В тот год я ожидала, что Рождество будет таким же, как всегда, и не могла представить, что мы проведем его поодиночке.

Мы с Лоуренсом собирались поехать в наш домик в горах Нью‑Мексико и надеялись, что дети присоединятся к нам. Но у старших оказались другие планы. Наша старшая дочь решила остаться в Калифорнии, где она училась в колледже. Сын хотел во время каникул поработать в Миссисипи, чтобы скопить немного денег для путешествия в Европу, куда он должен был отправиться по обмену на весенний семестр. Младшая двенадцатилетняя дочка могла приехать к нам только после обеда 26 декабря. Но в этот день не было подходящих рейсов, поэтому мы договорились, что Лоуренс полетит в Хьюстон и сам привезет ее. Получилось, что в Рождество вся наша семья должна была оказаться в разных местах!

Я обдумала это неприятное обстоятельство и вспомнила, как пару недель назад моя подруга сетовала на то, что в Рождество она остается одна. Она подробно описывала давнюю традицию под Рождество собирать в своем доме всю семью, открывать подарки, делиться рецептами печенья, обниматься и радостно поглощать гигантскую индейку с множеством гарниров, которыми можно было накормить небольшую армию. В этом году она была лишена всего этого и очень тосковала. Ей было грустно оставаться одной, и у меня болело за нее сердце.

Я задумалась, не станет ли мне тоже ужасно одиноко без родных, и тут же поняла, что мне надо изменить свой взгляд на Рождество. Я не позволю тому, что случится (или не случится) влиять на мое душевное состояние. Я не буду предаваться грусти и отчаянию и не сдамся под натиском привычных представлений о том, каким должно быть идеальное Рождество. Словом, я твердо решила не расстраиваться из‑за того, что останусь одна!

Вместо этого я собралась с нежностью думать о муже и семье и любить их всех издалека. Я решила насладиться этим благословенным днем во всей его красе и отпраздновать рождение Господа и его присутствие в моей жизни. Я представляла, как ангелы трубят с небес: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» Я приготовилась погрузиться в одиночество с верой, что и это пройдет и скоро рядом снова будут муж и наша младшая дочка.

Наступило рождественское утро. Мы с мужем проснулись в нашем домике в горах, позвонили детям и другим родственникам и сказали всем, как сильно мы их любим и как по ним скучаем. Потом я отвезла мужа в аэропорт и поцеловала его на прощание, а затем пообедала с друзьями, обрадовавшись их приглашению. В конце концов я вернулась в свой пустой домик.