Правовая система постсоветской России и международное право: характер взаимосвязи и взаимодействия

 

1. Широкая связь и преемственность современного Российского, постсоветского государства и права в значительной степени отразились также на преемственности характера отношений этого права с международным и частным правом.

Следует заметить, что вопрос о характере взаимосвязи и взаимодействия российского, национального права фактически всегда находится в поле зрения отечественных исследователей. Об этом свидетельствуют как многочисленные публикации по данной тематике, так и проводившиеся научные дискуссии.

В особенности интерес к проблеме взаимоотношения международного права и внутреннего права России сильно возрос после принятия Конституции 1993 г. Статья 15 Конституции России впервые за всю историю развития конституционного права в нашей стране закрепила положения, которые вызвали неоднозначную реакцию среди специалистов в области международного права и внутригосударственного права России и послужили причиной многочисленных научных дискуссий*(450).

Данная статья Конституции дословно звучит так: "Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора"*(451).

Принятие данной статьи свидетельствовало о том, что официальная, а вместе с ней и значительная часть неофициальной, академическая Россия прошла огромный эволюционный путь в осознании сути международного права и в решении вопроса о характере его отношений с внутренним правом России.

Отправной точкой на этом пути было, как известно, безусловное признание приоритета отечественного права над международным. Широко распространенными были мнения о том, что международное право "должно быть включено в систему советского права как его отрасль"*(452), также размышления на тему, касающуюся "советского международного права"*(453) и приоритета советского права над международным правом*(454).

Промежуточной станцией на данном пути было признание в 60-е гг. приоритета норм международного "договорного" права и появление в 70-е гг., под влиянием прозападных настроений, сначала весьма робких, а позднее и более открытых суждений о необходимости признания примата международного права как такового над национальным правом. При этом подспудно, самой логикой рассуждений некоторыми авторами методически проводилась мысль о том, что поскольку международное право не отделено от национального права "китайской стеной", постольку и нет смысла говорить об относительной самостоятельности и независимости этих двух правовых систем. Примат должен быть у международного права.

Выступая против такого рода суждений, известный ученый-международник Е.Т. Усенко вполне резонно писал, что "возражения против самостоятельности двух правовых систем научно необоснованны. Они строятся на аргументах, которые в науке логики именуются аргументами ad hominem, то есть на таких доводах, которые адресованы к чувствам и впечатлениям человека, не исходят из анализа существа дела, не являются аргументами ad ret"*(455).

Наконец, последним этапом на пути выработки представления о международном праве и о характере его отношения с российским правом стало усиленное формирование во второй половине 80-х - начале 90-х гг. мнения о необходимости и важности признания безусловного примата международного права не только в сфере договорных отношений государства Российского, но и в других сферах взаимодействия международного и внутригосударственного права*(456).

Апофеозом всей этой своеобразной "кампании" по установлению приоритета международного права над внутригосударственным правом России явилось принятие положения о включении значительной части международного права во внутригосударственное и его законодательное закрепление сначала в Конституции, а затем и в других нормативно-правовых актах.

В частности, со ссылкой на Конституцию России почти текстуально повторил основное положение ч. 4 ст. 15 Конституции Гражданский кодекс Российской Федерации. В п. 1 ст. 7 Гражданского кодекса говорится, что "общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются в соответствии с Конституцией Российской Федерации составной частью правовой системы Российской Федерации".

В Гражданском кодексе вслед за Конституцией России повторено, таким образом, положение, в соответствии с которым составными частями правовой системы России объявляются не только "международные договоры Российской Федерации", но и "общепризнанные принципы", а также "нормы международного права". Правда, в данном нормативно-правовом акте ничего не говорится о юридической силе международных договоров России по отношению к внутренним законам, как это делается в Конституции России, устанавливающей безусловный примат международных "договорных" норм над нормами, содержащимися во внутренних законах.

И это вполне понятно, имея в виду конституционное закрепление данного общего для всех отраслей права положения.

Однако гражданское законодательство в решении вопроса о характере соотношения международного договорного права и внутригосударственного, российского права пошло дальше конституционного права.

В развитие конституционных положений, закрепляющих примат международных договорных норм, Гражданский кодекс России установил, что международные договоры Российской Федерации к ряду отношений, указанных в самом Кодексе (п. 1-2 ст. 2), применяются непосредственно, "кроме случаев, когда из международного договора следует, что для его применения требуется издание внутригосударственного акта" (п. 2 ст. 7).

Речь при этом идет об отношениях, возникающих при определении правового положения участников гражданского оборота, оснований возникновения и порядка осуществления права собственности и других вещных прав, отношений, касающихся исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности (интеллектуальной собственности), защиты неотчуждаемых прав и свобод человека и других нематериальных благ гражданским законодательством, "если иное не вытекает из существа этих нематериальных благ", и др. (п. 1-2 ст. 2).

Конституционное закрепление положений, в соответствии с которыми общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры Российской Федерации объявляются составной частью ее правовой системы, равно как и положения о безусловном признании примата международных договоров России над ее внутренними законами вызвали неоднозначную реакцию и оценку со стороны различных авторов - исследователей проблем соотношения международного и национального права.

Спектр мнений был и остается вплоть до настоящего времени весьма широким. Им охватываются мнения как традиционного, апологетического плана, безусловно, поддерживающие и защищающие официальную точку зрения на характер отношений международного и национального права, закрепленную в российской Конституции, так и мнения весьма трезвого, но критического плана.

Представители первой позиции отмечают, что, объявив общепризнанные принципы, нормы международного права и международные договоры Российской Федерации составной частью внутреннего права, "Конституция отдала должное международному праву". Одновременно они высказывают поддержку данному, официально закрепленному положению и подвергают критике не согласных с этим авторов, своих явных или потенциальных оппонентов.

В литературе, пишет, например, по этому поводу И.И. Лукашук, встречаются критические замечания относительно включения в правовую систему страны общепризнанных принципов и норм международного права на том основании, что они предназначены для регулирования только межгосударственных отношений. С подобной позицией согласиться трудно, прежде всего, потому, что "все без исключения нормы международного права, включая договорные, предназначены для регулирования только межгосударственных отношений. Другое дело, что одни нормы реализуются только в международных отношениях, а другие подлежат реализации во внутренней сфере государств, пройдя соответствующую процедуру"*(457).

Позитивной оценки конституционного положения о включении общепризнанных принципов и норм международного права, а также международных договоров во внутреннее право России придерживаются и другие отечественные авторы.

Некоторые из них считают даже, что появление такого положения, как и сам факт включения Конституцией России общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации во внутреннее право страны, "является историческим шагом огромной важности"*(458).

Такое включение, замечает А.Н. Талалаев, "коренным образом меняет понятие правовой системы России, ее структуру, ставит по-новому вопрос о соотношении, иерархии правовых актов по их юридической силе и содержащихся в них правовых норм". Конституционное признание данных принципов, норм и международных договоров составной частью правовой системы России, по мнению автора, "это не просто отсылка Конституции к международному праву, это нечто большее, что качественно изменяет нормативное содержание нашей правовой системы"*(459).

Иного мнения по вопросу о конституционном рассмотрении общепризнанных принципов, норм международного права и международных договоров России как составной части ее правовой системы придерживаются другие ученые. Е.Т. Усенко, например, считает и, как представляется, не без оснований, что "достаточно неоднозначным выглядит утверждение, что весь этот конгломерат принципов, норм и договоров является составной частью правовой системы России"*(460).

Подобное, резко критическое отношение автора к рассматриваемой конституционной новелле вызвано, во-первых, тем, что "далеко не все нормы международного права по своему существу - как регуляторы межгосударственных отношений - могут найти место во внутригосударственном праве", которое в основном направлено на регулирование не межгосударственных отношений, а отношений иного рода. А во-вторых, тем, что "не каждый международный договор может стать источником внутригосударственного права вопреки его национальному закону"*(461).

Не касаясь анализа приводимых и иных точек зрения относительно допустимости или недопустимости включения общепризнанных принципов, норм международного права и международных договоров России в ее правовую систему, следует, однако, констатировать, что речь, по существу, идет не только и даже не столько о включении или невключении как таковом, сколько о последствиях этого процесса. А именно - о признании или непризнании безусловного примата международного права по отношению к национальному, российскому, праву.

Это следует из логики рассуждений авторов, а также из их выводов и отдельно сделанных замечаний о том, что своим нововведением "Конституция России заложила основы для утверждения в правовой системе страны приоритета норм международного права, включая договорные"; что Конституция закрепила положение о "принципиальном решении в ней вопроса о соотношении международного права и внутригосударственного права, признании приоритета международных договоров Российской Федерации над ее внутренними законами"*(462); что сегодня перед Россией возникает проблема выбора "между прежней дуалистической доктриной и монистической концепцией, исходящей из признания приоритета международного права над внутригосударственным российским правом"*(463).

Следует заметить, что если в данных, равно как и иных им подобных, суждениях и отдельно сделанных замечаниях звучат по преимуществу позитивные или, по крайней мере, "нейтральные" оценки самой идеи примата международного права над российским внутригосударственным правом, то в других - совсем иные, резко критические, негативные оценки.

Пора откровенно признать, пишет, например, по этому поводу Е.Т. Усенко, что "обнаружившиеся еще в 70-е гг. попытки внедрить в нашу международно-правовую доктрину концепцию примата международного права под флагом якобы нового слова в науке были одним из симптомов и проявлений начала разложения советской государственности". Субъективно они представляли собой реакцию на "идеологизированную выхолощенность" нашего законодательства в области политических прав человека, трудовых отношений, многих гражданских прав. Объективно же "они были направлены против государственного суверенитета страны"*(464).

Международное право, заключает автор, может весьма позитивно воздействовать на развитие национального права и национальной государственности, "если это воздействие осуществляется через и при посредстве самого национального права". Но международное право (его "стандарты") может использоваться и "как идеологическое средство расшатывания и даже разрушения государственно-правовой системы страны, чему новейшая история, в том числе история нашей страны, дает убедительные примеры"*(465).

Указывая на теоретическую несостоятельность и научную бесплодность доктрины примата международного права, Е.Т. Усенко в то же время акцентирует внимание на том, что в практическом плане она может сыграть и в действительности играет негативную роль по отношению к национальному праву. Она ограничивает активность национального права "во всех тех многочисленных областях внутригосударственной жизни, куда проникает международное право"*(466), сводит его, по образному выражению Я. Броунли, "до положения пенсионера международного права"*(467).

Решая вопрос о характере отношений современного международного права и внутригосударственного права России вообще и о примате международного права в частности, необходимо, как представляется, исходить из двух взаимосвязанных между собой, взаимодействующих и в определенной мере дополняющих друг друга факторов-посылок. А именно: а) из факта все более глубокой и разносторонней включенности Российского государства и его правовой системы в мировое государственно-правовое сообщество; б) из факта его неотчуждаемой суверенности, с учетом которой международное право, "закрепив право государства определять свою правовую систему", вместе с тем определило, что "при осуществлении суверенных прав, включая право устанавливать законы, государства сообразуются со своими обязательствами по международному праву"*(468).

При решении данного вопроса, с учетом этих факторов-посылок, не следует отходить от действительности, далеко не всегда согласующейся с теоретическими выкладками и построениями, и допускать крайности.

Это означает, прежде всего, необходимость избегать какой бы то ни было идеализации международно-правовой жизни и международно-правовых отношений, участником которых является Российская Федерация, а также преувеличивать, а тем более абсолютизировать фактор включенности современной России в мировое сообщество и реальной роли в нем.

Современная Россия, хотя это прискорбно констатировать, - далеко не та экономически, политически и в других отношениях мирового уровня держава, которая могла бы на равных с другими мировыми державами, и прежде всего с США, вести свои международно-правовые дела, как было до развала Советского государства. В силу этого она фактически, а не формально-юридически не может оказывать на процесс формирования и реализации норм международного права такое же влияние, как, например, Соединенные Штаты или другие экономически и финансово независимые государства. Элементарная логика подсказывает, а современная международно-правовая практика подтверждает (например, расширение в Европе "зоны ответственности" НАТО, попытки подмены миротворческих функций ООН, "гуманитарные" бомбардировки Югославии), что в реальной жизни процесс формирования и реализации международного права - это не всегда процесс согласования действий и воль всех суверенных государств, к тому же равных партнеров.

Теоретически и формально-юридически все государства - участники данного процесса выступают как равные партнеры и как носители одинаково равноценных государственных воль. Фактически же воля каждого государства, ее реальное содержание, стоящие перед ней цели и задачи, ее назначение, наконец, ее реальные возможности и ее нереализованный потенциал напрямую соотносятся с реальными возможностями и нереализованным потенциалом ее носителя - конкретного государства. Вполне понятно, что чем сильнее государство, тем тверже, масштабнее и, в плане реализации своих устремлений, реальнее его воля. И наоборот.

Исходя из этого не будет натяжкой сказать, что процесс согласования в формально-юридическом отношении равноправных и равноценных государственных воль, лежащий в основе международного права, - это лишь некая теоретическая схема, своего рода международно-правовой идеал.

Действительность же эта такова, что нередко в процессе формирования и реализации международного права, участником которого, естественно, является и современная постсоветская Россия, более точным было бы говорить не о согласовании, а о прямом или косвенном (с использованием финансово-кредитных и иных рычагов при заключении стратегически важных международных договоров) давлении (мягче - "воздействии") более сильных в финансово-экономическом и других отношениях государств на более слабые. Примеры подобного "согласования" воль государств - творцов международного права далеко не единичны. Они встречаются практически в каждой сфере жизни мирового сообщества и, соответственно, в каждой области межгосударственных отношений.

С учетом всего этого, а именно - идеализированных, не только теоретических конструкций, повествующих о сути международного права как о результате согласования государственных воль, но и реальной жизни, повседневной международно-правовой действительности - следует решать вопрос о характере взаимоотношений внутреннего права с международным правом вообще и вопрос о примате международного права, в частности, современной, весьма ослабленной в финансово-экономическом и других отношениях России.

Весьма важным было бы прислушаться к мнению тех специалистов в области международного права, которые совершенно справедливо утверждают, что все существующие концепции соотношения международного и внутригосударственного права возникли не случайно. Каждая из них несет определенную социальную нагрузку. Все они отражают не только личные позиции тех или иных авторов, но и вполне реальные интересы тех или иных государств. Можно даже проследить сложившуюся в рассматриваемой сфере общую тенденцию, суть которой заключается в том, что "сторонники примата международного права чаще всего представляли интересы сильных держав, которые в течение длительного времени оказывали значительное влияние на развитие международного права и в силу этого в определенном смысле являлись международными законодателями"*(469).

Данная тенденция в известной степени сохраняется и в современном международном праве, в период существования однополюсного мира и неизбежного при этом в силу явного или подспудного финансово-экономического и иного давления одних ведущих мировых держав на все другие, включая Россию, державы. Как показывает современная международно-правовая, политическая и финансово-экономическая практика взаимоотношений различных государств, в том числе и России, это отнюдь не аномалии в мировом сообществе, как бы последнее ни характеризовалось теми или иными политологами и идеологами - в качестве целостного, отражающего, прежде всего, общечеловеческие интересы или же, наоборот, в качестве раздробленного, отражающего в основном внутригосударственные, эгоистические интересы, - а повседневные жизненные реалии.

Означает ли это, что Россия, будучи активным участником процесса международно-правового нормотворчества и субъектом международного права, должна стремиться к самоизоляции от мирового сообщества и не признавать в каких бы то ни было формах и в каких бы то ни было сферах свободы граждан международную торговлю, кредитно-финансовую и другие сферы, примат международного права? Нет, разумеется. Это, отнюдь, не отвечало бы интересам Российского государства и не стимулировало бы развитие его права.

Однако во избежание нарушения суверенных прав России, равно как и любого иного государства, весьма важным в плане признания примата международного права представляется следующее.

Во-первых, чтобы трактовка примата международного права заключалась, как справедливо отмечалось в литературе, не в понимании "главенствующей роли норм международного права", в частности, договора, и возможности их прямого действия во внутреннем законодательстве, а в необходимости приведения национальных правовых норм в соответствие с международными соглашениями, обязательными для каждого государства, и согласования внутригосударственного права с общепризнанными принципами международного права*(470).

Во-вторых, чтобы отнесение общепризнанных принципов и норм международного права, равно как и международных договоров России к ее внутреннему праву, а следовательно, и к правовой системе в обязательном порядке сопровождалось их трансформацией. На современном этапе развития Российского государства и общества, при их месте и роли в мировом сообществе обязательная трансформация - это не просто пожелание, субъективно воспринимаемая целесообразность, а обусловленная весьма не простыми для современной России внешнеэкономическими, внешнеполитическими и иными факторами объективная целесообразность и необходимость.

Несоблюдение данных условий чревато нарушением важнейших положений российской Конституции, обеспечивающих в формально-юридическом плане суверенитет государства, согласно которым, "Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации". Это означает, что все "законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации"*(471).

Что же касается приоритетности международного договора по отношению к обычному Российскому закону в случае возникновения между ними юридической коллизии, то речь при этом идет и может идти только о межгосударственном договоре, ратифицированном в установленном порядке Федеральным собранием - парламентом Российской Федерации.

Речь при этом не идет и не может идти ни о межправительственных, ни о межведомственных международных договорных актах, которые заключаются и реализуются не иначе, как на основе закона и в рамках закона. В плане приоритетности данные международные договорные акты соотносятся не с законом в собственном смысле слова - актом, принимаемым парламентом, а, соответственно, - с постановлением правительства или же ведомственными актами (приказами министра и др.).