Слот 6.2. Лечение и выздоровление

Преодоление неудач может метафорически обозначаться как выздоровление и выживание, а помощь в ликвидации нежелательных последствий как лечение. Ср.:

l Парламентские выборы смертельно ранили НДР, выздоровление невозможно, и Виктору Черномырдину придется вместе с остатками своего «Дома» проситься на постой в берлогу (А. Спицын); На выживание правительства работает и другой фактор. Сегодня в его разгоне нет острой политической необходимости (М. Ростовский).

Представленные материалы свидетельствуют о широком распространении военной метафоры в агитационно-политических текстах конца ХХ века. В современной России политическая деятельность регулярно концептуализируется как военные действия. В сознании наших политиков депутаты от другой партии — это не партнеры, которые предлагают другой путь к процветанию России, а воины враждебной армии, которую необходимо победить.

Обстановка напоминает времена средневековой междоусобицы: самые ожесточенные битвы ведутся между недавними друзьями и союзниками, постоянно создаются причудливые коалиции и каждая мелкая победа кажется грандиозным успехом, а не очередным шагом к полному разорению страны. И, как семь столетий назад, находится немало желающих съездить к Батыю, чтобы поклониться, пожаловаться на врагов из соседнего городка и что-нибудь выпросить для себя.

Активное использование военной метафоры, видимо, отражает особенности национального самосознания наших современников, имеющиеся в нем мощные векторы тревожности, опасности и агрессивности, а также традиционные для русской ментальности предрасположенность к сильным чувствам и решительным действиям, уважение к военной силе и боевой славе. Показательно, что милитарная метафора в отличие от криминальной часто обладает положительной эмоциональной окраской.

Разумеется, некоторые рассмотренные особенности современных концептуальных метафор вызывают беспокойство, но тревожиться, конечно, следует вовсе не за состояние русского языка. Мудрый герой Михаила Булгакова справедливо заметил, что разруха (кстати, это одно из следствий войны) не в клозетах, разруха — в наших головах. Тысячелетняя история России — это во многом история войн, восстаний и вооруженных переворотов, оставивших глубокий след в национальном сознании. К сожалению, окружающая нас реальность мало способствует его значительному изменению.

Очевидно, что ни лингвисты, ни кто-либо иной не могут повлиять на активность рассмотренных или иных метафорических моделей. Метафорический образ отражает бессознательное мировосприятие говорящего, формирующееся под влиянием национальных традиций и «духа времени». Но языковеды обязаны зафиксировать существующую в национальном сознании на определенном этапе развития общества систему базисных метафор и попытаться сделать выводы об истоках и перспективах той или иной модели, а также рассмотреть факторы, способствующие ее активизации.

® 3.3. Театральная метафора

Метафорическая модель ЖИЗНЬ — это ТЕАТР широко распространена в самых различных коммуникативных сферах. По мнению Н. А. Кузьминой [1999, с. 186], в современной мировой культуре эта модель воспринимается как восходящая к Шекспиру. Ср.:

l Весь мир — театр. / В нем женщины, мужчины — все актеры. / У них свои есть выходы, уходы, / И каждый не одну играет роль (монолог Жака; комедия «Как вам это понравится»); Жизнь — это только тень, комедиант, / Паясничавший полчаса на сцене / И тут же позабытый (реплика Макбета; трагедия «Макбет»).

Театральная метафора очень характерна и для русской литературы, что в определенной мере могло повлиять на проникновение подобной метафоры в сферу политической речи.

Важное отличие политической метафоры от общеязыковой заключается в особенностях референтной соотнесенности: общее понятие «мир» публицистика конкретизирует как политический социум, а бытовая речь — как жизнь отдельной личности [ Кузьмина, 1999, с. 186]. Театральная метафора достаточно традиционна для политического дискурса различных стран [ Шейгал, 2000], однако в России конца ХХ века эта модель превратилась в доминантную, в концептуальную метафору, «определившую эпоху Ельцина» [ Кузьмина, 1999, с. 189]. Показательно, что некоторые современные политики появляются на телеэкранах не реже, чем наиболее популярные артисты.

В соответствии с рассматриваемой моделью в последнее десятилетие ХХ века на политической сцене по заранее разработанным сценариям и под руководством опытных режиссеров разыгрывались комедии, трагедии и фарсы, в которых играли свои роли актеры (иногда по подсказке суфлеров). Особое внимание у зрителей вызывали иностранные гастролеры. Иногда публика восторгалась и провинциальными артистами (например, из Ставрополя, Екатеринбурга и Нижнего Новгорода), исполнявшими главные партии в Большом театре. Но основные события разыгрывались за кулисами или, наоборот, на больших площадях, где в массовых зрелищах иногда использовались даже танки. Трансляцию подобных шоу вели все телеканалы, подробнейшие рецензии публиковались в газетах. Все это вызывало интерес даже у зарубежных театралов, хотя они не в полной мере могли понять российское искусство.

Во многих случаях театральная метафора сменялась метафорой циркового представления, и тогда на политической арене появлялись клоуны и фокусники, их сменяли дрессировщики, акробаты и политические лилипуты, иногда даже привезенные из Петербурга ученые медведи на велосипедах, умело жонглирующие яблоками и способные поставить в нужную позу даже красно-коричневую гадину. Сами по себе артисты были достаточно смешными, но настроение у публики почему-то оставалось тревожным.

Прагматический потенциал этой метафорической модели определяется ярким концептуальным вектором неискренности, искусственности, ненатуральности, имитации реальности: субъекты политической деятельности не живут подлинной жизнью, а вопреки своей воле исполняют чьи-то предначертания.

Рассмотрим некоторые причины широкой распространенности театральной метафоры (условно отнесем к этой группе также цирковую, эстрадную, кинематографическую и иные подобные метафоры) в современной политической речи.

Во-первых, демократизация общества действительно внесла черты карнавальности в политическую жизнь, публичная сторона которой ранее была абсолютно ритуальной. В советскую эпоху заседания органов государственной власти просто не могли напоминать ни драму, ни комедию, ни эстрадное шоу.

Во-вторых, демократизация страны расширила круг возможных слотов в сфере-мишени. Попробовал бы кто-то из журналистов сравнить Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарища Леонида Ильича Брежнева или хотя бы кого-то из действующих членов Политбюро с Карабасом-Барабасом, клоуном, кукловодом или хотя бы просто актером. Можно ли представить в советской прессе метафорическое представление Верховного Совета как цирка или шоу, где актеры произносят заученные реплики под восхищенное одобрение клакеров?

В-третьих, активизация модели связана с особой ролью в подобной метафоре концептуальных векторов притворства, неискренности, лжи, неподлинности и внешней моделируемости происходящих событий, что, несомненно, коррелирует с представлениями значительной части общества о политической истории последнего десятилетия прошедшего века. Театр как сфера-источник создает великолепные условия для реализации эмотивной функции метафоры.

В-четвертых, важно отметить высокую структурированность театрального мира как исходной сферы для метафоры, достаточно объемное представление большинства носителей языка об этой структурированности и, наконец, их естественный интерес к зрелищным искусствам. Эти искусства, как и литература, традиционно служат в нашей стране «учебником жизни»: и важнейшим источником информации, и примером для подражания, и нравственным ориентиром. Поэтому «зрелищная метафора» обычно вызывает позитивное отношение коммуникантов.

Назовем основные фреймы рассматриваемой модели.