Н. К. Михайловский и социологическая мысль второй половины XIX в.

Николай Константинович Михайловский (1842—1904) — одна из ключевых фигур русской культуры второй половины XIX в. Он был публицистом, литературным критиком, зачинателем наряду с П. Л. Лавровым социологической науки в стране. Независимо от отношения к нему идеи Михайловского, "будильника мысли" (Н.А. Бердяев) усваивались тогда всеми образованными людьми.

Родился Михайловский в Калужской губернии в небогатой дворянской семье. Учился в Петербургском горном институте, однако курс не окончил из-за участия в студенческих беспорядках. С 1860 г. началась литературная деятельность Михайловского. С 1869 по 1884 г. он работал в журнале "Отечественные записки", где расцвел его талант и определилось его влияние на общество. Журнал стал как бы первой "социологической кафедрой в России" (36, с. 388)» Здесь были опубликованы основные социологический труды Михайловского, начиная со статьи "Что такой прогресс?" (1869), ставшей наряду с "Историческими письмами" П. Л. Лаврова манифестом интеллигенции. В 90-е гг. Михайловский возглавил журнал "Русское богатство", где он и проработал до конца жизни (11; 25; 33; 40).

Михайловский как-то заметил, что он и на склоне лет сам не знает, кто он — критик, публицист, социолог. Посмеем утверждать, что он — прежде всего социолог. Правда, целостное восприятие его социологических идей затрудняется характером их изложения, поскольку очень часто это фрагменты, вкрапления в статьи, посвященные совсем другим вопросам. Публицистика Михайловского была приложением его социологических формул и одновременно способом социологических обобщений на основе анализа реальных фактов. При всей внешней разрозненности его социологических идей в основе своей они реконструируются в единое целое, а потому Михайловский имел полное право заявить: "у меня есть своя собственная система" (13, стр. 391).

К наиболее значительным социологическим трудам можно отнести следующие сочинения Михайловского: "Что такое прогресс?" (1869), "Аналогический метод в общественной науке" (1869), "Теория Дарвина и общественная наука": (1870-1873), "Борьба за индивидуальность" (1875-1876), "Записки профана" (1875-1877), "Герои и толпа" (1882), "Патологическая магия" (1887), "Еще о героях" (1891), "Еще о толпе" (1893) и др.

"Творческая мысль у Михайловского, — отмечает В. В. Зеньковский, — работала очень сильно — это был ум, способный к широким обобщениям, к смелым построениям, ум глубокий и философски одаренный" (35, с. 170). Сущностная направленность теоретического поиска Михайловского может быть обозначена как этически фундированный персонализм. Именно отсюда вытекает основной импульс его творчества — стремление к выработке единой и целостной системы правды, стройного миросозерцания, которое органически связало бы в единое целое понятия человека о сущем и должном, теорию и социальную практику. В этом, по мнению П. Б. Струве, выражена метафизическая тенденция творчества Михайловского, извращенная, однако, его приверженностью позитивизму (48, с. 185).

В своем развитии Михайловский испытал различного влияния, всегда оставаясь при этом самостоятельным мыслителем. Идейный импульс, "сильный, решительный и благотворный" (25, стр. 43), Михайловский получил от Н. Д. Ножина[2]. По отзывам современников, Ножин мог бы стать выдающимся ученым, если бы не ранняя и загадочная смерть. Уже юношеские его исследования вошли в историю биологической науки. Будучи дарвинистом в биологии Ножин категорически не принимал дарвинизм в социологи. Им был разработан "обширный план" "реформ общественных наук" (11, стр. 270), обозначивший, как показала история, программу развития российской социологии. Стержнем социологических размышлений Ножина было неприятие абсолютизации разделения труда, переноса на общество закона борьбы за существование. Сходные индивиды не борются между собой, но стремятся к солидарности. Нужно искать такие социальные условия, которые соответствовали бы становлению целостности, а не односторонности индивидов. Данная проблема стала центральной для творчества Михайловского.

Социологию Михайловского обычно рассматривают в русле позитивизма (контовского варианта), что в целом верно. Но, преклоняясь перед заслугами Конта, Михайловский отнюдь не бился всю жизнь, "сидя в тесной клетке позитивизма" (П. Б. Струве), ибо, по его словам, "широкая брешь в клетке позитивизма была для меня открыта с самого начала моей литературной деятельности" (27, с. 443). Основной недостаток учения Конта Михайловский видел в том, что, выдвинув субъективный метод, Конт не сумел приложить его к решению практических вопросов.

Весьма сложным и неоднозначным было отношение Михайловского к идеям Ч. Дарвина и Г. Спенсера, к органической теории общества в целом (1; 3). Он соглашается с тем, что идеи дарвинизма весьма значимы для построения социологии. Однако логика дарвинизма вступает в противоречие с нравственным чувством, которое не может примириться с идеей борьбы за существование. Это относится и к органицизму. Михайловский замечает, что знакомство с теорией Спенсера (добавим: и с дарвинизмом) показало ему, "как не следует обращаться с социологическим материалом" особенно при том, что "Спенсер стоял возле самой истины, так сказать, уперся в нее, но уперся... затылком" (10_г стр. 368).

90-егг. XIX в. в России были временем весьма ожесточенной полемики народников с марксистами. Михайловский еще в 1860 г. познакомился с "Капиталом" К. Маркса, приветствовал его выход на русским языке, видел в нем "превосходно разработанный материал, для решения общего вопроса об отношении социальных форм к материальным условиям их существования". Одновременно Михайловский подчеркивал аксиоматизм экономического материализма, его метафизичность, полагал возможным безболезненно снять со здоровых идей "тяжелую, неуклюжую и ненужную крышу гегелевской диалектики" (19, стр. 186). Влияние этой концепции, считал он, во многом обусловлено удобством и простотой схемы, требующей только веры, поскольку будущее придет само собой. Пророчески подчеркивал Михайловский опасность недооценки марксизмом "демона национального самолюбия и национальной ненависти", а также его презрительного отношения к крестьянству (25, стр. 741 -742; 26, стр. 734).

Марксисты посвятили Михайловскому ряд критических работ (32; 48). Предельно вульгарной и неаргументированной была критика Г. В. Плеханова. Более Глубок анализ В. И. Ульянова, но и у него научная полемика подменялась всякого рода политическими обвинениями. Наиболее значимым при всей критичности оказалось исследование социологии Михайловского Н. А. Бердяевым в бытность его марксистом. Между прочим, в своем отзыве на книгу Бердяева Михайловский четко предвидел пути последующей эволюции марксизма и неизбежность его обращения к ряду идей народничества, что и произошло. И П. Б. Струве, и Н. А. Бердяев признали впоследствии правоту Михайловского, сами перешли на позиции персонализма, хотя и на иных основаниях. Поэтому вполне справедливо в ответ на слова Н; А. Бердяева, что "объективная критика не оставляет камня на камне от мировоззрения г. Михайловского" (32, с. 266), Михайловский заметил, что "кое-какие камушки все-таки остаются" (27, с, 459).

Предмет и метод социологии

Задача социологии, согласно Михайловскому, состоит в том, чтобы, увидеть взаимосвязь частей сложного общественного целого. Существует при этом два типа социологических исследований, логически исключающих друг друга: в одно случае исходным пунктом являются "судьбы общества и цивилизации", в другом исследователи "отправляются от судеб личности", удовлетворению потребностей которой должно служить общество, (10, стр. 424). Михайловский делает выбор в пользу второй позиции. Соответственно, предметом социологии является выяснение ''отношений различных форм общежития к судьбам личности" (9, с. 250), т. е. социальное взаимодействие.

Социология призвана проследить в исторической последовательности формы кооперации, т. е. самой общественности, изыскать законы, в том числе и на основе точного анализа "общественных дифференцирований" (1, с. 82; 3, с. 141). Социология не только теоретическая, но и практическая наука. Ее существенная задача состоит в выяснении общественных условий, при которых та или другая потребность человеческой природы получает удовлетворение" (10, стр. 407). Соответственно в центр социологического анализа выходит категория возможности, чем определяется специфика метода социологии.

Социологи — объективисты, в частности Спенсер, не учитывают того, подчеркивает Михайловский, что сознательная деятельность человека, его цели есть такой же объективный фактор истории, как и влияния на нее почвы или климата. Своеобразие социальной реальности требует: специфических методов ее исследования. "Когда нам рекомендуют "не плакать и не смеяться,, а понимать", то, собственно говоря, нам рекомендуют именно не понимать, потому что не смеяться над смешным — значит не понимать смешного" (20, стр. 222), Соответственно Михайловский, как и Лавров, обращается к проблеме субъективного метода в социологии, причем данный вопрос разработан у него намного основательней. Заслугу позитивизма Михайловский видел прежде всего в указании границ познания, а именно что у человека может быть только человеческое восприятие, определяющее особенности его картины мира. Сам же "мир не таков, каким он представляется ограниченным человеческим чувствам" (21, стр. 830). Происхождение наших знаний исключительно опытное, но характер и возможности опыта обусловлены психофизической организацией человека; наши ощущения, подчеркивает Михайловский, суть только символы, знаки реальности[3] (1, с, 106; 10, стр. 345—346). Человек может познавать только явления и их взаимосвязь. "Сущность вещей вечная тьма. Нет абсолютной истины, есть только истина для человека, за пределами человеческой природы, нет истины для человека" (1, с. 98). Человек, стремится только к тем знаниям, которые нужны ему для целей. Следовательно, истина есть "специальный случай равновесия между субъектом и объектом", удовлетворение потребности человека, в чем, собственно и состоит ее критерий (10, стр. 347).

В контексте данной трактовки истины становится понятно ключевая роль в социологической теории Михайловского понятия "профан", от имени которого написана, вероятно, его лучшая работа "Записки профана". Профаны – это не невежды, но реальные, действительные люди; народ, создающий условия для развития науки и потому имеющий право требовать от нее отчета, ибо наука должна служить именно профанам, удовлетворяя не только их потребность в познании, но еще и прежде всего их жажду блага и справедливости (10, стр. 276 – 281, 337 – 339, 354, 438). Подход профана к социальному миру и есть субъективный метод в действии.

Раскрывая логику субъективного метода, Михайловский вводит понятие "предвзятого мнения", которое, как известно, для современной методологий гуманитарного познания является одним из центральных. Тот факт, что предвзятое мнение предшествует всякому исследованию, закономерен и неизбежен. И сетовать на это нечего; отказаться же "от предвзятого мнения — значит отказаться от всего своего умственного и нравственного капитала..." (1, с. 14). Нужен иной путь: разработка правил регулировки давления предвзятого мнения, что и достигается сознательным использованием субъективного метода.

"Предвзятое мнение обусловливается двумя элемента, во-первых, запасом предыдущего, бессознательно или сознательно приобретенного, опыта и, во-вторых, высотой нравственного уровня исследователя" (1, с. 12). Иначе говоря, предвзятое мнение (или апперцепция) есть определенным образом сгруппированный прежний личный или коллективный опыт^[4]. Взаимодействуя с наличным опытом (или перцепцией), апперцепция определяет направленность нашего знания. Здесь вступает в действие второй элемент предвзятого мнения — уровень нравственности, поскольку, воспринимая мир, мы имеем дело не только с необходимым, но и с желательным, что особенно важно для социологической науки. Если у исследователя "нравственный уровень достаточно высок, а предварительная умственная работа была достаточно сильной, то нет причины опасаться за состоятельность предвзятого мнения" (1, с. 12).

Отсюда вытекает следующий шаг в логике субъективного метода – к социологическому понятию истины. Речь о знаменитых понятиях Михайловского — "правда-истина" и "правда-справедливость". Особенность русского слова «правда», замечает социолог, в том, что в его значении истина и справедливость «как бы сливаются в одно великое целое» (22, стр. 117-118). Смысл этого единства в том, что справедливость есть отражение истины в мире практическом, а истина — отражение справедливости в области теории и что истина и справедливость (с точки зрения профана) не могут противоречить друг другу (13, стр. 384, 430). Сверхзадача социологии и заключается в обосновании системы Правды.

Очевидно, что речь у Михайловского идёт о социальной обусловленности познания, о зависимости понимания общества от сословных, национальных или иных характеристик личности: "скажи мне, к какому общественному союзу ты принадлежишь, и я скажу тебе, как ты смотришь на вещи" (13, стр. 461). Данное положение Михайловский конкретизирует посредством заимствованного у Г. Спенсера понятия "Сочувственного опыта" (на современном языке — понимания). Сочувствовать в полном смысле слова можно только членам своей социальной группы в силу общности образа жизни. Значительно труднее поставить себя в положение члена другой группы, не пережив ее страданий и горестей.

Анализ базовых понятий, концепции Михайловского позволяет нам теперь дать обобщенную характеристику сути субъективного метода. Выбор метода, подчеркивает социолог, определяется природой изучаемого явления. "Где природа явлений допускает проверку всего процесса исследования каждым человеком, имеющим достаточно сведений, там употребляется объективный метод. Где для проверки исследования требуется, кроме сведений, известная восприимчивость к природе явлений, там употребляется метод субъективный" (10, стр. 401). Таким образом, "субъективным методом называется такой способ удовлетворения познавательной потребности, когда наблюдатель ставит себя мысленно в положение наблюдаемого. Этим самым определяется и сфера действия субъективного метода, размер законно подлежащего ему района исследований. Наблюдатель — человек и, следовательно, может себя мысленно поставить только в положение такого же, как и он, человека" (10, стр. 402).

Естествознание оставляет желания на пороге исследования. Натуралист "может сказать: я желаю перечислять виды клопов, но не может сказать: я желаю, чтобы видов клопов было столько-то. Социолог, напротив, должен прямо сказать: желаю познавать отношения, существующее между обществом и его членами, но кроме познания я еще желаю осуществления таких-то и таких-то моих идеалов" (10, стр. 466).

Субъективный метод, настаивает Михайловский, не есть произвол, он вовсе не отрицает общеобязательных логических форм мышлений; он противоположен не им, а только объективному методу. Следовательно, оба метода могут уживаться друг с другом, даже в применении к одним и тем же явлениям, но "высший контроль" принадлежит все же субъективному методу (10, стр. 401—402). Гарантию же от субъективизма дает высота нравственного идеала исследователя, также всесторонняя оценка фактов и целостная постановка вопросов.

Возможно ли в таком случае достижение общезначимых социологических истин? Михайловский отвечает: социологии "мы никогда не будем иметь, если борьба интересов расчистит для нее почву, сгладив общественные дифференцирования" (1, с. 132). Общезначимая истина в социологии, следовательно, дело далекого будущего. А как быть сегодня? Уже сегодня, полагает Михайловский, проблема в определенной степени разрешима, если мы обозначим ситуацию, в которой субъективные разногласия отсутствовали бы. Речь об известном, вызвавшем немало наветов положении Михайловского: "социология должна начать с некоторой утопии". Утописты заблуждались в своих детальных описаниях будущего, но сама задача "определить условия, при которых из общественной жизни устраняется все, с точки зрения исследователя, нежелательное" вполне научна (10, стр. 404). Социолог должен определить условия достижения желательного, т. е. условия, при которых потребности человеческой природы получат удовлетворение.

Михайловский при этом вовсе не отрицает причинность и законосообразность, необходимость, более того, неоднократно подчеркивает, что без изучения социальных закономерностей ("правильностей") социология как наука невозможна. Но нельзя забывать о том, что необходимостью для человека является и "сознание свободного выбора деятельности" (7, стр. 793), "чувство ответственности, совесть, потребность нравственного суда" (10, стр. 437). А потому "если нравственная оценка, положительная или отрицательная, столь же необходима, как и вызвавший ее факт, то не обходима и борьба с этим фактом" (8, стр. 61). Иными словами, мы имеем субъективней, но естественный процесс, что требует трезвого анализа ситуации. И в этом смысле субъективный метод куда более реалистичен, чем так называемый объективизм (25, стр. 907).