В.Г. Шварц. Вербное Воскресение при царе Алексее Михайловиче. 1865 г.

Во времена Алексея Михайловича в последнее воскресенье перед Пасхой (называемое Вербным) устраивалось религиозное шествие, символизирующее торжественный въезд Иисуса Христа в Иерусалим за неделю до распятия. В процессии участвовали царь, патриарх, их приближенные и много народа. Процессия направлялась от храма Василия Блаженного в Кремль. Обычно впереди всех вместе с боярами торжественно шел царь; за ним верхом на «осляти» (на лошади в специальной попоне) с крестом в руке следовал патриарх.

С теми же добродетелями, с той же любовью к народу Никон приехал к месту своего нового назначения. И здесь он сыпал благодеяния царские: устроил за счет казны четыре богадельни, где жили спокойно и счастливо старые люди и дети-сироты; смотрел за тем, чтобы чиновники хорошо исполняли свои обязанности; посещал темницы и, находя там иногда невинно заключенных, докладывал о них царю, с которым не только часто переписывался, но даже и виделся, так как Алексей Михайлович приказывал ему каждую зиму приезжать в Москву. Во время этих свиданий и сладких бесед Никон просил царя о тех милостях для жителей Новгорода, о которых они умоляли его перед отъездом.

Но подумайте, друзья мои, насколько неблагодарными оказались Новгородцы, или лучше сказать — подивитесь, до чего могут дойти люди, если они решаются сбросить с себя власть, которой должны повиноваться, если они решаются делать, что хотят. Я говорю о том времени, когда Новгородцы, недовольные притеснениями боярина Морозова, вздумали взбунтоваться. Надо сказать вам, что главной причиной этого бунта был бессовестный купец Новгородский по имени Волк. Можно с уверенностью сказать, что это имя очень подходило ему! Вот этот Волк не любил иностранных купцов, которых всегда было много в торговом и богатом Новгороде. Он от природы был завистлив и досадовал, что многие из них были богаче его. Что же сделал этот злой человек? Он начал распускать в народе слухи, что иностранные купцы, скупив хлеб, самовольно повысили на него цену. Этого было довольно, чтобы взволновать всех Новгородцев, которые всегда любили своевольничать. Итак, дерзкий народ бросился на дома иностранцев и разграбил их.

В эти ужасные минуты бунта, когда каждый заботился о своем спасении, митрополит думал только о том, как успокоить народ, и не нашел ничего другого, как, забыв собственную опасность, выйти к мятежникам и начать увещевать их. Но могли ли они послушать кого-нибудь, если бешенство помутило их рассудок? Безумные, вместо того, чтобы обратить внимание на слова своего добродетельного митрополита, бросились на него с колами и камнями, и пастырь^[189] едва не погиб под их ударами! Вы думаете, что это остудило его усердие? Нет! На другой же день он опять появился на площади, опять обращался к народу, и его слова уже не остались без внимания: они тронули жестокие сердца мятежников, смирили их гордость и заставили просить помилования у оскорбленного святителя. Вы можете себе представить, что им не надо было долго умолять Никона: он не только простил им собственную обиду, но выпросил прощение и у царя; только один купец Волк был казнен с главными своими сообщниками.

Государь не знал, чем наградить верного подданного, благородного и неустрашимого любимца. За такое великодушное пожертвование собой только одна дружба царя могла быть достойной наградой, и Алексей Михайлович в полной мере наградил ею Никона. В 1654 году счастливый друг одного из лучших царей Земли возведен был в достоинство патриарха. Достигнув этого высокого звания — может быть, тайной цели своих давнишних желаний, Никон прославил себя делом таким же трудным, как и знаменитым.

Обладая от природы тонким и проницательным умом, он быстро мог отличить хорошее от дурного и, любя Россию, искренно желал просветить и сделать счастливыми своих соотечественников. Просвещение тогда основано было в первую очередь на изучении церковных книг, а умный патриарх находил в некоторых из них ошибки, вкравшиеся по недосмотру переписчиков и подававшие повод к некоторым странным толкам. Например, говорили, что те люди, которые носили платья нового покроя и брили бороды, были беззаконники, достойные проклятия и отлучения от церкви. А бритье бороды считалось величайшим грехом. И, к сожалению, такие правила, в числе многих других и в самом деле полезных и достойных похвалы правил, были утверждены в царствование Иоанна Грозного и даже вошли в Стоглав* — книгу правил, названную так потому, что в ней было сто разных статей. Вот патриарх Никон, видя зло, причиняемое этими предрассудками, решил уничтожить их, несмотря на всю опасность такого намерения: нельзя было надеяться, что народ с легкостью согласится отказаться от них. Никон предвидел, что многие будут противиться ему, и поэтому приступил к этому важному делу не один, а созвал собор из всего высшего духовенства и поручил ему рассмотреть недостатки церковных книг.