Встречи Владимира Ильича с крестьянами

Когда организовалось и стало правильно функционировать Управление делами Совнаркома, то со всех сторон России получалось не только громадное количество писем, ходатайств и просьб, но и отовсюду к нам стали приезжать делегации, депутации и ходоки от крестьянских обществ. Большинство этих прибывающих приходилось принимать мне. Дел было великое множество. На местах только-только начинала строиться власть. Повсюду бродили шайки, желающие поживиться на чужой счет, и под видом революционных организаций, будто бы выполняющих чьи-то директивы, занимались грабежом, разбоем, насилиями, пьянством и всевозможными бесчинствами. Местное население от всего этого очень страдало, не знало, куда и к кому обратиться, не знало, как себя защитить. На местах еще не было установлено никакой юстиции; не было прокурорского надзора, суды еще только-только начинали функционировать, власть на местах еще была организована крайне плохо, жить было трудно: и голодно, и холодно. Все тянулись к центру, к центральной власти, желая получить ответы на сотни самых необходимейших вопросов. И, конечно, у крестьян этих вопросов было больше всего. В деревнях, в селах, в волостях, в местечках новый институт власти, призванный к жизни Октябрьской революцией, был настолько необычен решительно для всех, что власть на местах нередко понималась далеко не так, как это представлялось центру. Отсюда вытекали всевозможные преступления власти, превышения полномочий, сведение личных счетов, лихоимство, взяточничество, ложные доносы и другие тому подобные преступления, тяжко отражавшиеся на благосостоянии граждан, на их спокойствии и вообще на всем образе их жизни. Отсюда вытекали недовольства, жалобы, ходатайства, просьбы и требования расследований. Центральные учреждения буквально были завалены бумагами и перегружены посетителями. У крестьян ко всем этим в то время весьма обычным делам присоединялись земельные нужды, разрешение земельных споров, ходатайства о налогах, повинностях, продразверстке и прочие тому подобные дела. Крестьяне являлись в Управление делами Совнаркома целыми группами.

Обо всех сколько-нибудь интересных и общественно важных посещениях я в тот же день вечером, после приема, докладывал Владимиру Ильичу. Он вскоре обратил внимание, что приезд крестьян все увеличивается, их дела всегда важны и жизненны. Наши письменные доклады Владимир Ильич внимательно прочитывал, давал резолюции и направления делам и требовал прослеживания их в дальнейших инстанциях. На этих все более и более разраставшихся приемах слышался подлинный «голос земли».

Крестьянские чаяния и нужды высказывались откровенно и ясно. И Владимир Ильич пожелал лично общаться с крестьянами. Он назначил особый день — пятницу (прием в Управлении делами был по вторникам и четвергам), когда стал группами принимать крестьян.

Это было в начале 1919 г.

Первая группа крестьян, которую лично принял Владимир Ильич, была из разных местностей России; в нее входило пятьдесят два человека. Время было очень опасное, так как всюду свирепствовал сыпной тиф и была полная возможность подвергнуться этой заразе. В Кремле еще не были устроены те дезинфекционные камеры и проходные бани, в которых в скором времени все прибывавшие подвергались санитарной обработке. Мы предупреждали Владимира Ильича, что лучше немного повременить в силу этих обстоятельств с приемами, но он был непреклонен, совершенно игнорируя опасность заражения сыпным тифом, и даже посмеивался над нами.

Первое свидание Владимира Ильича с крестьянами состоялось в Кремле, в его кабинете. Заранее не говоря крестьянам, мы собрали приехавших в приемной и за десять минут до назначенного часа приема сообщили, что они идут к Председателю Совнаркома. Крестьяне, узнав, что им предстоит свидание с Владимиром Ильичем, сразу воодушевились. Загудели голоса, все приободрились и направились в кабинет Владимира Ильича, оставив в приемной котомки, мешки, узелки, с которыми всегда приходили ходоки. Часовой, стоявший у дверей кабинета, заранее предупрежденный разводящим, по счету пропустил всех.

И пензенские, и курские, и смоленские, и самарские, и иные представители старейшего сословия государства Российского чинно, не торопясь, вошли в кабинет Председателя Совета Народных Комиссаров.

Наступила торжественная тишина. Владимир Ильич встал и смотрел на входящих.

Вдруг хором раздалось:

— Здравствуйте, Владимир Ильич, — и все низко поклонились.

— Здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал крестьян Владимир Ильич, выходя из-за стола и со всеми здороваясь за руку. — Садитесь, садитесь, пожалуйста! Вот здесь! А ты, дедушка, на диван! Вот так!

Усадив всех, он примостился около своего стола на табуретке так, чтобы ему всех было видно, и приветливо обратился к крестьянам:

—- Ну, с чем же вы к нам приехали?

— Делов у нас много.

— Ужась как много!

— Насчет вот земли!

— Обижают нас!

— Рассуди...

— Ты как есть правитель, все должон знать...

И загудели, и заговорили «голоса земли». Каждый вставлял свое слово о своем деле. Кое-кто расстегнулся и полез в дальние карманы за «бумагой», за «прошением», в котором все изложено и которое стоит только прочесть «умному человеку», чтобы сразу узнать и тотчас же разрешить все наболевшие вопросы.

Когда чуть-чуть стало тише, Владимир Ильич спросил каждого, откуда он, из каких мест, и, что меня как всегда удивило, сразу запомнил всех и в дальнейшем разговоре прямо называл каждого по его селу, деревне или волости. Это обстоятельство не укрылось и от крестьян, и они этому сильно дивились. Владимир Ильич сейчас же стал расспрашивать каждого, зачем именно он приехал. Подробно рассказывали крестьяне Владимиру Ильичу о своих нуждах.

— А у вас какое дело? — обратился Владимир Ильич к громадному черноволосому крестьянину Пензенской губернии.

— Да вот мы насчет власти!

— Что же именно?

— Выборы у нас были...

— Ну...

— Ну, вот мы и выбрали в Совет наших граждан. А они как в Совет-то пришли, ружья-то взяли, все вооружены и стали нас утюжить, ну и утю-южут... житья нет... Развяжи ты нас от них...

— Как же это они вас утюжат и за что именно... — улыбаясь, спросил Владимир Ильич.

— Да вот так и утюжат с утра до ночи, деваться нам некуда, просто страсть, хоть беги вон, и к вам-то я тайно приехал, а то узнали бы, сейчас арестовали бы и в кутузку — вшей кормить.

— Что же они делают-то?

— Да все!.. Добро отбирают, штрафы накладывают, сродственникам помогают, хлеб, муку на учет взяли, а сами его к себе тащат...

— Да как же это так? — воскликнул Владимир Ильич, — да ведь это же ваши люди, ваши избранные? Небось лучшие, справедливые люди...

— Так-то оно так, что наши, это верно... А насчет справедливости — этого нет...

— Почему же?

— Да они все больше конокрады да жулье, прямо тебе сказать, арестанты, — как были они арестанты, так и есть они арестанты... — разом выпалил, подымаясь и волнуясь, пензенский великан.

— Как же это могло случиться? Ведь вы небось выбирали?

— Сами, это действительно верно, сами...

— Ну, так почему же вы так опрометчиво сделали?

Великан помолчал, помял шапку, встряхнул лохматой головой, глянул на всех и сказал:

— В тюрьмах им сидеть привычно, потому и выбрали...

Сочувственный шепот пронесся в кабинете.

— Как в тюрьмах? Зачем же в тюрьмах сидеть Советской власти? — недоумевал Владимир Ильич.

— Да что тут говорить, сказать по правде, не верили мы приходу нашей власти, думали, все это ненадолго, придут какие ни есть войска, перепорют всех, а власть — первей всего — в остроги, в тюрьмы угонят, ну вот мы и выбрали тех, кому привычней в тюрьмах сидеть; они как есть арестанты, народ привычный, конокрады больше, ну им все равно, а мы ведь хозяевы, нам это не способно... А они вот власть-то взяли и стали нас утюжить, и утюжат, и утюжат...

Владимир Ильич добродушно засмеялся, и, действительно, нельзя было удержаться от смеха, так был трагикомичен этот рассказ.

— Ну, вот видите, вы и ошиблись. Советская власть — это истинно народная власть, во главе которой стоит рабочий класс,— сказал Владимир Ильич. — Власть передана на места, и вы теперь видите, что выбирать надо самых лучших, самых честных, самых добросовестных, а то вот вы и попали, не поверив приходу своей собственной власти, которая окончательно низвергла власть царя, помещиков, купцов, богатых, буржуазии.

— Видим мы, видим, что ошиблись...

— А сколько же времени у вас эта вами выбранная власть, которая вас же и утюжит?

— Да вот уже, почитай, третий месяц!..

— Советы, вы знаете, выбираются теперь только на шесть месяцев. А потом опять перевыборы, чтобы таким образом сменить всех плохих и добиться, чтобы власть на местах была хорошая.

— Действительно так, это справедливо... — ответил пензенский ходок, и одобрительный говор, и шум движения пронесся по кабинету.

Ясно было, что вопрос о власти на местах был больным и крайне важным вопросом.

— Ну, вот вам придется эти еще три месяца потерпеть за вашу опрометчивость, так как отменить выборы нельзя; по вашему рассказу видно, что они были произведены правильно, но вот, если эта ваша власть выходит из рамок закона или делает какие нарушения, то сейчас же жалуйтесь в уезд и в губернию, в Советы, дабы немедленно прекратить эти безобразия. Я тотчас же дам распоряжение по телеграфу в Пензу обратить на ваше дело особое внимание и все расследовать на месте, — и Владимир Ильич тут же написал текст телеграммы, прочел его вслух, и мы немедленно отправили ее.

Пензенский великан был очень доволен и стал благодарить Владимира Ильича и кланяться на все стороны всем присутствующим.

— Вы только выбирайте другой раз настоящих людей, самых лучших, которые у вас только есть... — сказал Владимир Ильич.

— Это правильно, оно действительно так... Ошиблись мы... Видим, ошибка наша...

Владимир Ильич перешел к расспросам других ходоков. И он провел с крестьянскими ходоками в эту первую встречу почти пять часов, рассмотрел все дела и немедленно дал направление этим ходатайствам. Владимир Ильич радушно простился с крестьянскими ходоками, и те ушли весьма довольные.

Долго говорили они в приемной Совнаркома обо всем, что слышали, высказывая, что вот Владимир Ильич — настоящий человек, достойный правитель, понимающий крестьянскую нужду, крестьянскую жизнь.

__________

— Какие все нужные и важные вопросы поднимают крестьянские ходоки! — говорил мне в тот же вечер Владимир Ильич, вспоминая эту свою дневную беседу. — Нужно быть особенно внимательными к их делам.

Я сказал ему, что так как таких ходоков является все больше, то совершенно необходимо вынести прием из стен Кремля в город, где наша приемная была бы совершенно доступна для всех желающих.

— Но не опасно ли это? — спросил прежде всего Владимир Ильич. — Ведь сколько всевозможных заговоров открывает ВЧК! Пожалуй, найдутся такие люди, которые воспользуются вашим открытым приемом, чтобы устроить какую-нибудь пакость.

— Меня совершенно это не беспокоит, — ответил я и добавил, что с его разрешения я следующий прием уже сделаю на Моховой, где мы будем принимать совершенно открыто.

— Не рано ли? — опять переспросил меня Владимир Ильич. Я почувствовал, что он колеблется больше всего из-за вопроса, который только что поднял.

— Наоборот, по-моему, поздно, Владимир Ильич, — ответил я ему, — так как многие ходоки к нам не попадают; их не пускают в Кремль, так как они не могут объяснить, зачем они идут, а наш комендант весьма озабочен посещением многими посторонними лицами здания правительства, и он будет только рад, если мы выйдем за стены Кремля.

— Для дела это, конечно, очень важно, — серьезно ответил мне Владимир Ильич, — и я, конечно, ничего не могу иметь против этого вашего настойчивого желания.

В течение трех дней мы организовали приемную близ Кремля, на Моховой улице. При приемной были большие комнаты, где ходоки могли спокойно посидеть и отдохнуть и даже напиться чаю, где они могли написать свои заявления и где за неграмотного все пожелания могли изложить наши представители из Управления делами Совнаркома, для чего я пригласил нескольких рабочих и красноармейцев, очень толковых, вдумчивых, которые охотно взялись за это чрезвычайно важное и нужное дело.

Идя на первый открытый прием при Управлении делами СИ К, я по телефону сообщил об этом Владимиру Ильичу, и когда я подошел к нашей приемной вместе с секретарями, то увидел довольно значительное количество людей, которые собрались здесь, не решаясь войти. Это были те, которые подходили к воротам Кремля и которых по моему распоряжению направили в открытую приемную. Вероятней всего, что к ним присоединилось и довольно много любопытных. Я сейчас же пригласил всех войти наверх, и там на лавках, столах и вокруг столов расположились эти делегаты, прибывшие со всех сторон России.

В это время дежурным по приемной был матрос М. Д. Цыганков, который с первых дней Октябрьской революции работал со мной. У него уже были списки пришедших, и мы тотчас же начали прием.

Этот первый день мне пришлось принимать подряд восемь часов, не разгибая спины. По преимуществу это были ходоки крестьян. Каждого подробно расспросив о всех его нуждах, записывали все, что он хотел, в особую книгу, давали направление его делам. Я писал тут же резолюции на ходатайствах с подробным указанием адресов, куда кому идти и что делать.

В Управлении делами СНК было строго заведено правило прослеживать все дела тех посетителей приемной СНК, которым мы сами не могли дать вполне удовлетворяющих их ответов и которых надо было направить в тот или другой комиссариат для дальнейших разъяснений. Должен сказать прямо, что такое настойчивое проведение всех дел ходоков очень не нравилось во многих учреждениях, и я знаю, что были неоднократные жалобы Владимиру Ильичу, что Управление делами заваливает наши комиссариаты различными ходатайствами и делами.

Владимир Ильич от души смеялся над этими жалобами, говоря:

— Смотрите, не успели мы сделать революцию и согнать одних чиновников с их насиженных мест, как наши собственные чиновники уже до такой степени забюрократились, что недовольны тем, что то население, которым они управляют, хлопочет о своих собственных нуждах, подает просьбы и жалобы. Скажите, в каких наших законах написано, — спрашивал он, — что всякий проживающий в нашей стране не имеет права жаловаться, просить или добиваться своего в любой инстанции? Ведь просто странно и стыдно слушать такие заявления. Ведь для того мы и создали государственный аппарат, чтобы он, подавляя буржуазию и иные владеющие классы, устраивал жизнь тех, кого прежде эксплуатировали. На поверку оказывается, что и мы еще не прочь от них отмахнуться и не дать им разъяснений наших же законов, нашего собственного дела. Это никуда не годится, с этим надо бороться изо всех сил.

И Владимир Ильич настойчиво потребовал организовать Бюро жалоб, в которое должны были стекаться жалобы всего населения на всевозможные непорядки и, в частности, на нашу собственную администрацию. Эти жалобы должны были самым быстрым образом рассматриваться, а виновные караться. Владимир Ильич зорко следил за этим и часто вызывал к себе Аванесова как представителя РКИ¹, требуя от него самого тщательного и настойчивого наблюдения за правильным функционированием Бюро жалоб. Да и сам Владимир Ильич не однажды выступал со статьями и речами по поводу бюрократизма наших учреждений, комчванства и других отрицательных явлений в деятельности нашей молодой власти.

В течение нескольких последующих месяцев мне пришлось принять более шести тысяч человек, каждый из которых был представителем больших групп населения. Обо всех этих приемах я всегда докладывал Владимиру Ильичу, так как он но переставал интересоваться всем тем, что можно было на этих приемах узнать из жизни рабочих, красноармейцев и особенно крестьян.

Когда М. И. Калинин был избран Председателем ВЦИКа, Владимир Ильич все крестьянские дела передал ему, говоря, что Михаил Иванович лучше других знает деревню и поэтому он спокоен за то, что каждое ходатайство крестьян будет рассмотрено подробно и хорошо.

В первой редакции опубликовано в газете «Батрак» (20.1 1929, № 8) под названием «Крестьяне у Ленина». Печатается по III т. Избр. соч.

¹ Положение об образовании Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ) было принято сессией ВЦИКа 7 февраля 1920 г. (Стр. 248.)

 

ПЕРВЫЙ СУББОТНИК В КРЕМЛЕ

Первое Мая 1920 г. решено было в Москве отпраздновать совершенно иначе, чем это было раньше. Творческий подъем в массах был настолько велик, что клич выйти на первый субботник вместо обычной уличной демонстрации с небывалым энтузиазмом был подхвачен всеми. Особенно ликовала молодежь. С самого раннего утра в разных направлениях с пением революционных песен двигались колонны московского пролетариата, трудящихся и служащих.

Владимир Ильич очень любил этот весенний, радостный пролетарский всемирный праздник — праздник Первого Мая, он всегда деятельно принимал в нем участие. В этот год, когда массы сами проявили стремление к новому коллективному творчеству, он вдвойне был рад и всех звал обязательно принять в этом первом субботнике самое горячее участие.

В Кремле рано закипела жизнь в этот день. Все радостные, просто, по-рабочему, одетые, соединялись в группы, в отряды, в колонны и под звуки оркестров и с пением шли туда, где назначено было принять участие в общем деле. Красноармейцы Кремля субботник проводили в Кремле, где было много всякой работы. Воинская кремлевская часть строилась на площади.

Ровно в девять часов утра Владимир Ильич вышел из своего кабинета на площадь против казарм, подошел к командиру военной части, отдал честь по-военному и сказал:

— Товарищ командир, разрешите мне присоединиться к вашей части для участия в субботнике.

Командир был, видимо, смущен. Он не мог, не хотел отказать Владимиру Ильичу и вместе с тем по воинскому уставу не имел права никого, тем более штатского, присоединять к вверенной ему воинской части.

Произошло секундное замешательство, и затем он, радостно и приветливо поблескивая глазами, сказал:

— Пожалуйста! Станьте, Владимир Ильич, на левый фланг!

И Владимир Ильич прошел к левому флангу и встал в шеренгу. Встали и мы, несколько человек, вместе с ним. Рокот одобрения пронесся по рядам красноармейцев, которые были счастливы, что Владимир Ильич вместе с ними.

Еще не прошло и года со дня ужасного ранения Владимира Ильича эсеркой Каплан, и мы хорошо знали, что рука Владимира Ильича еще не совсем хорошо действует¹. И было боязно, и было страшно, как бы он не повредил себе.

Раздалась команда. Ряды сдвоились и, повернув направо, двинулись под звуки оркестра к месту работы. Надо было очищать площадь от беспорядочных груд строительного материала и переносить его довольно далеко, складывая по сортам: тут были и доски, и бревна, и тес, и шпалы, и вагонка, и просто дрова.

Придя на место, все дружно и быстро принялись за работу. И мы, и красноармейцы стали было направлять Владимира Ильича на более легкую переноску. Какой тут! Он и слушать не хотел. Он подхватывал бревна, подставлял свое плечо и с увлечением, напевая маршевые революционные песни, оглашавшие площадь, заправски принимал участие в самой тяжелой работе этого первого [всероссийского] субботника, коллективного труда, этой новой формы творчества масс, которой он придавал особенно большое значение. Он отдыхал лишь тогда, когда объявлялся пятиминутный перерыв «покурить». В эти пять минут он был центром внимания всех, его окружали, он шутил, смеялся, расспрашивал, рассказывал и вообще, видимо, чувствовал себя великолепно от этого близкого общения с народом, который он так страстно любил.

Из Кремля по телефонам разнеслась весть по всей Москве, что Владимир Ильич принимает участие в субботнике, работая наряду со всеми. Ликованием, громогласным «ура!» встречалось везде это радостное известие. Участники субботника еще дружней стремились перевыполнить намеченный план работ.

В Кремле работали без перерыва на обед до четырех часов. Ровно в этот час раздалась команда: «Стройся!». Владимир Ильич опять стал на левый фланг и зашагал вместе с воинской частью на площадь, к казармам. Когда воинская часть выстроилась против здания Совнаркома и ЦИКа СССР.

Владимир Ильич выступил из рядов и произнес краткую речь к красноармейцам, отметив все значение сегодняшнего первомайского праздника в новом его оформлении — первого коммунистического субботника.

Владимир Ильич говорил о том, что именно таким огромным коллективом, коллективом всех трудящихся всей страны, мы сможем победить все трудности, все препятствия, вырастающие на нашем пути. Только дружными усилиями мы преодолеем разруху, которая оставлена нам в наследство от царского и незадачливого Временного правительств, от старого соглашательского меньшевистско-эсеровского Совета рабочих депутатов, за которым рабочий народ не захотел идти, а взял всю власть в свои руки, которую мы и осуществляем теперь на деле.

Его краткая речь была пламенна, призывна, творчески заражающая. И не было конца ликованию и красноармейцев, и рабочих, подошедших к этому неожиданному митингу. Владимир Ильич направился к себе домой.

Владимир Ильич шел быстрым, бодрым шагом. На крыльце он оглянулся, приветливо улыбаясь, помахал кепкой и скрылся в подъезде.

Сокращенный вариант опубликован в журнале «Смена» (№ 8. М., 1955) под названием «Ленин на субботнике». Печатается по рукописи, опубликованной в первом издании настоящего сборника.

¹ Покушение на В. И. Ленина было 30 августа 1918 г. (Стр. 250.)

 

ЛЕНИН И МОЛОДЕЖЬ

Мне пришлось присутствовать при непосредственном общении Владимира Ильича с комсомольцами весной 1920 г. Вот как это было.

После того как Колчак был окончательно разбит, с Восточного фронта прибыли пылающие боевой энергией, еще овеянные множеством разнообразных впечатлений труднейшего из фронтов около тридцати комсомольцев, представители различных фронтовых организаций и частей, пожелавших явиться к Владимиру Ильичу. Владимир Ильич с охотой, скоро, предупредительно, по-отечески заботливо принял эту делегацию. Когда эта молодежь вошла к нему строго по-военному и когда он ласково пожал каждому руку и пригласил сесть, я видел восторг в этих молодых глазах, всю беззаветную преданность делу коммунизма. Чувствовалось: поручи им Владимир Ильич самую трудную боевую задачу, где они должны были бы серьезно рисковать своей жизнью, они бы охотно и отважно пошли на все, хотя и знали бы, что им предстоит погибнуть.

Приняты они были в Кремле, в здании Правительства, в кабинете Председателя Совета Народных Комиссаров.

Поднимаясь наверх по широкой лестнице, устланной мягкой ковровой дорожкой, они внимательно оглядывали себя в зеркала, поставленные на площадках, прихорашивались, оправляли красноармейские суконные куртки оливкового цвета. Радушно встретил их Владимир Ильич, здороваясь, стал усаживать около себя в мягкие кресла, на диван, на стулья. Молодежь, видимо, волновалась, и наступило молчание, которое очень удачно нарушил Владимир Ильич, живо обратившись к своему ближайшему соседу со словами:

— Давайте-ка знакомиться. Расскажите, батенька, откуда вы, чей будете сын, когда мобилизованы, где воевали?

Тот хотел было встать, но Владимир Ильич ласково удержал его за руку и сказал:

— Посидим... Зачем вставать? Так разговаривать удобнее.

И молодой воин, зардевшись, как девушка, торопясь и спеша, стал рассказывать все, о чем спрашивал Владимир Ильич. И так пошло по всему кругу, один за другим. Все говорили возбужденно и всё только о фронте, о войне, о боях...

Владимир Ильич, видимо, сразу подметил их душевное состояние, и как действительно великий сердцевидец, быстро угадывавший настроение тех. с кем он общался, он, наклонившись к столу, смотря им в лицо, стал беседовать с ними тихим-тихим, успокаивающим голосом. Молодые поблескивавшие глаза впились в него; румянец играл на щеках возбужденной молодежи, а он тихонько рассказывал им о задачах Восточного фронта, которые уже теперь почти решены, и что их участие в этом великом походе, сражения и жертвы никогда не забудут революционная Россия, революционный пролетариат и наша партия. Теперь напряжение проходит, и он очень рад, что их демобилизовали, — молодежь задвигалась при этих словах, — но что это вовсе не значит, что они будут без дела.

— Вы приобрели уже жизненный опыт, вы видели жизнь такой, какая она есть на самом деле, и вы возвращаетесь к мирному строительству выросшими, окрепшими, проникшимися коммунистическими идеями. Рабочие кварталы вам будут очень рады.

И он стал по очереди расспрашивать каждого, где он живет, кто жильцы дома, в чем они нуждаются да как устроены. Оказалось, что большинство юношей — из рабочей среды. Они прекрасно знали жизнь рабочих.

— Вот и отлично, — сказал Владимир Ильич. — Я советовал бы вам объединиться в двойки, в тройки и приняться за самую необходимую работу тут же и по соседству. А работы, ведь, пропасть! Нам нужно биться за культуру, ведь мы отстали страшно... У нас нет самого необходимого в этой области, самого примитивного, с чем, например, в Европе давно повели борьбу, еще с сороковых годов XIX века, и достигли больших результатов даже при буржуазном режиме. В какой грязи мы живем, в каких антигигиенических и антисанитарных условиях, в болезнях, в плену мещанских, мелкобуржуазных предрассудков, поповщины с ее религиозной отравой, в безграмотности, в пьянстве и прочих социальных недугах.

Молодежь недоуменно смотрела на Владимира Ильича, еще не понимая, к чему он это говорит.

— Конечно, — продолжал он, — со многим можно и должно бороться общегосударственными мерами, переустройством всего общества, но многое, очень многое зависит от нас самих. И здесь, как везде, самодеятельность пролетариата должна проявиться особенно ярко и всеобъемлюще. Специалисты и ученые все вам расскажут, покажут, а в жизнь проводить культуру и социализм придется самим. Везде, в каждом углу, в подвале или на чердаке, — ведь мы еще не успели всех рабочих обеспечить хорошими квартирами, — особенно энергична должна быть пропаганда культуры, и не только пропаганда словом, но и показом, делом, организацией, прямой помощью. Вот вы все, наша молодежь, повидавшая жизнь и приобретшая опыт, должны стать застрельщиками в этом деле. Когда отдохнете от тяжелой жизни фронта, соединяйтесь в двойки, в тройки, свяжитесь с районной организацией, с санитарными ячейками, ячейками охраны труда и отправляйтесь в новый поход. Вы окунетесь в самую гущу жизни и сейчас же встретите комнаты с тараканами, клопами, вшами, заедающими детей, распространяющими болезни и показывающими всю ужасную нашу отсталость. Надо пойти по рабочим районам и начать борьбу за чистоту, за опрятность, за грамотность. Безграмотным социализма не построить. Надо всех научить проветривать комнаты, мыть руки перед едой, не курить там, где другие живут, спят и едят, а лучше совсем отвыкать от этой пагубной привычки, не ложиться на постель в грязной одежде, в сапогах. И так, цепляясь одно за другим, пойдет все... Нам надо организовать в рабочих кварталах такие добровольные организации, борящиеся за культуру, которые неустанно и неуклонно проводили бы в жизнь все требования культуры быта. А тут попутно вы встретите и другое: людей, опутанных религиозными предрассудками и не знающих, как от них избавиться, оторваться; найдете заброшенных детей, которых надо вовлечь в наши детские и юношеские организации, беспомощных и эксплуатируемых женщин и многое другое, к чему надо приложить руки. В самом тесном единении с массовой рабочей организацией района вы все это прекрасно выполните. Эта работа длительная, упорная, трудная и даже скучная, но чрезвычайно важная, и мы должны ее сделать во что бы то ни стало, начав сначала в городах, а потом и в деревнях. Обратите особое внимание на детей — они восприимчивы и потребуют от родителей соблюдения культурных навыков.

Молодежь совершенно растерялась от плана этого нового и неожиданного похода. Если бы Владимир Ильич предложил им произвести революцию на Луне, то, вероятно, для них это было бы понятней и они тотчас бы стали вырабатывать проекты, как быть и как поступить, чем тот план, который начертал так ярко и просто Владимир Ильич.

После дальнейшего обмена мыслями молодежь рассталась в Владимиром Ильичем радостная и вместе с тем озабоченная.

Вскоре после этого, уже на III съезде комсомола¹, Владимир Ильич произнес свою знаменитую речь, где призывал к серьезной учебе, культурной работе, борьбе за новый быт, за поход против безграмотности, за просвещение.

Тогда не удалось провести в жизнь все эти планы Владимира Ильича. Это было грозное время интервенции, внутренних восстаний и всевозможных белогвардейских выступлений. Но ни один способ действия, ни приемы массовой пропаганды, ни самая работа, на что обратил тогда Владимир Ильич внимание молодежи, не устарели.

Польская буржуазия, шляхта возымели желание пойти походом на Россию².

Никогда незабываемо впечатление, полученное мной, когда мне пришлось быть свидетелем прибытия 5 мая 1920 г. из Петрограда ударных эшелонов пролетарской молодежи, боевыми маршами двинувшихся с Октябрьского вокзала к Красной площади и оттуда к площади Свердлова. Эта изумительная поступь, выправка, эти горящие глаза, этот порыв, который заражал решительно всех, -- его нельзя ни описать, ни передать!..

Владимир Ильич был в полном восхищении, увидя этих молодых бойцов. Он сказал про них, что это есть та настоящая смена старой большевистской гвардии, которая действительно может перевернуть весь мир. Выступавшие молодые ораторы были огненны. Говорили кратко, ясно и четко.

После общего митинга на площади Свердлова батальоны питерской молодежи направлялись на площадь против Московского Совета, чтобы выслушать напутственное слово от Владимира Ильича.

Владимир Ильич прибыл в Московский Совет ровно в два часа и с балкона произнес краткую призывную речь.

Эти дивизии, среди которых было так много молодежи, с восхищением слушали его и, полные огненного воодушевления, двинулись боевым маршем на вокзал в свои эшелоны, направлявшиеся на Западный фронт.

В первой редакции опубликовано в журнале «Смена» (1928, № 9) под названием «Комсомольцы у Ильича в 1920 г.». Печатается по первому изданию настоящего сборника. М., 1965.

¹ III съезд комсомола происходил в Москве 2—10 октября 1920 г. (Стр. 255.)

² Реакционные круги Польши, сорвав переговоры, 25 апреля 1920 г. начали войну против Советской республики. В результате успехов Красной Армии осенью 1920 г. буржуазно-помещичье польское правительство вынуждено было согласиться на заключение мирного договора. (Стр. 255.)