Понятие «Преисторические общества». Объект, предмет и задачи изучения первобытной истории. Место первобытной истории в системе гуманитарных и социальных наук. (Конспект 6-7 ,1-2 )

Понятие «Преисторические общества». Объект, предмет и задачи изучения первобытной истории. Место первобытной истории в системе гуманитарных и социальных наук. (Конспект 6-7,1-2)

Первобы́тное о́бщество (также доисторическое общество, доисторическая эпоха) — период в истории человечества до изобретения письменности, после которого появляется возможность исторических исследований, основанных на изучении письменных источников.

Синонимом «доисторического периода» является термин «престория», который в русскоязычной литературе употребляется реже, чем аналогичные термины в зарубежной литературе (англ. prehistory, нем. Urgeschichte).

Для обозначения финальной стадии доисторической эпохи какой-либо культуры, когда сама она ещё не создала своей письменности, но уже упоминается в письменных памятниках других народов, в зарубежной литературе нередко используется термин «протоистория» (англ. protohistory, нем. Frühgeschichte). Для замены термина первобытнообщинный строй, характеризующего общественное устройство до возникновения власти, некоторыми историками используются термины «дикость», «анархия», «первобытный коммунизм», «доцивилизационный период» и другое. В российской литературе термин «протоистория» не прижился.

В марксизме используется термин первобытнообщинный строй, означающий самую первую общественно-экономическую формацию. По мнению марксистов, и не только марксистов все члены общества в это время находились в одинаковом отношении к средствам производства, и способ получения доли общественного продукта, который принято называть «первобытный коммунизм», был единым для всех.

В связи с разными названиями одного и того же вида первобытного общества с обобществлённой собственностью и до возникновения власти, цивилизации, государства, частной собственности среди историков различных классических школ и теорий о возникновении власти для названия этого вида общественного устройства принято пользоваться общепринятым термином «первобытнообщинный строй».

От следующих за ним этапов общественного развития первобытнообщинны строй отличался отсутствием частной собственности, классов и государства. Современные исследования первобытного общества по мнению нео-историков, отрицающих традиционную периодизацию развития человеческого общества, опровергают существование подобного общественного устройства и существование общин, общинной собственности при первобытнообщинном строе, и в дальнейшем, как закономерный итог несуществования первобытнообщинного строя — несуществование общинного сельскохозяйственного землевладения вплоть до конца XVIII века в большинстве государств мира, включая Россию, как минимум начиная с неолита

Периодизации первобытной истории.

Першиц 5 -14 стр.

1,2,3,4 страница тетради

Тетрадь 16-17

Анучинская "триада"

Триединство антропологии (биологической), археологии и этнографии (этнологии) - неразрывный комплекс "родственных" наук, направленных на реконструкцию этногенетических и этноисторических процессов у человека (представление введено Д.Н. Анучиным, откуда и пошло это "сленговое" название)

Дми́трий Никола́евич Ану́чин (27 августа [8 сентября] 1843, Санкт-Петербург — 4 июня 1923, Москва) — русский географ(первый в России профессор географии), антрополог, этнограф, археолог, музеевед, основоположник научного изучения географии, антропологии и этнографии в Московском университете; заслуженный профессор Императорского Московского университета (1906). В 1902 году ввёл в оборот термин «антропосфера» (1902). Автор трудов по этнической антропологии и антропогенезу, этнографии, первобытной археологии, общей физической географии, страноведению и истории науки.

Товарищ председателя Императорского Московского археологического общества. В 1896 году избран ординарным академиком по кафедре зоологии Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, почётный член Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (1898), член-корреспондент Парижского антропологического общества (1879), действительный член Итальянского общества антропологии и географии (1880), Американского антропологического общества в Вашингтоне (1883), почётный член Королевского антропологического института в Лондоне (1897), член Русского горного общества (1900). С 1916 года — почётный член Императорского Московского университета^[2].

Фёдор Кондратьевич Волков

Родился 5 (17) марта 1847 года в селе Крячковка Полтавской губернии (ныне Пирятинский район Полтавской области) в семье казака.

После окончания Нежинского юридического лицея поступил в 1865 году на естественное отделение физико-математического факультета открывшегося в Одессе Новороссийского университета^[1], но в следующем году перешёл в Киевский университет. В Киеве он познакомился с профессором В. Б. Антоновичем и «стал его идейным последователем и продолжателем этнографических, антропологических и археологических работ»^[2].

После окончания Киевского университета он стал членом Киевской громады, вместе с Антоновичем, Драгомановым,Рильским, Чубинским, Житецким участвовал в организации воскресных школ, издании областнической литературы, собирании этнографических материалов.

В 1874—1876 годах Волков работал в канцелярии Киевской контрольной палаты, одновременно принимал участие в работе Юго-западного отделения Русского географического общества в области этнографии и археологии. После закрытия отделения в связи с обвинением членов громады в сепаратизме, он был вынужден уехать за границу, поскольку ему грозило наказание за попытку организации подпольной типографии в Женеве, в которой печаталась запрещённая в России литература. В 1879 году он тайно бежал через румынскую границу в Швейцарию.

В эмиграции он продолжал научную работу в области этнографии, антропологии, археологии и к 1890-м годам отошёл от практической революционной деятельности. С 1887 года жил в Париже, занимался в Школе антропологии^[fr]. Под руководством Е. Ами защитил диссертацию на тему «Скелетные видоизменения ступни у приматов в человеческих расах» (1905), сотрудничал с журналом L’Anthropologie (был одним из редакторов) и преподавал в Русской высшей школе общественных наук антропологию и этнографию.

В Париже он напечатал свои работы по этнографии русских и украинцев Добруджи и Задунайской Сечи, ремесленников Болгарии, по свадебным обрядам славянских народов (Брачный ритуал и обряды на Украине). Парижское антропологическое общество наградило Волкова Большой медалью имени П. Брока за достижения в области палеоантропологии. Волков также получил степень доктора естественных наук. В Париже мировоззрение Волкова, по мнению его биографа О. О. Франко, претерпело существенные изменения: из сторонника социализма и федерации славянских народов к началу ХХ века он стал приверженцем независимой Украины^[2].

В 1905 году Волков получил разрешение вернуться в Россию. С конца 1905 года жил в Санкт-Петербурге, читал лекции в Петербургском университете в качестве приват-доцента кафедры географии и этнографии. С 1903 года Волков сотрудничал с Русским музеем императора Александра III, собирая для него этнографические коллекции в Галиции, а после переезда в Санкт-Петербург, работал в нём хранителем этнографического отдела^[2].

С 1911 года — председатель Русского антропологического общества, возглавлял редакцию «Ежегодника Русского антропологического общества», организовал украинский отдел в экспозиции Русского музея в Санкт-Петербурге. Участвовал в издании одного из первых российских изданий, синтезирующих знания по украиноведению, — «Украинский народ в его прошлом и настоящем» (1914—1916).

После Октябрьской революции 1917 года правительство образовавшейся Украинской Народной Республики обратилось ко всем известным украинским деятелям науки и культуры, которые по тем или иным причинам были вынуждены покинуть родину, с призывом вернуться на Украину и принять участие в развитии национального государства. Волков на это приглашение откликнулся, но по дороге из Петербурга (в белорусском Жлобине) внезапно умер.

Коллекции Ф. Волкова были перевезены из Санкт-Петербурга А. Г. Алешо, который организовал в Киеве Музей антропологии и этнологии (в настоящее время НАН Украины), носящий имя Ф. Волкова.^[3]

Он был награждён орденом Почётного легиона (1916), большой золотой медалью им. П. Семёнова-Тян-Шанского Императорского Русского географического общества (1917), международной премией Годара за антропологические исследования (1901) и премией Кана за археологические исследования (1912).^[4]

Александр Александрович Миллер (1875—1935) — российский археолог и этнолог, художник и музеевед.

Был действительным членом Государственной академии истории материальной культуры, профессором археологии Санкт-Петербургского, а затем Петроградского и Ленинградского университетов, членом Совета Эрмитажа, заведующим Этнографическим отделом Русского музея императора Александра III, а затем директором этого музея (с 1918 по 1923 годы).

Родился 27 августа 1875 года в Луганске Екатеринославской губернии.^[1] Детство провёл в родовом имении Каменно-Тузловском Таганрогского округа (ныне Куйбышевский район Ростовской области). После продажи имения семья переехала в Таганрог, где его отец — Александр Николаевич Миллер (1844—1916) — действительный статский советник, был членом городской управы и замещающим должность Таганрогского городского головы.

Начальное образование Александр получил домашнее. Затем обучался в Новочеркасском кадетском корпусе (1886—1893) и Николаевском инженерном училище в Санкт-Петербурге (1893—1896). По окончании училища он был зачислен подпоручиком в 4-й Железнодорожный батальон. Но военная карьера не увлекла Миллера и в 1899 году он вышел в отставку, решив заняться живописью. Он уехал в Париж, где поступил в Высшую Русскую школу социальных наук и одновременно в известную художественную Академию Жюлиана.^[2] Прекратив занятия социальными науками и полностью занявшись живописью, он в 1906 году приобрел известность как художник; его картины выставлялись в Парижском салоне (в настоящее время работы А. А. Миллера хранятся в фондах Русского музея и Таганрогской картинной галереи). Также в Париже, в 1901 году, А. А. Миллер поступил в Антропологическую школу, на археологическое отделение, не бросая живопись. Но археология увлекла его больше живописи — кроме слушания лекций в школе, занимался в её библиотеке и археологических музеях, постепенно втягиваясь в научную деятельность. Окончив Антропологическую школу в 1904 году, с 1906 года Александр Миллер целиком посвятил себя только археологии.

В 1907 году он был приглашен на работу в антропологический отдел Русского музея и направлен в первую научную командировку в Абхазию и Калмыкию. По окончании этой работы Миллер был назначен заведующим отдела Кавказа в Русском музее. В 1908 году он приступил к исследованиям Елизаветинского городища и курганных могильников в гирлахреки Дон. В 1909 году была поездка в Елизаветпольскую губернию для изучения коврового производства, а также археологическая разведка на Черноморском побережье и раскопки у станицы Елизаветовской. В 1910 году — командировка в Кубанскую область и Черноморскую губернию для изучения культуры черкесов и продолжение раскопок курганного могильника у станицы Елизаветовской. В 1911 году — находился в Ахалцихе и Тифлисе для изучения ювелирного дела и продолжение раскопок могильников у станицы Елизаветовской. В 1912 году состоялась поездка в Батумскую область и Черноморскую губернию для этнографической работы, а в 1913 году — в Крым для изучения материальной культуры татар, караимов и цыган. В 1914 году были завершены раскопки некрополя скифского времени у станицы Елизаветовской и проведена археологическая разведка вдоль северного берега Мертвого Донца.

В 1914—1916 годах Миллер занимался работами по устройству Этнографического отдела Русского музея. В 1916 году, в связи с продолжающейся Первой мировой войной, он был призван на военную службу, но сразу же откомандирован в распоряжение музея. В 1917 году он находился в Таганроге, в конце августа этого же года возвратился в Петроград. После Октябрьской революции он, как бывший офицер, был призван в Красную армию в качестве Председателя экзаменационной комиссии по комплектованию специалистов Северо-Западного фронта. Но эта служба была короткой и в 1918 году Миллер был избран директором Русского музея в Петрограде. Последующие годы он занимался музейным делом, участвовал в археологических поездках, был в командировках за границей.

9 сентября 1933 года, по возвращении из очередной экспедиции с Северного Кавказа, А. А. Миллер был арестован и ему предъявили обвинение в ведении национал-фашистской пропаганды и использовании в этих целях возможностей научной и музейной работы. В 1934 году по решению Особого Совещания при ОГПУ ЛенинградаАлександр Миллер получил пять лет ссылки и был выслан в Казахстан. О смерти русского учёного-археолога точных сведений нет. По официальным данным он скончался от сердечной недостаточности в Карлаге 12 января 1935 года.^[1] Был реабилитирован Определением Военного Трибунала Ленинградского Военного округа от 28 ноября 1956 года.

В 1908—1910 годах А. А. Миллер был избран действительным членом Географического, Археологического и Доисторического Обществ Франции. Был награждён в царское время орденами Святой Анны, Святого Станислава и Святого Владимира различных степеней. Его брат — Миллер, Михаил Александрович (1883—1968) — также был археологом^[3].

Глеб Анато́льевич Бонч-Осмоло́вский

С 1 октября 1922 года начал работать сотрудником Этнографического отдела Русского музея.

В 1919—1924 годах участвовал в этнографических экспедициях и раскопках в различных районах Крыма, собирал сведения об обрядах татар в Судакском и Бахчисарайском районах, занимался приобретением для музея предметов быта крымских татар. Совместно с ориенталистом Ф. А. Фиельструпом (1889—1933) с 20 июня по 30 октября 1923 года собирал коллекции для Русского музея и одновременно отбирал материалы для Центрального музея Тавриды.

11 сентября 1924 года он (впервые в СССР) обнаружил остатки неандертальского человека в гроте Киик-Коба (Крым)^[2], оказавшемся также древнейшим на территории СССР памятником эпохи мустье. «В работах учёного доказывалась преемственная связь культуры и физического типа человека раннего палеолита. Бонч-Осмоловским также была выдвинута идея о переходе предков человека от древесного к наземному образу жизни задолго до превращения обезьяны в человека». («Большая Советская энциклопедия»).

В 1924—1930 годы — ассистент кафедры антропологии Ленинградского гос. университета, в Русском музее в должности «Старшего Помощника Хранителя Русского Музея по Этнографическому отделу».

В 1926—1927 и 1934 годах проводил археологические раскопки на Гомельщине и Смоленщине (Бердыж, Гамково, Каменная гора).

С 1930 по 1933 годах — старший научный сотрудник в Государственной Академии истории материальной культуры (сначала ГАИМК, затем ИИМК), старший специалист и заведующий Четвертичного отдела Геологического института АН СССР. Член Правления Ленинградского отделения РОПИК (Российского общества по изучению Крыма).

Организует четвертичный отдел и институте (с 1930) и Секцию ископаемого человека на 2 Международном конгреccе Ассоциации по изучению четвертичного периода Европы (1932)^[3].

Репрессии[править | править код]

29 ноября 1933 года был арестован по обвинению в причастности к «националистической фашистской организации» (Дело славистов).

12 апреля 1934 года осужден Особым совещанием по ст. 58, п. 10, 11 УК РСФСР на 3 года ИТЛ (в Ухтпечлаге, Воркута) геологом рудника и бурколонны разведки угля. Внёс ряд новшеств в практику углеразведки. Освобожден досрочно по зачетам 25.02.1936 года без права проживания в крупных городах.

После возвращения в Ленинград (19.05.1936), направил главному прокурору Вышинскому письмо, ходатайствуя об освобождении невинно осужденных, отбывающих наказание в Воркутинских лагерях.

Жил «на 101 км» на станции Оредеж в Ленинградской области, где организовал домашнюю антропологическую лабораторию.

В 1936—1941 годах работал по договорам с издательством АН СССР и Институтом антропологии 1-го МГУ над двухтомной монографией «Палеолит Крыма».

1-й том, «Грот Киик-Коба», был издан в 1940 г.

22 февраля 1941 года была снята судимость и он возвратился в Ленинград. Работал старшим научным сотрудником Института истории материальной культуры АН СССР (ГАИМК) и внештатным профессором Ленинградского университета.

2-й том монографии, «Кисть ископаемого человека из грота Киик-Коба», подписан в печать 5.03.1941.

Высшая аттестационная комиссия, рассмотрев 2 тома монографии, присудила Г. А. Бонч-Осмоловскому в 1941 году степень доктора наук без защиты диссертации.

3-й том монографии «Скелет стопы и голени ископаемого человека из грота Киик-Коба» увидел свет под изданием В. В. Бунака в 1954 г.

Последние годы жизни

В ноябре 1941 года, во время Блокады Ленинграда, Г. А. Бонч-Осмоловский в группе сотрудников института материальной культуры АН СССР эвакуировался в Казань вместе с последней женой, Н. В. Тагеевой.

С 1942 года преподавал в Казанском государственном университете антропогенез, работал над рукописью третьего тома монографии и, одновременно, был сотрудником Института физиологии АН СССР, которым руководил Л. А. Орбели.

Скончался после тяжёлой болезни 1 ноября 1943 года в Казани. Похоронен на Арском кладбище, его могила — памятник федерального значения.

Яфетические языки

Существуют так называемые «яфетические языки» (по имени Иафета, третьего сына Ноя). Содержание этого понятия менялось. Сначала они толковались как языковая семья. К такой семье Марр относил языки Кавказа, — прежде всего свой родной грузинский язык, который обычно советовал изучать своим ученикам, а также другие картвельские; позже к ним добавились различного рода изоляты, вроде бурушаски, и некоторые скудно сохранившиеся языки древности. Впоследствии яфетические языки трактовались как присутствующая во всём мире стадия развития языка, связанная с классовой структурой общества. Первоначально Марр объяснял повсеместность яфетических элементов миграцией народов, но позже счёл её исконным явлением. Так, латинский язык в Риме якобы был языком патрициев, а языком плебеев — некий яфетический язык; язык басков, угнетённого меньшинства в Испании — яфетический. Диалекты армянского языка (согласно традиционной точке зрения, индоевропейского), обнаруживающие некоторое количество поздних грузинских заимствований, объявлялись яфетическими, в отличие от литературного армянского — языка социальной элиты.

Классовая сущность языка

Язык имеет классовую природу, являясь «надстройкой» над базисом — социально-экономическими отношениями; возможно выделить стадии языка, связанные с марксистскими стадиями общества: доклассовым обществом, рабовладельческим строем, феодализмом, капитализмом, а следовательно — должен возникнуть новый язык коммунистического общества. Это будет «новый и единый язык, где высшая красота сольётся с высшим развитием ума». Наиболее примитивным этапом считаются изолирующие языки, высшим — флективные языки, в процессе перехода от стадии к стадии формируются части речи и грамматические категории. Марристы пытались установить относительную хронологию возникновения частей речи (имя, затем местоимение, затем глагол и т. п.).

Происхождение языка

· Язык произошёл от «трудовых выкриков» в результате «звуковой революции» и связан с началом трудовой деятельности человека. Ему предшествовала кинетическая (жестовая) речь.

· Все слова всех языков имеют общее происхождение (моногенез), а именно от «четырёх элементов» — изначальных трудовых выкриков САЛ, БЕР, ЙОН и РОШ (первоначально «не имевших никакого значения» и использовавшихся в магических целях); так называемая «лингвистическая палеонтология» может возвести любое слово к одному (или нескольким) из четырёх элементов. Это утверждение сочеталось с теорией изначальной множественности языков — несмотря на общий характер четырёх элементов, разные социальные группы придавали им разное значение. Способы выведения слов из «четырёх элементов» не носили сколько-либо строгого характера, на практике разрешались типичные для любительских упражнений в этимологии произвольные замены и перестановки звуков, отбрасывания частей слов (отождествлялись и возводились к элементу РОШ слова к-рас-ный, эт-рус-ки, русы, рыжий, фр. rouge, нем. roth и мн. др.).

Изменение языка

· Праязык не может делиться на несколько новых языков; языки могут только скрещиваться; соответственно, учение о генеалогической классификации языков несостоятельно, а все языки представляют собой продукт скрещивания. Традиционным семьям языков в марристской терминологии примерно соответствуют либо стадии, либо сложившиеся в результате процессов скрещения «системы» (языки «романо-германской» или «турецкой системы»), вместо одиозных для марристов слов «индоевропейский» и/или «индоарийский» иногда употреблялся предложенный В. И. Абаевым термин «прометеидские языки». При этом общность «системы» не означает максимального материального сходства — русский язык «по пластам некоторых стадий» оказывался у Марра ближе к грузинскому, чем к любому другому славянскому.

· На некотором этапе общественного строя некоторые языковые элементы должны встречаться во всех языках («единство глоттогонического процесса»), так su у всех народов когда-то значило «вода».

· Язык может преобразовываться до неузнаваемости «социальным взрывом»; например, немецкий язык — это преображённый сванский язык (также относящийся к картвельским и тем самым к «яфетическим»).

Семантические изменения

· В лингвистической палеонтологии заметную роль играют изучавшиеся традиционными лингвистами с 1880-х годов (хотя тогда ещё сравнительно мало разработанные) законы семантических изменений, абсолютизированные и подававшиеся как значительное открытие лично Марра. Например, из хорошо известного принципа переноса слов на предметы аналогичной функции (перо птицы → стальное перо, стрелять стрелами → стрелять пулями) Марр выводил, что в каждом языке название собаки должно переноситься на оленя, а затем на лошадь, потому что они (якобы) сменяли друг друга в качестве основных ездовых животных.

· Большую роль в истории языка играет первобытная мифология и тотемные названия племён, постепенно превращаясь в нарицательные имена; следы «тотемного мышления» Марр видел даже в таком явлении, как написание существительных в немецком языке с больших букв (в действительности оно появилось в XVI—XVII веках).

Адекватность

Конкретные положения, выдвигаемые Марром, либо не подкрепляются доказательствами, либо опираются на совершенно не выдерживающие критики утверждения; обширный материал экзотических языков, использовавшийся им и производивший большое впечатление на непрофессионала, содержит множество ошибок, натяжек и прямых вымыслов. Труды Марра отличаются запутанностью изложения, постоянным переходом с темы на тему, некоторые пассажи невозможно понять (не случайно наиболее последовательно его теория изложена не им самим, а Мещаниновым в книге «Введение в яфетидологию» 1929 года). Иногда это связывают с психическим заболеванием Марра^[3]. Наряду с этим в его трудах высказаны и мысли о важности синхронного изучения языка, лингвистической типологии, социолингвистики, ряд верных конкретных наблюдений, которые очень сложно выделить из совершенно неудовлетворительного с научной точки зрения контекста.

В разгар нового наступления марризма в мае-июне 1950 года на страницах газеты «Правда» была проведена открытая дискуссия об этом учении, в ходе которой получили возможность высказаться не только сторонники официального учения, но и его противники (равным числом публикаций были представлены обе стороны, а также занимающие компромиссную позицию). Дискуссию открыла 9 мая резко антимарристская статья А. С. Чикобавы и во многом задала ей тон, указав лингвистам на принципиальную возможность таких высказываний. Кроме Чикобавы, с антимарристских позиций выступали Л. А. Булаховский, Г. А. Капанцян и Б. А. Серебренников.

На заключительной стадии дискуссии с отдельной работой «Марксизм и вопросы языкознания» (основная часть опубликована 20 июня, в июле и августе появились дополнения к ней — четыре ответа конкретным корреспондентам) выступил И. В. Сталин. За двадцать лет до того речь Сталина на XVI съезде ВКП(б), содержащая некоторые марристские положения и непосредственно предшествовавшая докладу самого Марра, сыграла большую роль в канонизации «нового учения». Теперь же Сталин (консультантом которого был Чикобава) подверг «новое учение о языке» жёсткой критике, указал на антинаучность его положений и на чисто механическую связь его с марксизмом; читателя А. Холопова, осмелившегося обратить внимание Сталина на его собственное высказывание двадцатилетней давности о том, что новый язык будет «не великорусским, не немецким, а чем-то другим», Сталин назвал «талмудистом и начётником». В качестве альтернативы было предложено сравнительно-историческое языкознание, развивавшееся дореволюционными русскими лингвистами в соответствии с теорией немецких младограмматиков.

После появления труда Сталина, ссылки на которого стали обязательными во всех работах по языкознанию^{[ источник не указан 550 дней ]}, марризм был официально заклеймён как антинаучное учение и сошёл со сцены. Десятки лингвистов разных направлений — как советских, так и зарубежных, в том числе не испытывающих симпатий к сталинизму, — единодушно расценили это событие как избавление советской лингвистики от гнёта абсурдных идеологизированных теорий. Однако процесс оздоровления советской науки не мог идти гладко по условиям времени. Пострадал ряд конкретных лингвистических направлений, разрабатывавшихся Мещаниновым и коллегами, прежде всего лингвистическая типология и семантика. К соответствующим идеям и персоналиям, помимо справедливой научной критики, активно применялись те же проработочные ярлыки, которые исходили раньше из марристского лагеря (в том числе «космополитизм»), не всегда оппоненты марризма (прежде всего Виноградов) смогли удержаться от сведения счётов. Однако никаких политических и судебных репрессий к бывшим марристам не применялось (хотя на протяжении трёх лет они не могли публиковать ничего, кроме «покаяний» в своих ошибках), а главный официальный преемник Марра, И. И. Мещанинов, не был ни уволен с работы в Институте языка и мышления, ни исключён из Академии наук СССР. Работы лишились некоторые «неразоружившиеся марристы», в том числе Яковлев (впоследствии психически заболевший), это же коснулось и последователей Марра вне лингвистики (например, литературоведа и исследователя мифологии О. М. Фрейденберг); некоторые лингвисты, такие как С. Д. Кацнельсон, были вынуждены искать работу в провинции.

После XX съезда КПСС в 1956 году и либерализации общественной, в том числе и научной жизни, обсуждение «нового учения о языке» стало неактуальным. К новым обстоятельствам быстро приспособились прежние яростные пропагандисты марризма (тот же Филин, ставший в начале 1960-х годов членом-корреспондентом АН, а в дальнейшем возглавлявший Институт русского языка и журнал «Вопросы языкознания» вплоть до смерти в 1982 г.).

В послесталинском доперестроечном СССР сведения по истории марризма и дискуссии о нём, по понятным причинам, бытовали, главным образом, в неформальном общении лингвистов и филологов. Некоторое оживление интереса к марризму имело место в период перестройки, поскольку и взлёт, и падение «нового учения» были связаны со сталинизмом и личностью Сталина, в то время активно обсуждавшимися.

Оценка[править | править код]

Марризм, совершенно несостоятельный с научной точки зрения, тем не менее привлёк известное внимание учёных к исследованию синхронных закономерностей языка, социолингвистики, языковой типологии, невозможности ограничиваться сравнительно-исторической проблематикой. Государственная поддержка этого учения затормозила развитие советской лингвистики; этот феномен можно сопоставить с лысенковщиной.

Миоценовое похолодание

В середине и конце миоцена в результате глобального похолодания климата произошло значительное сокращение площадей тропических лесов и увеличение площади саванн. Территории, занятые лесами, сократились в несколько раз. В таких условиях у многочисленных живших тогда в тропических лесах человекообразных обезьян наметились три варианта дальнейшей судьбы. Первый вариант – самый печальный, но самый распространённый – вымирание: в это время вымерло подавляющее большинство гоминоидов. Второй – сохранение в более-менее неизменном виде в оставшихся лесах: потомками этих немногочисленных приматов стали современные гиббоны, орангутаны, гориллы и шимпанзе; впрочем, часть даже тех гоминоидов, что пережили миоценовое похолодание, вымерла уже в более поздние времена, примером чего могут служить гигантопитеки. Третий вариант – переход части гоминоидов к наземному образу жизни в расширяющихся саваннах.

Минусом гипотезы возникновения прямохождения в результате миоценового похолодания является факт, что некоторые из древнейших известных прямоходящих приматов жили в тропических лесах, а из современных приматов живущие в дождевых тропических лесах бонобо очень часто прибегают к прямохождению. Впрочем, новейшие палеоэкологические реконструкции для местообитаний Ardipithecus ramidus показывают существование этих ранних австралопитеков в разреженных и довольно сухих лесах или лесостепях, что вполне соответствует ожидаемому варианту.

Трудовая концепция

Согласно широкоизвестной трудовой концепции Ф. Энгельса и её позднейшим вариантам, вошедшим во все советские учебники, возникновение прямохождения тесно связано со специализацией руки обезьяны для трудовой деятельности – переноса предметов, детёнышей, манипулирования пищей и изготовления орудий. В вульгарном изложении прямохождение возникло для того, чтобы осободить руки для трудовой деятельности. В дальнейшем труд привел к возникновению языка и общества. Однако, по современным данным, прямохождение возникло намного раньше изготовления орудий. Прямохождение возникло не менее 6-7 миллионов лет назад у Sahelanthropus tchadensis и Orrorintugenensis, а древнейшие орудия из Гоны в Эфиопии имеют датировку лишь 2,7 млн. лет назад.

Впрочем, некой "реинкарнацией" трудовой теории является гипотеза О. Лавджоя, согласно которой прямохождение появилось в связи с особой стратегией размножения, из-за удлинившегося детства и ослабления межсамцовой агрессии. Гоминиды в течение очень длительного времени выращивают одного, максимум два детёныша. Беспомощных детёнышей надо носить, но в саванне выгоднее не иметь длинной шерсти, а охлаждаться с помощью потовых желёз. Дети австралопитеков потеряли возможность цепляться за исчезнувшую шерсть матерей, их надо было придерживать руками. Вместе с этим, отцы должны были обеспечивать вынужденно малоподвижных самок пищей, а приносить её опять же было удобнее в руках. А уж косвенным последствием такой заботы много позже стало и использование орудий труда. Согласно О. Лавджою, прямохождение возникло ещё в тропическом лесу, а в саванны переселились уже двуногие гоминиды.

Иные гипотезы

Существует несколько гипотез происхождения двуногого способа передвижения – бипедии, но, так или иначе, оно возникло вследствие смены жизни на деревьях на наземную жизнь. Оно могло возникнуть для ориентирования в саванне, когда надо было смотреть поверх высокой травы для поиска пищи или обнаружения хищников. Кроме того, прямоходящий индивид имеет психологическое преимущество перед четвероногим животным, поскольку смотрит свысока и, таким образом, кажется крупнее и сильнее, хотя может и не иметь реального подтверждения своей мощи. Поднимание уровня взгляда для усиления впечатления на противника является универсальным способом среди всех позвоночных животных, поскольку в мире животных работает принцип "кто выше, тот главнее". Для приматов в саванне этот аспект прямохождения мог иметь немаловажное значение.

Кроме того, экспериментально и на математических моделях доказано, что двуногое передвижение на большие расстояния со средней скоростью энергетически более выгодно, чем четвероногое. В саванне двуногий примат нагревается гораздо меньше четвероногого, поскольку под солнечные лучи попадают только голова и плечи, а не вся спина, что особенно актуально вблизи экватора. Впрочем, оба этих преимущества становятся действительно преимуществами только в своём законченном варианте; переходные от четвероногости к двуногости стадии оказываются энергетически невыгодными.

Гипотеза "водной обезьяны"

Согласно так называемой "гипотезе водной обезьяны", очень подробно разработанной Я. Линдбландом, предки человека могли вставать на задние ноги, чтобы переправляться через водные преграды. Известно, что большинство австралопитеков обитали недалеко от воды и, возможно, добывали в воде часть своего пропитания. В строении человека есть ряд признаков, свидетельствующих о некоторой адаптации человека к плаванию и нырянию, в отличие от орангутанов, горилл и шимпанзе: положение волос на теле по направлению от макушки к ногам – по течению воды при нырянии, ориентация ноздрей вниз – для сохранения воздуха в носовой полости, способность задерживать дыхание, редуцированный волосяной покров на теле, неэкономное расходование воды организмом, что крайне нетипично для животных саванны, небольшие перепонки между пальцами, небоязнь воды. "Гипотеза водной обезьяны" в своём крайнем варианте многократно подвергалась критике, но некоторые её положения нельзя игнорировать.

Таким образом, очевидно, что прямохождение возникло не по одной какой-то причине, а под воздействием целого комплекса условий и предпосылок.

Итак, около 2,5 млн. лет назад совпадение различных, не зависевших от воли гоминид, обстоятельств, заставило их, наконец, всерьез «взяться за ум». Начиная с этого времени, нашим предкам приходилось «в поте лица» добывать себе средства к существованию, изобретая новые способы выживания и дополняя органы, данные им природой, искусственно создаваемыми органами. Если и было в человеческой истории изгнание из Эдема, то состоялось оно именно в этот период, в самом конце плиоцена, когда былая гармония естественного бытия оказалась разрушенной и у маленького, беззащитного двуногого монстра не осталось иного выхода, кроме как начать творить себе новую среду существования, среду, которую его далекие потомки назовут «культурой».