Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Путчизм и пролетарский класс
Начало новой политике положил Центральный Комитет КПГ, направивший 7 января 1921 года «Открытое письмо» в адрес других партий (СДПГ, НСДПГ, КРПГ) и профсоюзов. Этот документ, написанный Радеком и Леви[1177], призывал к совместным действиям рабочих и служащих за удовлетворение их насущных экономических и политических требований, в числе которых были: повышение заработной платы, разоружение и ликвидация военных формирований буржуазии, создание пролетарских организаций для защиты интересов рабочих. А относительно генеральной линии в «Открытом письме» говорилось:
«Предлагая этот план действий, мы не скрываем ни от себя, ни от рабочих масс, что названные требования не помогут избавиться от нищеты. Не отказываясь в настоящий момент от продолжения пропаганды в рабочих массах идеи борьбы за диктатуру пролетариата как единственного пути к полному освобождению, не отказываясь призывать рабочие массы и руководить ими в каждый подходящий момент для борьбы за достижение этой цели, Объединенная коммунистическая партия готова к совместным действиям за достижение перечисленных выше целей с другими партиями, которые опираются на пролетариат»[1178].
Политика, о которой шла речь в «Открытом письме», была выработана с учетом предыдущего опыта, например: решения, принятого Центральным Комитетом КПГ после поражения капповского путча, встать в конструктивную оппозицию к правительству СДПГ – НСДПГ; решения о совместных действиях рабочих партий по отношению к блокаде Польши; резолюции II конгресса Интернационала о вступлении Коммунистической партии Великобритании в лейбористскую партию и т.д. Однако все названные моменты укладывались в рамки ориентации, целью которой было быстрее разгромить социал-демократию. Напротив, в основе «Открытого письма» лежало подтверждение относительной жизнеспособности реформистских партий. Совместные же действия с ними рассматривались не как некое исключительное явление, а как обычный способ делать политику, именно потому, что отправным моментом была констатация замедления темпов развития революции, как давно уже считали Радек и Леви. И все же в тексте не содержалось это предположение, и в последующие месяцы «Открытое письмо» стало предметом споров в КПГ и в Коминтерне, в основе которых, в категорически ли выраженной форме или нет, содержалась различная оценка темпов развития революции. Уже в феврале, месяц спустя после опубликования документа, большинство руководителей Интернационала – и в их числе Зиновьев, Бухарин и Бела Кун – высказалось против политики «Открытого письма», которую защищали только Радек и немецкий делегат Курт Гейер. Тем не менее, поскольку Ленин не был согласен с мнением большинства, не было принято никакой резолюции и решение вопроса было перенесено на III конгресс Коминтерна[1179].
Однако столкновение двух позиций было вызвано отнюдь не разногласиями по поводу письма, которое поначалу оставалось в стороне (вопрос о нем всплыл уже в ходе конгресса): в центре дискуссии были мартовские события (1921 год) в Германии, и началась она после того, как в руководстве КПГ разразился кризис в связи с расколом итальянских социалистов в Ливорно. В Интернационале обсуждался вопрос, справедливо ли было устанавливать для вступления в Коминтерн итальянцев такие условия, при которых большинство максималистов оставалось за бортом. Противники этой линии были и среди французских коммунистов, и в рядах только что созданной Коммунистической партии Чехословакии. Напротив, Ливорно стал лозунгом для левого крыла французской секции Коминтерна; оно требовало «вычистить» из партии «центристские» элементы. Матиаш Ракоши, который вместе с Христо Кабакчевым представлял в Ливорно Исполком Коминтерна, выступил за аналогичные меры для Германии, не говоря уже о Франции и Чехословакии. И именно в Германии имели место самые драматические последствия «операции Ливорно». В конце января Центральный Комитет КПГ после бурного обмена мнениями между Леви и Радеком принял резолюцию, которая высказывала оговорки в отношении поведения представителя Исполкома Коминтерна в Ливорно. Однако на пленуме Центрального Комитета (22 – 24 февраля) за этот документ было подано лишь 23 голоса, а 28 человек проголосовали за документ, предложенный Тальгеймером и Вальтером Штеккером, в котором выражалось полное согласие с поведением Кабакчева и Ракоши. После этого Леви, Деймиг, Клара Цеткин, Отто Брасс и Адольф Гоффманн вышли из состава ЦК. Отставка этих пяти руководителей свидетельствовала о том, что внутри Интернационала началась борьба двух его течений. Это происходило в момент, когда усилилась напряженность как в международных отношениях (оккупация Дуйсбурга и Дюссельдорфа войсками Антанты 8 марта, ожидание плебисцита в Верхней Силезии), так и внутри Советской России, где разразился Кронштадтский мятеж. Усиление напряженности было на руку левому течению Коминтерна: там больше, чем несвоевременных выступлений, боялись, что в критический момент различные партии не будут в состоянии принять участие в действиях, характерных для левых. Ленин был куда осторожнее, когда заявил:
«Мы научились за три года понимать, что ставка на международную революцию не значит – расчет на определенный срок и что темп развития, становящийся все более быстрым, может принести к весне революцию, а может и не принести»[1180].
Душой левого течения было немногочисленное Бюро Исполкома Интернационала, состоявшее из Зиновьева, Радека, Бухарина, Эджидио Дженнари, Фрица Геккерта, Бела Куна и Бориса Суварина. Благоприятным для этого течения обстоятельством было то, что после Ливорно «главный огонь» всей большевистской партии был направлен против Джачинто Менотти Серрати и тех, кто его защищал. X съезд РКП(б), закрывшийся 16 марта, требовал от Исполкома Коминтерна оказать самое энергичное сопротивление той группе германской партии, которая пытается оказать идейно-политическую поддержку итальянским «центристам» и вообще повернуть политику Коминтерна направо[1181]. Однако события того же месяца заставили Ленина и других большевистских руководителей переключить внимание на другие вопросы. В начале марта в Берлин прибыл Бела Кун, направленный Исполкомом Интернационала. Сведения о его беседах с представителями немецкой и польской партий дают ясное представление о его позиции. По словам Леви, он заявил: «Россия находится в чрезвычайно тяжелом положении. Абсолютно необходимо, чтобы Россию поддержали западные движения, и в этом смысле немецкая партия должна перейти к немедленным действиям»[1182]. Позиция Куна, вызвавшая смятение у Леви, Клары Цеткин, Адольфа Варского и Левинсона-Запинского, напротив, нашла поддержку у большинства Центрального Комитета КПГ. 16 и 17 марта 1921 года Центральный Комитет принял решение о подготовке вооруженной борьбы, не назначив при этом даты и не разработав плана восстания. В те же дни полиция заняла промышленную зону Мерзебургской области в Центральной Германии, и 22-го, в связи с митингом в Эйслебене, дело дошло до стычек с забастовщиками. Бои продолжались больше недели; 24 марта КПГ призвала трудящихся ко всеобщей забастовке, но в ней приняли участие чуть больше 200 тыс. рабочих, из которых 100 тыс. – в центральных районах. В результате коммунистическая партия оказалась в изоляции, число ее членов значительно сократилось. Мартовская акция до предела обострила противоречия в партии. Большинство руководства считало ее позитивным моментом: «КПГ, если она не собирается изменять своему историческому долгу… должна твердо придерживаться линии на революционное наступление, которая была в основе мартовских действий, и твердо и уверенно продолжать идти по тому же пути»[1183]. Появилась так называемая теория наступления, которая была на вооружении левого крыла Коминтерна до III конгресса. Коммунистические руководители придерживались преимущественно этого направления[1184]. Леви и его последователи держались противоположного мнения. В письме к Ленину Леви обвинил Куна в безответственном поведении и предсказал, что руководство КПГ всего за полгода приведет партию к полному краху:
«У нас нет иного пути, кроме совместных действий и сотрудничества с пролетарским классом как таковым. Мы можем считать себя авангардом только в случае, если пролетариат как таковой вступит в борьбу, и должны поддерживать с ним отношения с учетом его стремлений, если не хотим надолго потерять возможность оказывать все большее влияние на массы»[1185].
Политический спор осложнился выступлением организационного характера: Леви опубликовал брошюру, в которой определил мартовское выступление как «самый крупный бакунинский путч в истории»[1186]. Столкновение двух концепций достигло апогея во время III конгресса Интернационала, проходившего с 22 июня по 12 июля 1921 года. Официальная делегация КПГ приехала на съезд с твердым намерением протащить «теорию наступления» и с требованием очистить Интернационал от «центристских» и «полуцентристских» элементов, считая, что исключение Леви дает прекрасный прецедент. На конгрессе делегация была центром левого течения, в которое входили также итальянцы, австрийцы, большинство венгерских и польских делегатов, немцы из Чехословакии. Их противниками были французы, которые очень боялись «французского Ливорно», делегация Коммунистической партии Чехословакии, которая только что приняла решение о вступлении в Коминтерн, и делегация немецкой оппозиции во главе с Кларой Цеткин. Соотношение сил нерусских представителей было в пользу левых, и победе их могли помешать лишь русские большевики. Но не было единства и у большевиков: Зиновьев и Бухарин питали сильные симпатии к левым, к ним тяготел и Радек (кстати, заметим, что его поведение с февраля до лета 1921 года очень трудно объяснить)[1187]. Таким образом, Ленину еще больше, чем на предыдущих конгрессах, принадлежала решающая роль. Он никогда не разделял негативного отношения большинства Интернационала к «Открытому письму», а мартовские выступления убедили его в опасности путчизма (даже если он отказался квалифицировать их как путч). Относительно мартовских выступлений Ленин во многом был согласен с Леви; кроме того, он был довольно низкого мнения о способностях Бела Куна. Первый известный документ, с которым Ленин выступил в дискуссии на конгрессе, начинался словами: «Суть дела в том, что Леви политически в очень многом прав. К сожалению, он сделал ряд поступков, нарушающих дисциплину, за которые партия его исключила». Аналогичную позицию Ленин занял и в отношении Серрати: «Серрати виновен: в чем? Надо сказать точно, ясно по итальянскому вопросу, а не по вопросу об общей тактике»[1188]. Тогда же он назвал политику, отстаиваемую в «Открытом письме» (которая левым течением расценивалась как устаревшая, поскольку от нее отказались, или ее следовало интерпретировать в свете «теории наступления»[1189]), образцовой и обязательной для всех стран; по его мнению, в течение месяца после конгресса всех ее противников следовало исключить из Интернационала. Во время встреч, предшествовавших конгрессу, Ленин отверг как платформу левых, нашедшую выражение в тезисах, разработанных Куном и Тальгеймером, так и уступки этой линии, которые допускали Бухарин, Зиновьев и Радек в тезисах русской и немецкой делегаций. Так как левое течение не собиралось отступать со своих позиций, Ленин решил преодолеть несогласие Зиновьева и Бухарина и колебания Радека, прибегнув к положению о партийной дисциплине, чтобы русская делегация могла выступить с единых позиций. Политбюро русской партии в составе Ленина, Троцкого, Сталина, Каменева и Зиновьева решило опубликовать тезисы о тактике, разработанной в духе ленинских идей, и обязало всех членов делегации вести себя соответственно.
Первым пунктом повестки дня конгресса был доклад Троцкого о мировом экономическом кризисе. Оратор удивил многих делегатов своими оценками и особенно утверждением: «Сегодня мы впервые ощущаем и видим, что мы больше не так близки к конечной цели, к завоеванию власти, к мировой революции. В 1919 году мы говорили себе: это вопрос месяцев, сегодня мы говорим себе, что это вопрос, может быть, нескольких лет»[1190]. Эта концепция показалась слишком пессимистичной сторонникам «наступательной теории». Тальгеймер отверг ее открыто на пленарном заседании, венгр Йожеф Поганьи, соглашаясь с немецкой делегацией, потребовал на комиссии определить экономический кризис как «эпоху роста пролетарских выступлений, гражданской войны»[1191]. Водоразделом между двумя «крыльями» конгресса была общая оценка ситуации, и в частности оценка возможностей революционного развития. Ощущение стабильности политической обстановки на Западе побудило Ленина и Троцкого впервые с момента основания Интернационала решительно выступить против несвоевременных действий. Их речи были образцом наиболее резкой критики экстремизма за весь период существования Интернационала. И впервые в Коминтерне Ленин в числе задач, которые предстояло решить, указал задачу завоевания большинства рабочего класса до начала борьбы за власть[1192]. Этот поворот вызвал немалое удивление делегатов, большинство из которых не было к нему подготовлено. Ленин счел необходимым без обиняков и тактических компромиссов показать левым убожество их точки зрения, употребив резкие слова, вроде «оппортунизм», «правый», которые вызвали у них священный ужас. В предпоследний день конгресса на заседании с участием нескольких делегаций он заявил: «Наша единственная стратегия теперь – это стать сильнее, а потому умнее, благоразумнее, „оппортунистичнее“, и это мы должны сказать массам»[1193].
Несомненно, на результаты конгресса решающим образом повлияла позиция большевистской партии, личный авторитет Ленина и Троцкого. «Завоевание исключительного влияния на большинство рабочего класса, вовлечение наиболее активной части его в непосредственную борьбу является в настоящий момент важнейшей задачей Коммунистического Интернационала», – говорится в начале третьего раздела тезисов «о тактике», принятых III конгрессом[1194]. Тем не менее правое крыло конгресса одержало победу ценой компромисса. Предложение Ленина определить в тезисах «Открытое письмо» как «образцовый политический шаг» данной тактики[1195] было принято, но определение оказалось в контексте, который давал широкие возможности для различных толкований:
«Принимая во внимание, что в Западной Европе и Америке, где рабочие массы организованы в профессиональные союзы и политические партии и где поэтому можно лишь в очень редких случаях рассчитывать на непосредственно возникающие движения, коммунистические партии обязаны стремиться путем утверждения своего влияния в профессиональных союзах, путем усиления давления на другие партии, опирающиеся на пролетариат, начинать совместную борьбу за ближайшие интересы пролетариата. Причем в случае, если в эту борьбу будут втянуты некоммунистические партии, задача коммунистов будет состоять в том, чтобы заранее подготовить рабочие массы к возможности предательства со стороны некоммунистических партий в любой момент борьбы. Коммунисты должны по возможности обострять положение и доводить дело до того, чтобы в случае необходимости быть способными самостоятельно продолжать ее (ср. „Открытое письмо“ Объединенной коммунистической партии Германии, являющееся образцовым изложением данной тактики). Если давление коммунистической партии в печати и в профессиональных союзах окажется недостаточным, чтобы повести пролетариат единым фронтом в бой, то коммунистическая партия обязана самостоятельно вести в бой значительные массы пролетариата. Она обязана нарушить пассивность масс путем организации боевого пролетарского меньшинства»[1196].
Политика единого фронта
Итак, поворот вправо, то есть переход к политике единого фронта, имел свои объективные и субъективные рамки. Социал-демократия была очень мало настроена действовать вместе с коммунистами; со своей стороны большевики не собирались ни прекращать преследования меньшевиков и эсеров, ни допускать их легального существования. Это было наибольшим препятствием для примирения Коминтерна и европейских социалистов, в частности, с 2½ Интернационалом. Эти и без того узкие рамки впоследствии сузились еще больше не только вследствие компромисса с левым крылом по тезисам «о тактике», но в основном из-за того, что два выдающихся лидера, которые могли провести на практике новую политическую линию, были выведены из III Интернационала: Серрати временно, а Леви окончательно. Пространство для проведения политики единого фронта оказалось ограничено также географически: оно включало лишь те страны, где коммунистические партии были так сильны, что могли заставить социал-демократов считать себя их партнерами. (В действительности речь шла только о нескольких европейских капиталистических государствах; именно они были основой проведения политики Коминтерна.) И лишь в этих рамках постепенно после III конгресса стала приниматься политика единого фронта. Решающей для ее судьбы была эволюция дел в Германии. Хотя официальная делегация КПГ заняла левые позиции и отвергла «Открытое письмо», развитие событий в Германии заставило руководство партии изменить свои взгляды. Убийство Маттиаса Эрнбергера вызвало антимонархические демонстрации, в ходе которых усилилось стремление рабочих к единству действий. Кроме того, коммунистам приходилось считаться с вопросом, какую позицию занять в отношении социал-демократических правительств Саксонии и Тюрингии, которые могли держаться только при их поддержке. Именно в силу этих обстоятельств политика единого фронта могла быть постепенно принята на вооружение КПГ, второй по значимости после русской партии секции Интернационала. В декабре 1921 года Исполком Интернационала одобрил «тезисы о едином рабочем фронте и об отношении к рабочим, которые входят во 2½ и Амстердамский Интернационалы, а также к рабочим, поддерживающим анархо-синдикалистские организации». Это был первый документ Коминтерна, в котором последовательно была изложена новая политика. Помимо соглашения между коммунистическими и социалистическими партиями, тезисы предусматривали также возможность соглашений между международными организациями. (Речь шла о реакции на призыв 2½ Интернационала провести совместную конференцию со II и III Интернационалами, которая состоялась в апреле 1922 года в Берлине.) Постепенно политика единого фронта утвердилась и в других секциях Интернационала. Дольше всех ей сопротивлялись итальянская и французская партии, хотя причины для этого у них были разные. Итальянцы решительно осуждали ее с левых позиций; их позиция отражала сектантство и политический примитивизм, которые воплощал Бордига. Отношение французов к единому фронту было разным: его полностью принимало правое крыло, которое считало, что это шаг к воссоединению с СФИО. Другая часть правых и Центр отвергали единый фронт, потому что не могли представить его иначе, как в виде непременного блока на выборах с социалистами и радикалами (к чему, впрочем, они и пришли во время всеобщих выборов 1922 года, несмотря на словесный радикализм местных коммунистических организаций). Левое крыло отказалось от своей прежней сдержанности в отношении новой линии больше из соображений дисциплины в рамках Интернационала, чем по убеждению. В утверждении политики единого фронта в секциях, которые первоначально этому противились, наряду с авторитетом Интернационала совершенно определенную роль сыграл тот факт, что в этой политике нашло выражение осознание иллюзорности какого бы то ни было расчета на быструю победу революции. В результате возникал другой вопрос: как долго продержится новая ориентация и как ее определять. В начале декабря 1921 года Бухарин в споре с Радеком заявил, что единый Фронт не программа, а тактика, которая может быть изменена в течение суток. Радек, напротив, полагал, что здесь следует говорить о программе, Бухарин возразил, что программа составляется на несколько лет, и предложил понимать под единым фронтом тогда уж стратегию[1197] (заметим, что в то время в Интернационале не делалось различий между концепциями стратегии и тактики). Во время III конгресса новая линия была названа «новой тактикой», в конце 1921 года возникло и распространилось определение «тактика единого фронта», которое продолжали употреблять и позднее, когда уже была установлена разница между тактикой и стратегией. Как бы то ни было, чтобы избежать терминологической двойственности, в Интернационале стали считать политикой единого фронта политику, рассчитанную на длительный срок. В ноябре 1922 года Зиновьев отметил, что речь идет не об эпизоде, а о целом периоде и, может быть, даже о целой эпохе[1198]. То, что делался допуск на длительное проведение политики единого фронта, было как бы «предохранительным клапаном» в расчетах, согласно которым победа других революций становилась теперь делом ряда лет. И все же такой «клапан» был новым элементом предвидения будущего, что было характерно не только для Зиновьева. Руководители Коминтерна, хотя и приняли политику единого фронта, с тревогой подходили к вопросу о перспективе. Они боялись ликвидировать барьер между ними и социал-демократией и продолжали держать этот вопрос в центре внимания. В июне 1923 года Зиновьев заявил, что опасности будут расти одновременно с успехами, а Троцкий опасался, что в новой политике кроется «несомненная опасность раскола и даже полного перерождения коммунистических партий, если повседневная деятельность западных партий не будет оплодотворена живой теоретической мыслью, заключающей в себе динамику развития всех основных исторических сил»[1199]. Очень скоро в Коминтерне резко ухудшились условия как раз для развития теории. После окончания III конгресса в течение нескольких месяцев дали о себе знать одновременно два момента одного и того же процесса: новая политика начала завоевывать признание в ряде секций Интернационала; в то же время она получила дальнейшее развитие в ходе практического применения, наполнилась конкретным содержанием, позволив пойти на новые эксперименты и дав возможность решить некоторые проблемы. Очевидно и взаимовлияние обоих моментов. Наиболее важным случаем конкретного применения политики единого фронта был лозунг рабочего (или рабоче-крестьянского) правительства, вызванный к жизни требованием коммунистов выработать позицию в отношении социал-демократических правительств Швеции, Саксонии и Тюрингии, которые не могли удержать власть без их поддержки. Впервые дискуссия по этому вопросу возникла на IV конгрессе Интернационала, в резолюциях которого назывались различные типы рабочего правительства: от «либерального», или социал-демократического (за которые коммунисты могли голосовать), до рабоче-крестьянского и социал-демократического и коммунистического. Два последних типа считались отправной точкой для завоевания диктатуры пролетариата. Зиновьев отдавал предпочтение коалиционному правительству, состоящему из социал-демократов и коммунистов, которые смогут постепенно вытеснить социал-демократов. По мнению авторов резолюции, рабочее правительство могло появиться лишь в результате борьбы масс, хотя они и допускали возможность создания его парламентским путем. Однако они считали, что и в этом случае пролетариату не избежать гражданской войны, и видели залог победы единственно в диктатуре пролетариата, понимаемой как диктатура коммунистической партии[1200].
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2020-12-17; просмотров: 75; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.23.63.252 (0.017 с.) |