Историческая наука во второй половине

Х гг. XX в. - начале XXI в.

В середине 1990-х гг. в России в исторической науке про-¹ изошли важные изменения, свидетельствующие о ее переходе к следующему этапу развития. Г А. Бордюгов, А. И. Ушаков, В. Ю. Чураков справедливо, на наш взгляд, считают (относительно истории белого движения), что происходящее в исторической науке во второй половине 1990-х гг. «дает нам все основания для заключе­ния о наступлении и развитии нового, самостоятельного, с собствен­ными задачами и особенностями этапа в историографии проблемы. Сегодня можно говорить о ясном понимании, выявлении и форму­лировании тех вопросов, которые и будут являться предметом изуче­ния и дискуссий в ближайшие годы, причем не только для россий­ских, но и зарубежных исследователей»¹. Это же можно сказать об исторической науке в целом.

Поворот в исторической науке, произошедший в середине 1990-х гг., был связан, прежде всего, с политическими причина­ми. После длительных и серьезных разногласий, имевших место в первой половине 1990-х гг. и нередко заканчивавшихся вооружен­ным противостоянием, различными политическими силами был подписан договор об общественном согласии, и это означало в том числе, что российское общество стало обществом политического плюрализма. В идеологии также проявлялся плюрализм оценок и мнений, что было характерно, прежде всего, для преподавания истории, прошедшего непростое испытание в условиях подлинно­го плюрализма мнений. С 1995 г. Министерство образования Рос­сийской Федерации начало формировать федеральный компонент учебников, в который должны были войти несколько пособий по одному и тому же курсу. Либерализация в деле издания учебной литературы привела к широкой ее публикации на местах. Каждый вуз стал стремиться к созданию собственного курса лекций или учебного пособия по отечественной истории. Только в 1995-1996 гг. в стране было опубликовано около 160 наименований учебной литературы по истории России². Она стала более разно­образной и отражала все основные точки зрения на отечествен­ную историю, присутствовавшие в современном российском об­ществе. Постепенно историки стали осознавать, что навязывать только одну из множества точек зрения нельзя, ибо слушатель дол­жен иметь представление обо всем разнообразии мнений. Стали появляться учебники, написанные с учетом многоконцептуально­го подхода к отечественной истории³. В ряде их, созданных для высшей школы, даются обширные историографические экскурсы, рассчитанные на возможности студентов самостоятельно разо­браться в имеющихся точках зрения⁴. Учебники по истории России в последние годы стали настолько заметным явлением, что их нель­зя игнорировать как историографический факт современной ис­торической науки. В создании многих из них принимают участие, как правило, ведущие российские ученые, считающие необходи­мым от изучения конкретных проблем истории России перейти к обобщению своих взглядов на крупные периоды ее⁵.

Если в целом многообразие учебников и учебной литературы по истории России следует считать положительным фактом, то количе­ство (свыше 60) рекомендованных Министерством образования РФ изданий в качестве учебников и учебных пособий для системы обра­зования явно чрезмерно. Ни в одной стране мира подобного поло­жения нет. В учебниках многих стран (США, ФРГ, Польша, Китай) про­водится государственно-патриотическая линия, мягко или жестко «противопоставляющая народы» разных государств и консолидиру­ющая свой народ, основанная на патриотизме, специфике развития своей страны и т. п. Патриотическая идеология запрещает унижение, умаление истории своего народа, требует понимания мотивов его по­ведения в тот или иной исторический период; воспитывает уважение кделам и культуре предыдущих поколений. Она исходит из того, что сила государства, его будущее зависят от понимания и уважения на­родом своей истории, традиций⁶.

Осознание необходимости наведения порядка в деле издания учебной литературы по истории России чувствуется не только в вы­ступлениях ведущих российских историков, но и во властных структурах. 30 августа 2001 г. на заседании правительства Российской Фе­дерации на основе доклада министра образования В. М. Филиппова был рассмотрен вопрос о состоянии учебной литературы по новей­шей истории России⁷. В ходе дискуссий, организованных на россий­ском телевидении и в печати, проходит обсуждение проблемы «Ка­ким должен быть учебник XXI в.?». Выявилось несколько подходов к решению данного вопроса. Некоторые авторы полагают, что учебник должен содержать побольше фактов и не навязывать ученикам и сту­дентам никаких оценок. Л. А. Кацва и А. Л. Юрганов, характеризуя выпущенный ими учебник, пишут: «Учебник отличается от предше­ствующих тем, что он не нормативен: фактического материалы в нем больше, чем требуется для запоминания». Обращаясь к учащимся, они отмечают: «готовя... новый учебник по истории России, мы ста­рались добиться, чтобы его можно было не только «учить», но и про­сто читать, чтобы он был увлекателен»⁸. Следует подчеркнуть, что для преподавания истории по первому концентру, главной целью кото­рого является запоминание исторического материала и его повторе­ние, такой подход может быть признан удовлетворительным. Одна­ко в рамках второго концентра, в соответствии с требованиями Ми­нистерства образования, учащиеся должны не только расширить свои знания за счет пополнения фактического материала, но и уметь объ­яснить их. Этого невозможно достигнуть без многоконцептуального преподавания истории⁹. Заслуживает упоминания позиция Б. В. Личмана, который пишет: «На пороге XXI в. общепризнано, что в мето­дике преподавания истории приоритет за приемами-, ориентирован­ными на активизацию познавательной деятельности, а не на репро­дукцию (запоминание и повторение) знаний»¹⁰. По его утверждению, «учебник третьего тысячелетия, несомненно, должен содержать мно­гообразие идей. Учебники с одной логикой основываются преиму­щественно на запоминании и повторении знаний в изложении од­ной теории. В многотеоретическом изучении истории основой явля­ется самостоятельное познание на основе осмысления исторических фактов, изложенных в русле нескольких теорий»". По нашему мне­нию, учащийся и учитель вправе придерживаться любой научной концепции, но обязательно должны знать и уважать другие мнения. Без этого ученику будет трудно жить в демократическом обществе, ориентированном на разномыслие, закрепленное в 13-й статье Кон­ституции Российской Федерации. Именно такой подход к созданию учебников был одобрен на состоявшейся в Москве 3 декабря 2001 г. Всероссийской научно-практической конференции «Проблемы преподавания новейшей отечественной истории», организованной Министерством образования РФ, Российской академией наук и Российской академией образования. Участники конференции подтвердили приверженность многофакторному подходу к анализу исторического процесса, развивающегося нелинейно, противоречиво и всегда имеющего несколько альтернатив¹². Однако некоторые историки, в частности А. Н. Сахаров, А. О. Чубарьян, обосновывают необходи­мость государственного подхода в преподавании истории. По их мне­нию, власть имеет право внедрять через государственную школу в со­знание молодого поколения патриотическую идеологию.

В 2002 г. редакция журнала «Отечественная история» провела «круглый стол» на тему «Каким быть современному школьному учеб­нику по отечественной истории XX в.?». В обсуждении проблемы приняли участие ведущие историки страны, авторы учебников по ис­тории, преподаватели. Главное внимание участников «круглого сто­ла» привлекли вопросы, связанные с выработкой и корректировкой новых подходов к содержанию и концептуальной основе школьного курса отечественной истории XX в. Обсуждение показало, что науч­ная общественность страны придерживается разных взглядов не толь­ко на концептуальные моменты новейшей истории России, но и на состояние исторического образования в стране в целом. Во время обсуждения были выявлены претензии ['.современным учебникам по отечественной истории. Характеризуя их, В. Б. Жиромская отмечает, что, «как правило, б основе изложения событий в учебнике лежит определенная концепция исторического развития. Это либо теория модернизации, либо теория альтернатиз, либо попытки оценивать деятельность исторических лиц лишь с позиций защиты ими частной собственности». Т. А. Филиппова указывает на имеющую место «идей­ную чересполосицу», когда «один и тот же учебник может содержать тексты, написанные как с либеральной, так и с консервативной пози­ции». А. В. Голубев пишет о «концептуальной путанице», «когда мно­гие новые понятия еще недостаточно осмыслены».

Были намечены пути дальнейшего совершенствования учебно-методических изданий по отечественной истории. По мнению А. С. Си­нявского, «попытка государства навязывать через учебные программы ту или иную идеологию была бы явным диссонансом с демократичес­кими принципами». Он пишет: «Главной опасностью для историческо­го образования я считаю замену коммунистической мифологии другой, популярной ныне неолиберальной, которая, как и любая мифология, вненаучна и, кроме того, еще и антипатриотична, антинациональна, искажает сознание, заставляя смотреть на свое Отечество как на что-то ущербное, вторичное по отношению к западной цивилизации». В ка­честве выхода при создании новых учебников автор предлагает некий компромисс: «Излагать историю следует максимально объективистски и с позиций общенациональных, общегосударственных ценностей, объединяющих всех граждан России... Курс истории России должен способствовать не разжиганию социальной ненависти, не утвержде­нию идеологических мифов - коммунистических, националистичес­ких или либеральных, а гражданскому согласию, пониманию слож­ности и неоднозначности происходивших в обществе процессов». В. А. Шестаков также считает, что «учебник истории должен объеди­нять, а не разъединять общество».

Но вопрос заключается втом, какими путями этого можно добить­ся. В связи с этим Б. С. Илизаров полагает, что только всеобъемлю­щий плюрализм в исторической науке как единственно возможная форма существования коллективного исторического сознания (соци­альной памяти) в демократическом обществе поможет «раз и навсег­да покончить с системой официального «переписывания» истории «сверху», с позорной системой периодического раскрытия ее «белых» и «грязных» пятен, с ханжеской системой посмертной реабилитации и оправдания государственных деятелей и целых классов». При этом автор считает, что необходимо «в педагогических целях, навсегда отказаться от «патриотического» взгляда, а взять за основу «космо­политический» взгляд и на свою родную историю, и на историю ос­тального мира». По словам Б. А. Филиппова, для выработки нацио­нального консенсуса «неприемлемы крайние оценочные позиции по отношению к целым эпохам отечественной истории, причем не толь­ко советской»¹³.

Именно на этот аспект современных учебников по новейшей ис­тории России обратил внимание Президент Российской Федерации В. В. Путин, характеризуя в конце 2003 г. в средствах массовой ин­формации положение дел с учебной литературой.

Во второй половине 1990-х гг. произошли серьезные изменения в издательском деле в России. Поданным Г. И. Матрюхина, число книг и брошюр, выпущенных в 2000 г., в 1,7 раза превысило кризисный показатель 1992 г. (28716 названий) и вплотную подошло к цифрам середины 1970-1980-х гг., когда выпуск составлял в среднем около 50 тыс. названий. Среди них по истории и историческим наукам было издано 2072 наименования общим тиражом более 5 млн экземпля­ров¹⁴. Исследователи отмечают, что во второй половине 1990-х гг. изменился спрос в обществе на историческую литературу. Е. Ю. Зуб-кова и А. И. Куприянов пишут, что «массовый читатель вполне оче­видно продемонстрировал усталость от негативной информации и тоску по «положительному примеру». В книжных магазинах упал спрос на литературу, посвященную «темным» сторонам прошлого, и наоборот, резко увеличился интерес к книгам, делающим ставку на героев русской истории (в роли которых выступали, главным обра­зом, русские князья, цари, полководцы). Иронизирование журнали­стов и телеведущих по поводу «совка», упоминание об «империи зла» или даже отстраненное - «эта страна» (вместо «наша») - стали вы­зывать раздражение и протест. Людям надоело чувствовать себя не­полноценными, вечно перед кем-то виноватыми и кому-то обязан­ными. Они требовали уважения к себе, а значит, и уважения к своей истории»¹⁵.

В эти годы существенно изменилось само историческое знание, значительно расширился круг историографических источников. Сре­ди них стал доминировать жанр специальных работ - монографий. Их появление оказывается наиболее убедительным доказательством того, что современные историки продвинулись от простого накопле­ния нового материала и выработки новых подходов к осмыслению уже известных фактов к настоящему переосмыслению всей истории России. Это позволило историкам перейти к созданию энциклопеди­ческой литературы по истории. Продолжается работа по написанию и публикации пятитомной энциклопедии «Отечественная история: Ис­тория России с древнейших времен до 1917 г.»'.. В центре вышло еще несколько энциклопедических трудов по истории России. 14 октября 2002 г. издан Указ Президи­ума РФ «Об издании Большой Российской энциклопедии».

Особенностью современного этапа развития исторической науки стало то, что серьезную работу по созданию региональных энцикло­педий проводят местные историки. Поданным Н. К. Фролова, всего за последнее десятилетие вышло не менее 60 подобных энциклопе­дических изданий. Их авторы среди множества вопросов развития региона обязательно выделяют и описывают его историю. Особенно привлекают внимание научной общественности специализированные исторические энциклопедии. Работа над их созданием позволяет региональным исследователям расширить познания в области спе­циальных исторических

Современная историография на рубеже веков постоянно попол­няется работами обобщающего характера. Их анализ показывает, что историкам России к началу XX! в. удалось преодолеть многие пере­косы, имевшие место в первой половине 1990-х гг. в изучении от­дельных проблем и периодов в отечественной истории. Публикуют­ся труды как по дореволюционной, так и по советской истории. Они посвящаются не только политической, но и экономической, внеш­неполитической, военной, дипломатической истории России.

Проблемные исследования также стали более разнообразными. Во второй половине 1990-х гг. российские историки более активно стали изучать проблемы социальной истории²⁸. Хотя на первом пла­не находится история высших сословий: дворянства, купечества и буржуазии, по-прежнему историков волнует история казачества, крестьянства, рабочего класса и интеллигенции. Возникла спе­циальная наука «крестьяноведение». Продолжают выходить рабо­ты по историко-демографической проблематике, истории культу­ры, истории Русской православной церкви. Среди новых проблем, поставленных в исторической науке в первой половине 1990-х гг., вызывает значительный интерес история российской государствен­ности, органов управления и самоуправления, карательных орга­но¹, разведывательных служб.

В настоящее время продолжается включение в исследовательский процесс представителей нестоличных университетов и научных цен­тров, которые попытались сразу, без промежуточных этапов, поднять (не на уровне призывов) общие проблемы, касающиеся сущности, периодизации, идеологии, политической и социальной основы, геополитических факторов отечественной истории, приступили к се­рьезной проработке региональных аспектов крупных вопросов.

Трудно не заметить, что историографические источники во вто­рой половине 1990-х гг. стали более разнообразными, а их пробле­матика охватывает все периоды отечественной истории. На этом фоне сокращается значение публицистических работ по истории России. Хотя такие работы издаются и в настоящее время⁸⁴, однако они уже не вызывают ажиотажа как это было в предшествующее десятилетие. Публицисты сейчас больше занимаются осмыслением современного положения дел в России.

Важнейшим историографическим фактом современной истори­ческой науки в России стала западная историческая литература. В кон­це XX в. в России не просто издаются на русском языке работы запад­ных авторов, но они участвуют в проводимых научных дискуссиях, без которых уже нельзя себе представить современную науку, пишут статьи для¹ российских журналов и книги по заказам российских из­дательств. Созданные западными учеными учебные пособия по ис­тории России позволяют расширить выбор учителей и учеников для альтернативного изучения истории.

Во второй половине 1990-х гг.-начале XXI в. произошли важней­шие изменения в теоретико-методологической сфере исторической науки. Литературы по этим проблемам издается очень много, она является разнообразной, и с целью учета достижений в этой области в феврале 1997 г. на историческом факультете МП/ был создан ин­формационно-аналитический центр теоретических проблем истори­ческой науки, который возглавил профессор Е. И. Пивовар. Центр систематически издает сборник «Теоретические проблемы историче­ских исследований». По словам Е. И. Пивовара, в задачи центра входит обобщение отечественного и мирового опыта в области тео­рии исторического познания; систематическая публикация информа­ционных и аналитических материалов, освещающих современное состояние мировой теоретико-исторической мысли; подготовка об­щих и специальных курсов по проблемам теории и методологии ис­тории, разработка теоретических проблем современной мировой историографии, современной структуры исторического познания, ис­торических школ и направлений; обобщение отечественного и ми­рового опыта в области применения в иаорических исследованиях теории и методов смежных гуманитарных дисциплин; максимальное внедрение в практику преподавания теоретических проблем со­временной исторической науки междисциплинарных подходов¹⁰⁸.

Современные исследователи высказывают различные соображе­ния по поводу использования разных методологических подходов в исторических исследованиях.

Еще в середине 1990-х гг. И. Д. Ковальченко заметил, что «в на­стоящее время сложились в целом благоприятные условия для пре­одоления теоретико-методологического кризиса исторической науки как в нашей стране, так и в мировой науке в целом»¹⁰⁹. Он предлагал в качестве способа выхода из кризиса «напрочь исключить какие бы то ни было претензии на возможность создания неких универсаль­ных и абсолютных теорий и методов исторического познания»¹¹⁰. А. Л. Юрганов, соглашаясь с этим мнением, указывает: «будет невер­ным считать, что можно прийти к новой глобальной и единой кон­цепции, которая сплотила бы историков». Автор считает, что каждой теории изначально присуща «ресурсная ограниченность»¹¹¹.

И. Д. Ковальченко призывал к синтезу различных методологиче­ских подходов и писал: «Нужен синтез идей и методов, а не механи­ческое отбрасывание одних из них (что сейчас наиболее активно про­является по отношению к марксизму) и замена их другими (чаще всего субъективно идеалистическими)»¹'¹². Впоследствии некоторые авторы критиковали И. Д. Ковальченко за то, что, призызэя к методо­логическому синтезу, историк не называл при этом ни параметров, ни формы этого синтеза. По нашему мнению, И. Д. Ковальченко при­зывал к синтезу в рамках общеизвестных философских категорий диалектики: о соотношении объективного и субъективного, действи­тельного и возможного, неизбежного и вероятного, закономерного и случайного, стихийного и сознательного, индивидуального и об­щечеловеческого¹¹³. Он выступал против абсолютизации тех или иных диалектических категорий в процессе исторического познания и счи­тал, что не нужно бросаться из крайности в крайность и в условиях деидеологизации исторической науки заменять механически мате­риалистические категории на идеалистические.

Современные сторонники формационного подхода к истории продолжают настойчиво отстаивать марксизм как одну из возмож­ных теорий исторического процесса. Еще в середине 1990-х гг. И. Д. Ковальченко писал, что марксистский подход к типизации и пе­риодизации исторического развития на основе выделения общест­венно-экономических формаций не только не устарел, но остается главным и решающим, ибо только он позволяет, во-первых, раскрыть объективный и закономерный характер общественно-исторического развития, а во-вторых, представить это развитие как сложную само­развивающуюся систему¹⁶⁰. По словам В. Ф. Коломийцева, «матери­алистическое понимание истории никто серьезно не оспорил, хотя идеалистическое видение далеко не изжито. Даже если иные иссле­дователи не хотят быть причисленными к марксистам по идейно-по­литическим соображениям, они, тем не менее, хотят находить при­чинно-следственные связи в историческом процессе не в мистике, а в объективных категориях, каждая из которых может быть изучена»'⁶¹.

Сторонники формационного подхода к истории считают, что в нем и сейчас можно найти немало сильных сторон. Среди них они выде­ляют то, что этот подход рассматривает человеческую историю в ди­намике и пытается объяснить движение обществ от одной стадии развития к другой; предлагает свой способ познания механизма сме­няемости этапов в жизни человеческого общества в форме борьбы классов, революций и других социальных конфликтов, вызванных противоречиями между производительными силами и производст­венными отношениями; признает закономерность и неизбежность смены одних формаций другими. По их мнению, никто не опроверг значимость для понимания истории таких политэкономических категорий, как собственность, товарно-денежные отношения, государст­венное регулирование. Защитники формационного подхода к истории полагают, что, отвергнув его, историческая наука многое потеряла. По словам В. Я. Гросула, «отказавшись от формационного подхода, I" наша методическая литература была отброшена на 100 лет назад. I практически во всех учебниках отсутствует понимание общественно- экономического строя. По сравнению с учебниками, действовавшими до конца 1980-х гг., в новых кардинально изменилось отношение I к революции вообще и к русским революциям в частности. Революции стали выглядеть как аномальные отклонения от естественного хода исторического развития, а то и как трагедия. В настоящее время известно более 100 революций, происшедших в разных странах за последние 5 веков»'⁶².

           Следует признать, что в современной историографии формаци­онный подход достаточно скорректирован. Его сторонники считают, что он не отрицает антропологическую парадигму. При этом они ссы­лаются на вывод Маркса о переходе из царства необходимости в цар­ство свободы и о замене обществ, основанных на эксплуатации че­ловека человеком, на коммунизм, предполагающий универсальное развитие человека как свободной индивидуальности. Ряд ученых от­рицает линейный характер прогресса, экономический и техницистский детерминизм, они выступают против абсолютизации социальной революции как основного метода перехода от одной формации к другой, претензии формационного подхода на универсальность объяснения истории. Многие современные исследователи наибо­лее уязвимым в марксизме местом считают правомерность выделе­ния коммунистической формации как идеала человеческой циви­лизации¹⁶³.

О неоднозначном отношении в обществе к формационному под­ходу к истории можно судить по возобновившимся в последнее вре­мя спорам вокруг личности Ленина. Наряду с продолжением крити­ки Ленина, присутствующей в работах как отечественных¹⁶⁴, так и зарубежных авторов¹⁶⁵, ощущается желание историков более серь­езно оценить его роль в истории¹⁶⁶. Ряд исследователей пытается ра­зобраться в тех спекуляциях по поводу личной жизни Ленина, кото­рые были накоплены в литературе первой половины 1990-х гг.¹⁶⁷.

Сторонники культурно-исторической интерпретации в центр внимания ставят человека как высшую ценность развития общества и, прежде всего, изучают духовную сторону деятельности человека, по этому часто эту интерпретацию называют либеральной. Данный подход к истории отрицает ее всемирный характер, возможность выделения в ней этапов, стадий или формаций, общеисторические закономерности. Чаще всего с таких позиций история представляет собой развитие отдельных цивилизаций или «культурно-исторических типов», отличающихся друг от друга своими глубинными особенностями¹⁷⁰.

Основным методом объяснения истории в рамках культурно-исторической интерпретации является цививизационный подход. Суть его применения к истории заключается в том, чтобы выяснить, как на развитие исторического процесса оказывают влияние такие факторы длительного и устойчивого действия, как язык, территория, природные условия, религия, нравы, обычаи, традиционные институты, ментальность общества, государственность, роль и место личности по отношению к обществу и государству. Согласно этому подходу, циви­лизации развиваются нелинейно-прогрессивно, а как живые орга­низмы, проходя в своем развитии стадии зарождения, молодости, зрелости и упадка.

Сторонники цивилизационного подхода к истории видят в нем много преимуществ по сравнению с формационным подходом. По словам А. А. Искандерова, «цивилизация - это более широкое и более емкое понятие, чем социально-экономическая формация.

Оно включает в себя черты и признаки, действующие на протяжении более длительного времени, и — что очень важно - имеет большую не только временную, но и сущностную устойчивость, поскольку не связано напрямую с социально-экономическим факторами». Второе преимущество, по мнению автора, заключается в том, что I категория «цивилизация» «имеет дело в первую очередь с культу- 1^! рой, духовно-нравственными ценностями, стоящими выше любых I классовых интересов и партийных пристрастий, а главное - выра-;:^: жает интересы общества в целом, объединяя всех живущих на дан­ной территории, в данном государстве или регионе людей принад­лежностью к данной исторической общности (самоидентификаци­ей)»¹⁷¹.

Л. И. Семенникова считает, что цивилизационный подход до­пускает разную степень многовариантности исторического разви­тия, тогда какформационный подход предлагает одновариантность исторического процесса. По ее словам, степень многообразия в рамках концепции локальных цивилизаций несравнимо выше, чем при стадиальном подходе, когда исторический процесс рассмат­ривается с точки зрения всеобщности развития, и цивилизацион­ный подход стремится «смягчить жесткую однолинейность истори­ческих процессов»¹⁷². Она видит заслугу цивилизационного под­хода в том, что он «позволил развернуться лицом к человеку в анализе исторических процессов, смягчить традиционный детер-менизм, характерный для различных вариантов марксизма и позитивизма»¹⁷³.

Критики цивилизационного подхода полагают, что у него имеет­ся немало слабых мест. Сам термин «цивилизация» используется сто­ронниками различных интерпретаций истории. В рамках историко-мзтеризяистической интерпретации этим термином обозначают либо стадию всемирной истории, либо коммунистическую формацию, либо как антоним дикости и варварства. В рамках культурно-истори­ческой концепции термином цивилизация могут обозначаться ло­кальные цивилизации, стадии в развитии мировой цивилизации, дихотомия Восток-Запад как два принципиально разных способа жизнедеятельности общества. По справедливому замечанию И. Д. Ковальченко, до сих пор не разработаны критерии, позволяющие объ­ективно выделять и общие стадии в развитии цивилизаций, и ее ло­кальные варианты (типы)¹⁷⁴.

цивилизационного и формационного подходов к ис­тории на основе принципа дополнительности. Стал использовать­ся даже термин «формационно-цивилизационный» подход к истории¹⁷⁶. Часть историков при этом ссылается на необходимость выделения в истории уровней общего, особенного и единичного. По их мнению, общий уровень всемирно-исторического процесса выражается в смене формационных стадий, уровень особенного обнаруживает себя в возникновении, сосуществовании и ради­кальной трансформации локальных цивилизаций, уровень еди­ничного - в проявлении и существовании неповторимых социаль­ных организмов¹⁷⁷.

Другая часть историков полагает, что оба эти подхода являются двумя сторонами единого целого, поскольку нельзя разорвать сами понятия «формация» и «цивилизация». Интересно то, что данное утверждение зачастую примиряет непримиримых противников. По словам сторонника формационного подхода И. Д. Ковальченко, «суть цивилизационного подхода состоит в том, чтобы «вписать» изучаемые явления в уже известную научную картину мира, рассмо­треть их как повторяющиеся в новых исторических условиях вари­анты аналогичной деятельности»¹⁷⁸. Его научный оппонент А. А. Ис­кандеров, в свою очередь, признает: «Не цивилизации существуют и действуют в рамках той или иной социально-экономической фор­мации, а как раз напротив, цивилизация охватывает ряд социаль­но-экономических формаций (если уж придерживаться данной тер­минологии)»¹⁷⁹.

   Некоторые исследователи полагают, что дискуссия между сторон­никами цивилизационного подхода, который ставит в центр процесса исторического познания человека, и сторонниками формационного «подхода, ставящего в центр исторического познания общество, носит тупиковый характер. При этом они ссылаются на дискуссию о соотно­шении микро- и макроистории в процессе исторического познания.

В последние годы наметилась устойчивая тенденция к атомиза-ции исторического знания. Сторонники изучения микроистории за­являют о своей приверженности широкому историко-культурному контексту¹⁸⁰, однако не раскрывают, каким образом можно вписать «казус» в этот контекст. По словам М. А. Бойцова, при исследовании «казуса» главное - «это установка автора не на вписывание «своего» фрагмента прошлого во все расширяющийся круг заданных некими внешними теоретическими установками внешних связей, а на углуб­ленное выявление собственных свойств этого фрагмента «на фоне» индивидуального личного опыта исследователя»¹⁸¹.

В 1999 г. была проведена научная конференция, специально по­священная соотношению микро- и мароистории¹⁸². На этой конфе­ренции возобладало мнение о принципиальном различии и несво­димости этих подходов к истории.

Позднее данная проблема специально обсуждалась на страни­цах альманаха «Казус-2000». Было высказано несколько иных под­ходов к соотношению микро- и макроистории. Н. Е. Колосов заявил о принципиальной невозможности микроистории на том основании, что она «использует макроисторические понятия и, следовательно, имплицитно отсылает к макроисторической проблематике». По его словам, «единственный реальный выбор микроистории - между экс­плицитной и имплицитной зависимостью от макроистории»¹⁸³.

Ю. Л. Бессмертый утверждал, что нельзя сводить микроисторию к «относительно малой величине исследуемого объекта, позволяю­щей изучать его предельно интенсивно, со всеми возможными по­дробностями, во всех его возможных связях и взаимодействиях». По его словам, о микроисторическом подходе можно говорить «как об «истории в малом» (а не «истории малого») или же как об истории индивидуального опыта конкретных участников исторических про­цессов (а не истории «условий их деятельности»)¹⁸⁴. Ю. Л. Бессмерт­ный считает, что, сочетая микро- и макроподходы к изучению исто­рии, исследователь должен иметь в виду мысленную конструкцию двухслойного (индивидуальное и стереотипное) неслиянного видения прошлого. Именно такой подход к соотношению микро- и макроистори:. получил широкое распространение в литературе самого последнего щ времени. М. В. Винокурова утверждает, что микроистория в процес- 1 се иаорического познания является лишь особым ракурсом и в этом I качестве она может быть использована в рамках самых разных под- 1 ходов к изучению истории¹⁸⁶. М. Ф. Румянцева считает, что «отсутст- 1 вие эксплитации макроисторического контекста на фоне стремления 1 к атомизации научного знания требует к себе самого пристального внимания, поскольку такой подход не только успел овладеть умами отдельных историков, но и начинает внедряться в школьное образо- I вание, когда в виде эксперимента школьнику предлагается «написать» свой учебник истории, основываясь на некоторой, естественно весь-ма фрагментарной, фактической и источниковой базе, отобранной для него методистом»¹⁸⁷.

Видимо, следует согласиться с тем, что в современной исследо­вательской практике вполне возможно сочетать изучение истории отдельного человека с изучением жизни всего общества. Микро- и макроподходы к изучению прошлого нельзя противопоставлять друг другу, ибо они являются не соперничающими, а взаимодополняю­щими парадигмами исторического процесса. При этом парадигму следует понимать как способ мышления, при котором исследователи отнюдь не обязаны исходить из одних и тех же положений и делать общие выводы¹⁸⁸.

Конечно, не ео всем сторонники формационного и цивилизаци-онного подходов к истории могут договориться. Прежде всего, это касается оценки советской истории.

Во второй половине 1990-х гг.-начале XXI в., в отличие от пре­дыдущего этапа, издается немало обобщающих работ по советской истории¹⁸⁹. Выходят труды западных исследователей по истории Рос­сии в XX в.¹⁹⁰. Часть авторов рассматривает советскую историю как особый тип цивилизации¹⁹¹.

Многие современные исследователи продолжают оценивать по­слеоктябрьский период отечественной истории через призму концеп­ции советского тоталитаризма. Во второй половине 1990-х гг эта кон­цепция получила развитие в целом ряде обобщающих трудов¹⁹², сборников статей¹⁹³. По-прежнему печатается значительное количе­ство работ западных теоретиков концепции тоталитаризма¹⁹⁴.

По мнению В. И. Михайленко и Т. П. Нестеровой, «теория тотали­таризма на современном этапе своего развития, утратив чрезмерно политизированную окраску эпохи холодной войны, позволяет с большей степенью объективности и обобщенности понять разнообразные явления политической и социальной жизни многих стран — прежде всего европейских, но также и азиатских, латиноамериканских и дру­гих. Конкретные проявления и формы тоталитаризма - фашизм, ком­мунизм (социализм), национал-социализм — показывают современ­ному исследователю как свои общие черты, так и свои особенности, отличия, отдельные аспекты своей реальной политической действи­тельности»¹⁹⁵. Слабой стороной этой теоретической концепции мож­но считать то, что ее сторонники никак не могут договориться о ее сущности и о хронологических рамках советского тоталитаризма.