Анализ перевода Брюсова 11 оды I книги Горация

 

В 1911 году Брюсов перевёл 11 оду I книги Горация с условным названием «К Левконое», и в связи с этим в его стихотворениях этого года явно прослеживаются горациевские мотивы. Например, в цикле «Жизни мгновения» он обращается к отдельным моментам состояния человеческой жизни, что видно уже из названий («Вечеровая песня», «На берегу моря», «Ночное одиночество», «После ночи»), и воспевает принцип Горация «carpe diem» («лови день»). В 1916 году работа над переводом была возобновлена, так как предполагалось включить его в публикацию «Шесть од Горация». Окончательная редакция впервые была опубликована в «Торжественном привете» (сборнике переводов Брюсова под редакцией Гаспарова 1977 года).

Опираясь на последний вариант, мы проанализируем его точность, используя свой подстрочник. Перевод Брюсова достаточно близок к оригиналу на всех уровнях. Прежде всего, он сохранил структуру оды, то есть уложился в восемь строк, хотя количество предложений и увеличил вдвое (вместо трёх - шесть), а также половину из них эмоционально окрасил (два восклицательных и одно вопросительное).

Нужно отметить, что «стих Горация труден, потому что строфы в нём составляются из стихов разного ритма; повторяющейся метрической единицей является не строка, а строфа». Ода I,11 написана классическим размером: это Пятая Асклепиадова строфа (точнее, две таких строфы), которая состоит из повторённого четыре раза Большого Асклепиадова стиха. Гораций графически разделяет строфы, а Брюсов их объединяет, создавая целостную картину и добиваясь прочтения стихотворения на одном дыхании.

Переводчик сохраняет ритмический рисунок и даже оставляет исконное ударение в именах «Левконоя» и «Юпитер» (на третьем слоге от конца), что придаёт экзотический оттенок при их произношении. А С.В. Шервинский, например, в своём варианте перемещает ударение на второй слог от конца, что более привычно для нашего слуха. Таким образом, мы видим, что для Брюсова было принципиально важно донести до читателей особенности античного слога, чего он достиг благодаря чёткой передаче ритма оригинала.

Кроме того, в стихах Горация большое значение имеет вольная расстановка слов, придающая напряжённость от начала и до конца стихотворения, и именно Брюсов старательнее других русских переводчиков её сохранял. Поэтому мы и находим в его варианте ряд фраз, связанных с особенностью латинского языка, в котором сказуемое обычно ставится в конце предложения: «в Вавилонские тайны чисел вникать» - «nec Babylonios temptaris numeros»; «то, что придёт, терпеть» - «quidquid erit, pati»; «мудрой будь» - «sapias»; «долгих грёз не сули» - «spem longam reseces»; «день уловляй» - «carpe diem». Также в переводе Брюсова есть инверсия, связанная с другой особенностью латинского языка, по которой определение стоит после определяемого слова: «моря Тирренского» - «mare Tyrrhenum».

Можно выделить и ещё один художественный приём - анжамбман, служащий резким выделительным средством повышенной эмоциональной напряжённости. То, что мы находим у Горация примеры на этот приём из восьми строк в четырёх, свидетельствует о том, что он «умеет поддержать в нас напряжение от начала до конца стихотворения». С помощью таблицы выяснится, что Брюсов не просто в точности по местоположению и ударным слогам скопировал переносы, но почти все из них эмоционально окрасил, а также в третьей и седьмой строках приблизительно, а в восьмой строке точно передал содержание и смысл, которые были в этих местах у Горация.

 

№	Гораций	Перевод по словарю	Перевод Брюсова
3	Temptaris numeros:	(Не) испытывай числа	Тайны чисел вникать!
6	Tyrrhenum:	Тирренского (моря)	В груди скал?
7	Spem longam reseces	Долгую надежду урежь	Долгих грёз не сули.
8	Aetas:	Время жизни	Жизни!

Таким образом, мы видим, что и этот синтаксически важный приём нашёл отражение в переводе Брюсова. К тому же он удачно передаёт и динамику стихотворения, насыщая его глагольными формами, которые часто переводятся дословно. Например: «ведать грешно» - «scire nefas»; «(что) придёт, терпеть» - «(quidquid) erit, pati»; «дал» - «tribuit»; «мудрой будь» - «sapias»; «цеди» - «liques»; «говорим» - «loquimur»; «уловляй» - «carpe». Можно сделать вывод, что переводчик полностью отразил в своём переводе все основные действия, как и образную структуру, о чём далее и пойдёт речь.

«Первое, что привлекает внимание при взгляде на образы стихов Горация, - их удивительная вещественность, конкретность, наглядность». С самого первого предложения появляется мотив смерти, конца («finem»), который Брюсов поэтизирует в словосочетании «смертный день», раскрывая тем самым философию Горация, заключающуюся в том, чтобы наслаждаться жизнью до самого последнего вздоха. Он осознанно не включает в перевод «di dederint» («боги отвели, назначили»), так как для религиозного сознания русских людей характерно наличие одного бога (здесь это Юпитер, который появится в стихотворении чуть позже). Следовательно, в данном случае видна ориентация переводчика на современного ему читателя.

Во второй строке находится обращение «Левконоя», что свидетельствует о важности адресата, и это будет подтверждаться на протяжении всего стихотворения, так как лирический субъект постоянно даёт ей советы. Один из них - «не надо... в Вавилонские тайны чисел вникать», то есть не гадать о будущем. Другой совет - «мудрой будь» («sapias»), хотя этот латинский глагол не имеет такого значения, а означает «будь разумна». То есть Брюсов делает акцент не на разуме, а на мудрости и жизненном опыте Левконои. Следующее пожелание лирического героя - «краткому времени долгих грёз не сули» («spatio brevi spem longam reseces»), что по словарю мы переводим «далеко идущие надежды коротким сроком умерь». Употребление слова «грёзы» вместо «надежды» отсылает к романтизму, так как речь о девушке.

В начале второй строфы мы находим яркий пример конкретности горациевских образов: «quae nunc oppositis debilitat pumicibus mare Tyrrhenum», что переводится «которая теперь ослабляет напор Тирренского моря, противопоставляя ему скалы». Брюсов предлагает следующий вариант перевода: «та, что бьётся теперь тщетной волной моря Тирренского в груди скал». Речь идёт о возможно «последней зиме», отведённой Юпитером, и переводчик точно передаёт авторскую мысль. Таким образом, мы выделили основные образы данной оды (юной девушки Левконои, окружённого скалами моря, решающего участь всех людей Юпитера) и её мотивы (быстро мчащейся жизни, её конца, мудрости и недоверия к будущему).

Брюсов подчёркивает то, что жизнь быстротечна, переводя «fugerit invida aetas» как «мчатся мгновения жизни», хотя по словарю перевод должен выглядеть так: «будет бежать ненавистное время жизни». Чтобы не думать о кратковременности жизни, лирический герой предлагает Левконое цедить вина, объясняя тем самым, в чём ей надо быть мудрой. В связи с этим выделяется очень важная для Горация тема винопития. Но он настаивает на том, что не стоит злоупотреблять, так как верен своему принципу «золотой середины» («aurea mediocritas»): «Трезвость за вином обеспечивает человеку независимость от хмельного безумия друзей».

В.Г. Борухович отмечает, что «советы, которые поэт даёт своей подруге, не отличаются от тех, с которыми он обращается к Сестию (ода I,4), к юноше Талиарху (ода I,9), к поэту Тибуллу (послание I,4), к Буллатию (послание I,11), к Меценату (оды III,8,27)». Он же употребляет такое понятие, как «эпикурейская этика», вспоминая, что Эпикур учил так: «человеку не дано знать, что несёт с собой грядущее, и поэтому он должен полагаться только на сегодняшний день, наслаждаясь кратким мгновением». Упомянутый философ «полагал, что счастье состоит в удовольствии». Поэтому В.Г. Борухович предлагает назвать 11 оду I книги Горация «Совет эпикурейца».

Трудно не согласиться с данной точкой зрения, тем более что напоследок лирический герой даёт Левконое один из самых важных советов: «день уловляй и берегись веровать будущим» («carpe diem, quam minimum credula postero»). М.Л. Гаспаров так комментирует принцип «carpe diem» («пользуйся днём»): «Чтобы уберечься от давящих мыслей о смерти, есть лишь один выход: жить сегодняшним днём, не задумываться о будущем, ничего не откладывать на завтра, чтобы внезапная смерть не отняла у человека отложенное. Чтобы преодолеть смерть, победить её, человеку дано одно средство - поэзия», благодаря чему Гораций и обрёл бессмертие.

К вышеизложенному стоит добавить замечание В. Дурова о том, что «когда поэт призывает пользоваться радостями жизни, то это продиктовано не страхом смерти, а спокойным приятием её неизбежности», так как подобное отношение к жизни и смерти демонстрирует в своих поздних стихотворениях Брюсов

В переводе Брюсова данной оды интерпретация мотива быстротечности жизни находит своё отражение наряду с другими авторскими мотивами. Но, несмотря на буквализм переводчика на метрическом и синтаксическом уровне, его вариант отличается от оригинала в адекватности прочтения современными читателями, так как он содержит античные именования, которые были привычными для времени Горация, но уже стали экзотичными для брюсовской эпохи и тем более для последующих поколений. Такой результат отнюдь не случаен, а вполне закономерен, ведь Брюсов стремился к тому, чтобы его переводы с латинского языка воспринимались с некоторым эффектом «отдалённости». Именно поэтому он намеренно переносит в свой вариант такие слова и словосочетания, как «Левконоя», «Вавилонские тайны чисел», «Юпитер», «море Тирренское», чтобы передать античный колорит.

В то же время некоторые детали данного перевода, например «Юпитер дал» вместо «боги отвели, назначили» («di dederint»), свидетельствуют об ориентации переводчика на русского читателя. Но это не противоречит взглядам Брюсова на перевод античной поэзии в целом, так как по большому счёту именно Юпитер, будучи отцом всех богов, управлял судьбами людей.

Таким образом, перевод Брюсова 11 оды I книги Горация, несмотря на редкие, причём вынужденные, отступления переводчика от подлинника, подтверждает на практике его теоретические воззрения.