Раздел «Образы» и многообразие форм представления социально-нравственной проблематики

 

Важный способ представления социально-нравственной тематики в журнале «Русская жизнь» - это использование нетривиальных форм и приёмов в рамках раздела «Образы». Основным жанром в этом разделе выступает эссе, которое, по утверждению А.Л. Дмитровского, «играет важнейшую социальную роль: персонифицируя в себе обобщённый идеал человека и являясь, одновременно, отражением “Я” читающего, оно выступает “катализатором” для самосознания последнего, активизирует его духовную работу по построению индивидуальности. Эссеистическое произведение - со всеми его особенностями: жизненностью, уникальностью и познавательной парадоксальностью - позволяет читателю как-то осознать свою индивидуальность, ощутить реальность своего психического пространства, задуматься о нём, осознать свою личностность, своё “Я”». Соответственно, каждое эссе пропагандирует те или иные ценности, сравнивая их с теми ценностями, ориентирами и нормами поведения, которые распространены в обществе.

Б.С. Ерасов приводит следующую классификацию ценностей:

«Витальные: жизнь, здоровье, телесность, безопасность, благосостояние, состояние человека (сытость, покой, бодрость), сила, выносливость, качество жизни, природная среда, практичность, потребление и т. д.

Социальные: социальное положение, трудолюбие, богатство, работа, семья, единство, патриотизм, терпимость, дисциплина, предприимчивость, склонность к риску, равенство социальное, равенство полов, способность к достижениям, личная независимость, профессионализм, активное участие в жизни общества, ориентированность на прошлое или будущее, экстралокальная или же земляческая ориентация, уровень потребления.

Политические: свобода слова, гражданские свободы, хороший правитель, законность, порядок, конституция, гражданский мир.

Моральные: добро, благо, любовь, дружба, долг, честь, честность, бескорыстие, порядочность, верность и взаимопомощь, справедливость, уважение к старшим и любовь к детям.

Религиозные: Бог, божественный закон, вера, спасение, благодать, ритуал. Священное Писание и Предание.

Эстетические: красота, стиль, гармония, следование традиции или новизна, культурная самобытность или подражание».

Из всех этих ценностей нас, в силу специфики содержания журнала «Русская жизнь», будут интересовать моральные и социальные ценности. Однако та, классификация моральных ценностей, которую даёт Б.С.Ерасов, представляется нам недостаточной. Более полной и лучше приложимой к нашему материалу является теория потребностей А. Маслоу.

Американский психолог Абрахам Маслоу, занимавшийся разработкой теории человеческой мотивации, к концу жизни существенно развил и дополнил свою классическую «пирамиду потребностей», которая вошла во все учебники по психологии. В частности, им была детально проработана система так называемых «бытийных ценностей», занимающих в «пирамиде» место над физиологическими (воздух, вода, пища, жилище, сон, секс) и базовыми (безопасность и уверенность, любовь и принадлежность, самоуважение и уважении других). А. Маслоу выделил 15 бытийных ценностей, каждая из которых включает в себя ряд свойственных человеку ощущений. Когда человек испытывает эти ощущения, он «очеловечивается», точнее самоактуализируется (такой термин ввёл в оборот исследователь), поскольку эти потребности не менее важны, чем базовые. «Человека, неудовлетворённого в какой-либо из базовых потребностей, мы должны рассматривать как больного или, по меньшей мере “недочеловеченного” человека», - этот постулат учёный экстраполирует и на пятнадцать бытийных ценностей.

В своей последней работе «Новые рубежи человеческой природы» (1971 г.) А. Маслоу приводит таблицу, в которой противопоставляет пятнадцати высшим («бытийным») ценностям так называемые метапатологии - то есть, ценностные отклонения, связанные с неудовлетворённостью тех или иных бытийных потребностей. Метамотивы (то есть, те самые 15 высших ценностей) представляются психологу «биологически необходимыми для того, чтобы (а) в негативном аспекте - избежать “болезни” и (б) в позитивном - достичь полной человечности». То есть, высшие ценности и метапатологии взаимоисключаемы.

Метапатологии - это повсеместные явления негативного толка, которые по сути являются неназванными по сей день болезнями. Им подвержены как отдельные люди, так и в определённой степени общество в целом. «Болезнь» общества - это то, что мы называем «неприятной атмосферой», некий набор ощущений, свойственный массам в конкретный исторический момент. Среди основных метапатологий можно назвать, например, ощущение хаоса или бессмысленности бытия, депрессия, потеря интереса к миру, цинизм, нигилизм, вульгарность, видение всего чёрно-белым, ненужное усложнение простых ситуаций и др. Также к «болезням» относятся негативные свойства характера и модели поведения, ставшие в силу разных причин «модными», нормальными в обществе, перешедшие в разряд стереотипного поведения.

Раздел «Образы» является постоянным и, как правило, занимает самую большую площадь в журнале (в каждом номере здесь помещается 5-8 материалов). Авторам данного раздела не ставится никаких формальных ограничений: так, в №20 (22 октября 2008 г.) поэт и публицист Дмитрий Воденников даже написал два больших стихотворения, соотносившихся с темой номера. Эта рубрика - наиболее «художественная» из всех, и подчас только связь со стержневой проблемой придаёт помещённым здесь материалам публицистический окрас.

Например, статья Натальи Толстой «Суточные» (№16, 26 августа 2008 г., тема номера «Родина») представляет собой рассказ о том, как руководитель небольшого ансамбля Виктория получила от богатой шведской дамы приглашение выступить в Стокгольме на «русском вечере» и на вопрос о гонораре ответила: «Я думаю, что вы знаете, сколько стоит выступление музыкантов такого уровня». В итоге шведка не захотела платить Виктории и её ансамблю ни копейки: «Я оплатила им билеты на самолёт, оплатила гостиницу. Им мало? Ведь в Петербурге ни о каком гонораре речи не шло!».

Вне журнального контекста этот материал выглядел бы обыкновенным художественным рассказом, однако в соотнесении с темой номера («Родина») он работает по-другому: метапатология, обнаруженная в нём (бессмысленное усложнение простой ситуации), предстаёт уже как иллюстрация одной из негативных черт, свойственных русской нации и России в целом. При этом оценка данной метапатологии явно не выражена, используется приём отстранения автора от происходящего. Автор, являясь одним из участников событий, совершает в тексте минимум действий («Моё дело маленькое, я переводчица»), а лишь наблюдает со стороны и делает время от времени оценочные замечания: «Почему не сказать прямо: хотим столько-то?». Автор играет роль резонёра. При этом Н.Толстая выходит на проблему русской ментальности - а именно такой черты русского человека, как неспособность творить за деньги. Это свойство вступает в конфликт с другим - с оскорблённым национальным достоинством: талантливые музыканты, исполненные гордости от выступления на «русском вечере» в Швеции, остались без награды за свой труд. Труд творческого человека, сам талант его обесцениваются, оказываются ничего не значащими в условиях рынка. В подтексте явно ощущается раздражение автора описанной ситуацией.

Материал Александра Русанова «Дача, Жанна, драка с дураками» (№15, 13 августа 2008 г., тема номера «Август») также представляет собой художественное произведение - рассказ о событиях в жизни автора в августе 1991 г., когда он ещё был подростком. Публицистическое начало проявляется в минимальной степени: автор стремится передать то настроение, которое царило в его душе в момент смены эпох, в сложный и необычный исторический период.

А. Русанов запечатлевает в своём рассказе несколько дней из судьбы героев, дней, в которых их судьбы переплелись. Сам автор, девушка Жанна, её отец, хулиган Сире оказались в августе 1991 г. в одном месте, в пределах одного дачного массива - и у каждого из них, как бы дальше ни сложилась жизнь, этот исторический момент оказался раз и навсегда связанными с лицами этих людей. Публицист говорит о том, что случилось с каждым в дальнейшем, в новый исторический период: «Скоро её отец нашёл себя в бизнесе, я бываю на даче, мы с ней дружим, она родила двойню, выйдя замуж за узбека, мастиф её через два года подох, Сире забрали в армию, он вернулся и стал шофёром местного такси». Говоря о неумолимом движении жизни, о неизбежности изменений и расхождения судеб разных людей, автор устанавливает ценность «Жизненность», которую А. Маслоу определяет как «саморегулирующийся процесс, отсутствие омертвелости, спонтанность». То есть, классическое выражение о «жизни, не стоящей на месте» - это утверждение ценности «Жизненность». Косность и омертвелость, отсутствие изменений и предопределённость событий - это, напротив, явления деструктивные, «болезненные» для личности. Даже несмотря на лирическую интонацию, А. Русанов своим рассказом выступает против этих метапатологий.

Тексты, помещённые в рубрике «Образы», во всех номерах журнала касаются социально-нравственных проблем. Материал Захара Прилепина «Страшнее, чем смерть» (№18, 24 сентября 2008 г., тема номера «Страхи») содержит несколько интересных приёмов подачи такой информации и её оценки.

Подзаголовок материала - «Записки смелого человека» - отсылает к Ф.М. Достоевскому с его «Записками из подполья» или к М.А. Булгакову с «Записками юного врача» и «Записками покойника». Эти названия объединяет принципиальное абстрагирование автора от собственного текста. То есть, автор, используя третье лицо в заглавии, говорит тем самым читателю: это создано не мною, текст писал тот, кто упомянут в названии, а не я сам. Таким образом, подзаголовок «Записки смелого человека» передоверяет дальнейшее повествование рассказчику. Однако после прочтения всего эссе становится ясно, что в тексте действует не рассказчик, а автор - лирический герой. З. Прилепин использует лирического героя для того, чтобы сделать акцент на его мыслях и переживаниях, на восприятии им проблемы боязни смерти. Так автор переносит внимание читателя с самой проблемы на рефлексию по её поводу. Такой приём применяется потому, что проблема боязни смерти является предметом изучения философов, а цель автора не в философствовании и не в вовлечении аудитории в подобные размышления. Цель автора - заставить читателя оценить самого себя, пересмотреть собственное отношение к смерти. Налицо социально-нравственная проблематика.

Помимо лирического героя, отождествляемого с самим З. Прилепиным, в тексте действуют и иные герои. Они не имеют имён и обозначаются как «знакомый», «один мой приятель», «другой ясный и трезвый человек», их функция - произнести такую реплику, которую будет оспаривать Прилепинское альтер-эго. Причём эти неназываемые персонажи всегда считают себя носителями истины, но в беседах с лирическим героем предстают нелепо. Виртуальные действующие лица призваны организовать диалог внутри текста и сразу же указать на авторскую оценку обсуждаемой проблемы. Каждый вводимый герой является выразителем определённой негативной тенденции.

З. Прилепин находит несколько таких негативных явлений, поразивших современное российское общество. Эти психологические явления точно совпадают с метапатологиями, выделенными А. Маслоу.

Во-первых, выходит на поверхность такая психологическая «болезнь», как осознание бессмысленности жизни. В одном из фрагментов лирический герой З. Прилепина говорит о том, что его знакомым опостылело всё, даже столь любимая раньше выпивка: «…Знают наверняка, что всё это не избавленье, потому что белая, сорокаградусная дура… не спасает! не хранит!... не избавит никогда от неминуемого». Алкоголь, некогда казавшийся им одной из немногих осмысленных радостей в жизни, утрачивает своё влияние и не приносит облегчения. З. Прилепин, прибегая к приёму сарказма, высказывает мысль о том, что социальный эскапизм - это тупиковый путь: «Много ли ума надо для дурацкого дела».

Во-вторых, автором отмечается свойственное людям отчаяние: «Половина человеческого рассудка тратится на жуткую обиду: зачем Ты придумал так, что мы исчезаем?» Люди не видят никакого выхода из состояния непонимания своей миссии, не находят своего места в жизни. Возможный выход З. Прилепин намечает дальше.

В-третьих, автором негативно оценивается массовое неверие в будущее и отсутствие веры в загробную жизнь. «Не бывает и часа, чтоб я не вспоминал о смерти, я думаю о ней постоянно, я волнуюсь, как перед экзаменом», - говорит один из неназванных героев, вводимых автором. Смерти боится тот, кто не верит, что встретится с теми же людьми после смерти, - так рассуждает лирический герой. Здесь, в финале текста, З. Прилепин предлагает в качестве альтернативы неверию в будущее (и двум другим названным патологиям тоже) «положительную программу». Он делает допущение о том, что вера (в широком смысле) могла бы стать лекарством от обнаруженных «болезней».

Ценность «вера», в пирамиде А. Маслоу соответствующая ценности «Истина», утверждается автором за счёт иронической оценки носителей метапатологий, выставления этих вспомогательных героев в нелепом виде. Кроме того, автор надевает на своего лирического героя маску лёгкой инфантильности, беззаботности. Создаётся образ автора как человека, чьё представление о мире не испорчено влиянием стереотипов. Этим незамутнённым взглядом он смотрит с иронией на тех, кто смерти боится, и противопоставляет им свои отсутствие страха и ощущение осмысленности бытия.

Таким образом, приём иронии в тексте З. Прилепина сочетается с введением героев - носителей негативных черт и с противопоставлением избавленного от стереотипов лирического героя-маски этим вспомогательным персонажам.

З. Прилепин осмысливает в художественной форме две причины возникновения и развития названных выше метапатологий. Первая причина - отсутствие у людей веры в широком смысле. Вторая причина читается в подтексте: она заключается в общественно-политическом хаосе, произволе и беззаконии на всех уровнях жизни. То есть, налицо неявная критика, недовольство существующим строем, проявление оппозиционности текущей власти. Из этого нельзя заключить, что «Русская жизнь» - оппозиционное издание, однако напрашивается вывод, что авторы её могут получить право высказаться независимо от своих политических убеждений. Одна из целей «Русской жизни» - стать площадкой для общественного диалога, для открытого обсуждения и осмысления современной жизни в России.

В другом эссе, «Мещанство приятное и последовательное» (№1, 18 января 2008 г., тема номера «Потребление»), Захар Прилепин переосмысливает понятие «мещанство», традиционно оцениваемое интеллигенцией негативно. Образ «последовательного мещанина» вырастает у публициста в образ активного члена гражданского общества, готового защищать прежде всего свои интересы и жизнь своих близких от государства, которое то и дело стремится эти интересы ущемить. Автор пытается разрушить стереотип о мещанине как о «сером», безвольном человеке и создаёт для этого «положительный образ»: «Нормальный мещанин бережёт свой прекрасный уголок с канарейкой, у него замечательно развито чувство собственности, он неустанно заботится о себе и своих близких, называя их пошлыми ласкательными именами, к примеру, как это делаю я. И если он чувствует опасность, грозящую ему и его канарейке, он немедленно берёт лом, кол, дрын и сносит любой напасти наглую башку. Пой, моя канареечка, никто тебя не тронет». З. Прилепин осуждает пассивность «маленького человека», нежелание и неспособность бороться за свои права и отстаивать свои интересы. Автор утверждает своим текстом такие «бытийные» ценности, как «Самодостаточность» («не нужно ничего другого, чтобы быть самим собой») и «Справедливость» (включает в себя такие понятия, как «долженствование» и «соразмерность»).

Другой путь, по которому идут авторы «Русской жизни» в рамках рубрики «Образы», - это нравственная оценка через создание художественного образа. Примером может служить материал Людмилы Сырниковой «Советы умной женщины» (№20, 22 октября 2008 г., тема номера «Грехи»). В нём рассказана история «немолодой женщины с искусствоведческим образованием, без пяти минут доктора наук, важного газетного критика», приглашённой на работу колумнистом в глянцевый журнал для ведения рубрики «советов умной женщины». Автор показывает, как с каждым месяцем снижается качество и глубина колонок Светланы (так зовут героиню), а сама она при этом продолжает гордиться своими выдающимися умственными способностями: «Пусть глянцевые обезжиренные девушки утрутся после такого плевка», - говорит героиня, радуясь удачной строчке.

Для создания художественного образа Л. Сырникова применяет три приёма.

Первый приём - это использование художественных деталей: портретных («…пряча ноги в дешёвых туфлях…», «критик-колумнист пьёт среди ночи седалгин, чтобы избавиться от головной боли…»), вещных («главный редактор… поворачивает маленькую чашечку вокруг своей оси, и чашечка нежно-нежно скрипит, будто попискивает…») и психологических («она… торжествующе, горделиво, сжав руку в кулак, грозит небесам, а на самом деле - шоу-бизнесу»). При этом портретные и вещные детали здесь также выполняют функции психологическую и характерологическую - то есть, вещи характеризуют того, кому принадлежат. Детали психологические, помимо основного своего назначения, представляют авторскую оценку героини.

Помимо художественных деталей, автор использует сквозной мотив. Таким мотивом здесь является повторяющееся общение героини с главным редактором, когда он даёт ей очередное задание. Если в первый раз это происходило при личной встрече за чашкой кофе, то во второй раз уже по телефону, а в дальнейшем - и вовсе по электронной почте. Л. Сырникова показывает, как по мере развития снобизма героини (при деградации её способностей) меняется и отношение к её труду: оценка начальства снижается с высокой до нейтрально-незаинтересованной. Светлана из «умной женщины» превращается для редактора в такого же сотрудника, как и остальные.

Большое значение в материале Л. Сырниковой приобретает также приём игры. В финале рассказа редактор даёт героине задание написать колонку про гордость, и Светлана первым делом открывает словарь, где читает определение этого понятия: «В христианстве гордыня считается самым тяжким из семи смертных грехов, считается, что именно она привела к падению Люцифера, ставшего Сатаной». Цитатой из справочника и заканчивается текст Л. Сырниковой. Смысл, заложенный в цитате, накладывается на тот образ Светланы, который создавался у читателя в процессе чтения, и наложение, совпадение этих двух элементов (художественного образа из статьи и дефиниции из справочника) создаёт эффект игры. Как результат этой игры, возникает и авторская оценка.

Примером подчинения всего текста демонстрации одной конкретной метапатологии может служить очерк Дмитрия Данилова «Туда и обратно» (№21, 5 ноября 2008 г., тема номера «Добродетели»). Очерк представляет собой подробный рассказ о пути, который проделывает персонаж (действие идёт от первого лица), чтобы добраться на работу и обратно домой, сколько всего неприятного ему необходимо на этом пути вытерпеть. Д. Данилов, используя свой традиционный приём очуждения, создаёт образ человека не как живого существа, а как функции: герою и всем окружающим свойственная крайняя степень обезличенности, исключительная стереотипность действий. Каждый человек предстаёт в очерке Д. Данилова в образе винтика некоей огромной машины, остановить которую невозможно, всё подчинено тотальной механизации. Как отмечает Ж.Ю. Ерёмина, «механизация жизни производит впечатление конца духовности в мире. Отставая от Запада в развитии технологий в течение десятилетий, мы начали активно догонять его за последние несколько лет. При этом идеологическое и философское “обеспечение” безнадёжно отстало от чисто технологического».

То есть, торопясь заработать деньги и не имея возможности зарабатывать суммы, адекватные количеству затраченных сил, люди вынуждены включаться в эту систему: успевать как можно больше, чтобы обеспечить хотя бы сегодняшний день, и терпеть неудобства. Терпение становится главной чертой современного человека в России: «Нет, конечно, устаю, по два с половиной часа в один конец, конечно, старик, устаю. Достало уже, честно говоря. Ну а что делать, работа она и есть работа. Работа хорошая, надо как-то крутиться, как-то держаться, ну ты понимаешь. Есть такое слово - надо. Ничего, ничего. Ничего», - говорит герой очерка Д. Данилова, выражая эту идею. Люди вынуждены терпеть то, что им приходится тратить на дорогу на работу по пять часов в день, переносить много других трудностей потому, что обеспечить свою жизнь на месте очень тяжело. Так в очерке Д. Данилова на уровне подтексте проявляется проблема неравных возможностей в российских городах и неравномерного развития городов: люди, живущие, к примеру, в Подмосковье, вынуждены тянуться в Москву, так как у себя они не могут найти достойную работу.

Весь текст представляет собой описание одного дня из жизни человека, поражённого метапатологией механизации жизни. Соответственно, и все выразительные средства направлены на то, чтобы показать, как механизация (следствие проблем политико-экономических) влияет на обычного человека. Д. Данилов не утверждает «бытийных ценностей» напрямую, однако сам факт создания негативного образа метапатологии является пропагандой ценности, ей противостоящей: эту ценность А. Маслоу называет «Жизненностью».

Схожа проблематика эссе Михаила Харитонова «Хотим длиннее» (№14, 17 июля 2008 г., тема номера «Телевизор»). Размышления на тему популярности сериалов приводят автора к выводу о том, что сериалы становятся причиной стереотипизации мышления людей: «Если уж люди нечто смотрят долго - они неизбежно будут воспринимать показываемое как нечто нормальное. В фильме можно поддерживать ощущение нереальности и экстремальности происходящего - это даже уместно. Но сериал настраивает на то, что показываемое - это обычная такая нормальная жизнь». Причина же популярности сериалов, по мнению М. Харитонова, заключается не только в социальном эскапизме, который свойствен современным россиянам, но и в том, что своя жизнь воспринимается людьми как неполноценная, неяркая, неинтересная. То есть, причина интереса к сериалам и, как следствие, эскапизма и стереотипности мышления, в распространённости в обществе метапатологий, обозначенных А. Маслоу как «Потеря вкуса к жизни» и «Потеря интереса к миру». Эти социальные «болезни» являются следствием депривации таких «бытийных» ценностей, как «Жизненность» и «Богатство» (в значении «насыщенность», «полнота» жизни). Утверждение этих ценностей производится через негативную оценку явления, сопутствующего депривации (в данном случае - приверженности просмотру сериалов).

Важную роль в эссе М. Харитонова играет «обрамляющая история»: материал начинается с рассказа (как будто бы из личного опыта автора) о том, как одна влюблённая пара, у которой дело шло к свадьбе, развалилась из-за пристрастия девушки к просмотру «Санта-Барбары». Это довольно длинный фрагмент текста, написанный как художественное произведение. За ним следуют авторские размышления по заявленной теме (теме сериалов), в которых этот художественный фрагмент никак не упоминается. Публицистическая и художественная части в эссе М.Харитонова существуют автономно, связаны они только единой темой. Автор как бы создаёт два отдельных текста в одном, причём один из них, художественный, выступает одновременно в качестве информационного повода и в качестве иллюстрации к размышлениям публициста.

В финале материала М. Харитонов возвращается к истории, рассказанной в начале, и продолжает её, причём продолжение таково, что делает финал открытым: автор, выступающий в роли персонажа, встречается с той самой девушкой, пристрастившейся к «Санта-Барбаре», и та заявляет ему, что причина её расставания с тогдашним возлюбленным вовсе не в этом. Девушка говорит, что на самом деле причина была в другом, а то, что известно ему, автору-персонажу, это выдумки её подруги. «Это она у меня, между прочим, Александра увела. Рассказать, как всё было? Только не для передачи, хорошо?» - говорит героиня. Автор завершает эссе такими словами: «“Хорошо,” - подтвердил я и придвинулся поближе, прикидывая, кому я буду рассказывать эту историю в первую очередь».

Таким образом, художественная часть эссе М. Харитонова становится не просто иллюстрацией к его размышлениям, она превращается в эпизод, очень похожий на эпизод классического сериала: любовный треугольник, сплетни, тайны, расставания, разговоры героев. Жизнь неотличима от сериала, и этот сериальный (жизненный?) сюжет вплетается в текст эссе, создавая эффект игры. Автор использует этот необычный приём не только для усиления эффекта от собственных рассуждений, но и для утверждения конкретной идеи. Если в публицистической части эссе высказывается мысль о том, что сериалы так популярны благодаря своей жизнеподобности, то художественная часть развивает эту мысль в подтекстовое утверждение, что жизнь куда более «сериальна» (то есть, интересна, насыщенна и неожиданна), чем телевизионное «мыло». Это служит ещё одним утверждением «бытийных» ценностей «Жизненность» и «Богатство».

Стоит отметить, что публицистическая часть обрамляется частью художественной в большинстве эссе М. Харитонова, помещённых под рубрикой «Образы».

В эссе «Швайнехунд» (№7, 6 мая 2009 г., тема номера «Лень») Михаил Харитонов использует другой приём - приём создания сквозного аллегорического образа. Анализируя такое негативное явление, как лень (в самом широком смысле), он прибегает к замене русского слова немецким: по-немецки «лень» - «innere Schweinehund», что М. Харитонов переводит как «внутренняя собако-свинья» или «нутряная свинопсица». Образ этой «свинопсицы», введённый в начальной части текста, становится ключевым для развития авторской мысли в дальнейшем: публицист начинает рассматривать лень как сочетание черт «свинских» (когда человек не желает даже рукой пошевелить, когда он уподобляется Обломову) и «сучьих» (когда вместо того, чтобы заняться действительно крайне важным для него делом, человек с утроенной энергией занимается чем угодно, кроме этого). «Швайнехунд», то есть лень, в трактовке М. Харитонова представляется неким живым существом со своим характером, привычками, настроениями, своеобразным демоном, живущим внутри человека, с которым можно если не разговаривать, то как минимум пытаться взаимодействовать.

Текст Михаила Харитонова в итоге становится похожим на описание какого-то неизученного опасного животного, которое тем не менее в общих чертах знакомо каждому. Это животное - воплощение нескольких метапатологий, а именно ощущения бесполезности попыток, отсутствия стимулов к работе, потери вкуса к жизни. Эти метапатологии, по А. Маслоу, возникают вследствие депривации таких бытийных ценностей, как «Жизненность», «Совершенство» и «Завершённость». То есть, человек, подвергшийся вредному влиянию лени, ощущает себя неполноценным, растратившим силы впустую, он не движется к самоактуализации и, по сути, занимается, саморазрушением (ибо всё, что не движет человека к самоактуализации, является деструктивным) - такова ключевая мысль статьи, если подходить к ней с точки зрения теории А. Маслоу.

Рисуя яркий художественный образ «швайнехунда» и человека, столкнувшегося с этим «животным», Михаил Харитонов тем самым скрыто пропагандирует своим текстом перечисленные выше три бытийных ценности - «Жизненность», «Совершенство», «Завершённость». В этой статье авторские рассуждения не выходят на какие-либо политические обобщения: автор осуждает (а также даёт в конце материала и субъективные советы) лишь тех людей, которым свойственна лень, но не критикует социум, политический строй или какие-либо общественные тенденции - его критика направлена исключительно на отдельное читательское сознание.

Положительная нравственная программа Михаила Харитонова, высказанная в конце материала, такова: когда в какой-то момент «швайнехунд» превращается в мучающий человека вопрос о том, нужно ли вообще делать то, что он делает (то есть, когда однообразная, вызывающая отвращение рутинная деятельность порождает вопрос о смысле жизни), необходимо «оставить все дела, включая самые срочные, презреть все злобы дня, наплевать на любимые страхи и обычные удовольствия, и в самом деле подумать: нужен ли я кому-то, и прежде всего себе?». Результатом таких размышлений в критической психологической ситуации, по мнению автора, является то, что человек приходит к волевому решению коренным образом изменить свою жизнь: «…Замызганный алкоголик перестает пить и начинает рисовать акварели. Или совсем неожиданно - когда, скажем, человек писал заказные статейки, а становится политическим трибуном радикального свойства... <…> Такой человек может устать - физически или умственно. Он может бросить дело - если сочтёт, что оно бесполезно. Он может ошибаться, иногда сильно. Но вот чего у него нет - так это чувства тяжести и отвращения к тому, что он делает. У него нет швайнехунда». Это - утверждение бытийной ценности «Жизненность», то есть пропаганда динамичности жизни, способности человека преодолевать механизацию своего существования.

Таким образом, эта ценность утверждается в статье «Швайнехунд» дважды. Сначала, вместе с двумя другими высшими ценностями, это происходит через создание художественного образа описываемого негативного явления, причём негативное явление превращено в некое живое существо со своими повадками («швайнехунд - существо умное, изобретательное и невероятно вредное») и даже физическими особенностями («жирная поросячья часть швайнехунда»). Делая этот образ малопривлекательным, неприятным, автор тем самым вызывает неприятие у читателя тех метапатологий, которые этот образ олицетворяет, и утверждение бытийных ценностей идёт «от противного», как в эссе Захара Прилепина «Страшнее, чем смерть». Затем, в финальной части текста, публицист утверждает ценность «Жизненность» через создание положительного примера, и здесь большое значение приобретает последняя фраза: «У него [положительного образа] нет швайнехунда». Автор возвращает читателя к первой части статьи, создавая кольцевую композицию. Положительный образ, созданный во второй половине материала, противопоставляется отрицательному («швайнехунду»), подробно развёрнутому в первой половине.

1.5 Ценности, проблематика, коммуникативная стратегия и целевая аудитория издания

 

Подача социально-нравственной проблематики в очерковой и эссеистической форме, принципиально субъективное осмысление сложных вопросов (прежде всего, в рамках рубрики «Образы»), направленность на познание мира через художественное его моделирование - характерные черты публицистики в журнале «Русская жизнь».

В ходе нашего исследования был проведён ценностный анализ 158 материалов, опубликованных в журнале «Русская жизнь» под рубрикой «Образы» в течение последних полутора лет (все номера за 2008 г. и все номера за 2009 г., вышедшие по 6 мая). Результаты исследования демонстрируют, какие ценности пропагандируются в журнале «Русская жизнь» чаще всего и, соответственно, какие проблемы занимают ключевое место в издании.

Так, наиболее частотной на страницах «Русской жизни» является прямая или косвенная пропаганда ценности «Жизненность», которая, по теории А. Маслоу, означает восприятие жизни как непрерывного изменяющегося процесса, которому свойственны саморегуляция и определённая спонтанность. Жизненность - это ценность самовыражения человека, поиска и стремления к новизне, она исключает страх перед завтрашним днём и, самое главное, она подразумевает отсутствие стереотипного мышления. Ключевая цель, которую преследует «Русская жизнь», - это борьба со стереотипами в самых разных их проявлениях: однообразие жизни, мыслей людей, штампованность судеб и повторение ошибок. Чаще всего причиной массового распространения стереотипов называется капитализация жизни, капиталистическая мораль в целом, а также влияние СМИ.

Ценность «Самодостаточность», занимающая второе место по частоте утверждения на страницах журнала, подразумевает не просто свободу индивида, а «преодоление среды», способность жить по своим законам, не впадая в крайнюю зависимость от внешних факторов. Чаще всего эта ценность пропагандируется путём создания негативного образа метапатологии, ей противоположной, - как в эссе Л. Сырниковой «Советы умной женщины» (№20, 22 октября 2008 г.). То есть, «Русская жизнь» сетует на то, что человек в современной России находится в крайней зависимости от обстоятельств, а его собственные моральные силы являются недостаточными для преодоления этой зависимости. Причина неспособности бороться со средой и соблазнами, лишающими человека самодостаточности, чаще всего скрывается в подтексте: отсутствие идеологии в современной России и подмена идеологии пропагандой потребления, наживы, создание культа «золотого тельца».

Ценности «Порядок» и «Справедливость», являющиеся родственными по теории А. Маслоу, частично перекликаются с ценностью «Самодостаточность» и подразумевают стремление общества к саморегуляции, к тому, чтобы каждый человек ощущал себя защищённым от внешних влияний. Утверждение этих ценностей также производится «Русской жизнью» через обнаружение и осуждение метапатологий, вызываемых их депривацией, для чего используются приёмы иронии, сарказма, игры, создания художественного образа и др. Одним из важных элементов ценности «Справедливость» по А. Маслоу является «непредубеждённость и беспристрастность», то есть, утверждение этой ценности также подразумевает стремление к избавлению людей от стереотипов.

Ценности «Цельность» и «Единство противоположностей», как и другие ценности, утверждаются на страницах «Русской жизни» путём нахождения и выставления в негативном свете таких метапатологий, как атомизм, хаос, упрощённый взгляд на мир, разобщённость людей. То и дело авторы «Русской жизни» касаются проблем разобщённости современных россиян как на уровне родственных и дружеских связей, так и на уровне деловых контактов. Отсутствие естественно сформировавшегося единства - одна из главных проблем российского общества последних двух десятилетий, более того, тенденции развития общества таковы, что разобщённость и атомизм будут усиливаться в дальнейшем. «Русская жизнь» отнюдь не предлагает разрушить капиталистическую систему и создать вместо неё что-то новое, но она призывает помнить и о морали, нравственности, духовных потребностях людей, которые в последние годы оказываются «лишними». В подтексте многих материалов лежит идея о необходимости выработки такой идеологии, которая сплотила бы людей в России на основе ценностей духовных, моральных, а не материальных. «Русская жизнь» постоянно напоминает читателям: бытие, конечно, определяет сознание, но и сознание в соответствии с диалектическим принципом оказывает серьёзное влияние на бытие. И если сегодня заботиться только о бытии, забывая о сознании, то завтра может остаться только небытие, и российское общество в своём развитии придёт в тупик. Однако каких-либо конкретных идей о том, какой могла бы быть альтернативная идеология, объединяющая общество, издание не высказывает.