Потерпите, женщина, или бабское братство.

1990 год. Тяжелое время. Многие наши друзья уезжали из страны, т.к. чувствовали, что впереди будут годы смутного времени. Прощались перед отъездом, как навсегда. Отыграв летом веселую свадьбу, мы с мужем отправились в свадебное пу­тешествие на Полярный Урал. Столько валунов в одном месте с тех пор я нигде не видела. Благо, ботинки нам выдали настоящие - горные, они-то и спасали наши ноги в походе.

    Я как всегда упрямо шла последней, не ныла, но вперед не выбивалась. Муж всегда был рядом со мной. Иногда для поддержания моего духа да­рил мне эдельвейсы. Я упрямо двигалась в конце команды только вперед. И тут впереди - пе­ревал. Сначала я решила, что инструктор пошу­тил, сказав, что через этот перевал мы и пойдем. Оказалось, это не было шуткой. Я тяжело вздох­нула и пошла. Наверху была такая красота. Насто­ящие альпийские луга с маленькими маками, аню­тиными глазками и эдельвейсами. Вид сверху просто завораживал. Все дороги внизу казались тоньше нити.

  Один из привалов был около карликовой оль­ховой рощи. Карликовая ольха была нам по пояс, а карликовая береза - это вьющееся по земле рас­тение с корой и листочками, как у настоящей бе­резы. На гору Черную я отказалась идти, предпо­чла поспать в палатке. И в сон меня клонило по­стоянно и непрерывно. Поход подходил к концу. Нужно было перейти бурную речку Харп. Вода в ней была ледяная. Куда деваться, лодок не было, мы надели кеды,- и я вместе со всеми - с рюкзаком за плечами - собралась двинуться вперед через речку на другой берег. И тут молодой муж под­бежал ко мне и приказал взобраться ему на спину. Он собрался перенести меня через речку. Если бы я пошла сама, неизвестно, что было бы с нашей дочкой.

   Муж во время похода постоянно с подо­зрением глядел на меня и в конце похода не вы­держал и спросил, не жду ли я ребенка. Я уверила его, что ему мерещится. Вернулись домой с мас­сой впечатлений. К этому времени наша кафедра переехала на комплекс ППИ. Добираться было сложно. Я постоянно хотела есть. Удивлялась, по­чему, несмотря на то, что едим мы с мужем в од­ной столовой, меня травят, а его нет. Ходила в бассейн. Мальчики на кафедре тоже что-то запо­дозрили. Подослали ко мне делегата, который скромно задал вопрос, не жду ли я ребенка. Ему я тоже сказала, что им мерещится. Но в какой-то момент муж чуть ли не за руку привел меня в женскую консультацию, где я, стесняясь, сказала, что моему мужу мерещится, что я беременна, но что, скорей всего, это не так. Осмотрев меня, док­тор сообщила, что мой муж прав уже в течение 4-х месяцев.

 С доктором мне не повезло. Когда я пришла к ней в первый раз, она удивила меня вопросом: «Как, Вы в таком возрасте (мне было 33 года) решили рожать?». Мой ответ «а дальше будет еще больше» ее удивил. Все 9 месяцев моей беремен­ности я была очень счастлива. Все меня оберегали и относились очень нежно. Только периодические посещения мною врача портили эту благость. Каждый раз, вместо того, чтобы получить какую-либо консультацию, я выслушивала очень стран­ные умозаключения молодого доктора о том, что таким престарелым дамам, как я, и вообще не к чему рожать. Она очень удивлялась, если у меня было все хорошо. На всякий случай предупре­ждала, что я не должна хорошо себячувствовать, что это лишь временно, а потом все равно все бу­дет плохо. Но ей не удалось запугать меня. Перед каждым походом к врачу я объявляла временную голодовку, но после – шла в бар при универсаме и наедалась бутербродами, чтобы спокойно дойти до дому. Окулист, осмотрев меня, на всякий слу­чай предупредила, что во время родов я могу ослепнуть.

  Я им всем не верила. Мне было хорошо. Я ждала ребенка. Он (я-то точно знала, что это будет девочка, и я назову ее Полей) будет самым луч­шим ребенком в мире, самым кра­сивым и умным и, главное, счастливым. Буду я верить этим злоб­ным теткам? Да ни за что. Перед декретным от­пуском моя доктор, осмотрев меня, сказала, что, несмотря на то, что чувствую я себя хорошо и что анализы у меня в норме, я не должна радоваться, ведь «вчера женщина с этим диагнозом в реани­мации умерла». С каким «с этим» мне никто не пояснил. Я сказала доктору, что если уж так нужно, я согласна лечь в больницу, чтобы мы с ребенком выжили. Доктор не стала меня класть в больницу.  «Посмотрим»,- сказала она. Позже в карточке прочитала просто шедевр: «от госпита­лизации отказалась, проведена беседа о послед­ствиях отказа от госпитализации». А если бы я - с перепугу - у нее в кабинете рожать стала… Время прошло незаметно. Перед женским праздником 8 марта получила приказ: «Срочно в больницу, срочно рожать». Приказа ослушалась. Сдалась в конце марта. Девочка должна была родиться пер­вого апреля.  Областную больницу выбрала по­тому, что точно знала, что там, если что не так, делают кесарево сечение, не применяя щипцы. Мне нужен был здоровый ребенок, а я все вытерплю для этого. Это был 1991 год.

    В те годы роддома пустовали, никто не хотел рожать. Время было непонятное,- и народ замер в ожидании перемен. Мне ждать было некогда. В те времена в основном рожали или такие, как я, или молодые девочки, которые не очень-то задумывались о будущем. В областной больнице был собран народ со всей Пермской области, па­латы были полны. Ничего своего брать не разре­шалось. Все было очень строго. Правда, при этом студенты и слесари расхаживали по коридорам в уличной обуви, но к ним строгости не относились. Были в то время в областном роддоме и прекрас­ные доктора и акушерки, и чудовища в белых ха­латах, которых и близко к роддому подпускать было нельзя. Мне выдали прелестный халатик из простынной ткани белого цвета, по всему халату стояли милые зелененькие печати «Минздрав СССР». Те, кто не знал, как меня зовут, говорила про меня «та, которая в Миздраве». Вместо обуви - кожаные тапочки 40-последнего размера. Нас ежедневно осматривали. Иногда возвращались по­сле этих осмотров все в крови. Были там в то время две «фашистки», мы их так и называли. Им достав­ляло удовольствие мучать женщин, оказав­шихся в их временной власти. В дородовой палате было нас восемь человек. Удивитель­ным было то, что мы сразу подружились,  помогали, друг другу как могли. Вот – завтра первое апреля. Начались схватки. Позвали врача. Та назначила «Но-шпу внутривенно», схватки прекратились. Две недели переходила. В отделении происходили какие-то странные вещи. Никто не рожал. Иногда привозили «с улицы» рожениц, а «свои» не ро­жали. Ходили кругленькие,   смотрели телевизор и не рожали... И тут вдруг как по мановению вол­шебной палочки «стали рожать». Врачей и акуше­рок не хватало. По коридорам бегал ошарашенный количеством рожениц персонал. И тут у нашей Люськи – молоденькой девочки, у которой год назад по вине врачей-не поймали быстро-выпрыг­нувшего парнишку-погиб сын, начались схватки. Мы отловили пробегав­шую мимо акушерку, за­ставили подойти к Люське.

 Люську транспортировали в предродовую палату, положили на ничем не прикрытую клеенку и ушли. Когда акушерка ушла из предродовой па­латы, мы принесли Люське ее одеяло, простынку и подушку и сели недалеко, чтобы не дать погиб­нуть ее будущему ребенку. Суматоха в отделении продолжалась. И тут мы  углядели, что с нашей подружкой в предродовой палате происходит что-то не то. Что нам оставалось. Взявшись за руки, мы встали поперек коридора в надежде поймать кого-либо из врачей или акушерок. В наши сети через некоторое время попала сама заведующая отделением. Не дав ейускользнуть, мы уговорили ее пройти в предродовую палату к нашей несчастной Люське. «Женщине плохо»,- бубнили мы, подталкивая доктора к нашей подружке. Она поняла, что от нас ей не отделаться. Прошла к Люське и, поглядев на ту внимательно, твердо произнесла: «Женщине не плохо, женщина ро­жает». Люся, схватив подол рубашки, босиком тихонько пошла за доктором, чтобы не выронить по дороге ребенка. Она родила Машку, только че­рез полгода педиатры выяснили, что при рожде­нии Машке повредили ключицу. Все поправили. Машка выросла в прелестную девушку.  

   Через две недели после первой попытки вы­рваться на свет, моя дочка снова попыта­лась это сделать. Женщина, которую нельзя назвать вра­чом, осмотрела меня (после ее осмотра, я чуть не погибла), сказала мед. сестрам, чтобы мне вкололи внутривенно реланиум.  Ни на минуту я не могла уснуть. Утром это чудовище в белом халате от­крыло дверь палаты и, посмотрев на меня, произ­несло человеческим голосом: «Тебе все еще ме­рещится, что ты рожаешь?», сдало смену и ушло домой. Подружки взяли меня под руки и отвели в предродовую палату. Мучения продолжались до трех часов дня. Причем мне было приказано мол­чать и не мешать спать другим роженицам, кото­рым «дали сон». Ну, я жевала простынку и мол­чала. Ко мне иногда заходили, брезгливо выдерги­вали простынку из моего рта и уходили. Потом мне сказали, чтобы я шла в операционную. Боси­ком, в одной рубашке, я прошла через весь кори­дор к операционной. После операции маленькую дочку унесли, даже не показав мне. Потом меня погрузили на трехногую кровать, на спинку кото­рой повесили тот самый халат с «минздравом».  Привезли в другую палату, где лежали уже ро­дившие женщины.           Подружки, которым уда­лось родить самим, уже раз­гуливали по коридорам и готовились к выписке. Первое, что они мне помогли сделать,- это поменять простынь, на которой меня привезли после операции, на чистую, а также выкрали из шкафчика симпатичный яркий халатик взамен  «минздрава». Тапочки заменить было нечем, так я до конца заточения и бродила в уродливых  мокроступах. Утром следующего дня мамашам привезли младенцев, кроме моей дочки. Я тихо спросила у доктора-педиатра: «Как там девочка Колчанова?». В ответ получила: «У нас нет девочек или мальчи­ков, у нас - ребенок». «Как там ребенок Колча­нов?»,- переспросила я. «Состояние ребенка близко к относительно-удовлетворительному»,- ответили мне. На следующий день я получила не­сколько более обнадеживающий ответ: «Наметилась положительная динамика». Как бы все потихоньку налаживалось. Был, правда, очень серьезный минус. Нам, тем, кому делали операцию, полагалось в первые дни есть только куриный бульон и пить морс. С морсом проблем не было. Я захватила с собой банку с клюквой. А насчет куриного бульона в 1991 году –  посложней.  Муж не мог купить курицу и не мог обеспечить меня бульоном. Сестре все это было неинтересно. А я плакала голодными слезами, т.к. в столовой бульон нам не давали. Лишь потом я случайно узнала, что бульон давали для нас док­тору, который нас оперировал,- и доктор из по­илки должен был нас подкармливать. Были и та­кие доктора, которые это делали. Но не все. По­этому большинство прооперированных женщин голодали. Многие жили в области. К ним не могли ездить часто. Я позвонила подруге,- и она каждый день носила мне по два термоса. В одном - чай с молоком, в другом - бульон. Когда я при­шла в себя, то вместе с другими горожанками подкармливала подружек из области. Потом мне стали приносить мою дочку. Я мечтала, чтобы нас поскорей выписали домой.   После операции я частенько ночью просыпалась, чтобы мне заново сделали пе­ревязку. Вот и в ту ночь я проснулась и со скоростью черепахи поползла к акушерке. По дороге я увидела стоявшую около лифта моло­денькую женщину, ей даже некуда было присесть, т.к. все стулья на ночь растащили по палатам. Я поинтересовалась, что она там делает. Девочка сказала, что ее привезли на скорой и сказали по­дождать. После перевязки я поползла обратно в палату, девочка,  скрючившись, стояла на том же месте. Мне пришлось развернуться и снова ползти к акушерке. Та забыла об оставленной у лифта де­вочке и сладко спала. Я разбудила ее и заставилавстать и пойти к лифту. Утром в коридоре встре­тила молодую женщину. Она поблагодарила меня за помощь и сказала, что меньше чем через час после моего вмешательства родила девочку. Мед­ленно, но верно, дело шло к выписке. Чтобы шов поджил, назначили УВЧ. Медсестра предупре­дила, что может быть немного больно, но: «Вы потерпите, женщина». Вот я и терпела, пока от меня чуть не пошел дым. Медсестра просто за­была про меня. Я простонала: «Подойдите, пожа­луйста». Отключив аппарат, медсестра пробурчала: «Могли бы и раньше позвать, чего долго терпели-то». Всех, кто был со мной в палате, выписали. Я с нетерпением ждала счастливого часа. Как-то спросила, когда меня выпишут. Медсестры посмотрели на меня свысока и сказали, что скорей всего не скоро, т.к. я не совсем обычная женщина – старородящая. Увидев мое погрустневшее лицо, решили подбодрить «Не волнуйтесь, у нас были женщины, которые по двадцать лет не рожали, а потом получилось». Я не могла удержаться от сарказма: «А есть женщины, которые в 33года выходят замуж, а в 34-рожают». Они были настолько удивлены, что мне стало смешно. И вот как-то часов в 11, в ра­бочий день, моя врач сказала мне, что если ребе­нок готов к выписке, то можем идти домой. Вот тут я, почувствовав запах свободы, не могла уже сдержать эмоции. Начала дозваниваться  до род­ных. Они смогли забрать нас с дочкой только во второй половине дня. Часы до освобождения каза­лись годами. И вот она - долгожданная свобода. Боже, даже не могла представить, как буду счаст­лива просто пройти по улице. Ведь вопреки всему – мы победили. Нас трое. Даже воздух вокруг пах как-то по-весеннему чудесно. Это была не послед­няя победа. Но это была победа. Победа жизни над злобой. Жизнь продолжалась.

***