Отцам вы своим помогали в смертельной их битве с врагом

Людмила. Татьяничева

В страшные годы войны страна призвала «Все для фронта, все для победы». Этот призыв был услышан и детьми. Они приняли трудовую вахту от ушедших на фронт отцов и простились со своей детской жизнью. Вместе со взрослыми работали на заводах и на полях, пытались, как могли, внести свою лепту в приближение победы.

На фотографиях, запечатлевших ребят тех лет, работавших у заводских станков, видно, как многие из них стоят на ящиках, ибо не доставали ростом до режущих частей механизма. Многие из них были награждены медалями «За доблестный труд в годы Великой отечественной войны».

Позднее их назовут «труженики тыла». В Самаре, городе, куда во время войны были эвакуированы многие фабрики и заводы, воздвигнут в 1996 году монумент «Несовершеннолетним труженикам тыла 1941–1945 гг благодарная Самара».

Корней Чуковский, размышляя о причинах нашей победы над фашизмом, особо отметил, что «у нас был могучий союзник: многомиллионная крепко сплоченная армия советских детей».

 

Предлагаем обсудить рассказы:

Л.Пантелеев «На ялике»

Е. Катерли «Как на фронте»

Е. Катерли «Юрка–пенек».

 

О рассказе Леонида Пантелеева «На ялике»

Первый год Великой Отечественной войны был самый трудный, самый страшный и самый героический год ленинградской блокады. Этот год писатель Леонид Пантелеев (1908–1987) провел в осажденном Ленинграде. На ленинградском блокадном материале он написал несколько рассказов.

В основе каждого из них лежит какой–нибудь подлинный случай, и герои этих рассказов, как он сам говорил, тоже невыдуманные, невымышленные. Все они жили в блокадном городе.

Перевоз через Неву, о котором говорится в рассказе «На ялике», связывал Новую деревню с Каменным островом. Этим перевозом на лодке вместо погибшего отца занимались мальчишка Мотя и его младшая сестренка Манька. Перевоз через Неву под грохотом взрывов, списан писателем с жизни.

Подвиг стал буднями жизни детей. Они адаптировались к грохоту зенитных батарей. «Легче ведь не будет, если бояться» – сказал главный герой этого рассказа. Как писал Пантелеев: «Такое не выдумаешь, не сочинишь».

Свой рассказ он считал памятником детям войны, которые вместе со взрослыми или чаще – вместо них – трудились, боролись, переживали тяготы войны. Впервые рассказ опубликован в газете «Комсомольская правда» 26 мая 1943 года.

 

Леонид ПАНТЕЛЕЕВ

НА ЯЛИКЕ

(публикуется в сокращении):

Большая широкобокая лодка подходила к нашему берегу. Набитая до отказа, сидела она очень низко в воде, шла медленно, одолевая течение, и было видно, как туго и трудно погружаются в воду весла и с каким облегчением выскальзывают они из нее, сверкая на солнце и рассыпая вокруг себя тысячи и тысячи брызг.

 

А на маленькой пристаньке, куда должна была причалить лодка уже собрался народ. Ялик подходил к берегу, и, чтобы не потерять очереди, я тоже пришел на эти животрепещущие дощатые мостки и смешался с толпой ожидающих. Это были все женщины, все больше пожилые работницы.

Некоторые из них уже перекликались и переговаривались с теми, кто сидел в лодке. Там тоже были почти одни женщины, а из нашего брата только несколько командиров, один военный моряк да сам перевозчик, человек в неуклюжем брезентовом плаще с капюшоном. Я видел пока только его спину и руки в широких рукавах, которые ловко, хотя и не без натуги, работали веслами.

– Матвей Капитоныч, поторопись! – закричал кто–то из ожидающих.

Гребец ничего не ответил. Подводя лодку к мосткам, он чуть-чуть повернул голову, и тут я увидел его лицо. Это был мальчик лет одиннадцати–двенадцати, а может быть и моложе. Лицо у него было худенькое, серьезное, строгое, темное от загара, только бровки были смешные, детские, совершенно выцветшие, белые, да из–под широкого козырька огромной боцманской фуражки с якорем на околыше падали на запотевший лоб такие же белобрысые, соломенные, давно не стриженные волосы.

По тому, как тепло и дружно приветствовали его у нас на пристани женщины, было видно, что мальчик не случайно и не в первый раз сидит на веслах.

– Капитану привет! – зашумели женщины.

– Мотенька, давай, давай сюда! Заждались мы тебя

–Мотенька, поспеши, опаздываем!

– Матвей Капитоныч, здравствуй!

– Отойди, не мешай, бабы! – вместо ответа закричал он каким–то хриплым простуженным баском, и в эту минуту лодка ударилась о стенку причала, качнулась и заскрипела. Мальчик зацепил веслом за корму мостков, кто–то из военных спрыгнул на пристань и помог ему причалить лодку.

Маленький перевозчик выглядел очень усталым, с лица его катил пот, но он очень спокойно, без всякого раздражения, сурово и повелительно распоряжался посадкой.

И вот, не успели мы как следует разместиться на своих скамейках, не успел наш ялик отойти и на сотню метров от берега, случилось то, чего казалось бы, уж никак нельзя было ожидать в этот солнечный, безмятежно спокойный летний день.

Я сидел на корме. Передо мной лежала река, а за нею – Каменный остров, над которым все выше и выше поднималось утреннее солнце… Мирная жизнь спокойно, как река, текла на этой цветущей земле….Белая чайка летала. И было очень тихо….

И вдруг в эту счастливую, безмятежную тишину ворвался издалека звук, похожий на отдаленный гром. Легким гулом он прошел по реке. И тотчас же в каждом из нас что-то екнуло и привычно насторожилось. А какая-то женщина, правда, не очень испуганно и не очень громко, вскрикнула и сказала:

– Ой, что это, бабоньки?

В эту минуту второй, более сильный удар размашистым отзвуком прокатился по реке. Все посмотрели на мальчика, который, кажется, один по всей лодке, не обратил ни какого внимания на этот подозрительный грохот и продолжал спокойно грести.

– Мотенька, что это? – спросили у него.

– Ну что! – сказал он, не поворачивая головы – Ничего особенного. Зенитки.

Голос у него был какой-то скучный и даже грустный, и я невольно посмотрел на него. Сейчас он показался мне почему–то еще моложе, в нем было что-то совсем детское, младенческое…

А в чистом, безоблачном небе уже бушевала гроза… Канонада усиливалась, приближалась. Все новые и новые батареи вступали в дело, и скоро отдаленные залпы стали неразличимы, – обгоняя друг друга, они сливались в один сплошной гул.

– Летит! Летит! Поглядите-ка! – закричали вдруг у нас в лодке…

Сквозь гром зенитного огня я расслышал знакомый прерывистый рокот немецкого мотора. Гребец наш тоже мельком, искоса посмотрел на небо.

– Ага. Разведчик, – сказал он пренебрежительно

Я хотел было попросить его показать мне, где он увидел этого разведчика, но тут, будто огромной кувалдой, ударило меня по барабанным перепонкам, я невольно зажмурился, услышал, как закричали женщины, и изо всех сил вцепился в холодный влажный борт лодки, чтобы не полететь в воду.

 

Это открыли огонь зенитные батареи на Каменном острове…. Началась настоящая музыка воздушного боя.

Ничего не скажу – было страшно. Особенно, когда в воду – и спереди и сзади, и справа и слева от лодки – начали падать осколки…

Женщины в нашей лодке уже не кричали. Перепуганные, они сбились в кучу, съежились, пригнули как можно ниже головы. А многие из них даже легли на дно лодки и защищали себя руками. Как будто можно рукой уберечь себя от тяжелого и раскаленного куска металла… Признаться, мне тоже хотелось нагнуться, зажмуриться, спрятать голову.

Но я не мог сделать этого.

Передо мной сидел мальчик. Ни на один миг он не оставил весел. Так же уверенно и легко вел он свое маленькое судно, и на лице его я не мог прочесть ни страха, ни волнения. Он только посматривал изредка то направо, то налево, то на небо, потом переводил взгляд на своих пассажиров – и усмехался. Да, усмехался. Мне даже стыдно стало, я даже покраснел, когда увидел эту улыбку на его губах.

– Неужели он не боится – подумал я.– Неужели ему не страшно? Неужели не хочется ему бросить весла, зажмуриться, спрятаться под скамейку?..

Канонада еще не кончилась, когда мы пристали к берегу. Не нужно было никого подгонять. Через полминуты лодка была уже пустая…

Я вышел из лодки последним. Мальчик возился у причала, затягивая какой–то сложный морской узел.

– Послушай! – сказал я ему. – Чего ты копаешься тут? Ведь, осколки летят…

– Чего? – переспросил он, подняв на секунду голову и посмотрев на меня не очень любезно.

– Я говорю: храбрый ты, как я погляжу. Ведь страшно все-таки. Неужели ты не боишься?

В это время тяжелый осколок с тупым звоном ударился о самую кромку мостков.

– А ну, проходите! – закричал на меня мальчик. – Нечего тут…

– Ишь ты какой! – сказал я с усмешкой и зашагал к берегу. Я был обижен и решил, что не стоит и думать об этом глупом мальчишке….. Но, по правде сказать, мне все еще было немножко стыдно, что маленький мальчик оказался храбрее меня. Может быть поэтому я не стал прятаться под деревьями, а сразу свернул на боковую дорожку и отправился разыскивать Н–скую зенитную батарею.

 

Дела, которые привели меня на Каменный остров, к зенитчикам, отняли у меня часа полтора–два…

Когда я пришел к перевозу, ялик еще только–только отваливал от противоположного берега. На пристани еще никого не было, я сидел один на скамеечке, поглядывая на воду и на приближающуюся лодку….

И вдруг я очень живо и очень ясно представил себе, как здесь вот, на этом самом месте, в такой же, наверно, погожий, солнечный день, на этой же самой лодке, с этими же веслами в руках погиб на своем рабочем посту отец этого мальчика. И вот не прошло и месяца, а этот мальчик сидит на этой лодке и работает теми же веслами, которые выпали тогда из рук его отца.

«Как же он может? – подумал я. – Как может этот маленький человек держать в руках эти страшные весла? Как может он спокойно сидеть на скамейке, на которой еще небось не высохла кровь его отца? Даже отдаленный орудийный выстрел должен был пугать его и холодить жестокой тоской его маленькое сердце. А ведь он улыбался. Вы подумайте только – он улыбался давеча, когда земля и небо дрожали от залпов зенитных орудий!..»

Но тут мои размышления были прерваны. Веселый женский голос звонко и раскатисто, на всю реку, прокричал за моей спиной: Матвей Капитоныч, поторопи–ись!....

Когда я входил в лодку, он посмотрел на меня, улыбнулся, показав на секунду маленькие белые зубы, и сказал:

– Что? Уж обратно?

– Да. Обратно – ответил я и почему-то очень обрадовался и тому, что он меня узнал, и тому, что заговорил со мной и даже улыбнулся мне…. Мне очень захотелось поговорить с мальчиком. Внезапно он взглянул на меня, поймал мою улыбку и сказал:

– Вы чего смеетесь?

– Я не смеюсь, – сказал я немножко даже испуганно – С чего ты взял, что я смеюсь? Просто я любуюсь, как ты ловко работаешь.

– Как это ловко? Обыкновенно работаю.

– Ого! – сказал я, покачивая головой. – А ты, адмирал Нахимов, я погляжу, дядя сердитый…

Он опять, но на этот раз, как мне показалось, с некоторым любопытством взглянул на меня и сказал:

– А вы откуда знаете, что я – адмирал Нахимов?

– Ну, мало ли? Слухом земля полнится.

– Командиры меня так дразнят: адмиралом. Я ведь их тут всех обслуживаю: и зенитчиков, и летчиков, и моряков, и из госпиталей которые…

Да, брат, работки у тебя, Как видно, хватает, – сказал я. – Устаешь здорово, небось? А?

Он ничего не сказал, только пожал плечами. Что работки ему хватает и что устает он зверски, было и без того видно…

– Послушай, Матвей Капитоныч, – сказал я, помолчав. – Скажи, пожалуйста, откровенно, по совести: неужто тебе давеча не страшно было?

Он усмехнулся и с каким-то не то что удивлением, а пожалуй, даже с сожалением посмотрел на меня.

– Вы бы ночью сегодня поглядели, что было. Вот это да! – сказал он.

– А разве ты ночью тоже работал?

– Я дежурил. У нас тут на деревообделочном он зажигалок набросал целый воз. Так мы тушили.

– Кто «мы»?

– Ну, кто? Ребята.

– Так ты что – и не спал сегодня?

– Нет. Спал немного.

– А ведь у вас тут частенько это бывает.

– Что? Бомбежки-то? Конечно, часто. У нас тут вокруг батареи. Осколки как начнут сыпаться, только беги.

– Да, – сказал я, – а ты, я вижу, все-таки не бежишь.

– А мне бежать некуда. – сказал он, усмехнувшись.

– Ну, а ведь честно–то, по совести, – боязно все-таки?

Он опять подумал и как–то очень хорошо, просто и спокойно сказал:

– Бойся не бойся, а уж если попадет, так попадет. Легче ведь не будет, если бояться?

– Это конечно, – улыбнулся я. – Легче не будет….

– Всякое бывает. Могут и убить. Тогда что ж… Тогда, значит, придется Маньке за весла садиться. Сестренке. Она, вы не думайте, она хоть и маленькая, а силы–то у нее побольше, чем у другого пацана. На спинке Неву переплывает туда и обратно.

Беседуя со мной, Мотя ни на минуту не оставлял управления лодкой…

И опять на маленькой пристани уже толпился народ, уже слышен был шум голосов, и уже кто-то кричал что–то и махал нам рукой.

– Мотя–а–а! – расслышал я и, оглядевшись, увидел, что это кричит маленькая девочка в белом платочке и в каком–то бесцветном, длинном, как у цыганки, платье….

– Обедать иди! – загорячилась она. – Мама ждет, ждет! Уж горох весь выкипел.

И в лодке и на пристани засмеялись. А Мотя неторопливо причалил ялик. Дождался, пока сойдут на берег все пассажиры, только тогда повернулся к девочке и ответил ей:

– Ладно. Иду. Принимай вахту.

– Это что? – спросил я у него. – Это Манька и есть.

– Ага, Манька и есть. Вот она у нас какая! – улыбнулся он. И в голосе его я услышал не только очень теплую нежность, но и настоящую гордость.

– Славная девочка, – сказал я и хотел сказать еще что–то. …А она шмыгнула носом, повернулась на босой ноге, и, подобрав подол своего цыганского платья, ловко прыгнула в лодку.

– Эй, бабы, бабы! Не шуметь! Без паники! – закричала она хриплым, простуженным баском, совсем как Мотя. «И, наверное, совсем как покойный отец», – подумалось мне.

Я попрощался с Мотей, протянул ему руку.

– Ладно. До свиданьица, – сказал он не очень внимательно и подал мне свою маленькую, крепкую, шершавую и мозолистую руку.

Поднявшись по лесенке наверх, на набережную, я оглянулся…

А ялик уже отчалил от берега. Маленькая девочка сидела на веслах, ловко работала ими, и весла в ее руках весело поблескивали на солнце и рассыпали вокруг себя тысячи и тысячи брызг.

 

Вопросы для обсуждения:

 

1.Почему мальчишку–перевозчика взрослые называли то Матвей Капитоныч, то Мотенька? А командиры прозвали его адмиралом Нахимовым?

2. Чем он поразил писателя–рассказчика, а вместе с ним, возможно, и – и вас?

3.Какие качества характера и манеры поведения переняли сын и дочь от погибшего отца–перевозчика?

4. Как гордость за свою сестру Маньку проявлял ее брат Матвей? Достойна ли она его гордости?

5. Брат и сестра – герои рассказа, заменившие на трудовом посту погибшего отца, достойны ли они вашей гордости? И почему?