Русском государстве второй половины XV — начала XVII В.

 

Вторая половина XV — начало XVII в. — время существенных изменений в русской историографии, которые должны рассматриваться в связи с процессом складывания единого государства и упрочением самодержавия. Необходимо отметить появление черт эпохи Возрождения в русской историографии этого периода.

Немаловажную роль в подрыве феодальной раздробленности сыграла победа Василия II Темного в феодальной войне первой половины XV в. В период междоусобной смуты, «в суровых приемах ликвидации этой смуты великокняжеской властью впервые повеял над Великороссией дух „грозного" царя, воплощенный в деятельности Ивана III, его сына Василия III и завершителя их дел Ивана Грозного».

Значительным событием истории развития исторических знаний явилось составление (возможно, при митрополичьем дворе) общерусского летописного свода условно именуемого сводом 1448 г. Это произведение отражало настроение представителей разных классов русского общества, измученного и возмущенного жестокой феодальной войной. Общерусские мотивы и стремление к государственному единству звучали в своде 1448 г. значительно отчетливее, чем во всем пред­шествующем летописании.

В данный свод вошла пространная повесть о Куликовской битве, в несколько раз превышающая по размерам повесть, изложенную в Троицкой летописи. Здесь подробно описывались сборы в поход, переправа через Дон и ход сражения, содержались обширные риторические рассуждения и молитвы, призванные возвеличить Дмитрия Донского и героев битвы.

В свод были помещены уже упомянутое выше «Слово о житии и представлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», в котором Дмитрий выступал как величайший из всех известных в мире правителей, и «Повесть о нашествии Тохтамыша на Москву», содержащая сведения о бегстве из города бояр и высшего духовенства, об участии в обороне Москвы «гостей» и «суконников». В связи с последним обстоятельством автором повести исследователи считают человека, близкого к торговой среде.

Вместе с расширенными известиями по истории Московского княжества свод 1448 г. включал пространные известия из истории Тверского княжества («Повесть о Михаиле Ярославиче»), из истории Пскова («Повесть о Довмонте»), из истории Новгорода («Повесть о Липецкой Литве»). В изложение истории Киевской и Владимиро-Суздальской Руси вставлялись тексты и рассуждения о вреде «братоненавидения» и смут (например, житийные тексты об убийстве Бориса и Глеба Святополком). Заботясь о расширении летописного изложения в целях возвеличивания московских князей и патриотических подвигов борцов с иноземным игом, сводчик 1448 г. заимствовал из фольклора рассказ об Алеше Поповиче и включил в рассказ о битве на Калке повествование о гибели этого былинного героя и еще десяти «храброе». Возможно, из фольклора была позаимствована и фигура Гостомысла, основавшего Новгород и ставшего первым новгородским старейшиной.

Я. С. Лурье справедливо заметил, что свод 1448 г., «благодаря широкому общерусскому составу и характеру, сыграл... важнейшую, определяющую роль в истории летописания последующего времени».

В московских летописях второй половины XV в. сообщалось, что Новгород есть исконное и традицион­ное владение великих князей. Приводилось заявление Ивана III о том, что «людие новгородстии» — это его вотчина «изначала от дед и прадед наших». Тезис о преемственности великокняжеской власти позволил Ивану III и его летописцу использовать данные о правлении древнекиевских князей в Новгороде как основание для полного подчинения Новгорода власти Московского великого князя.

Тезис о переносе главного центра русских земель из Киева во Владимир был, как известно, выдвинут еще во Владимирском своде 1177 г.; в великокняжеском летописании 1470-х годов он нашел дальнейшее развитие. Здесь говорилось о переносе главного города сначала из Киева во Владимир, а затем в Москву. Как наследник киевских великих князей Иван III противопоставлялся князьям литовским, их претензии на Новгород объявлялись, таким образом, незаконными.

Заимствуя из предшествующих летописей известие об изгнании новгородцами в 1171 г. князя Романа, сводчик 1479 г. от себя добавил: «Таков бо бе обычай окаянных смердов изменников». А приводя под 1341 г. описание мирного договора Новгорода с великим князем Семеном, внес в заимствованный текст такую поправку:

 

Предшественник свода 1479 г. ...идокончаша мир по старым грамотам и (великий князь.- А.Ш.) крест целова к ним.

Свод 1479 г. ...и дасть им мир по старым грамотам, и крест целовали.

 

Если в старом тексте крест целовал великий князь, то в тексте 1479 г. крест целуют новгородцы.

В общерусских сводах XIV в. роль московских князей по отношению к тверским выглядела часто неблаговидной. Сводчик 1479 г., стараясь изменить впечатление читателей, устранил указание на то, что Иван Калита содействовал хану в убийстве тверского князя Александра Михайловича, и вовсе исключил фразу: «приимша горкую нужную (насильственную.- А.Ш.) смерть за христианскую веру» ⁴, поскольку она возвеличивала тверского конкурента Ивана Калиты.

В летописании 1470-х годов первостепенное внимание уделялось собиранию Иваном Калитой и его преемниками своих «отчин», подчинению русских земель его «воле».

Для официальной историографии второй половины XV в., как впрочем, и для историографии предшествовавшего периода, характерна классовая феодальная направленность. Она отчетливо проявилась, например, в приведенной выше оценке летописцем 1479 г. новгородских изменников как «окаянных смердов». Новизна официальной русской историографии этого периода заключалась в более отчетливой и определенной, чем раньше, идее единодержавия и ликвидации всех самостоятельных и полусамостоятельных государств.

В XV—XVI вв. на Руси усилился интерес к всеобщей истории. Одной из предпосылок составления соответствующих трудов было стремление показать величие и всемирно-историческую роль Москвы и московских государей как блюстителей истинной веры, носителей лучших мировых традиций. В своде 1479 г. приводился обширный текст о Флорентийской унии, долженствующий доказать отход Византии от правоверия к «латинству».

Не ограничиваясь отдельными повестями из истории других государств, русские книжники создают компилятивный Хронограф («хронос» - время, «графо» -пишу), т.е. произведение, в котором повествовалось о ходе всемирной истории, начиная с вавилонского столпотворения. На основе Ветхого и Нового заветов, «Иудейской войны» Иосифа Флавия, византийских хроник и южнославянских источников здесь излагалась история Древнего Востока, античного мира, Византии; на основании русских источников во всемирную историю были включены события отечественной истории.

До нас дошел Хронограф, который ранее датировался 1512 г., а новым исследователем передатирован на 1516-1522 гг. В основе его лежит протограф, относящийся к XV в. Составители Хронографа использовали периодизацию всемирной истории по четырем монархиям. В данном случае это были Вавилон, Персия, Греко-Македонское царство и Римская империя. Использовали они и идею «длящегося Рима». После падения Рима центр мировой истории переместился, согласно Хронографу, в Константинополь. Упадок «ветхого и престарого» Рима был связан с отходом от православного христианства. Константинополь изверг и предал проклятью римских пап, однако затем и он начал отступать от православной ортодоксии. Хронограф содержал описание падения Константинополя в 1453 г., и автор замечал по этому поводу, что Греческое, Болгарское и другие балканские царства «грех ради наших божиим попущением безбожнии турци поплениша», а Российская земля «божиею милостию... растет, и младеет, и возвышается», и будет расти и расширяться «до скончания века».

Идея «богоизбранности Руси» получила развитие в теории «Москва — третий Рим», которая была сформулирована монахом Псково-Печерского монастыря Филофеем около 1524 г. Она отражала враждебные католицизму («латинству») настроения русских церковников. Филофей говорил, что «два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Под двумя павшими Римами, кроме собственно Рима, подразумевался Константинополь, погибший в результате отхода от истинного православия (Флорентийская уния 1439 г.). Главой православного христианства после взятия Константинополя турками стала Москва.

Теория «Москва — третий Рим» служила укреплению авторитета русской православной церкви. Что же касается московского правительства, то оно использовало другую теорию, связывавшую русскую государственность с мировыми державами прошлого. Связь эта была декларирована в «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы (1510-начало 1520-х годов) и в «Сказании о князьях Владимирских». Согласно данной теории, византийский император Константин Мономах передал непосредственно князю киевскому Владимиру Мономаху царский венец и животворящий крест. Легенда получила распространение, несмотря на то, что из переводной литературы было известно, что Константин умер в 1055 г., тогда как Владимир княжил в Киеве в XII в. Версия о передаче регалий сочеталась с легендой о происхождении московских государей от императоров первого Рима. Наследником Августа, це­саря римского, объявлялся его брат — мифический Прус, а наследником Пруса — Рюрик, основатель ди­настии русских князей.

Величественной и пышной родословной московских государей противопоставлялась родословная литовских государей, происходивших от Гедимина, который якобы был конюхом. Потомки цесаря Августа, с одной стороны, и потомки конюха — с другой. Кто же из них имеет подлинные права на владение русскими землями и на их объединение? В отличие от теории «Москва — третий Рим», идеи «Сказания о князьях Владимирских» уже в 1530-е годы проникли на страницы летописи, а к середине XVI в. вошли во многие официальные (в том числе дипломатические) документы и использовались для обоснования российского самодержавия.

А. С. Орлов и Д. С. Лихачев обратили внимание на то, что в XVI в. историческая литература идет по пути создания произведений грандиозных масштабов и пышных форм. «Авторы стараются действовать на своих читателей величиной своих произведений, длиной похвал, многочисленностью повторений, сложностью стиля». К числу таких грандиозных по размерам и наполненных похвалами князьям произведений относились Воскресенская и Никоновская летописи. Названия летописей связаны с судьбой некоторых их списков в XVII в.: список Воскресенской летописи хранился в Воскресенском (на Истре) монастыре, созданном патриархом Никоном, а список Никоновской летописи принадлежал самому патриарху.

Дошедший до нас текст Воскресенской летописи был составлен в первой половине 1540-х годов в период боярского правления и обнаруживает явные симпатии к партии Шуйских. Изложение доведено до 1541 г.

Первая редакция Никоновской летописи была доведена до 1520 г., а составлялась в 1526—1530 гг. Тонкий текстологический анализ с применением методов математической статистики позволил Б. М. Клоссу доказать, что активным участником составления первой редакции Никоновского свода являлся митрополит Даниил. Позднее свод Даниила был продолжен, и возникла новая редакция летописи, доведенная до 1558 г.

По повелению Ивана Грозного составлялся Лицевой свод (летопись в лицах, т. е. иллюстрированная). О масштабах этого предприятия можно судить по тому, что в дошедшей до нас рукописи (часть свода утрачена) насчитывается 9700 листов и 16 000 иллюстраций. Изложение начинается от сотворения мира и через Евангелие ведется к возникновению Русского государства. Далее повествование строится на Никоновской летописи и доводится до «счастливых событий» царствования Ивана IV ". Царь не только был инициатором этой самой подробной русской летописи, но и лично читал и рассматривал ее. Причем раздел свода, посвященный его собственному царствованию, вызвал неудовольствие Грозного. По требованию царя текст был подвергнут существенной корректировке в целях более резкого обличения боярских «смут и мятежей», оправдания царских опал. В начале 1560-х годов духовник Ивана IV Андрей, ставший впоследствии митрополитом (под именем Афа­насий), составил Степенную книгу, названную так потому, что события в ней располагались не по годам, как в летописях, а по степеням — граням, каждая из которых соответствовала правлению сменявших друг друга скипетродержателей. Степени начинались правлением Владимира I Святославича и доводились до Ивана IV. Автор писал, что его книга состоит из «чюдных повестей» и «дивных сказаний» о золотых степенях, составляющих лестницу, ведущую на небо. А вот как в Степенной книге говорилось о врагах московского самодержавия: «злохитрая» жена Марфа (Борецкая) сравнивается и с древней львицей Иезавель, «иже многих убиваше», и с Гиродиадой, виновной в отсечении головы Иоанна Крестителя, и с Далилой окаянной, остригшей и предавшей иноплеменникам богатыря Самсона.

В Степенную книгу была включена вымышленная версия о происхождении московских государей от Августа, кесаря Римского, а также рассказ о передаче царских регалий Владимиру Мономаху.

Для монументальных исторических произведений XVI в. характерно расширение круга привлекаемых источников. Широкое привлечение московскими летописцами XV—XVI вв. местных летописей облегчалось ввиду сосредоточения их части в Москве (в результате присоединения ранее самостоятельных княжеств и республик). Источниками Никоновской летописи служили не только киевские, новгородские, тверские, ростовские, южнорусские, московские летописи, но и иностранные исторические записи, видимо, делавшиеся в Золотой Орде при православной Сарайской епископии, а также некоторые западнославянские источники Ценной особенностью летописей XVI в. является проникновение на их страницы значительного количества документов из государственных архивов, деловых бумаг центральных правительственных учреждений. Д. С. Лихачев, включивший в свою монографию о русских летописях специальную главу «Архивы и летопись», отмечает, что летописи все более становились сводом важнейших государственных документов, относящихся к войнам, дипломатии, внутренней политике. Иногда описания заседаний Боярской думы носили характер официального протокола, дословно передавались некоторые грамоты или приводились пространные выписки из них, и т. д. Случалось и так, что в летописи передавался формуляр официальных документов, описывался их внешний вид ^|3.

Л. В. Черепнин установил, что в XVI в. местом, где сосредоточивалось официальное летописание, стал Посольский приказ, в архиве которого наряду с внешнеполитической документацией хранились и другие документы крупного политического значения. Исследователь привел также примеры, как великокняжеская власть использовала летописное дело в политических целях. Отправляясь в 1471 г. в поход на Новгород, Иван III взял с собой дьяка Степана Бородатого, который умел «говорить по летописцем русским» и должен был использовать свое умение, чтобы «говрити против их (новгородцев.- А.Ш.) измены давные, кое изменяли великим князем в давные времена отцем его, и дедом, и прадедом» ¹⁴.

С точки зрения формы изложения следует отметить появление наряду с летописями других крупных исторических произведений, не связанных формой погодных записей. И до XVI в. вместе с летописями существовали повести одной темы, например об ослеплении Василька. Однако в XVI в. появляются более крупные, чем повести, произведения, основанные на чередовании не годовых, а сюжетно-тематических единиц (главы, разделы). Наряду со Степенной книгой можно назвать появившуюся в 1560-х годах «Историю о Казанском царстве». Автором этого произведения, очевидно, являлся служилый человек, побывавший в плену у татар и живший после своего освобождения в пределах Казанского царства. В книге рассказывалось о начале царства Казанского и «о брани, и о победах князей Московских с царьми Казанскими, и о взятии царства Казанского благоверным царем и великим князем Иваном Васильевичем всеа Русии самодержцем». Автор расположил свой материал по главам. Таким образом, получилось крупное произведение единой темы. Развитие этой темы не прерывается и не разрывается, как в летописях, многочисленными известиями, не имеющими к ней отношения. Полностью отказался от летописной системы группировки материала и князь Курбский, написавший, очевидно в 1576-1578 гг., «Историю о великом князе Московском».

Возвращаясь к идейному содержанию историографии второй половины XV—XVI вв., отметим, что апология царской власти выдвигалась в качестве главной ее задачи. Широко распространенная в средние века теория божественного происхождения царской власти укрепляла авторитет московских государей. Поэтому в официальной историографии XVI в. эта теория не только не отбрасывалась, но, наоборот, использовалась широко. Иосиф Волоцкий провозглашал, что царь только естеством подобен людям, «властью же сана яко бог». О богоустановленности своей власти позже заявлял Иван Грозный. В послании Курбскому он писал, что исполненное истинного православия «Российского царствия самодержавство божиим изволением почен (началось.)».

Не только тезис о божественном происхождении самодержавия, но и параллели со священной историей, ссылки на святых и на чудеса, на божественный промысел и на козни дьявола едва ли не чаще повторяются в официальных исторических произведениях XVI в., чем в летописях домонгольского периода.

Историки XVI в. выдают за подлинные события фольклорные сюжеты, не смущаясь их явной сказочностью. Мы уже говорили о появлении Алеши Поповича в качестве участника битвы на Калке. В Никоновской летописи былинный герой Алеша Попович совершал подвиги еще в борьбе с половцами в 1000-1004 гг.. т. е. тогда, когда половцев вовсе не было в русских степях. В то же время Владимир Святославич якобы находился в Переяславце на Дунае. Б. А. Рыбаков полагает, что автор Никоновской летописи допускал целую цепь ошибок: вместо Владимира Святославича нужно иметь в виду Владимира Мономаха, вместо Переяславца на Дунае Переяславль южный ^|ь. Но и при подобных допущениях факт произвольного переноса Алеши Поповича из былины в летопись не вызывает сомнения. Под 1000 г.- автор Никоновской летописи рассказывал о Рагдае Удалом, который один «наезжаше на 300 воин». В Никоновской летописи появились отсутствовавшие в ранних сводах сообщения об этих заимствованных из фольклора легендарных подвигах; к ним еще было добавлено, что Рагдай по приказу Владимира I погребен рядом с митрополитом Леонтом.

Как уже отмечалось, в своде 1448 г. основание Новгорода приписывалось Гостомыслу; данная версия повторялась затем в других летописях второй половины XV-XVI вв. В Воскресенской же летописи Гостомысл связывался с легендой о призвании варягов. В дополнение к рассказу о происхождении Рюрика от Августа здесь говорилось, что Август, обладавший всей Вселенной, дал брату своему Прусу землю по Висле и Неману, которая «и до сего часа по имени его зовется Пруская земля. А от Пруса четвертое на десят колено Рюрик». В это время новгородский старейшина, по имени Гостомысл, обратился перед смертью к новгородцам с такими словами: «Совет даю вам, да послете в Прускую землю мудрые мужи и призовете князя от тамо сущих родов». Восставшие против варягов славяне, кривичи, чудь и меря изгнали своих насильников за море, послали в соответствии с советом Гостомысла послов «к немцам» в Прусскую землю и «обретоша князя Рюрика».

В противоречии с немецким происхождением Рюрика из Прусской земли, составитель Воскресенской летописи привел слова «Повести временных лет» о посылке за Рюриком за море «к Варягом к Руси». Другое противоречие Воскресенской летописи заключалось в следующем: считая Русь именем призванных из-за моря варягов, летописец указывал, что до прихода варягов славяне «нарекошася Русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень» ¹⁹.

Летописец XVI в. произвольно расширял характеристики «Повести временных лет», всячески приукрашая их. Например: