Я передал ему кувшин, старательно избегая прикосновений. Нуфлин явно заметил проснувшуюся во мне почти суеверную брезгливость и ответил На нее взглядом, преисполненным снисходительного любопытства.

- Напрасный труд, мальчик: старость, знаешь ли, не заразна, - тихо заметил он, когда я снова забился в свой угол. Грешные Магистры, как он это сказал! Наверняка хотел, чтобы его голос прозвучал насмешливо, язвительно, чтобы каждое слово превращалось в презрительную ледяную градину и больно щелкало по моей макушке, но в последнее мгновение старик дрогнул и обрушил на меня столько боли – и половины ее вполне хватило бы, чтобы отравить воды Великого Средиземного моря, над которым мы как раз пролетали!

Сначала мне показалось, что пошел мелкий дождь, и только потом я понял, что плачу. Вдруг вспомнил, что однажды в раннем детстве очень хотел заплакать, когда – подробности на мгновение всплыли жирным нефтяным пятном на поверхности моей памяти – внезапно выяснил, что все люди непременно стареют и умирают. Но тогда я не смог заплакать – впервые в жизни, до этого момента громкий требовательный рев исторгался из моей груди по любому поводу и быстро приносил облегчение. Я понял, что все эти годы носил в своем сердце маленький горький комок отчаяния, то и дело пытался тщательно упаковать его в очередную спасительную философскую систему, сулящую смутную надежду на бессмертие, и запрятать как можно дальше, если уж избавиться от этого опасного зародыша неизбывной тоски не в моих силах. И вот теперь, наконец, пришло время по-детски выплакать эту боль и принять свою судьбу, которая вопреки моей тайной уверенности в собственной исключительности, была безжалостно точным зеркальным повторением любой человеческой участи.

- Старость заразна, и смерть заразна. Судьба заразна, - пробормотал я сквозь слезы, а потом внезапно успокоился и добавил, смутно удивляясь твердости собственного голоса: - Но в одном вы правы: прикосновения тут не при чем. Все мы больны старостью и смертью – с рождения, и тут уже ничего не попишешь… С чего вы решили, будто я стану вас убивать? Я не могу держать на вас зла – просто потому, что знаю, от какого ужаса вы пытались избавиться. На вашем месте я бы и сам ухватился за любой шанс. И знаете что? Я восхищаюсь вами, потому что побывал в вашей шкуре и не могу понять, как вам удалось заставить себя бороться за возможность вернуться к жизни. Откуда вы черпали силу? Я не нашел ее источника в своем сердце, когда...

Я осекся, потому что окончание фразы: “когда я был вами”, показалось мне до безобразия нелепым и к тому же, не совсем точным: я вдруг понял, что не просто побывал в шкуре Магистра Нуфлина. Случилось нечто большее: на мгновение я каким-то образом стал всеми умирающими стариками всех миров, всеми смертниками, доживающими последние дни перед исполнением приговора в жалкой, обветшавшей темнице. Теперь я знал, что порой покой и смирение могут быть страшнее самого черного отчаяния, и поэтому злодейская выходка моего спутника не попала в мой личный архив под грифом “подлое предательство” - тот, кому довелось хоть на мгновение оказаться в чужой шкуре, поостережется употреблять эти осуждающие слова, само звучание которых сходно с презрительными плевками. Пресловутое “предательство” Нуфлина сейчас казалось мне настоящим сокровищем, черной жемчужиной, зловещей, но драгоценной, потому что оно было порождением величайшего мужества, которое, оказывается, может остаться в распоряжении человека, когда не только дряхлое тело, но и усталый дух его сдался на милость победительницы смерти. Мое внезапное, иррациональное милосердие не было предназначено Великому Магистру Нуфлину Мони Маху лично. Черт с ним, с “праведным мщением”, но вряд ли я смог бы так легко пренебречь собственной безопасностью, если бы речь шла только об этом человеке, с которым я не был связан ни узами дружбы, ни оковами тайных клятв – только пресловутым служебным долгом, который, что греха таить, никогда не являлся для меня основным смыслом бытия. Но он – помимо собственной воли, конечно – позволил мне прикоснуться к восхитительной тайне: теперь я твердо знал, что иногда человек бывает способен бороться не просто до конца, а немного дольше – и еще как бороться! Отрубленная голова может впиться зубами в горло палача – слабое утешение для приговоренного, но другого нет и быть не может. Это было полезное открытие, если принять во внимание, что мне тоже наверняка предстояло когда-нибудь стать умирающим стариком. Конечно, в Ехо, где среднестатистический гражданин отправляется на кладбище не раньше, чем отпразднует свой трехсотлетний юбилей, а могущественные колдуны порой и вовсе растягивают свою жизнь на тысячелетия, я мог надеяться, что дряхлым стариком я стану еще нескоро, но в тот момент, когда старость валит тебя на землю, связывает по рукам и ногам и принимается звать на помощь свою подельщицу смерть, тот факт, что позади осталось не семьдесят, а тысяча семьсот лет, не имеет никакого значения…

- Я не мог не попытаться, - просто сказал Нуфлин. – И я удивлен тем, что ты это понимаешь. Жаль, что ты оказался достойным противником… но я вынужден признать: ты заслуживаешь лучшей участи, чем скоропостижная смерть от старости в этом немощном теле.

- Вы тоже, - сухо сказал я. – И не только вы. Все заслуживают лучшей участи, вот в чем ужас! – мой голос предательски дрогнул, а потом я неуверенно добавил: - Но возможно, это Царство Мертвых, Харумба, действительно сулит нечто лучшее, чем…

- Возможно, - старик пожал плечами. – Теперь мне придется на это надеяться, поскольку ничего иного не остается. Но одно я, увы, знаю наверняка: ничто не может сравниться с настоящей жизнью. А если и может… Я, видишь ли, не отличаюсь богатым воображением, и не берусь представить себе, как будет выглядеть альтернатива.

- Вы выбрали меня потому, что я показался вам самым слабым противником? – спросил я, когда вновь воцарившееся молчание начало казаться мне невыносимо тягостным.

- Ну, скажем так: самым неопытным, наивным и доверчивым, - равнодушно ответил Нуфлин. – И в то же время, твое могущество очень велико, что тоже было немаловажно для благополучного осуществления моего плана. Видишь ли, сила действительно оставила меня, так что оставался один выход: заставить жертву своими руками построить ловушку. Ну кто еще, кроме тебя, так легко и охотно поверил бы моим словам о какой-то нелепой охранной стене? Все более-менее опытные маги отлично знают, что невидимым защитником может стать нарисованный в воображении белый сверкающий плащ, а еще лучше, если удастся усилием воли превратить его в некое подобие шалаша, да и тот действует не слишком долго и помогает лишь в тех случаях, когда имеешь дело со слабым противником. Незаменимая штука на войне, или во время большой смуты, когда поневоле приходится сновать среди стрел и смертоносных снарядов бабума, но при встрече с могущественным колдуном – совершенно бесполезно! А ты юн и несведущ, поэтому принял мои россказни на веру. Впрочем, это не принесло мне пользы, как видишь. Жаль, что я ничего не знал про этот странный меч, который считает своим долгом оберегать тебя. Я бы просто выбрал кого-нибудь другого.

Я внутренне содрогнулся, когда представил себе, что на моем месте мог бы оказаться сэр Мелифаро: он у нас тоже весьма могущественный парень… и почти такой же неопытный болван, как я сам. К тому же, ему на роду написано то и дело влипать в разнообразные неприятности. У него не было бы никаких шансов выкрутиться. А потом в Ехо вернулся бы наш Мелифаро, и мы получили бы отличную возможность как следует посмеяться по поводу некоторых забавных перемен в его характере, только и всего… Ужас!

- Закроем эту тему, ладно? – предложил я. – Будем считать, что ничего не случилось.

- Очень великодушное предложение, мальчик, - невесело усмехнулся Нуфлин.

- Ответьте мне взаимностью и больше не пытайтесь повторить этот ваш фокус, - устало сказал я. – Меч все равно меня защитит, а паскудные ощущения достанутся нам обоим. Я-то переживу, пожалуй, а вот вам такие потрясения ни к чему. Мне поручили доставить вас в Харумбу живым, и мне не хочется...

- Можешь меня не уговаривать, я себе не враг, - мрачно кивнул он.

Некоторое время мы молчали. Я добыл из Щели между Мирами чашку крепчайшего эспрессо, несколько крошечных галет вроде тех, что так любят подавать в некоторых забегаловках вместе с кофе, и сигарету. Через несколько минут мне пришлось брезгливо испепелить остатки этого скромного завтрака: я не чувствовал ни вкуса, ни аромата, только легкую тошноту, похожую на первый приступ морской болезни. Чтобы немного прийти в себя, я поднялся на ноги, выглянул в одно из маленьких смотровых окошек и тут же невольно заулыбался: далеко внизу переливалась в сумрачном свете пасмурного дня жемчужная пыль фонтанов. “Неужели киты?” - изумился я и почти незаметным волевым усилием заставил летающий пузырь опуститься пониже. Моему взору открылось восхитительное зрелище: среди невысоких волн вальяжно резвилась четверка морских гигантов, поразительно похожих на китов моей родины, только золотисто-рыжий цвет их блестящей кожи напоминал о том, что дело происходит в другом Мире. С размерами определиться было трудно. Сначала мне показалось, что они даже больше, чем киты моего мира, потом я сделал скидку на расстояние и тот прискорбный факт, что до сих пор я не видел вблизи ни одного кита, и понял: объективных данных моя голова все равно не выдаст.

- Мальчик, ты что, вдруг решил, что теперь нам обоим самое время утопиться? – с неподражаемой иронией осведомился мой спутник. – Ой, если бы ты спросил старого Нуфлина, как он хочет умереть, знаешь, что бы я тебе на это сказал? Только не в холодной воде! У меня от нее кости ломит…

- Нет, топиться мы не будем. Там киты, - объяснил я, не отрываясь от окошка. – Я их еще никогда не видел, разве только на картинке в Энциклопедии Манги Мелифаро…

- Киты? Да что ты говоришь?!

К моему изумлению, Магистр Нуфлин разволновался не на шутку. А я-то думал, что я тут один такой… “юный натуралист”, способный забыть обо всем на свете, разглядывая изумительные очертания этих грациозных громадин.

- Рыженькие, - нежно мурлыкнул я, чувствуя, как по моей физиономии, все еще перекошенной после давешних неприятностей, расползается идиотская блаженная улыбка.

- А не мог бы ты помочь мне подняться? – вдруг спросил Магистр Нуфлин. – Мне бы не хотелось пропустить такое знаменательное событие, - добавил он, как мне показалось, довольно смущенно.

- А оно именно знаменательное? – растерянно уточнил я, помогая ему выбраться из кресла.

Он ничего не ответил, а припал к смотровому окошку и замер – как маленький ребенок, честное слово! Через несколько минут мой локоть, в который он вцепился, чтобы сохранять равновесие, взмолился о пощаде, но я не решался шелохнуться: если уж умирающему старику приспичило посмотреть на китов – что ж, его право!

- Спасибо, Макс, - наконец сказал Нуфлин, отворачиваясь от окошка. – Усади меня в кресло, пожалуйста.