От автора Бабочка Бредбери и цикада Ци Бай-ши

Удивительно не то, что за последние годы в науке резко выдвину­лась проблема равновесия человека и биосферы, проблема сохране­ния природы; странно, скорее, то, как поздно это произошло. Думается, что мы спохватились бы раньше, если бы серьезнее отно­сились к стихам и сказкам, к живописи и прикладному искусству. В искусстве первой половины нашего столетия особую ценность в этом, условно говоря, экологическом измерении представляет живо­пись Ци Бай-ши, и, в первую очередь, конечно, его живопись жанра «цветы и птицы», «травы и насекомые». Его искусство важно в этом отношении не только потому, что воспитывает внутреннее отношение человека к природе, но и потому, как оно это делает. Последнее время социологи, точнее, экологи пытаются выявить почти неуловимые связи между стереотипами культуры, закреплен­ными в мифах, играх, сказках, в живописном образе, и политико-эко­номическим самочувствием стран и народов мира. Они как бы во­оружились сачком в надежде поймать бабочку, на которую насту­пил герой рассказа Р. Бредбери, оказавшийся на машине времени в прошлом и исказивший тем самым весь ход истории. Иногда такая бабочка попросту конструируется, создается в ходе рассуждения как «артифакт». Например, крупнейший современный английский фило­соф истории А. Тойнби сожалеет, что забыты традиции античной культуры, когда «природа оставалась богом», а не превратилась в «природные ресурсы и промышленное сырье»[1]. Разумеется, такой внеисторический взгляд на связь античности с современностью слишком прямолинеен. И все же бабочка Бредбери там пролетела. Стереотип культуры дает некоторую возможность употребления (и злоупотребления) богатствами природы, которую другой стереотип не дает или дает в меньшей степени. На бабочек опасно наступать! Вот пафос живописи Ци Бай-ши и прозы Бредбери. Уже Ф. Шиллер, И. Гете и с особой четкостью и страстностью К. Маркс опоэтизирова­ли детство человечества как недосягаемый образец. Но эти истины казались не столь важными, пока миллионам людей был очень нужен хлеб, и перед этой нуждой эстетические запросы отступали на задний план. Сейчас же вдруг выяснилось, что непоэтичное отноше­ние к миру, низкий уровень эстетического осознания его, ограбление природы может оставить человека не только без хлеба, но и — без воздуха для дыхания. И в этой связи стало совершенно очевидно, что изгнание нимф и наяд, цветов и бабочек из искусства было не только эстетической потерей. Попутно терялось (пусть не всегда, но достаточно часто) то чувство природы, которое заставляло неволь­но, не думая, беречь дерево, ручей, цветок и птицу.

Современная рационалистическая культура еще не стала закончен­ным целым. В ней много брешей, и в эти бреши пролезает элемен­тарное бескультурье, которое способно разрушить человеческую жизнь и в этическом и в экологическом аспекте. Чем же заполнить эти бреши? Чем заменить нимф, которых оплакивал Ф. Шиллер и о которых сожалел К. Маркс? Решить эту задачу если и возможно, то только комплексно. Но мне кажется, что одним из средств в одо­лении этой проблемы всегда было искусство, а сейчас оно могло бы стать особенно активным, в частности, эстетически воспитывая в человеке обостренное чувство прекрасного в природе. Может быть, прелесть цветов и птиц, трав и насекомых, красота мира спасет мир. Все произведения Ци Бай-ши проникнуты любовью к творениям природы, восхищением перед их неповторимой прелестью. Творче­ство художника призывает людей оберегать эти творения, любовать­ся ими, уметь восхищаться неприметным, привычным и на первый взгляд даже малопривлекательным. Может быть, именно это не осоз­нанное людьми упование на спасительную миссию его искусства сделало китайского мастера одним из самых популярных художников нашего столетия. В наши дни можно, пожалуй, говорить еще об од­ном свойстве искусства, которое имманентно ему, но осознано лишь современной эстетической мыслью. Это свойство выступает как чувство самосохранения мира, как охранная миссия искусства в усло­виях экологической опасности.

Единомышленником Ци Бай-ши на Западе оказался не только Бредбери. Еще в конце XIX века Л. Кэрролл написал о «безумном чаепитии», которое читается сейчас как притча об экологическом кризисе: «Теперь у нас всегда—шесть часов».— У Алисы блеснула неожиданная мысль: «Не потому ли здесь наставлено так много чайных приборов?»—спросила она.— «Да, поэтому,—сказал, вздох­нув, Шляпочник.— У нас постоянно время пить чай, и мы не успеваем помыть посуду в промежутках».— «Значит, вы должны передвигаться вокруг стола?» — сказала Алиса.— «Так и есть,— подтвердил Шля­почник.— Мы меняемся местами, как только нам нужна чистая посу­да».— «Но что происходит, когда вы снова возвращаетесь к началу стола?» — осмелилась спросить Алиса»[2].

«Охранную грамоту» природе создавали крупнейшие писатели и художники XX столетия, и среди них одним из первых мы называем имя Ци Бай-ши.

Имя это неизменно рождает в нашем представлении совершенно особый круг образов и ассоциаций, в равной степени характеризу­ющих как изображаемую природу, так и овладевающие нами чув­ства. У Ци Бай-ши свое небо, свои деревья, свои цветы и птицы, никогда нельзя ошибиться и приписать его свиток кому-то другому.

 

Рисунок 1

Гусь и книга

Образец рисунка