Тема VI. Турецко-османская империя в средние века

Источники:

Византийские историки Дуко и Франдизи о падении Константинополя / Пер. и

предисл. А.С. Степанова // Византийский временник. М.; Л., 1953. № 7.

 

Рашид ад-Дин Фазлуллах. Сборник летописей (Джами-ат-товарих)./ Пер.

А.К. Арендса. Баку, 1957. Т. 3.

Хюсейн. Удивительные события. М., 1961. Ч. 1-2.

 

Гасратян М. А., Орешкова С. Ф., Петросян Ю. А. Очерки истории Турции. — М., 1983.

Записки янычара. — М., 1978.

Іналджик Г. Османська імперія. Класична доба 1300–1600. — К., 1998.

Кинросс лорд. Расцвет и упадок Османской империи. — М., 1999.

Кримський А. Історія Туреччини. — К., 1924.

Новичев А. Д. История Турции. Т. 1. — Л., 1963.

Османския империя и страны Восточной и Юго-Восточной Европы в XV–XVII вв.: Главные тенденции политических взаимоотношений. — М., 1984.

Петросян Ю. А. Османская империя: могущество и гибель. — М., 1990.

Методичні рекомендації.

Спочатку необхідно звернути увагу на дуже важливе геополітичне становище древньої Анатолії, яка відігравала в історії середньовіччя двояку роль. З одного боку вона була своєрідним „золотим мостом” між Азією та Європою. З іншого боку півострів являв собою чудовий плацдарм для експансії до європейських країн, а також країн Близького Сходу (і далі до Єгипту) та Кавказу. Тюркизація Малої Азії стала важливим фактором історичного процесу як у Передній Азії та і у Європі. Важливим питанням є вивчення причин закріплення на півострові тюрок. Потужна хвиля османів зуміла використати вигідні умови для розвитку свого суспільства, держави та культури.

В епоху розвинутого і пізнього середньовіччя Османська імперія стала одним з оплотів сунітського ісламу. Велике значення має ретельне вивчення причин виникнення держави турків-османів, а також успіхів османських завоювань.

Особливу роль турки-османи відіграли в історії слов’янських держав Пінічно-Східної Європи та Візантійської імперії, коли протистояння між мусульманським Сходом і християнською Європою досягло свого апогею. Занепад і розгром генуезьких колоній у Криму, загибель православного князівства Феодоро, підкорення кримських татар створили умови для подальшої експансії османів на землі України, Росії, Польщі.

Історія Османської Туреччини представляє великий інтерес як класична східна середньовічна деспотія з високорозвиненим адміністративно-бюрократичним апаратом. Варто звернути увагу на такі риси державного устрою імперії як безперечна влада султана-халіфа, суровий розподіл цивільної, військової та судової влади, тверда вертикаль виконавчої влади, принцип мерітократії, найсуворіша ієрархія чиновництва, налагоджена податкова система.

Необхідно враховувати, що ще за часів перших султанів релігійно-політичний апартеїд немусульманського населення імперії було зведено у ранг державної політики. Народно-визвольні рухи серед скорених турками народів неосяжної імперії підривала сили турецької держави, яка не могла провести необхідне реформування середньовічної деспотичної системи влади. До цього додалися вади зацентралізованої та бюрократизованої державності (хабарництво й здирство), морально-фізичний розклад політичної верхівки та поразки у війнах. Негативні для Туреччини наслідки великих географічних відкриттів та «революція цін» у Європі невідворотно перетворювали Османську імперію у другорядну державу.

ДУКА

«ВИЗАНТИЙСКАЯ ИСТОРИЯ» (гл. 3 5 - 4 0; 42)

(Перевод с греческого)

Гл. 35. Итак, когда прошло лето 1452 г. и началась пора осенняя,

тиран, проводя время дома, не давал покоя очам, но ночью и днем имел

думу о городе, — как бы взять его, как бы сделаться его господином.

Итак, когда он был еще в крепости [на Босфоре] и строил ее, вышел из

города один мастер, сооружающий камнеметные пушки, — родом венгр,

мастер искуснейший. Задолго до того явившись в Константинополь, он

объявил приближенным царя о своем искусстве, а те доложили об этом

царю. Царь же назначил ему содержание, недостойное его знаний, — но

и его, сколь ничтожно и малочисленно оно было, не выдавали мастеру.

Поэтому, отчаявшись, он оставил город и бежал к варвару. А тот, с лю-

бовию приняв его и оказав ему почести, дает ему и провиант и одежду,

а плату такую, что если бы царь дал только четвертую ее часть, не убежал

бы этот мастер из Константинополя. Итак, был он спрошен вождем,

может ли он вылить большую пушку, бросающую огромной величины камень,

— так, чтобы можно было преодолеть прочность и толщину городской

стены. Он же ответил: «Я могу, если ты хочешь, изготовить бомбарду,

которая будет бросать каменные ядра любой величины. Я точно

знаю стены города: не только эти, но и стены Вавилона превратит в порошок

выпущенное из моей бомбарды ядро. Все это дело я хорошо выполню;

но самой стрельбы я не знаю и о ней не договариваюсь». Услышав

это, вождь сказал: «Приготовь мне бомбарду; относительно же метанья

камня сам посмотрю». Начали собирать медь, а мастер изготовил

модель пушки. Итак, в три месяца было сооружено и выплавлено чудище

некое — страшное и необыкновенное.

В крепости же Баск-Кесен в дни те случилось следующее: проходил из

Стомия большой венецианский корабль, — капитаном его был Ритзос; и,

так как он не спустил парусов, то гарнизон крепости пустил в пего из

пушки огромное каменное ядро: ядро пробило корабль, и, когда он стал

тонуть, капитан и остальные тридцать человек сели в лодку и добрались

до берега. А турки, схватив их и связав им руки и шеи цепью, как бы

на одной веревке, отвели их к вождю, проживавшему тогда в Дидимотихе.

А он приказал, чтобы все они были обезглавлены; капитана же велел

лишить жизни, посадив на кол. Все они оставлены были без погребения,

и их трупы я видел, когда, спустя немного дней, проживал там·

Явившись из Дидимотиха в январе месяце в Адрианополь и подготовив

все военное снаряжение, вождь пожелал испробовать пушку, которую

D u c a e, cap. 40, col. 1116.

2 Φραντζή, col. 879.

3 D u c a e, cap. 41.

соорудил тот мастер. И вот, при помощи машин, поставили ее пред Великими

воротами у входа во дворцы, построенные в тот год, и как следует

вложив камень и отмерив пороху, думал он на завтра разрядить ее. По

всему Адрианополю было объявлено, что гул и грохот будут, как от грома

небесного; это было сделано, дабы от внезапного грохота люди не онемели,

а беременные женщины не разрешились преждевременно. Итак, рано

утром мастер поднес огонь к пороху; когда нагрелся в бомбарде воздух

и ядро было выброшено, оно полетело, наполнив воздух тяжким шумом,

окутав все дымом и мглой. Гул же распространился в длину до 100 стадий;

а камень упал далеко от того места, откуда был выпущен, — примерно

в одной миле. В месте же, где он упал, образовалась яма величиной

в сажень. Такова сила взрыва пороха, бросающего камень.

А вождь ночью и днем, ложась в постель и вставая, внутри своего

дворца и вне его, имел одну думу и заботу, какой бы военной хитростью

и с помощью каких машин овладеть Константинополем. Часто, когда наступал

вечер, с двумя сопровождающими в одних случаях на коне, а в других

пешком, — в облике воина обходил он весь Адрианополь, слушая, что

говорят о нем. И, если кто из толпы постигал в уме, что это вождь, и, по

обычаю, добрым словом хотел приветствовать его, он тотчас, не щадя и

не жалея, наносил смертельный удар: подобно тому как иной, растирая

блоху, чувствует некоторое удовлетворение, так и он, собственной рукой

убивая, — сам достойный смерти, — находил в этом наслаждение. Итак,

в одну из ночей, около второй стражи, послал он некоторых из дворцовых

телохранителей привести Халил-пашу. Они же, придя, передали приказ

евнухам, а те, войдя в его спальню, сообщили, что его зовет вождь. Тот же,

охваченный дрожью и придя в отчаяние, обняв жену и детей, отправился,

неся с собой одно золотое блюдо, полное золотых монет. Ибо всегда он

имел страх в сердце своем по причине, о которой я сообщал раньше.. Войдя

же в спальню вождя, увидел он его сидящим и одетым. И преклонился он

пред ним и положил пред ним блюдо; а вождь сказал: «Что это, лала?»

(как сказал бы кто на народном нашем языке: «тата», т. е. наставник).

Он же ответил: «Господин! Обычай есть у сатрапов: если вождь позовет

кого из вельмож не в пору, не приходить на лицезрение его с пустыми

руками. Да ничего из своего не принес я тебе, чтобы явиться пред тобою;

но твоя от твоих принес». Вождь же ответил: «Еще нет у меня нужды

в твоем. Лучше я подарю тебе: и притом еще больше. Одного прошу:

дать мне город». Халил же задрожал весь при этом слове, потому что

всегда он покровительствовал ромеям; ромеи имели его как правую свою

руку и правую его руку наполняли дарами. И пели о нем все: «Кавур

Ортагй», т. е. «неверных вскормленник, их защитник». Тогда, отвечая

вождю, Халил сказал: «Господин! Бог, давший тебе в руки весьма большую

часть земли ромеев, даст тебе и город. Ибо, как мне кажется, при

божьей помощи и твоей силе не избежит он рук твоих. А я и все рабы

твои будем помогать тебе, — не деньгами только, а плотью и кровью, — и

относительно этого нашего намерения ты не заботься». Слова эти на некоторое

время смягчили дикого зверя, и говорит он Халилу: «Видишь подушку?

Всю ночь бродил я по комнате из одного угла спальни в другой,

а из другого в следующий, — то садился за стол, то вставал: и сон не

приходил очам моим. Итак, говорю я тебе: прельщаясь серебром или золотом,

не забудь ответа, который дал ты мне сейчас; мы упорно будем

бороться с ромеями и, уповая на благоволение божие и молитву пророка,

город возьмем». Итак, вместе с этими и другим льстивыми словами высказав

и некоторые содержащиеся среди лести неприятные Халилу намеки,

от которых сжималось сердце и сохла кровь, вождь отпустил его, говоря:

«Ступай с миром!» И проводя все те ночи без сна и беспокоясь, не оставлял

он дум о городе, часто беря в руки бумагу и чернила и чертя план

города, показывая сведущим в укреплениях, где и как поставить боевые

машины и укрепления, где провести подкопы и вход в ров и лестницы

к какой стене поставить, — а попросту сказать: всякое приготовление обдумывал

он ночью, а рано утром, по его приказу, все делалось, потому что

руководил он находчиво и очень хитро.

Гл. 36. Пройдем теперь в город и посмотрим, какая у жителей его

дума и забота, чтобы город спасся от руки Навуходоносора. Царь уже

послал в Рим послов, прося помощи и стремясь к соединению с Римом

в единомыслии и унии, какая была установлена во Флоренции; и папа

должен был получить в Великой Церкви поминовение за богослужением,

а патриарх Григорий возвратиться на престол свой: и звал император,

чтобы прибыли к нему послы от папы, чтобы папа укротил непримиримую

вражду схизмы. И вот послал папа кардинала Польши — некогда был он

архиепископом России — Исидора, мужа умного и рассудительного и наставленного

в правых догматах, ромея по происхождению; на Флорентийском

соборе он был одним из выдающихся отцов. Когда с очень большим

кораблем генуэзцев он прибыл на остров Хиос, он прожил там достаточно

дней, пока купцы того корабля торговали: что было нужно, отдавали,

а что им требовалось, получали; — ожидали они к тому же и другой корабль,

который должен был плыть вместе до Кафы. Итак, кардинал, имея

с собой до пятидесяти человек из итальянцев, нанял за плату и других

многочисленных латинян с Хиоса. И вот, когда показался ожидаемый

ими корабль, вышли они из Хиоса и поплыли в Константинополь, прибыв

в него в ноябре месяце 6961 г. И царь принял их ласково и оказал им,

как приличествовало, почести. Дошли они, наконец, и до разговоров об

унии и нашли, что царь был согласен на это, как и отдельные из церковников.

Наибольшая же часть священнического и монашеского чина — игумены,

архимандриты, монахини, — все были против. Что я говорю: «наибольшая?

» Монахини побуждали меня говорить и писать, что никто, мол,

не соглашался на унию и что даже царь сам соглашался притворно. Тем

не менее те из клириков, — священники и диаконы, — которые показывали

себя держащимися постановления об унии, и царь с синклитом, придя

в Великую церковь, пожелали совершить там богу в общем единомыслии

литургию и нековарной мыслью вознести ему молитвы. Тогда схизматическая

часть, явившись в монастырь Пантократора, к келье Геннадия —

некогда Георгия Схолария,—говорила ему: «А мы что будем делать?».

Тот же, быв в затворе, взял бумаги, написал свое мнение и чрез записку

объявил и совет свой. А написанное объявляло так: «О, жалкие ромеи!

Зачем вы сбились с праведного пути: удалились от надежды на бога и

стали надеяться на силу франков; вместе с городом, в котором скоро все

будет разрушено, отступили вы и от благочестия вашего? Милостив буди

мне, господи! Свидетельствую пред лицом твоим, что неповинен я в этом.

Обратите, несчастные граждане, внимание: что делается? Вместе с пленом,

который скоро постигнет нас, вы отступили и от отческого предания

и стали исповедывать нечестие. Горе вам, когда придет на вас суд божий!»

Это и другое, еще большее, написав и прикрепив написанное к двери своей

кельи гвоздями, он затворился опять внутри, а бумага стала читаться.

Тогда монахини, считающиеся в народе чистыми и посвящающими свою

жизнь богу и православию, — по состоявшемуся у них постановлению и по

указанию учителя их Геннадия — все, вместе с игуменами и духовниками,

а также с остальными иереями и с мирянами, стали выкрикивать анафему

и прокляли и постановление Флорентийского собора и возлюбивших его, и любящих, и имеющих любить. И вот беспорядочная и праздношатающаяся

толпа, выйдя из ограды монастыря в харчевни, с бокалами, полными несмешанного

вина в руках, стала анафемствовать там униатов и пить

в честь иконы богоматери, призывая ее быть заступницей и защитницей

города, •— как некогда против Хозроя и Хагана, и арабов, так и теперь

против Магомета: «Ибо, — говорили они, — ни помощи латинян, ни унии

мы не желаем; пусть удалится от нас богослужение азимитов!» Христиане

же, собравшиеся в Великой церкви, учинив к богу пространное

моление и выслушав речи кардинала, возлюбили соборное определение об

унии: и в полном согласии постановили, чтобы, когда минует турецкая

осада и настанет спокойствие, некоторые из авторитетных с той и другой

стороны мужей в заседании рассмотрели бы соборные постановления и,

•если есть у них что не совсем правильное, исправили бы. Итак, в том же

полном согласии пожелали, чтобы в Великой церкви служилась общая литургия,

совершаемая совместно итальянцами и греками и чтобы поминали

в диптихах при этом папу Николая и выбывшего из отечества патриарха

Григория. Священное же это тайнодействие совершено было в месяце

декабре, 12-го дня, 6961 г. А были многие и такие при этом, которые

не приняли просфоры антидора, как мерзкой жертвы, совершенной на

униатской литургии. Кардинал же ясно видел всякое сердце и всякое

намерение греков, потому что не скрыться было от него обманам и хитростям

греков. Но, так как и сам он происходил из того же самого народа,

то поспешил он, хотя и с небольшим рвением, помочь городу: и довольствовался

он лишь изложением папе в защитительной речи того, как происходило

дело; большее же возложил он на бога, все строящего к полному

концу. Но чернь грубая, враг прекрасного, корень высокомерия,

ветвь тщеславия, цвет гордости, выжимки рода эллинов, истинное презрение,

презирающее другие людские народы, все сущее считала не сущим.

Поэтому, когда приверженцы унии беседовали со схизматиками, последние

говорили так: «Оставьте! Посмотрим сначала, истребит ли бог этого

врага, который стоит против нас, — этого великого дракона, хвастающего,

что совсем проглотит город: и тогда вы увидите, соединимся ли мы

с азимитами».

Говоря это, не соображали несчастные, какие великие клятвы давали

они для устроения и единомыслия христиан, т. е. церквей: на соборе

в Лионе, бывшем в дни первого Палеолога, — на соборе во Флоренции,

•бывшем в дни последнего василевса из Палеологов, и, наконец, теперь, на

божественном и священном этом тайнодействии. Все эти данные ими

клятвы, с прошениями во имя св. троицы, от которых и разрешить нельзя,

должны истребить с земли самую память о них, а с ними вместе и память

о городе. Несчастные? Что вы о пустом заботитесь в сердцах? Вот

священники твои, и монахини, и монахи твои, и блюстители храмов твоих,

и блюстительницы, которые не пожелали причаститься пречистого тела и

крови из рук греческих священников, совершающих божественные тайны

по церковному преданию Востока, называя эти обряды оскверненными и

нехристианскими; вы избегаете благословения священников и именуете

храмы языческими капищами, а завтра будете преданы в руки варваров

и осквернены и загажены и душой и телом. Ибо собственными глазами

видел я монахиню, наставленную в божественных словесах, не только

«вшую мясо и носящую на теле одежды варваров, но и приносящую лжепророку

жертву и без стыда исповедующую нечестие.

Но что же было сделано в то время, как проходил этот промежуток

в пять месяцев? Ибо вслед за ним настанет и тот, следующий страшный

день, — и с воплями о нем будет рассказано. Итак, послал царь некоторых из своих архонтов на острова и в другие христианские области закупать

хлеб и всевозможные плоды и иные припасы, так как весной ожидали

прибытия тирана. И скопилось четыре огромных корабля со всем необходимым

на острове Хиосе: с хлебом, вином, маслом, сушеной винной

ягодой, сладкими рожками, ячменем и всяким другим видом плодов. Ожидали

еще один грузовой корабль из Пелопоннеса. И, когда дождались,

пять кораблей с рослыми и мужественными моряками, — а я бы сказал: и

с многочисленными, и хорошо вооруженными, — спустя н e м ал о поплыли

в Константинополь. И были все острова в беспокойстве и печали по поводу

города. И одни люди думали, что город будет завоеван и взят варварами;

другие же полагали, что, как отец и дед Магомет, желавшие

взять его, оказались впустую трудившимися, так и он сам пойдет, вероятно,

по той же самой протоптанной дороге.

Гл. 37. Итак, когда прошел месяц январь и начался февраль, приказал

Магомет перевезти бомбарду к Константинополю: и запрягли тридцать

упряжек, и тащили ее позади себя 60 быков; я сказал бы: быки быков.

А с боков бомбарды — по 200 мужчин с каждой стороны, чтобы тянули

и уравновешивали ее, чтоб не упала в пути. А впереди упряжек — 50 плотников,

чтобы готовили деревянные мосты для уравнивания дороги, —

и с ними 200 рабочих. И так прошел февраль и март до того, как оказалась

она в месте, расположенном от города в 5 милях. Ибо незадолго до

этого времени в укрепления Понта, т. е. Месемврию, Ахелоон, Вилон и

остальные, был послан с войском Караджа-бек и присоединил их. Подобным

же образом, взяв штурмом и расположенные у Селимврии башни

святого Стефана, всех, кто был внутри их, перебил. Остальные же учинили

поклонение, как и крепость Эпиваты. Итак, которые сдались, спаслись

нетронутыми; те же, которые оборонялись, были обезглавлены. Се-

лимврия же мужественно оборонялась до взятия столицы. Итак, когда

бомбарда была привезена на место, куда было приказано, а Караджа-беку

дано было приказание охранять ее, он поспешил с войсками, с одной стороны,

опустошить окрестности города, а с другой, не дать ромеям возможности

выйти из ворот города. А были там и в течение всей зимы расположены

на зимних квартирах три отряда из Мизии и Пафлагонии

для несения стражи, чтобы не вышли ромеи и не сделали набега на

турок. Итак, вторжение было великое, и ромеи не могли выйти.

Но в то же время с моря, на биремах и триремах, они опустошали расположенные

по морскому берегу до Кизика турецкие местности и многих

Взяли в плен: и одних убили, других же, приведя в Константинополь,

продали...

... Тиран от начала месяца марта во все области послал вестников

и глашатаев, приказывая всем вступать в войско, снаряженное против

города. И вот люди, которые были записаны на военную службу, стали

стекаться. О незаписанных же, исчисляемых десятками тысяч, кто расскажет?

Ибо бежал всякий и каждый, кто слышал что против города: лишь

не бежали малые дети, которые еще не могли ходить, так и старики, которые

уже не могли бежать. Граждане же молили бога, чтобы не пришел

тиран во святую седмицу, потому что слышали, что тиран — на колеснице

и уже идет. Итак, в пятницу недели обновления Навуходоносор у ворот

Иерусалима. И раскинул он свои палатки против ворот Харса, позади

холма. И все воинство его — от Ксилопорты, лежащей близ дворца, до

Золотых ворот, что к югу: и опять от Ксилопорты до Космидия и от

юга—на равнину, которую опоясывали вокруг виноградники: и были эти

виноградники еще раньше опустошены Караджой. И осадил Магомет город

в апреле, в шестой день, в пятницу после Пасхи. Граждане же города: от того дня, в который как бы произошло в Великой церкви церковное

воссоединение, убегали от нее, как от иудейской синагоги: и не было

в ней ни приношения, ни всесожжения, ни фимиама. Если какой из иереев

случайно совершал в ней богу в выдающийся день литургию, то молящиеся

стояли в ней до момента приношения святых даров, и тогда все

выходили: как женщины, так и мужчины; как монахи, так и монахини.

Что надлежит сказать по поводу этого? Храм этот они считали капиц^ем,

а жертву — приносимой Аполлону. Об этом и Исайя говорит, как бы из

уст бога: «Вот я переселю народ этот; непременно переселю их; и погублю

мудрость мудрых их и разум разумных развею. Горе скрытно устрояющим

совещания, — совещания не по господу! Устрояющие втайне совещания,

думают, что будут во мраке дела их, и говорят: «Кто нас видел? Кто

узнает о нас или то, что мы делаем?» По этой причине говорит господь

следующее: «Горе вам, дети мои •— отступники: вы сделали совещание не

по мне и договорились не по духу моему, но чтобы приложить прегрешения

к прегрешениям». Геннадий же не переставал каждый день поучать

и писать против униатов и сплетал силлогизмы и ответы против мудрейшего

и блаженного Фомы Аквината и его сочинений и против господина

Димитрия Кидония, объявляя их еретиками; помощником и сообщником

имел он из царского совета первого советника, великого дуку, — того самого,

который, когда ромеи увидели бесчисленное турецкое войско, осмелился

сказать против латинян, а скорее — против города: «лучше видеть

царствующей среди города турецкую чалму, чем латинскую тиару», — ибо

жители города, отчаявшись, говорили: «О, если бы отдан был город

в руки латинян, именующих Христа и богородицу, и если бы не были мы

ввергнуты в лапы нечестивых!» Тогда и он произнес это. Но относительно

его еще Исайя сказал, как и Езекия: «Выслушай слово господа Саваофа:

«Вот придут дни, — и возьмут все в доме твоем. И все, что собрали отцы

твои до дня сего, пойдет в Вавилон, чтобы ничего не было оставлено тебе.

И из детей твоих, происходящих от тебя, которых ты родишь, возьмут и

сделают их евнухами в доме царя вавилонского»».

Гл. 38. Итак, царь Константин вместе с живущими в Галате генуэзцами,

насколько была возможность, в высшей степени заботился о защите

города, ибо и генуэзцы полагали, что если бы город был взят, то и их

укрепление сделается пустынным. Поэтому еще раньше послали они

в Геную письма, прося помощи: и ответили им оттуда, что на помощь

Галате уже идет один корабль с 500 тяжеловооруженных. Да и венецианские

торговые триремы прибыли из Мэотийского залива и реки Танаис

и из Трапезунта; царь и живущие в городе венецианцы не позволили им

уйти в Венецию, и они остались на случай помощи городу. Подобным же

образом прибыл из Генуи некто по имени Иоанн Лонг, из рода Джусти-

ниани, с двумя преогромными кораблями, имея на них вместе с вооруженными

генуэзскими воинами и военные машины, — многие и прекрасные,; дышащие

яростным духом. И был этот Иоанн муж искусный, а в схватках

и в военных сражениях сомкнутым строем весьма опытный. Царь принял

его с честью, и наделил его воинов жалованьем, и осыпал милостями, и

почтил его саном протостратора, — и он взял на себя охрану лежащих

у дворца стен. Ибо видели, что тиран водружает там для метания каменных

ядер пушки и всякие другие приспособления для разрушения стен.

Подарил он также ему чрез хрисовульную грамоту и остров Лемнос, если

Магомет будет отбит и возвратится назад, ничего не достигнув из того,

что он с дерзостью надеется получить от города. Итак, с этого времени

латиняне вместе с Иоанном сражались героически, выходя из ворот города

и стоя во внешнем укреплении и по рву. Часто, выскакивая и за ров. вступали ромеи в рукопашный бой с турками, иногда отступая, иногда же

захватывая пленных. Но это не приносило ромеям пользы, ибо, по правде

сказать, один ромей был против двадцати турок. Как могли они лицом

к лицу сражаться с турками и уцелеть? Поэтому был дан совет такой,

чтобы ромеи сражались со стен на передовых укреплениях: одни при помощи

метательных копий, другие посредством стрел, иные же при помощи

свинцовых ядер, выпускаемых благодаря пороху по пяти и десяти сразу:

величиной мелкие, как черноморские орехи, и обладающие такой пробивной

силой, что если бы случилось ядру попасть в носящее железные

доспехи тело, то, пронзив и защиту и тело, оно выходит наружу и, если

случится при этом другое, перескакивает в другое, а затем из него в следующее,

пока не ослабеет сила заряда. И при помощи одного выстрела

можно убить двоих и троих. Но и турки научились этим пользоваться,

а, в то же время, и сами подобным образом поражались.

Итак, когда половина апреля была проведена в незначительных схватках,

то, так как тиран собирался на большее, были стянуты поэтому

воины отборные и наилучшие: свыше числа, можно сказать. Те, кто рассматривал

их, говорили, что свыше 400 тыс. А галатские генуэзцы еще

до прихода тирана, находившегося еще в Адрианополе, послали послов,

возвещая искреннюю к нему дружбу и возобновляя написанные раньше

договоры. И он отвечал, что он — друг их и не забыл свою любовь

к ним, — только чтоб не оказались они помогающими городу. И они обещали.

Однако, как показал конец, один из них смеялся над другим. Ибо

жители Галаты думали, что теперь все будет как прежде, когда город был

осажден предками тирана, которые ничего не добились и ушли с пустыми

руками, а жители Галаты и им свою дружбу выказали, и горожанам, по

мере своих сил, помогали. Так и теперь обманно они выказывали ему

дружбу, на самом же деле тайно помогали в войне городу. А тиран

в свою очередь думал: «Дозволю я, чтобы змея спала, до тех пор пока

поражу дракона, и тогда один легкий удар по голове, и у ней потемнеет

в глазах». Так и случилось.

Тогда были стянуты к городу по морю и корабли его с триремами,

биремами и легкими судами — числом до 300. Городская же гавань была

заперта цепью, протянутой со стороны городских ворот, называемых «Красивыми

», к стороне Галаты; ромейские корабли непрерывным рядом стояли

внутри, держа под наблюдением гавань и цепь.

Кораблей же, о которых мы говорили, было пять: один из них был

царский и вез хлеб из Пелопоннеса, другие же четыре были наняты царем

в Генуе и до марта месяца по некоторым своим надобностям стояли еще

на Хиосе. Когда наступил апрель и хотели они поднять якоря, северный

ветер загородил им дорогу. И были граждане Константинополя в великой

печали, — равно как и экипажи. Когда же северный ветер ослабел и перестал

и начал дуть южный, корабли вышли из Хиосской гавани. И хотя

в первый день он дул незначительно, во второй усилился, и по его воле

неслись корабли. И стояли жители Константинополя, с нетерпением от

этого ожидая прекрасного результата, хотя и не получили пока никакой

пользы. Итак, когда показались корабли, тотчас тиран, как дикий дракон,

устремился с гневом на свои триремы и остальные корабли, говоря

и приказывая им сделать одно из двух: или корабли взять, или воспрепятствовать

им войти в гавань. Тогда турецкие суда вышли в море и остановились,

ожидая прибытия наших кораблей вне гавани за Золотыми воротами.

Корабли же наши шли по той же самой дороге и желали пройти

акрополь Мегадимитриос, чтобы войти в залив Золотого рога, но кораблям

противостояли турецкие суда. А море в тот час было спокойно, ибо ветер не дул. И можно было видеть удивительное зрелище, ибо усеянное

тремястами турецких парусов и пятью величайшими из кораблей море

превратилось как бы в сушу, а тучи дротиков препятствовали опускать

в воду весла. Моряки же генуэзских кораблей, как орлы крылатые, сверху,

как молнии, низвергали из метательных машин снаряды и разбивали неприятельские

корабельные снасти, — и страх немалый сделался у турок.

Тиран же, вследствие безмерного чванства, верхом на коне устремившись

в море, хотел было пересечь пучину и на коне доплыть до своих кораблей,

настолько он был сердит на своих; за ним последовало и войско в военных

доспехах. В это время подул ветер, паруса надулись, и генуэзские корабли,

разрезая турецкие суда, поплыли, держа путь в гавань: турецкие же суда

остались стоять на месте. Если бы, конечно, флот варваров был в это

время впереди генуэзских кораблей, пять этих кораблей могли бы пустить

ко дну и все триста. Тиран же, не зная морской науки, только каркал.

Великий же начальник флота не хотел его слушать, так как приказывал

он противно разуму. Тогда разгневанный тиран приказал флоту отойти

в Диплокионий, а великого начальника флота велел привести пред лицо

его. Итак, когда он был приведен и брошен на землю и четырьмя прислужниками

был растянут на земле, вождь сам своими собственными руками

стал бить его, дав сто ударов золотой палкой, головка которой, сделанная

из чистого золота, была весом в 500 фунтов; эту палку на пробу

он соорудил, чтобы наказывать ею. Человек же этот, именуемый сыном

Палда, происходил из болгар: от одного из архонтов Болгарии. Задолго

до этого он обращен был в рабство, отрекся от отческого благочестия и

стал наследственным рабом Магомета. Это был тот самый, который за

четыре года до того ходил на Лесбос и взял там бесконечное количество

пленных. Однако своим морякам не был он хорошим другом, отнимая

у них добычу. И когда один из азапидов увидел его от тирана оскорбленным

и избитым, он, подняв камень и ударив его по виску, выбил ему

один глаз. Корабли же пришли в гавань и жители города, опустив цепь,

дали им дорогу. Тогда тиран, увидев, что в гавани имеется больших кораблей

восемь, а малых за двадцать и, кроме того, царские триремы и триремы

венецианцев и очень много других малых, понял, что невозможно

завладеть гаванью; однако пришла ему в голову отважная и достойная

воина мысль. Приказывает он, чтобы прямиком были пройдены лощины,

лежащие позади Галаты, — от участка, что к востоку, внизу Диплокиония,

до другого пункта Галаты, лежащего на берегу залива Золотого Рога

против Космидия. И когда сделали, насколько могли, путь гладким, то,

поставив биремы на катки и оснастив их парусами, приказал он тянуть

суда по суше от переправы священного Стомия и ввести их в залив Золотого

Рога. И тянули суда: и на каждом находился начальник гребцов и

другой, сидящий на рулях; третий же, управляя снастями, приводил

в движение паруса; иной бил в бубен, другой же подыгрывал на трубе, пел

морскую песню. И, плывя так с попутным ветром, прошли они всю

сушу, — лощины и потоки, — пока, наконец, не достигли залива и не

ввели в него восемьдесят бирем; остальные же оставил он там, где они

стояли раньше. Кто видел что-либо подобное? Или кто слышал? Ксеркс

построил мост через море, и все его столь многочисленное войско прошло

поверх моря, как по суше. А этот новый Александр Македонянин и, как

мне кажется, из рода своего тиран последний, сушу превратил в море, и

как но волнам, перевел корабли по вершинам гор. Но этот выше Ксеркса.

Ибо тот, перейдя Геллеспонт, был посрамлен афинянами и повернул

назад. Этот же, перейдя сушу, как море, сокрушил ромеев и взял воистину

золотые Афины, украшающие мир, — городов царицу. Так обстояли дела на море. На суше же преогромную бомбарду поставил

он насупротив стены близ ворот святого Романа. И взял бомбардир

прицел, ибо сбоку имел он еще две сооруженные бомбарды, выбрасывающие

искусно приготовленные ядра весом примерно в 50 фунтов.

И, когда хотел он разрядить большую, то прицеливался, посылая снаряд

сначала из малой. И тогда по прицелу стрелял и из самой большой.

И когда ударил первый выстрел и услышали жители города треск, они

онемели от ужаса, а затем стали кричать: «Господи, помилуй!».

... Тогда сбылось реченное от бога чрез Иеремию, говорящего: «К чему

ты приносишь мне ладан из Савы и корицу из земли издалека? Всесожжения

ваши неприятны, и жертвы ваши не в сладость мне». Посему следующее

говорит господь: «Вот я даю на народ этот бессилие, и расслабеют

в нем отцы и сыновья вместе; погибнут сосед и ближние его». Следующее

говорит господь: «Вот идет народ с севера и племя великое и

цари многие поднимутся от края земли; луком и мечом хорошо они будут

владеть; народ этот дерзкий и лишенный жалости; голос его — как море

волнующееся; на конях и колесницах они выстроятся, как огонь, на войну

с тобой, дочь Сиона». Мудрец же зла оного, бомбардир, предусмотрел некий

способ, чтобы бомбарда не была разорвана. В самом деле: мы знаем,

что бомбарда выпускает снаряды. Поэтому, после того как разряжалось

орудие, если оно не предохранялось, будучи прикрываемо войлоками из-

толстой шерсти, обычно оно тотчас же, как стекло, давало трещину.

Однако даже и после такой заботы, дважды или — много — трижды выстрелив,

орудие раскалывалось, когда воздух проникал в образовавшиеся

пустоты и углубления металла. Что же бомбардир сделал? После того как

из пушки, кипящей от испарения селитры и серы, был выброшен снаряд,,

тотчас же канонир обильно смазал ее маслом и легко стала она производить

выстрелы, пока не довершила разрушения города. И еще после этога

сохраняется она целой и действует по желанию тирана.

Итак, выстрелив и потрясши стену, канонир хотел вторично бросить,

в то же самое место еще одно каменное ядро. Находившийся тут посол

Янка посмеялся над выстрелом, говоря: «Если хочешь, чтобы легко упали

стены, направь пушку в другую часть стены, отступив от места попадания

первого снаряда саженей пять или шесть, — и тогда, равняясь по первому,

мечи другой снаряд. А когда аккуратно попали два крайних, тогда бросай

и третий, — так, чтобы три снаряда находились в фигуре треугольника, и

тогда увидишь, как эта часть стены упадет на землю». Понравился этот

совет, и канонир так и сделал, — так и ьышло. А чем именно был вынужден

венгр, когда дал этот совет тирану, сейчас расскажу. Царь Венгрии