Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Специфика критического дискурса о Мандельштаме.
6.3.1. В критике частотно употребляются по отношению к М и его текстам характеристики: «чужой», «чужеродный», «тем- ный», «странный», «враждебный», «отталкивающий», «от- стающий от времени» (вариант: «принадлежащий ДРУГОМУ времени»), «отделенный», «оторванный от общества», «свои собственные законы», «высокомерный», «холодный», «кичли- вый», «претенциозный». Подчеркиваются ошибки в речи, упо- требляются слова «косноязычие» и «непонятность», отмечают- ся «странность», «чужестранность», «искаженность», «мерт- вость» языка и текста. Уже в 1916 г. В. Жирмунский пишет: «…мир Мандельштама <…> с характерным гротескным ИСКАЖЕНИЕМ взаимного положения и величины предметов» [17, c. 400].
Кроме того, по мнению ряда критиков, поэзия М (вообще, его дискурс) – какая-то «антиобщественная», «экстерритори- альная», подчиненная каким-то своим («не нашим»!) законам и, по совокупности этих причин, – опасная, «враждебная». Израильский критик М. Каганская, находящаяся по другую сторону идеологических баррикад, писала в статье 1977 г. о яв- лении, которое она назвала «ВЫЯСНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ» М с русской культурой. Вышеприведенный вокабуляр применяется критиками и литераторами для характеристики не только поэзии М, но и его поведения в обществе, вообще его экзистенции. Например, в 1974 г. писатель Р. Райгородецкий, обсуждая жизнь М в Кокте- беле, говорит об «ОТЧУЖДЕНИИ поэта от себя как личности» [27, c. 232].
6.3.2. Этот (6.3.1) набор характеристик очень похож на «крити- ку» евреев антисемитами еще со времен событий, изложенных в Книге Эсфири. Характерно, в этом отношении, высказывание о М крити- ка Ан. Волкова64: «Поэт совершенно не считается с реальными закономерностями жизни, он вносит в жизнь СВОИ СОБ- СТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ»65. Ср. Книга Эсфири [3:8]: «…и законы их отличны от законов всех народов, и законы царя они не со- блюдают…». Нетривиальность здесь в том, что отнюдь не все (и не боль- шинство) из критиков являлись рутинными антисемитами – многие из них, к тому же, были этническими евреями. Перефразируя Цветаеву, можно сказать, что если поэты – жиды, то М – жид среди поэтов и даже среди «жидов» – тексты этнически еврейских критиков выделялись из общего хора раз- ве что подчеркиванием каких-то специфических (заведомо не существенных для неевреев) черт.
Одна из таких черт – «западность» происхождения М. Для части этнически еврейских критиков в раннесоветский период66
64 Звезда, 1947, кн. 1. 65 Цит. по [51, т. 1, c. 398]. 66 Напр., для А. Горнфельда.
М был «дополнительно чужой и компрометирующий» Westjude, ср. симметричную конфигурацию Ostjuden vs. Westjuden в Гер- мании, где М был бы, конечно, Ostjude!67 Уже в 1970-х Пауль Целан, еще один «пограничный» Ost/ West Jude, во многом себя с М отождествлявший, «резюмиру- ет», назвав М der lebenslang Fremde68 [6, c. 115]69.
6.3.3. К семантическому полю «архетипических» характеристик (в 6.3.1) принадлежат отмечаемые у М критиками и мемуари- стами «неприкаянность», «бездомность», «скитальчество», (= «вечный жид!»), «бродяжничество», «бесприютство», «безбыт- ность» (= «не от мира сего»), «растерзанный вид», сумасше- ствие (= «городской сумасшедший»), «беспомощность», «щу- плость», «слабость», «робость», «несчастность». З. Гиппиус о внешности 17-летнего М в Париже: «Кто-то прислал ко мне очень юного поэта, МАЛЕНЬКОГО, темнень- кого, сутулого, такого скромного, такого РОБКОГО…»70. В мемуарах А. Седых «Далекие близкие» (о Феодосии, Кок- тебеле в 1920 г.): «…Волошин привел с собой очень ЩУПЛОГО и на вид НЕСЧАСТНОГО человека. – Поэт Осип Мандель- штам, – сказал Волошин. <…> Был он БЕЗДОМНЫМ, БЕСПО- МОЩНЫМ <…>. Производил он впечатление человека страш- но СЛАБОГО, ХУДЕНЬКОГО <…>, казался в эти минуты осо- бенно ЩУПЛЫМ и НЕСЧАСТНЫМ…» [41, c. 45, 47]. Мемуарист Э. Миндлин, вспоминающий 1919-20 гг. в Феодо- сии, говорит, что M «был похож на “блаженно очумелого”»71. В воспоминаниях Н. Павлович о внешности М в Петрогра- де осенью 1920: «ХУДОЙ, с МЕЛКИМИ, НЕПРАВИЛЬНЫМИ
67 О развитии отношений М с этнически-еврейскими критиками см. 6.5.12. 68 = ‘пожизненный чужак/иностранец’. 69 Характерно, что израильский исследователь В. Москович в своей работе по ашкеназской ономастике [11, т. 2, с. 477] возводит фамилию Celan (сделан- ную самим поэтом анаграмму исходной фамилии Antschel) к польск. cela, cel- nik ‘таможня, таможенник’ и замечает: «не намек ли на миссию поэта, служа- щего связью двух границ, мостом между разными культурами?».
70 Цит. по [51, т. 1, c. 386]. 71 Цит. по [51, т. I, с. 513].
чертами, он всем своим обликом напоминал персонажей кар- тин Шагала» [51, т. 3, c. 364]. Надежда Вольпин вспоминает о Мандельштамах середины 20-х гг.: «Денег-то у них было гораздо больше, чем у меня, но вид всегда такой РАСТЕРЗАННЫЙ и ПОЛУНИЩЕНСКИЙ. Это очень для их быта было характерно» [66, с. 93]. Критик-эмигрант Вл. Марков писал в 1952 г. о М: «…тон- кий, высокий, НЕ ОТ МИРА СЕГО Мандельштам…». В мемуарах «симпатизанта» В. Катаева «Алмазный мой ве- нец»: «…мой бедный, ПОЛУСУМАСШЕДШИЙ щелкунчик, дружок, дурак». Там же: «Он стоял в вызывающей позе город- ского СУМАСШЕДШЕГО…» [38, c. 19]. Э. Герштейн [8, с. 26] пишет о М начала 30-х: «…он делался похожим на одного из персонажей моего очень раннего дет- ства в Двинске. По улицам этого города бегал…» – далее сле- дует стандартное описание внешности и поведения двинского городского сумасшедшего. П. Калецкий в письме января 1935 г. из Воронежа о М: «Очень умный, ПУТАНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК…» [71, с. 67]. Ср. в мемуарах И. Фейнберга «О Мандельштаме»: «Ман- дельштам с Наденькой в “Известиях” – в коридоре редакции “Нового мира”. Робко держал ее за руку. СКИТАЛЬЦЫ – БЕ- ЖЕНЦЫ – в мире»72. Даже в не полностью надежных воспоминаниях солагерни- ков М (вторая половина 1938 г.) появляется тот же вокабуляр. В. Меркулов вспоминает «щуплого маленького человека», ко- торого в лагере называли «дураком» и «сумасшедшим» [71, c. 47-48]. Ср. также у израильского критика М. Каганской: «И все же “дитя Европы” [Мандельштам] почему-то мучалось сознанием собственного СИРОТСТВА и БЕСПРИЮТСТВА, именуя себя “пасынком веков”» [36, c. 186].
6.3.4. Еще одна специфическая черта отношения критики к М: советские и русскоязычные зарубежные критики «любят» больше раннего М, М «Камня», чем более позднего. И ранний,
72 Цит. по [35, c. 238].
и поздний М для них ЦИВИЛИЗАЦИОННО чужды73, но более ранний – как бы «классичен» и поэтому как бы более приемлем. По крайней мере, непонятность и чужесть текстов раннего М можно пытаться объяснить какой-то «скрытой латынью» его стиля и т. п. Даже в 1964 г. критик А. Саакянц в рецензии в «Вопросах литературы» на некую хрестоматию по русской литературе 20 века, рассматривает М как автора преимущественно 10-х гг.: «Ничем не оправдан, в частности, тот факт, что за пределами (хрестоматии) осталось имя О. Мандельштама, поэта, в 10-е годы не менее значительного, чем С. Городецкий или М. Зен- кевич, которым нашлось место в разделе «Акмеисты». Русскую поэзию ТОЙ ЭПОХИ трудно представить себе без книги «Ка- мень» (1913)»74. Существенно, что политическая платформа критика здесь не имела значения – критики-эмигранты Г. Иванов, С. Маков- ский совпадали здесь с советскими критиками. С. Маковский писал в своих мемуарах о дошедших до него 45 стихотворениях М «после “Tristia”»: «Я прочел их сравни- тельно недавно, и мое отношение ко многим из них уже не то, что к его раннему творчеству <…> все-таки это уже куда менее “бесспорный” Мандельштам. Изменилась <…> и манера пись- ма. Лучше сказать – не столько изменилась, сколько доведена до предельной криптограммности, и вовсе не только из сообра- жений эстетического порядка: многое в этом герметизме объ- ясняется причинами, увы, ничего общего с поэзией не имею- щими…» [131, c. 413].
6.4. Общие причины специфичности критического дискурса о Мандельштаме.
В предисловии к своему переводу 1926 г. повести «Радан великолепный» французского автора Б. Лекаша [15] М пишет (в обычном для себя стиле имея в виду не только объект, но и субъект дискурса, т. е. себя): «Книгу его можно назвать ев-
73 См. в 6.5 Типологию причин. 74 Цит. по [51, т. 1, c. 394].
рейской не столько по мироощущению, сколько по теме и вну- тренней форме». В другом месте М написал: «Я говорю, в сущ- ности, знаками, а не словом» – см. [II, c. 438]. Именно на эти «знаки», на «внутреннюю» специфику дис- курса М и реагируют критики. Точнее говоря, они чувствуют у М искажение (сдвинутость) РУССКОЙ *ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА, у них создается впечатление (ощущение) какой-то «непонятной, иностранной» семантики слов и целых блоков текста75. Ощущается какая-то общая «сдвинутость» и размытость от этой сдвинутости, соз- дающая странную «импрессионистичность» текста М. Наиболее мощным фактором, влияющим на такое восприя- тие критиков – это *германский монитор (см. Глоссарий), кото- рый физически реализует выход из «русской языковой карти- ны мира», работа которого (а не простой переход на немецкий или идиш)76 и есть настоящая реализация стремления М «уйти из нашей речи». Но, даже не понимая и не идентифицируя массового по- тока германизмов (германо-идишизмов) и других манифеста- ций его «цивилизационной» чуждости77, критики чувствуют «нерусскость в русском», какие-то непонятные «чужеземные арфы» и т.п. Они понимают при этом, что указаний на ошибки М в рус- ском стиле (которые действительно имеют место в заметном
75 Пользуясь «коммуникационным» вокабуляром, можно интерпретировать эту ситуацию так: между критиком и дискурсом М имеет место «коммуника- тивный провал», «несоответствие культурных кодов». В результате, критик по- лучает от текстов М «культурный шок», часто не осознаваемый им или лишь частично осознаваемый. 76 Здесь уместно отметить, что и «простой» переход М на немецкий в раз- говоре мог вызвать негативную реакцию находящихся рядом литераторов. Видимо, это у них вызывало ощущение какого-то специфического «языкового двурушничества». Например, воронежский писатель М. Булавин даже через полвека (в 1982 г.) с неприязнью вспоминал эпизод в перерыве собрания пи- сательской организации (1935 г.?), когда М и его знакомые (также высланные в Воронеж) Калецкий, Стефан и Айч в коридоре курили и говорили по-немецки:
«Я подошел к ним и сказал: “Прекратите говорить по-немецки…”. Разговор по- немецки посеял дух НЕПРИЯЗНИ» [90, с. 41-42]. 77 Может быть, точнее – его «культурно-цивилизационной» пограничности, буферности, интерфейсности.
количестве!) явно недостаточно для экспликации этих ощуще- ний. Они все же вынуждены как-то эксплицировать свои подсо- знательные ощущения, что получается часто неуклюже, иногда нелепо, как например, обвинение М в великодержавном шови- низме (!)78. Интересно, в этой связи, что в 1935 г. были опубликованы стихи бывшего знакомого Мандельштамов Л. Длигача, где «он обещал распознать классового врага по одному только звуку его лиры» [I, c. 544]. В его поэме «Речь о деревне»79 говорилось: «Я в песне познаю врага: / Его последняя струна еще туга…». В противоположность этому, в целом «негативному», дис- курсу, еврейские (израильские) критики, изначально «пози- тивно» относящиеся к М, в особенности, начиная с 70-х годов, когда начались попытки «возвращения Мандельштама в лоно еврейства», объясняют свои «странные» подсознательные ощущения от его текстов тем, что «слышат» у М «еврейство». Вполне характерен эмоциональный пассаж в уже цитировав- шейся статье 1977 г. известного израильского русскоязычного критика М. Каганской: «…как Мандельштам любил еврейство и как надо быть глухим, чтобы в его иудейской космологии, им- перских влечениях и словесной готике не УСЛЫШАТЬ “идиш- кайт”. Его перевели на иврит. Но это перевод с перевода. Ман- дельштам всегда писал на языке своего ДУХА, своей КРОВИ. “Чужая речь” была ему “оболочкой”» [36, c. 195]. Ряд современных литераторов явно воспринимает (подсо- знательно?) тексты М как «внутренне еврейские» и даже ис- пользует цитаты из них как маркеры «еврейскости». Напри- мер, поэтесса Г. Зеленина вставляет ряд цитат из М («венозные розы», «припухших железок») в свое эксплицитно «еврейское» стихотворение «Голем» [44, c. 40].
78 См. в 6.2: 1933 г., С. Розенталь. 79 Новый мир, 1935, №2. Цит. по [I, с. 544].
|
||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2017-01-26; просмотров: 78; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.227.114.125 (0.019 с.) |