Вид здания гги по состоянию на 2004 Г.

 

О работе в
Государственном Гидрологическом институте
в 1929 - 1935 гг.

 

В июне 1929r. я окончил среднюю школу, одну из лучших школ того времени (бывш. Петершуле) и после неудачной попытки поступить в ВУЗ, вынужден был устраиваться на работу. В те годы это было не так легко сделать, так как было много безработных, и устроиться на работу можно было только через специальную Биржу труда для неквалифицированных рабочих, которая помещалась в великолепном здании Фондовой Биржи, сооруженной архитектором Тома де Томоном на стрелке Васильевского острова. После целого ряда передряг мне, наконец, удалось устроиться в Государственный гидрологический институт, который размещался в трехэтажном каменном особняке по 2-й линии, д. 23. У меня было рекомендательное письмо от геолога Дмитрия Ивановича Щербакова (будущего академика) к дирекции Института. Я был принят в Бюро изысканий института 23. ХI. 1929г. на должность наблюдателя с окладом 75 руб. 21 коп.

Мне было тогда неполных 19 лет.

Когда я поступил на работу в Гидрологический институт, Бюро изысканий помещалось во втором этаже, в комнате являющейся уже много лет и до настоящего времени ка6инетом директора института и в соседней комнате, где сейчас находится приемная директора; дирекция института тогда размещалась на первом этаже в комнатах нынешней библиотеки.

Вход в Бюро изысканий был через небольшую, но массивную дверь, расположенную в нише направо от входной двери во второй этаж. Большая комната Бюро вся была уставлена разнокалиберными письменными столами, которые, однако, в большинстве своем пустовали и как мне объяснили, люди, сидевшие за ними, находятся еще в поле. 3а один из пустовавших столов усадили меня.

В маленькой комнате работали маститые ученые института того времени зав. экспедиционным сектором В. М. Родевич, Н. А. Копылов и другие, фамилии которых я сейчас уже не помню.

Все они ходили в свою комнату через большую комнату, где я сидел. Насколько я помню, я ни разу не заходил в комнату, где сидели эти ученые мужи, изредка из этой комнаты доносились громкие голоса спорящих и громкие приветствия нового появившегося лица. Моим первым непосредственным начальником был инженер путей сообщения Георгий Владимирович Лопатин, который возглавлял небольшую экспедицию, работавшую летом 1929 г. в Туркмении в песках Кара-Кумов. Исследовались возможности обеспечения пресной водой Серного завода, строящегося в 250 км к северу от Ашхабада в центре Кара-Кумов, на буграх Зеаглы, богатых серной рудой.

Георгию Владимировичу было около 30 лет, это был среднего роста блондин, всегда гладко причесанный. Г. В. Лопатин был скромным и очень корректным человеком, никогда не повышавшим голоса. Много лет спустя я встретился с Г. В. Лопатиным, кажется это было на 3-м гидрологическом съезде в 1957г. и мы вспоминали наш первое знакомство.

Когда я поступил в институт мне было сказано, что временно я буду работать в институте, а затем мне предстоит поездка в Кара-Кумы не менее, чем на полгода, и что сейчас подыскивают второго человека для этой поездки.

Поступая в ГГИ, я довольно смутно представлял себе гидрологию, метеорологию и топографию. У Г.В. Лопатина было огромное количество необработанных нивелировочных книжек, которые он привез из экспедиции в Кара-Кумы; так что первой моей работой в Бюро изысканий была обработка нивелировочных книжек, т.е. следовало постранично подсчитать превышения.

Я тогда не умел считать на счетах и потому все операции проделывал на бумажках, что шло очень медленно, и было крайне неудобно. Однако никто не обучил меня считать на счетах, но и никто не подгонял в работе. Однажды я решил взять одну нивелировочную книжку домой, и мой отец быстро обучил меня считать на счетах, и с этих пор работа у меня пошла гораздо веселее. Где-то примерно недели через 3 после моего поступления в Бюро изысканий в комнате, где я работал, появилось новое лицо; это был только что приехавший из Кара-Кумов, прораб экспедиции Лопатина Дмитрий Александрович Козловский, загорелый до черноты и с густой черной бородой.

С первых дней появления Д. А. Козловского в Бюро изысканий я понял, что у него были очень натянутые отношения с начальником экспедиции Г. В. Лопатиным. В скором времени Д. А. Козловский сдал свои дела по экспедиции и перешел в какое-то другое подразделение института.

Сразу после Нового года был оформлен на работу в Бюро изысканий мой будущий напарник по поездке в Кара-Кумы. Это оказался молодой человек, всего на год старше меня, которого звали Мирон Алексеевич Ковельман. Он также как и я не попал в ВУЗ и в Ленинграде жил у своего дяди, так как сам был родом из Запорожья, где жили его родители. Ковельман был принят на должность ст. наблюдателя, так как в Запорожье непродолжительное время работал на метеостанции и поэтому немного знал метеорологические приборы и наблюдения и потому считался старшим в нашем будущем отряде, который в скором времени должен был выехать в Кара-Кумы. Ковельман оказался очень безалаберным, но добрым и отзывчивым парнем и в скором времени мы подружились. С февраля 1930г. мы стали собираться в экспедицию, но наш отъезд по разным причинам все откладывался и откладывался. Под руководством Г. В. Лопатина были составлены списки инструментов и оборудования, которые мы должны были взять с собой. Все полученное со склада укладывалось в небольшие деревянные вьючные ящики и до времени хранилось на складе.

В середине февраля мы получили инструкцию, оформленную на 3 машинописных листах, содержавших перечень работ, которые мы должны были выполнить в Кара-Кумах, и некоторые советы и правила нашего поведения в Туркмении. Смысл кашей поездки в Кара-Кумы заключался в том, чтобы завершить годовой цикл наблюдений, начатых летом 1929г. экспедицией Лопатина в районе строительства Серного завода, изыскания института должны были выявить и определить запасы пресной воды необходимые заводу для производственных и бытовых нужд.

Базой нашего отряда должна была служить метеорологическая станция Зеаглы, расположенная в непосредственной близости от стройки Серного завода. В программу наших работ входило обследование Кызыл-Такыра, расположенного в 6 км от Серного завода, где следовало оконтурить линзу пресной воды, расположенную под такыром, буровыми скважинами мелкого заложения (до 6 м), организовать наблюдения над испарением с водной поверхности при помощи испарителей с мерной иглой в центре и систематически проводить метеонаблюдения на станции Зеаглы, находившейся в ведении УГМС Туркменской ССР. В зимний период станция обслуживалась всего одним сотрудником, наблюдателем Яковлевым. Кроме вышеупомянутой инструкции мы получили рекомендательное письмо с просьбой о содействии к управляющему конторой «Туркменсера», в ведении которой находилось строительство Серного завода и доверенность на получение от той же конторы 8 000 рублей для производства работ и на зарплату рабочим. По договору с ГГИ эта контора субсидировала все изыскательские работы ГГИ, проводимые на Серном заводе в Кара-Кумах. Далее, нам перед отъездом, было сказано, что в ближайшем будущем в Ашхабад выедет экспедиция, которая будет производить работы в разных частях республики и что наш отряд будет подчинен начальнику этой экспедиции, и все дальнейшие распоряжения мы будем получать от него. Наконец, где-то в конце февраля получив командировочное удостоверение, деньги и билеты, мы, сопровождаемые напутствиями родных, выехали в Ашхабад. Ехали до Ашхабада более недели, без особых приключений. Ашхабад встретил нас жарой, пылью и допотопным транспортом в виде пароконных фаэтонов. В единственной небольшой гостинице города свободных мест не оказалось. Но на наше счастье в одном из больших номеров гостиницы проживал начальник экспедиции по исследованию Кара-Кумов Академии наук С. Ю. Геллер, с которым мы познакомились еще в Ленинграде и который любезно согласился пустить нас в свой номер, где мы и обосновались до самого выезда на Серный завод.

С приезда в Ашхабад началась наша самостоятельная деятельность по подготовке к выезду в Кара-Кумы. Нужно было нанять двух буровых мастеров и переводчика (фамилии этих людей и где их можно было найти нам сказали еще в институте), получить из конторы «Туркменсеры» оставленный на хранение буровой инструмент, заказать в мастерской два испарителя, нанять верблюдов в ближайшем колхозе для переброски всего нашего имущества на Серный завод, купить двух ишаков, которые должны были служить нам средством передвижения в Кара-Кумах, а главное на все это получить деньги в конторе «Туркменсеры», по доверенности выданной нам в ГГИ.

Когда мы впервые пошли знакомиться с руководством «Туркменсеры», то увидев нас двух юнцов главный инженер первым делом спросил: «А сколько Вам лет?» и добавил «что, если мы растратим полученные деньги, то по молодости лет нас даже нельзя будет за это посадить в тюрьму». С грехом пополам, он распорядился выдать нам 4 000 рублей, сказав, что и этого нам вполне достаточно на первое время, а там дальше будет видно.

Получив деньги, мы первым делом пошли нанимать рекомендованных нам буровых мастеров и переводчика.

Буровые мастера были крепкие мужчины лет 35, оба были русские. Старшего звали Виктор Васильевич Троицкий, как звали его младшего товарища, я забыл. Оба они прошлое лето работали у Д. А. Козловского. Приехал к нам в Ашхабад наниматься и бывший переводчик Д. А. Козловского, очень льстивый и хитрый туркмен лет 60-ти по имени Ходжа-Мурат.

Больше нам не положено было нанимать кого-либо, так что наш отряд состоял теперь из 5 человек.

Настало время заняться подготовкой имущества и людей к отправке на Серный завод. Единственным средством сообщения с заводом были караваны верблюдов. Поэтому мы отправили Ходжа-Мурата на разведку в близлежащие к городу колхозы выяснить возможности временной аренды верблюдов, а также возможности покупки двух ишаков.

Мы же вместе с буровыми мастерами отправились в контору «Туркменсера» за оставленным там, на хранение Козловским, буровым инструментом, который нам следовало принять по имевшейся у нас описи. Ни Ковельман, ни я, никогда не имели дело с буровым инструментом и потому названия отдельных предметов указанных в описи, как-то «желонка», «ложка» и т.п. были для нас темным лесом. Вместе с тем мы понимали, что не могли показать свое невежество перед рабочими, а потому мы старались сделать так, чтобы незнакомый нам предмет сначала называли бы наши буровые мастера, а мы судорожно запоминали эти названия незнакомых нам предметов. В конце концов, все обошлось благополучно, и мы получили два буровых комплекта и обсадные трубы. Вторым срочным делом было заказать два испарителя. Наконец и это дело было сделано, и заказ на изготовление двух испарителей был принят какой-то частной жестяной мастерской. Тем временем вернулся наш переводчик с сообщением, что в одном из ближайших колхозов нам по договору могут предоставить в аренду во временное пользование сроком на 3 недели нескольких верблюдов с погонщиками для переброски нашего имущества на Серный завод. Стоимость каравана из 5 верблюдов с двумя погонщиками была 250 рублей. Кроме того, на базаре в Ашхабаде Ходжа-Мурат присмотрел хорошего ишака за 70 рублей. Мы заключили договор с колхозом на караван верблюдов и купили этого ишака, несколько позже мы купили ещё второго ишака у одного знакомого Хаджи-Мурата. Пока мы занимались всеми этими делами, в Ашхабад пришли две грузовые машины французской фирмы «Рено», изготовленные специально для пустыни, а потому они назывались «Рено-Сахара», машины эти имели передние и задние ведущие колеса. Цель их прибытия в Ашхабад» был намеченный на лето 1930г. пробный пробег этих машин из Ашхабада в Хиву через пески Кара-Кум для решения вопроса пригодности машин для прохождения их по пескам Кара-Кумов. Начальник этого пробега инженера Н. А. Четвериков любезно предложил нам отправить часть нашего имущества на этих машинах до Серного завода, а также обещал взять с собой 2-х человек из нашего отряда.

Было решено, что с этими машинами поеду я и один из наших рабочих.

Наконец арендованный нами караван прибыл в Ашхабад и, быстро погрузив наше имущество на следующий день, выступил на Серный завод, сопровождаемый Ковельманом, одним из рабочих и переводчиком, двое из которых ехали верхом на ишаках.

На следующее утро в Кара-Кумы отправились машины «Рено-Сахара», на которых с остальным имуществом ехали я и второй рабочий. В первый же день мы перегнали наш караван, ночевали где-то в дороге и на второй день к вечеру прибыли на Серный завод, преодолев, таким образом, за неполные двое суток расстояние в 250 км по пескам. Через 6 дней прибыл и наш караван.

Наша база - метеостанция Зеагли была расположена на двух соседних буграх; на вершине одного располагалась метеоплощадка, на вершине второго - дом станции. Между буграми была ложбина, по которой проходила караванная тропа на Серный завод, расположенный в непосредственной близости к северу от метеостанции. Когда мы приехали, опытный Серный завод на два автоклава уже работал, а вокруг него раскинулся небольшой заводской поселок, где имелись столовая и магазин. Директором Серного завода был туркмен, а главным инженером - русский. На метеостанции работал всего один наблюдатель Яковлев, который страшно обрадовался нашему приезду, так как около 1/2 года находился совершенно один на станции. Это был довольно странный, полуодичавший, но исправно выполнявший свои обязанности по метеонаблюдениям, человек.

Перед своим отъездом из Ашхабада мы заходили в УГМС Туркменской ССР, и руководством последнего были зачислены в штат метеостанции Зеагли, Ковельман начальником, а я наблюдателем станции оба по совместительству, и, если я не ошибаюсь, с половинной оплатой месячной ставки.

На Кызыл-Такыре мы согласно полученного задания пытались при помощи буровых скважин оконтурить линзу пресных вод и установили два испарителя в непосредственной близости друг от друга, из которых один был основным, а второй служил для контроля. Эти испарители были изготовлены из оцинкованного железа, имели в диаметре 1 м и борта высотой до полуметра. В центре была припаяна конусообразной формы мерная трубка с насечками, через 1 сантиметр. Испаритель наполнялся водой, взятой из колодца тут же на Такыре примерно, на 0,48 м. По разности отсчетов по мерной трубке определялась величина испарившегося слоя воды. Наблюдения велись 1 раз в 5 дней.

В очень скором времени нам донесли, что наши испарители служат для водопоя верблюдов и разного рода мелких зверюшек, обитавших в пустыне, так что наблюдения по испарителям оказались весьма не надежными, и вскоре их пришлось совсем прекратить, так как были сломаны и унесены мерные трубки. После окончания бурения мы рассчитали наших буровых мастеров, и они уехали в Ашхабад, и с ними вместе уехал наблюдатель Яковлев, переводчика мы оставили при себе. На нас двоих легли работы по метеоплощадке и периодические замеры воды в скважинах на Кызыл-Такыре. Так прошло около 3-х месяцев, и никто нами не интересовался, как вдруг пришло из Ашхабада письмо, вызывавшее Ковельмана в Ашхабад для отчета по проделанной работе в контору начальника Туркменских изысканий ГГИ. С ближайшим караваном Ковельман отправился в Ашхабад и в скором времени вернулся обратно, с сообщением, что начальник экспедиции распорядился прекратить все работы по программе ГГИ на Серном заводе и меня отзывают в контору экспедиции для дальнейшего использования на других работах. Ковельман же временно остаётся в Зеагли, пока не подберут другого начальника метеостанции. Договорившись, через нашего переводчика, я с ближайшим караваном, следовавшим в Ашхабад, выехал - в город; взяли с меня за поездку 50 рублей, но я был на полном довольствии у караванщиков. На 10-й день к вечеру я наконец приехал в Ашхабад.

Мне трудно передать словами те чувства, которые я испытывал, попав после длительного периода пребывания на Серном заводе и утомительного 10-дневного пути с одними туркменами, в город. Они не говорили по-русски и меня, не понимали (за исключением нескольких обиходных слов). В город, где в городском парке играла музыка, гуляла нарядная публика, ярко освещен был вход в кинотеатр и на любом углу можно было выпить холодного лимонада. Всё это казалось мне каким-то чудом, после длительной жизни в пустыне. На следующий день, отдохнув от утомительного пути, я пошел в контору экспедиции ГГИ, которая помешалась на Апшеронской ул. № I, эта улица начиналась от большой пустынной площади. Когда я пришел в контору, там сидело 3 человека, начальник экспедиции ГГИ инженер Николай Алексеевич Бесперчий, бухгалтер экспедиции Николай Петрович Корытин и еще молодой человек, мой ровесник Федор Фридрихович Бенуа. Так произошла моя первая встреча с Н. А. Бесперчим, человеком исключительно доброжелательным, умным и честным. К нам, молодежи, он относился по-отечески. Было ему тогда немногим больше 40 лет, но так как он носил бороду, мы, молодежь, считали, что он старый, но вместе с тем боготворили его. Николай Петрович Корытин был примерно одного возраста с Бесперчим, довольно высокого роста, с густой тёмной шевелюрой пышных волос на голове. Это был типичный интеллигент, боявшийся всяких местных насекомых и очень боявшийся заболеть какой-нибудь тропической болезнью, очень любивший рассказывать разные фривольные истории и совершенно таявший при виде молоденьких и хорошеньких женщин. Он был прекрасный бухгалтер и очень дотошный в своей специальности человек.

Бесперчий и Корытин - оба были в Ашхабаде со своими женами.

Ф.Ф. Бенуа был очень милым и приятным молодым человеком, он работал под руководством Н. П. Корытина, и за глаза часто его ругал за чрезмерную педантичность. Я быстро сошелся с Ф. Бенуа и мы с ним очень подружились и все свободное время проводили вместе, наши добрые отношения сохранились и в дальнейшем в Ленинграде, после ухода Бенуа из ГГИ.

Здесь следует сказать, что я был оставлен при конторе и выполнял разные поручения, которые мне давал Николай Александрович Бесперчий.

Средне-Азиатская экспедиция возглавлялась Н. А. Бесперчим, при нем в качестве консультанта работал ст. гидролог Б. Л. Личков. Экспедиция объединяла, не считая нашего Кара-Кумского отряда, ещё 5 отрядов, работавших в разных уголках республики. Первый отряд, возглавляемый Е. Т. Запрометовым, работал по изучению источников водоснабжения г. Ашхабада и базировался в ближайшем ауле Багир. Второй отряд под руководством Б. Д. Русанова работал по изысканию источников водоснабжения в районе г. Кушки для нужд Кушка-Серыхского совхоза - комбината. Третий отряд под начальством В. Н. Кунина проводил исследования Келифского Узбоя с целью выяснения возможности пропуска сбросных вод вглубь Каракумской пустыни, а также изучения состояния грунтовых вод и химических качеств их вдоль Узбоя. Четвертый отряд работал за пределами Туркменской ССР, на территории Узбекской ССР, и занимался определением норм стока и максимальных расходов ливневых вод для расчета отверстий искусственных сооружений. Изыскания велись по трем трассам железнодорожных линий. Первая Багыш-Кок-Янгак (16 км), вторая Мельниково-Исфара-Шураб (52 км) и третья Уч-Курган-Нарынские копи (25 км). Руководил этими работами П. А. Козловский.

И, наконец, пятый отряд, возглавляемый М. П. Распоповым и Б. А. Федоровичем, вел рекогносцировочные гидрогеологические изыскания в районе рек Мургаб, Кушка и Кашан для предварительного выяснения возможности использования грунтовых вод в низовьях р. Мургаба для целей орошения и устройства водохранилища на этих реках, а также стационарные наблюдения за режимом грунтовых вод в низовьях долины Мургаба.

Все вышеперечисленные работы производились по договорам с различными местными учреждениями и организациями. Контора экспедиции состояла из двух комнат, первой темной, свет в нее проникал только через две двери, одна выходила на улицу, вторая во двор. Эта комната была разделена большим шкафом на две половины; в задней половине с разрешения Николая Александровича жили Бенуа и я. Бесперчий мотивировал это тем, что контора всегда под присмотром, а во-вторых зачем вам молодым людям тратить свои небольшие заработки на наем комнаты. Мы, конечно, были этому решению рады, и таким образом мы сберегали часть получаемых денег. Здесь уместно сказать, что в начале лета в институте прошла прибавка зарплаты, и я стал получать 85 рублей и 100 % полевых, т.е. мой месячный заработок в Туркмении составлял 170 рублей.

Вторая комната, занимаемая конторой экспедиции, была большая светлая комната в два окна, уставленная письменными столами. Рабочий день в конторе начинался в 8 часов утра, затем был, в самое жаркое время дня, перерыв с 12 до 16 часов, а затем рабочий день продолжался до 19 часов.

Следует отметить, что Николай Александрович, при приезде кого бы то ни было в контору, всегда представлял Бенуа и меня, говоря: «познакомьтесь, это наша молодежь, причем очень хорошая и трудолюбивая», так что за все время пребывания в конторе я перезнакомился почти со всеми членами экспедиции.

Примерно через месяц после моего приезда в Ашхабад приехали Ковельман и Хаджа-Мурат, последний был сразу рассчитан, а Ковельмана после сдачи финансового и технического отчета Николай Александрович отправил в распоряжение Б. Д. Русанова.

В конце октября экспедиция стала сворачиваться, и перед ноябрьскими праздниками я вернулся в Ленинград, пробыв, таким образом, более 1/2 года в Туркмении, так закончилась моя первая в жизни экспедиция.

После ноябрьских праздников я пошел на работу в институт и тут узнал, что институт получил дополнительное помещение на 5 этаже в доме 20 по 3 линии и что весь экспедиционный сектор и чертежное бюро, возглавляемое Фогтом, переведены в это новое помещение.

Средне-Азиатская экспедиция, или как ее еще называли «Туркменские изыскания», получила огромную комнату в самом конце экспедиционного сектора. Чтобы до нее дойти следовало пройти через целый ряд проходных комнат, где разместились Казахстанская экспедиция, возглавляемая Н. Н. Даниловым, и Кубано-Манычская экспедиция, возглавляемая С. А. Колем, а также целый ряд других более мелких экспедиций, последнюю комнату перед Туркменской экспедицией занимала Дальне-Восточная экспедиция, работавшая под руководством М. И. Львовича.

Вскоре после приезда в Ленинград Бенуа уволился из института, я же и Ковельман продолжали работать в основном на подхвате по обработке материалов других отрядов экспедиции.

Весной 1931г. все стали поговаривать о новой поездке в Туркмению, начальником экспедиции оставался Н. А. Бесперчий. Какие отряды работали в Туркмении летом 1931г. я уже не помню.

Е. Т. Запрометов составлял штаты новой партии, которая должна была работать в Копет-Даге в района жел/дор. станции Бами и по долине р. Сумбар, и очевидно по рекомендации Н. А. Бесперчего, пригласил меня и Ковельмана в свою партию на должность мл. техников. Все работы партии должны были производиться в пограничном районе с Ираном и небезопасном в отношении басмачества. Партия состояла примерно из 10 человек, но я запомнил только четверых это: нач. партии Е. Т. Запрометова, инженера К. А. Леонтовича и начальников отрядов Б. Ф. Уля и Л. Д. Халтурина; с последним я должен был непосредственно работать. Отъезд партии состоялся где-то в середине мая с заездом в Ашхабад, а затем уже и к месту работ. Штаб-квартира партии на первое время была в украинском селе Алексеевке в предгорьях Копет-Дага, предки жителей которого переселились сюда еще во времена Екатерины II. Туркмен почти не было, и по рассказам местных жителей, они в большинстве своём переселились в Иран и часто делали набеги на украинские села и угоняли скот местных жителей. По договоренности с администрацией совхоза в Алексеевке нам были выделены верховые лошади для производства работ. Наша работа заключалась в определении запасов пресной воды для организуемых в горах новых животноводческих совхозов. Два конных отряда по два человека, Б. Ф. Уль с Ковельманом и Л. Д. Халтурин со мной занимались определением дебета ключей, в большом количестве выходивших на поверхность земли в ущельях Копет-Дага, и фиксированием этих выходов на карте. Гидрометры занимались определением расходов воды всех речек и ручьев, также в обилии попадавшихся в ущельях Копет- Дага. Эти ущелья были когда-то обитаемы, а когда мы там были, они были совершенно безлюдны и заброшены. Богатство и разнообразие растительности в этих ущельях было огромно, и большинство из них были очень красивы. В связи с возможными встречами с басмачами начальник партии и начальники отрядов были вооружены винтовками. Вторая наша база была в Кара-Кала, куда мы перебрались уже во второй половине лета. Переезд в Кара-Кала был очень утомительным из-за страшной жары. Хуже места, чем районный центр Кара-Кала, мне в жизни не попадалось. Жарко, пыльно, отсутствие хорошей воды и невообразимо скучно.

Уже почти на исходе нашего пребывания в Копет-Даге со мной произошел один малоприятный случай, о котором хотелось бы рассказать. Встал вопрос о необходимости привезти со станции Бами для нашей партии 6 мешков муки. Расстояние от нашей стоянки до ст. Бами было около 15 км. Начальник партии послал одного человека вперед, чтобы оформить получение муки, а второй с караваном из 3-х верблюдов должен был подъехать попозже, чтобы только погрузить муку и к вечеру уже быть на стоянке партии. Выбор ехать с караваном верблюдов пал на меня. Итак, впереди я ехал верхом на лошади, а сзади, как и положено было, сцепленные между собой чинно выступали 3 верблюда, веревка от первого была крепко привязана к седлу моей лошади. 15 км это примерно три часа ходу с караваном верблюдов. Дорога не предвещала никаких неприятностей, но я не знал одного странного поведения верблюдов, когда они доходили до того места, где когда-то раньше валялся в пыли один из их собратьев, то они обязательно тоже должны были валяться на этом месте в пыли. К моему несчастью на моем пути было такое место и, достигнув его, мой первый верблюд, сильно дернув веревку, разорвал ее и стал кататься в пыли. Другие два норовили сделать то же самое, но мне удалось их отвести от этого места, а с первым верблюдом я ничего не мог поделать и никак не мог поставить его на ноги. Я был просто в отчаянии, что мне делать, помощи ждать было не откуда, и я провозился не менее часа прежде, чем сумел восстановить порядок в своем караване. Всё же к вечеру, нагруженные мешками с мукой, мы добрались до нашей стоянки. Басмачей мы не встречали, но нам говорили, что они все время следили за действиями нашей партии. Когда мы выступили в наш последний переход на жел/дор. станцию Бами, то они якобы хотели в последний момент напасть на наш отряд, но увидели у многих из нас притороченные к седлам блестящие оправы родниковых термометров, которые приняли за ручные гранаты и поэтому испугались. Мы в этом последнем переходе видели на гребне высокие шапки сопровождавших нас всадников, но никаких действий с их стороны против нас не было. В Ленинград я вернулся из этой экспедиции где-то во второй половине сентября. В ноябре меня в числе 3-х человек на короткий срок ещё раз послали в Ашхабад для участия в инвентаризации, списания негодного и отправке наиболее ценного имущества в Ленинград, т.е. ликвидации всего имущества Туркменской экспедиции. На этот раз мы поехали в Ашхабад через Баку и Красноводск. На Каспии попали в сильный шторм, и очень многих пассажиров укачало, я чувствовал себя нормально. Выполнив полученное задание, мы вернулись в Ленинград. Зима прошла в обработке материалов по экспедиции.

К весне Туркменские изыскания стали распадаться. Николай Александрович Бесперчий был назначен главным инженером экспедиционного сектора, а начальником сектора назначили недавно поступившего в институт партийного работника П. С. Баранова, заместителем у него был инженер В. М. Блюм.

В апреле 1932 г. умер мой отец и почти одновременно с этим я получил предложение от П. А. Козловского поехать с ним в экспедицию в Закавказье, на что я дал согласие. Кавказские изыскания проводились по договору с Управлением Кавказской жел. дороги и преследовали цель дать гидрологическую характеристику для будущей трассы транскавказской железной дороги. Экспедиция состояла из двух партий. Северная партия работала в долине р. Ардон, (возглавил Э. В. Буш); южная - работала в долине р. Большой Ляхвы (возглавлял П. А. Козловский). Южная партия базировалась в г. Цханвали (столице Юго-Осетинской автономной области) и состояла из 11 человек и одной студентки - практикантки - Денисовой И.Д. В партии было три полевых отряда: гидрометрический состоял из двух человек: Решетова и Бюрига, стоковый состоял из трех человек: Торгашева, Крейнина и Волхоновича и топографический состоял из двух человек Бондарекко и Тимофейчука. Две женщины в партии, Андреева и Смирнова, а также студентка-практикантка Денисова, занимались лабораторными работами под руководством начальника партии Козловского. Одиннадцатым был завхоз партии. Гидрометрический отряд, в своей работе применял малоиспытанный тогда метод химического определения расходов воды, пригодный для горных рек. Метод достаточно трудоемкий и дававший не всегда удовлетворительные результаты. Гидрометрический отряд имел в своем распоряжении лошадь с телегой для перевозки со створа на створ мешков с поваренной солью, большую бочку для разведения рассола и целую уйму другого оборудования. К отряду был прикомандирован единственный рабочий партии местный житель-осетин Аслан-мурза, очень добросовестный и трудолюбивый человек.

Павел Александрович Козловский был хорошим специалистом гидрологом, но очень посредственным администратором, разрешавшим своей жене вмешиваться в служебные дела партии. В связи с этим партия не представляла собой сплоченного и дружного коллектива, каждый отряд был сам по себе.

Условия сотрудников партии на Кавказе были совершенно исключительные, мы имели прекрасное постоянное жилье во флигеле местного Дома культуры, 125 % полевых и бесплатные жел/дор. билеты в мягком вагоне от Ленинграда до Тбилиси и обратно.

Работы Кавказских изысканий консультировал гидролог Петр Николаевич Лебедев. В течение лета он один раз приезжал к нам в партию в сопровождении нач. экспедиционного сектора Баранова. Вернулся я в Ленинград из этой экспедиции в сентябре месяце.

По приезде коллектив партии распался, а меня Козловский просил ему помочь с отчетом и сдачей дел в архив. Этими делами я занимался первую половину зимы 1932-1933гг. Вторую половину зимы 1932-33гг. я работал у инженера А. А. Стыриковича по сбору материалов для Водного кадастра. Работа эта была вне института, и я очень много времени проводил в архивах и библиотеках разных ленинградских учреждений за выпиской различных гидрологических материалов.

Весной 1933г. мне довелось присутствовать на знаменательном событии в ГГИ, проходило большое торжество, отмечалось 25-летие служебной и научной деятельности основателя и первого директора института профессора В. Г. Глушкова. Торжественное заседание и чествование В. Г. Глушкова проходило в большом актовом зале Географического общества. Председательствовал президент Академии наук А. П. Карпинский. Актовый зал был набит до отказа, представителями смежных учреждений и организаций, сотрудниками ГГИ и студентами Университета, Я сидел рядом с П. А. Козловским, а за ним сидел П. Н. Лебедев. Глушков со всеми нами поздоровался за руку, а мы его сердечно поздравляли.

Весной 1933г. передо мной встал вопрос, к какой экспедиции мне примкнуть, так как работа по сбору материалов для Водного кадастра мне порядком надоела. Как вдруг мне сказали, что меня разыскивает начальник одной из партий Западных изысканий А. И. Дементьев. Я встретился с Дементьевым, и он мне сказал, что набирает сотрудников к себе в партию в Западные изыскания и что ему рекомендовали меня, что если я согласен, он берет меня на должность ст. техника. Я дал согласие и сразу же получил какое-то задание. Западные изыскания были организованы в 1933г. в соответствии с договором заключенным между ГГИ и штабом Ленинградского военного округа. Все работы этих изысканий должны были проходить в пограничной зоне нашей Западной границы того времени и заключались в обследовании водных объектов и проходимости местности. В 19ЗЗг. все работы производились на территории Белорусской ССР. Здесь работали три изыскательские партии; первая базировалась в Полоцке - нач. партии Иванов Я. Н., вторая в г. Борисове - нач. партии Глаголев П. А. и третья в г. Слуцке - нач. партии Дементьев А. И., в этой партии работал и я. В Слуцке я познакомился с моей будущей женой Тырковой Марией Константиновной, которая работала в этой же партии инженером. В следующем 1934г. Западные изыскания работали на территории Украинской ССР, и было создано уже 4 партии. Первая базировалась в г. Шепетовке нач. партии Митропольский В. П., вторая в г. Жмеринке - нач. партии Глаголев П. А., третья в г. Коростене - нач. партии Дементьев А. И., четвертая в г. Проскурове (ныне Хмельницкий) - нач. партии Иванов Я. Н. Возглавляли Западные изыскания: Фомичев П. К. - нач. изысканий и Кнорринг Л. М. - главный инженер,

В зимнее время камеральной обработки Западные изыскания размещались в огромном зале с окнами на 3 линию на 5 этаже в доме № 20. В марте 1935 г, я и жена не по собственной воле должны были покинуть Ленинград, в связи с чем, уволились из ГГИ по собственному желанию.

Таким образом, я проработал в ГГИ, до Великой Отечественной войны 1941-1945гг., 5 лет и 3,5 месяца. Но волею судьбы я никогда не терял связи с ГГИ, здесь продолжало работать много наших старых знакомых и друзей, и в 1954 году, работая в Рыбинской обсерватории, я получил приглашение вновь перейти на работу в Государственный Гидрологический институт.
Письма Федора Германовича Бюрига своему сыну Ренэ

 

Сохранилось несколько писем Фёдора Германовича Бюрига своему сыну Ренэ Фёдоровичу Бюригу, которые он писал в экспедицию в Туркмению. Приводим одно из них.