Ида Вейрих – моя бабушка со стороны матери

 

 

 

Бюриг Ренэ Федорович

18 лет
О самом себе

 

Себя я помню примерно с 4х летнего возраста, точнее с лета 1015 года, когда мои родители снимали дачу в Финляндии в м. Куоккала (ныне Репино) у госпожи Штраух. Дом Штраух находился в лесу в стороне противоположной морю, в 3-3.6 километрах от станции железной дороги и назывался этот населенный пункт тогда Хапала, ныне Ленинское.

Это было небольшое имение, с большим деревянным домом в два этажа, в котором хозяева жили круглый год, отдельно от дома стоявшем деревянным одноэтажным флигелем, скотным двором, огородом и садом и примыкавшим ко всему этому довольно большим полем, засеянным злаковыми культурами. Госпожа Штраух была вдова 45-48 лет, энергичная и всегда в хлопотах по хозяйству. У нее были две дочери, старшая лет 18-ти, которую звали Буля (настоящего ее имени я не знаю) была стрижена под мальчика, так как она убегала из дома на фронт, но по дороге была задержана и возвращена домой и младшая лет 16-ти, хорошенькая, строптивая и очень капризная Таня, кроме того была еще бабушка, которая по происхождению была англичанка и кроме английского языка никакого другого языка не знала и потому кроме членов своей семьи ни с кем не разговаривала. Помню, что у нее были постоянные стычки со своей внучкой, строптивой и капризной Таней.

Летом 1915 года мои родители сняли комнату во флигеле, кроме нашей семьи здесь жило семейство Мантейфелей, у которых был сын Кирилл. Он был несколько старше меня и при любой возможности обижал меня и делал мне больно.

Дачу мои родители снимали с полным пансионом, то есть хозяйка нас кормила 3 или 4 раза в день. К еде всех созывали несколькими ударами гонга, звуки которого гулко раздавались в окружающей тишине.

На даче мы жили вдвоем, мама и я, отец приезжал в субботу вечером и уезжал в понедельник рано утром.

Со станции и на станцию папу возил всегда один и тот же финн на своей легкой бричке, окрашенной в коричневый цвет. В основном же финны ездили на двуколках и госпожа Штраух для своих хозяйственных разъездов имела двуколку, которой всегда управляла сама.

Свой день мама и я большей частью проводили в саду, лишь изредка мы выходили за ограду сада в лес за грибами или черникой. Я хорошо помню, что иногда в лесу мы находили белый гриб возле которого была воткнута палочка (сторожок), это означало что гриб был уже раньше кем-то найден и срывать его не полагалось и никому в голову не приходило нарушить это правило.

В будние дни жизнь на даче проходила довольно однообразно и оживлялась только в воскресные дни, когда к дачникам приезжали работающие члены семьи и знакомые, но таких тоже было немного.

В отдаленной части сада была площадка, где были установлены гигантские шаги, молодежь часто на них весело каталась. На лето 1916 года мои родители опять сняли дачу у госпожи Штраух, но на этот раз они сняли комнату в большом доме смежную с большой столовой, где стол всегда накрывали в плохую погоду, обычно же при хорошей погоде стол накрывали на большой открытой веранде, имевшей дверь в столовую.

Из воспоминаний этого лета у меня сохранилась в памяти только одна поездка с мамой в Терийоки (ныне Зеленогорск) в гости к одной знакомой семье моих родителей, фамилия которых была Кинг. Их большая дача была расположена на самом берегу Финского залива и окружена большим садом. В то лето дача не была еще достроена и хозяйка принимала своих гостей на большой открытой веранде.

На веранде стоял большой стол покрытый белой скатертью, кипел самовар и стояли вазы с различными печеньями и сладостями. Нас усадили за стол, предложили чаю и моя мама занялась разговором с хозяйкой дома. Передо мной стояла довольно вместительная ваза с печеньем и пока мама разговаривала с хозяйкой дома я успел ополовинить эту вазу с печеньем, так что моей маме пришлось извиняться за мою невоздержанность. Эта дача сохранилась до настоящего времени и сейчас в ней помещается детский сад. Она расположена в районе 56-57 километра Приморского шоссе. НА том же Приморском шоссе, примерно 1,5-2 километра от дачи Кинг в сторону Сестрорецка расположена еще одна дача знакомых моих родителей Гершельмана, где я также однажды был с моими родителями, эта дача также сохранилась до настоящего времени.

На следующее лето мои родители решили снять дачу поближе к морю, еще предшествовавшей зимой им кто-то рекомендовал снять комнату на даче художника Егорнова в Терийоках, что и было сделано. Эта дача была расположена на склоне береговой террасы залива в отдаленной от центра части Терийок в сторону Сестрорецка, она не сохранилась до настоящего времени.

Дача была двухэтажная, наша комната находилась на втором этаже, вокруг дачи был небольшой совсем неухоженный сад. На даче жило очень много народу, как будто это все были родственники художника, сам он вроде и не жил на этой даче, по крайней мере я его не разу не видал, всем на даче заправляла его жена, дама шумная и малосимпатичная, к которой мои родители относились весьма сдержанно и официально.

На даче всегда было очень шумно и мои родители были недовольны этой дачей. Запомнилась одна поездка в Петроград с мамой, летом 1917 года. Поезд на котором мы ехали довольно долго стоял на станции Белоостров, которая тогда была пограничной с Финляндией, по вагонам ходил военный патруль и проверял документы у всех пассажиров. На вопрос моей мамы, что случилось? Она получила ответ: «что ищут какого-то Ульянова». Когда я в свою очередь спросил маму: «Кто такой этот Ульянов, которого ищут?», она мне ответила: «Что какой-нибудь плохой человек раз его разыскивает полиция». Этим я хочу сказать, что тогда моим родителям фамилия Ульянов ничего не говорила.

Это были три лета перед Октябрьской революцией, которые мне запомнились. В зимнее время я запомнил только поездки моих родителей со мной на Елку к тете Лени на Лиговку, где она жила. От нашего дома на Петроградской стороне до Лиговски путь был длинный, поэтому мы всегда совершали его на извозчике и возвращались также на извозчике. В этих поездках мне запомнился маленький паровичок с несколькими вагонами, который ходил от Знаменской площади (ныне площадь Восстания) к Александро-Невсокй лавре и всегда пронзительно свистел, когда отправлялся в путь. Елки у тети Лени я любил и всегда был рад встретиться со своими двоюродными братьями Левой и Робой.

Запомнилась мне еще Елка на Рождество 1916 года у нас дома. Мы были только втроем папа, мама и я. В нашей гостиной стояла высокая до потолка, красиво наряженная Елка. Вечером папа попросил маму и меня уйти из гостиной и плотно закрыв за нами все двери остался один зажигать Елку и раскладывать подарки. Я сидел с замиранием сердца и мне казалось, что время тянется неимоверно долго, наконец папа открыл двери в гостиную и пригласил маму и меня войти. Когда я вошел в гостиную, то увидел сияющую огнями Елку, а вблизи нее два стула перекрытых доской от обеденного стола на которой лежала масса игрушек. Такого количества подарков я никогда не получал и до сих пор помню некоторые из них: это небольшая санитарная повозка с запряженной в нее чудесной серенькой лошадкой, коробку с двумя деревянными пушками и к ним целый набор деревянных ядер, еще набор очень красивых оловянных солдатиков и небольшую, под стать солдатикам, конную упряжку с пушкой, которая могла стрелять горошинами, роскошное издание сказок Шарля Перро и еще много других подарков. Думаю, что тогда же мне был подарен большой ящик с каменными кубиками из которых по прилагаемым рисункам можно было построить различные сооружения. Кубики были самой разной формы и я много играл с ними.

Февральская революция прошла для меня совсем незаметно. Помню только как однажды выйдя с мамой из дома мы увидели траурную процессию, которая двигалась по направлению к Тучкову мосту (очевидно на Смоленское кладбище), высоко над идущими покачивались обитые красной материей несколько гробов и играла траурная музыка. Моей маме сказали, что это хоронят нескольких убитых полицейских в дни переворота.

Октябрьскую революцию помню только потому, что на чердаке соседнего с нашим домом засели какие-то красные бойцы с пулеметом, которые стреляли по Павловскому юнкерскому училищу, расположенному на Гребецкой улице (ныне Пионерской), а оттуда стреляли в сторону наших домов. Мой отец, чтобы отвлечь меня от стрельбы и чтобы я не пугался играл со мной в гостиной на полу с оловянными солдатиками, которых у меня было очень много. Мы разделили солдатиков на две воюющие армии, построили из кубиков крепости и по очереди стреляли из тех деревянных пушек с ядрами, которые были подарены мне на Рождество 1916 года.

В зиму 1917-1918 годов родители определили меня в первый приготовительный класс в частную приготовительную школу, которая принадлежала сестрам Локкенберг. Эта школа была расположена в Зоологическом переулке, 3 в обширной квартире сестер Локкенберг на первом этаже. Всего в школе было три приготовительных класса. Сестер было трое: старшая Луиза Альфонсовна была начальницей школы и преподавала в старшем приготовительном классе. Это была высокая, худощавая, седая, строгая и повелительная дама, которую все ученики боялись. Она была старшая из сестер и обе другие сестры слушались ее беспрекословно. Вторая сестра учила младший и средний приготовительные классы, звали ее Мария Адольфовна (ученики звали ее Гante Maри). Она была среднего роста, полная женщина с мягкими чертами лица и с пышной прической белых волос, всегда очень добрая и доброжелательная. Ученики ее любили. Младшая из сестер, я точно не помню, но как будто ее звали Маргарита Адольфовна, не преподавала, а выполняла роль сестры-хозяйки, она готовила чай для учеников и после чая убирала и мыла посуду и следила за чистотой в классных комнатах.

Детей в школе было человек 20-25, но я ни кого кто со мной учился не запомнил. Школьный день начинался общей молитвы всех учеников школы, которая сопровождалась игрой на фисгармонии начальницы школы, затем было три урока. Между вторым и третьим был перерыв на завтрак, завтраки ученики приносили с собой, помню что свой завтрак я приносил в специальной маленькой корзиночке с ручкой в которой лежали бутерброды, завернутые в белоснежную салфетку.

В школу меня провожал мой отец, так как он шел на свою службу в «Русский Лойд» мимо Зоологического переулка, а домой из школы я возвращался один, ведь нужно было пройти только Александровский проспект (ныне проспект Добролюбова), а он был в то время довольно тихой и безлюдной улицей. В приготовительной школе Локкенберг я проучился два года, учила меня Tante Maри, учение давалось мне плохо и она говорила моим родителям, что: «Das zacht ist ihm noch nicht aufgangen».

Как частное заведение школа была платная в 1919 году она была закрыта и что стало с сестрами Локкенберг я не знаю, ведь плата за школу была их единственным доходом и все трое были весьма пожилыми женщинами.

В зиму 1919-20 годов меня определили в школу на углу Гребецкой (ныне Пионерской улицы) и Малого проспекта (ныне проспекта Щорса). Школа размещалась на нескольких этажах обычного жилого доходного дома и помещение ее было совершенно не приспособлено под школу, что влекло за собой массу неудобств и толчею не лестнице. Здесь я проучился первую половину зимы, до Нового Года, затем объявили родителям, что в школе началась эпидемия скарлатины, они испугались и на вторую половину зимы определили меня в школу на Большом проспекте 37, это была бывшая Введенская гимназия или как она еще называлась Гимназия императора Петра Великого. В этой школе я проучился пару месяцев и выкинул тот же трюк с эпидемией, родители расстроились и в результате перестал ходить в эту школу. На следующий год родители определили меня в школу, которая помещалась в бывшем здании института Св. Елены на Церковной улице (ныне улица Блохина) 29. В этой школе я проучился около года, но весной опять перестал ходить в школу, таким образом я потерял два года и мне уже было около десяти лет и тогда мой отец решил серьезно заняться моим обучением и было решено определить меня в одну из лучших школ того времени со старыми традициями бывш. Петершуле, а тогда уже 4ую советскую единую трудовую школу на Невском проспекте, расположенную за Лютеранской церковью Св. Петра.

Еще летом 1921 года мама со мной пошла к директору школы для определения меня в школу с осени этого. Директором школы тогда был опытный педагог Эрих Карлович Клейненберг. Он любезно принял мою маму и меня в своем обширном кабинете на первом этаже и проэкзаменовал меня, дав мне прочитать небольшой отрывок из какой-то немецкой книги, затем спросил меня, сколько будет 7*8, на что я ответил неправильно. После этого он сказал моей маме, что в третий класс (тогда «В» класс) он меня принять не может так как у меня слабая подготовка, а примет меня во второй класс (тогда «Б» класс) на немецкое отделение.

Итак осенью 1921 года я пошел в Петершуле в класс Б1, где классной дамой была Ольга Арнольдовна Мёллер, она же преподавала все предметы. Я по возрасту был одним из самых старших в классе, а по росту стоял вторым или третьим. Наша классная дама была маленького роста, довольно полной женщиной, лет 50-ти с приятным открытым лицом. Ученики ее любили, особенно девочки.

В этом классе у меня к Новому Году получилась большая неприятность из-за какого-то мелкого проступка по поведению, за который я и мой товарищ Олег Пинии получили по выговору с записью в дневник и вызовом родителей в школу после новогодних каникул. Почему-то обычная мальчишеская шалость была нашей классной дамой возведена в ранг хулиганского поступка, который следовало самым строгим образом покарать. Первым делом Олега и маня рассадили по разным партам, до этого мы сидели на одной парте, во-вторых ученикам нашего класса было запрещено с нами разговаривать на переменах, а дальше следовал выговор в дневнике и вызов родителей в школу. Меня посадили на одну парту малокультурной и довольно тупой, но доброй девочкой, которую звали Адя Модрова и которая мне очень сочувствовала, но боялась это показать.

Дома я первоначально решил скрыть этот выговор от родителей, так как знал, что должен был получить много подарков к Новому Году. Новый Год прошел благополучно кончились каникулы и пришлось дать дневник на подпись моей маме, она обнаружила выговор в дневнике и рассказала все отцу; они оба ходили в школу, где у них было объяснение с учительницей, а вечером дома я был выпорот ремнем моим отцом. Это был единственный случай в моем детстве, когда я был подвигнут такому наказанию. В результате порки и моих истошных воплей моим родителям стало плохо с сердцем и они оба пили валерьянку. Я же сквозь слезы заявил, что не буду больше ходить в эту школу, на что отец мне сказал, чтобы я об этом даже не мечтал и, что никаким моим сказкам об эпидемиях и тому подобному он верить больше не будет и что эту школу я обязан закончить. Больше никаких эксцессов по вопросам школы со мной не было. Я примерно ходил в школу, привык к ней и успешно переходил из класса в класс и закончил ее 22 июня 1929 года. В этот день мы получили аттестаты об окончании средней школы 9-летки, после чего гурьбой пошли гулять на набережную Невы и через Троицкий мост попали на Петроградскую сторону, где разбрелись по домам так как большинство из нас жило в этой части города. С большинством из своих соучеников я никогда больше не встречался в своей жизни. В школе я имел одного друга, с которым дружил много лет в школе и после ее окончания. Звали моего школьного друга Владимир (Волик) Фесенко. Его отец был крупным инженером по подъему затонувших судов, мать его была очень красивой женщиной, звали ее Дагмара Эрнестовна, она нигде не работала. У Волика был еще младший брат Олег, жили они в доме на углу Большой Пушкарской и Кронверской улиц в большой квартире на первом этаже, одно время над ними на втором этаже жил тогдашний руководитель Петроградской партийной организации и председатель Петросовета Г.Е. Зиновьев. Когда он бывал дома, на углу Пушкарской и Кронверской улиц появлялся постовой милиционер, и об этом все знали. Последний раз я видел Волика и его родителей в апреле 1932 года, на похоронах моего отца.

Дальнейшая судьба этой семьи была трагична, в начале 30-х годов Волик и его отец были арестованы, а затем расстреляны. Младший брат Волика Олег после Великой Отечественной Войны 1941-1945 годов пропал без вести, ходили слухи, что он перешел к немцам. О Дагмаре Эрнестовне я слышал в 50-х годах, она тогда жила в Вырице у своей дальней родственницы, моя попытка встретиться с ней не увенчалась успехом, она отказалась от встречи.

Свою школу я не любил, кроме Волика ни с кем не дружил. Учился я весьма посредственно, часто пропускал школу ссылаясь, что у меня болит голова. В старших классах меня иногда некоторые мои соученицы приглашали к себе на дни рождения, от таких приглашений я не отказывался. Такие приглашения обычно получал и Волик и мы ходили всегда вместе. Запомнился мне один такой случай, как-то зимой мы были приглашены к своей соученице Оле Романцевой (мы тогда учились в классе III1, то есть в 8ом классе), которая жила в районе Загородного проспекта, около 5-ти углов. Поднимаясь по лестнице, где жила Оля мы вели себя очень шумно, плевали в пролет лестницы и всячески друг перед другом изощрялись. Нас на лестнице перегнал какой-то военный в шинели, и вскоре где-то наверху хлопнула входная дверь. Наконец и мы добрались до нужной квартиры, на наш звонок нам сразу же открыла Оля, пока мы раздевались в прихожей в нее вошел высокий мужчина и Оля нам сказала: «Познакомьтесь, это мой папа». Мы в большом смущении узнали в Олином отце, того мужчину, который нас перегнал на лестнице, когда мы себя плохо вели. Олин отец приветливо поздоровался с нами, внимательно посмотрел на нас и больше ничего не сказал, а нам было очень стыдно за свое хулиганское поведение.

С днем рождения у Оли Романцевой мне вспоминается еще один эпизод. Кроме нас своих учеников Оля пригласила еще одну девочку из нашей школы, которая училась на класс старше нас. Звали эту девочку Мура Пютсеп. Это была миловидная темная шатенка среднего роста. Раньше в школе я как-то ее не замечал, а здесь она мне страшно понравилась и я сходу в нее влюбился. Она милостиво принимала мое внимание и даже попросила меня проводить ее до дома (она жила на Садовой улице вблизи Невского проспекта), но на следующий день в школе она не обратила на меня никакого внимания и еле ответила на мое приветствие. Я несколько дней очень мучился, а потом успокоился и скоро забыл свою любовь с первого взгляда.

В основном же все мои интересы были за стенами школы. Дело заключалось в том, что в 1923 году мой отец познакомил меня с дочкой одной из своих сослуживиц, по «Красному Треугольнику» Марии Людвиговны Мазинг. Дочку последней звали Ирой.

Мое знакомство с Ирой произошло при следующих обстоятельствах, я был приглашен на детский бал, который Мария Людвиговна устраивала для своей дочери. Очевидно Ире было сказано, что приглашен новый мальчик, который никого из приглашенных не знает и потому она должна оказать этому приглашенному всякое внимание, что она и выполнила и я не чувствовал себя неуютно среди незнакомых людей.

Мне Ира понравилась, это была рослая девочка с приятным, но не красивым лицом и двумя длинными русыми косами ниже пояса. Ира была старше меня на 2,5 года и училась на русском отделении бывшей Реформаторской школы, которая находилась вблизи Мариинского театра. Она почему-то ненавидела немецкий язык.

В скором времени я очень подружился с Ирой и часто приготовив дома школьные уроки на весь вечер (в 21 час я должен был быть дома, позже я мог приходить в 22 часа и даже в 23 часа) уходил в гости к Ире. Когда мы стали старше, мы часто ходили в кино. Кинотеатр «Форум» находился на 7-ой линии в 10 минутах ходьбы от Ириного дома, но часто мы ходили в кинотеатр «Гигант», который помещался в большом зале консерватории. Мы очень любили этот кинотеатр, там было очень уютное фойе, где обычно перед началом сеансов играла музыка.

 

На переднем плане Ира Мазинг и Ренэ Бюриг
Магазины моего детства до октябрьской революции и магазины моего школьного возраста в период НЕПа

 

В этой главе моих воспоминаний мне хочется вспомнить и рассказать о некоторых магазинах Петрограда-Ленинграда моего детства и юности, которыми пользовались мои родители и в которых я с ними бывал, а также некоторых магазинах моей юности, в которых уже мне самому доводилось делать покупки. Эта глава имеет значение для истории Ленинграда.

Наиболее крупной торговой артерией Петроградской стороны являлся Большой проспект, здесь было сосредоточено наибольшее число магазинов, аптек и других торговых предприятий.

Начну свой рассказ с продуктовых магазинов. Хлеб и хлебобулочные изделия наша семья обычно покупала в одной из трех булочных, которые были расположены на левой стороне проспекта, на участке от Тучкова моста до Введенской улицы (ныне улица Олега Кошевого). Первая из этих булочных, так называемая «красная» (по окраске входной двери и оконных рам) была расположена на участке между началом проспекта и первой поперечной улицей Большой Спасской (ныне улица Красного Курсанта). В булочную вели 3 ступеньки и когда открывалась дверь звенел колокольчик извещавший о приходе покупателя. Булочная была конечно частная. Этой булочной мои родители пользовались наиболее часто. В этой булочной моя мама часто покупала мне пирожные, которые тогда стоили 3 копейки штука. Больше всего я любил так называемые Александровские пирожные, это были две песочного теста пластины, между которыми находился тонкий слой варения, а верхняя пластина была покрыта была покрыта либо розовой, либо коричневой глазурью.

Вторая булочная, так называемая «зеленая» (так же по окраске входной двери и оконных рам) была расположена на участке между Гребецкой улицей (ныне Пионерской улицей) и Павловской улицей. В эту булочную мы ходили довольно редко.

Наконец третья булочная находилась на углу Большого проспекта и Ропшинской улицы в доме № 32 по Большому проспекту. Это была большая шикарная булочная, известной в свое время фирмы «Д.И. Филиппова». Характерной чертой булочных Д.И. Филиппова было то, что фасады этих булочных были облицованы белыми мраморными плитами. В этих булочных всегда был обширнейший ассортимент хлебно-булочных товаров первой свежести, а особенно булочные Д.И. Филиппова славились горячими калачами, которые можно было купить в любое время.

Часть помещения булочной была выделена под кафе, здесь были установлены высокие круглые столы с мраморными столешницами. В кафе можно было выпить чашку кофе с любым хлебно-булочным изделием или пирожным фирмы.

Еще одна булочная фирмы «Д.И. Филиппова» находилась на правой стороне Большого проспекта в доме № 61 на углу Бармалеевой улицы, в этом помещении и в настоящее время расположена булочная, но мраморная облицовка фасада также давно исчезла, как и у булочной в доме № 32.

Наискосок от булочной Д.И. Филиппова в доме № 32 но по правой стороне Большого проспекта в доме № 29 находился огромный магазин колониальных товаров и бакалеи торгового дома «В.Г. Басков». В этом магазине мои родители всегда покупали кофе, чай, сахар, разные специи и крупы.

В те времена сахар обычно покупали целыми сахарными головами, нижняя часть которых обычно была обернута плотной синей бумагой. Кофе продавался обычно в зернах: сырых и жареных, а также уже молотый с цирконием. По желанию покупателей в магазине можно было смолоть зерна кофе на специальных больших кофемолках в течении нескольких минут. От помола зерен жареного кофе в магазине всегда стоял специфический сильный запах.

Конфеты и другие сладости всегда покупались в магазине фирмы «М. Кондари», который находился на правой стороне Большого проспекта в доме №35 рядом с кинотеатром «Молния». Фирма «М. Кондари» славилась своими тянучками.

Шоколад и изделия из шоколада (разные зверюшки, яйца и так далее) покупались в магазине фирмы «И. Крафт», который находился на Итальянской улице (ныне улица Ракова), 10, угол Садовой улицы. Помню еще, что когда я был совсем маленьким мне покупали очень вкусный молочный шоколад под названием «Гала-Петер», он продавался в тюбиках по 10 круглых пластинок (на подобие металлических рублей), в тюбике. Хорошо помню еще два вида сухого печения в упаковке, одно было в бело-красной упаковке и называлось «Мария», а другое было в бело-синей и называлось «Альберт», последнее было слегка солоноватое.

Молочные продукты, масло и сыр, всегда покупались в магазине сельскохозяйственного товарищества «Помещик», славившегося качеством своих товаров, а также сливочными конфетами «Коровка», на обертке которых была изображена корова. Этот магазин находился в доме № 17 по Большому проспекту.

Колбасные изделия обычно покупались в частном магазине Штейдинга (Стейдинг), который находился в собственном доме по Большому проспекту дом № 12. Торговали в этом магазине сам владелец и его сыновья.

Была еще одна торговая фирма, которая мне запомнилась, я имею ввиду Товарищество «А.П. Абрикосова С-ей», которые торговали мармеладами, пастилой и другими сладостями, также фруктами и особой специализацией этой фирмы были сушеные фрукты и овощи, последние продавались тонконарезанными наборами в специальных фирменных коробках. Магазин товарищества Абрикосова С-ей находился на левой стороне Большого проспекта в доме № 64-66 между Широкой улицей (улица Ленина) и Полозовой улицей (улицей Анны Ульяновой). Я совсем не помню, чтобы мои родители, что-либо покупали в магазинах фирмы «братья Елисеевы».

Из промтоварных магазинов до Революции я помню магазин «Песталоцци» на Казанской улице (ныне улица Плеханова) дом 5. Это был двухэтажный магазин, в котором продавались самые различные настольные игры, строительные кубики, различные наглядные учебные пособия и детские книги, а также очень шикарный магазин детских игрушек «Торгово-промышленного Товарищества Шоровский и Ко» на большой Конюшенной улице (ныне улица Шелябова), 12, где продавались роскошные игрушки, в основном заграничного производства.

Большой магазин тканей «Торговое товарищество В.А. Таратин» находился на углу Среднего проспекта и 2ой линии, а также помню магазин «Рудакова и Ко» в Гостином дворе по Невской линии, торговавшей детским готовым платьем, где мне родители обычно покупали одежду.

Обувь покупалась в фирменном магазине «Товарищества петроградского механического производства Скороход», который помещался в собственном доме этой фирмы на Большом проспекте № 55 угол Покровской улицы.

Помню еще большой магазин металлической кухонной посуды «Цвернера», который находился на Невском проспекте, 48, вход в магазин был рядом со входом в «Пассаж». До сих пор существующий в квартире в Ильичёво алюминиевый дуршлаг был в свое время куплен в магазине «Цвернера».

В доме Голландской церкви, Невский проспект 20, находился магазин фирмы «Бехли», торговавший альбомами, портфелями, дамскими сумочками и другими подобными предметами. Сейчас в этом помещении находится книжный магазин «Военная книга».

Не могу не упомянуть еще магазин торгового дома «Александр», находившийся в доме № 11 на Невском проспекте. Это был шикарный двухэтажный магазин, торговавший предметами художественной и кустарной промышленности. Я в нем бывал с моей матерью. Сейчас в этом магазине помещается обувной магазин.

Мой отец всегда старался полнить новыми книгами мою детскую библиотеку, а также формировал библиотеку моей матери. Детские книги он обычно покупал в магазине товарищества «М.О. Кольф», на Невском проспекте 13, а также в магазине книгоиздательства «А.Ф. Девриен» на Васильевском острове 4ой линии, дом № 13, а книги для моей матери он покупал в магазине «А. Излер» помещавшейся в доме Голландской церкви (Невский проспект 20).

До Революции все аптеки в городе были частными и каждая имела свое собственное название. Отличительной чертой аптек в дореволюционное время было то, что в каждом окне любой аптеки были установлены фигурные стеклянные сосуды с подкрашенной в различные цвета водой, которые в вечернее время подсвечивались так, что издали можно было заметить любую аптеку. В первые годы после революции эта традиция сохранялась.

В основном мои родители пользовались двумя аптеками на Большом проспекте, чаще всего аптекой расположенной на углу Большого проспекта и Ждановской набережной. Эта аптека называлась «Петровской» и принадлежала Заблоцкому Льву Осиповичу, с которым мой отец был знаком. Сейчас в этом помещении расположена гомеопатическая аптека.

Вторая аптека находилась на Большом проспекте 43 и называлась «Матвеевская» принадлежала она Майзелю Семену Матвеевичу и потому ее иногда называли «Майзелевской».

Помню еще два заведения куда я ездил со своими родителями. Это во-первых меховой магазин Ландезена Михаила Александровича, который помещался на Васильевском острове 3 линии, 10. Я помню только что сюда мой отец приезжал сдавать на хранение на лето мамины меховые вещи (муфты, горжетки и так далее). Я бывал с отцом в этом магазине и хорошо помню хозяина магазина, очень благообразного и вежливого пожилого мужчину.

Другой магазин находился на Невском проспекте 40 и назывался «Жокей-Клуб», сюда моя мать возила стирать и крахмалить папины манжеты и стоячие воротнички. Иногда она брала меня с собой.

В период НЕПа мне почему-то хорошо запомнились магазины двух фирм: «ЛОР» торговал пирожными, тортами и конфетами. Особенно славились пирожные от ЛОРа. Я помню два магазина этой фирмы: на Васильевском острове Средний проспект, дом 34\43 угол 8ой линии и второй магазин на Невском проспекте 44, в этом помещении сейчас находится магазин «Север». Магазин шоколадной фабрики «Товарищество Симонов и Сальман», который мне запомнился помещался в доме № 18 на Невском проспекте. В витрине этого магазина была выставлена крепость сооруженная из шоколада, которую я мог подолгу рассматривать, когда возвращался домой из школы. У «Симонова и Сальмона» продавался шоколад в плитках под №№ 1, 2, 3 и 4, каждому номеру соответствовал свой цвет упаковки так: №1 - желтая, №2 - зеленая, №3 - красная и №4 - коричневая. Самый дешевый шоколад был №1, а самый дорогой соответственно №4. Вес плиток был 100 грамм. По вкусу шоколад разных номеров отличался друг от друга.