Священника П. Флоренского. Томск – 1998 г. с. 9-38)

 

На одной из фотографий, хранящихся в архиве о. Павла Флоренского, рядом с о. Павлом, в саду, за самоваром, сидит круглолицый спокойный человек, с окладистой бородой, улыбающимися глазами, немолодой, но и не старик, а в возрасте, соответствующем расцвету творческих сил. Рядом с серьезным, внутренне собранным, даже как будто напряженным Флоренским он кажется "совсем простым". Это широко известный и авторитетный в московских церковных кругах начала века Михаил Александрович Новоселов - "московский авва". Хотя наименование "церковный деятель" вряд ли было бы принято самим Новоселовым, но именно в силу своей расширительной неопределенности оно здесь наиболее приемлемо. Высокий авторитет Новоселова в кругу друзей - единомышленников, наставнический и даже как бы старческий, дававший ему власть решать, требовать и почти "давать послушания", подтверждался дружеским прозвищем: "авва Михаил" (II. с 219).

Михаил Александрович Новоселов родился 1 июля 1864 г. в исконно православной семье. Оба его деда были священниками. Дед по отцу — Григорий Алексеевич Новоселов (умер в 1893 г.) был священником в селе Заборовье Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Дед по матери Михаил Васильевич Зашигранский священствовал в той же губернии. Отец Новоселова Александр Григорьевич (1834-13. 1.1887) — был известным педагогом, директором сначала Тульской, а потом 4-ой Московской гимназии. Он был хорошо знаком с Л. Н. Толстым. Очевидно, это знакомство унаследовал в юности и младший Новоселов. Мать Новоселова — Капитолина Михайловна (умерла 12.12.1918) всю свою жизнь посвятила заботам о сыне.

Новоселов закончил с золотой медалью 4-ю московскую гимназию и вслед затем историко-филологический факультет Московского университета (Соч. 2, Предисловие). Какое-то время в 1886-1887 гг. он преподавал древние языки в женской классической гимназии С. Н. Фишер [83. с. 83].

В юные годы Новосёлов становится ревностным адептом и любимым учеником Л.Н.Толстого. Окончив университет, Новоселов решил стать врачом (пример Базарова?), для чего ему нужно было проучиться на медицинском факультете еще 5 лет. Этим планам воспрепятствовал отец, который хотел видеть сына преподавателем древних языков. Компромиссным решением, принятым не без влияния Л. Н. Толстого, было — поступить в учительскую семинарию (Соч. 2. с. 382). Перед решительным шагом Новоселов уехал в деревню, где преподавал в сельской школе и размышлял о целях своей педагогической деятельности. Этому посвящено его первое письмо к Л. Н. Толстому, в котором уже наметилась возможность будущего конфликта: "Мне хотелось бы, чтобы прошлая жизнь человечества дала юношам понятие о людях и их поступках со стороны их приближения или удаления от учения Христова. Может быть, мысль эта покажется и Вам странной и наивной, но я серьезно остановился на ней и пока не вижу ничего, чем бы мог заменить ее" (Соч. 2. с. 383). К этим занятиям присоединялась и физическая работа: "В это время я пахал, копал картофель, рубил капусту. ворошил масло, возил дрова, все это, конечно, не в таких размерах, какие желательны" (Соч. 2. с. 384). После вскоре последовавшей смерти отца Новоселов решает жить по заветам Л. Н. Толстого: на земле трудом рук своих. В кругу единомышленников он обсуждает планы земледельческих поселений интеллигентной молодежи, которые призваны стать образцом для подражания.

Пылкий, безкомпромиссный характер Новосёлова проявился в это время в его обличениях самого любимого учителя: "Лев Николаевич! отец мой по духу! скажите, ради чего терзаетесь Вы? ради чего терзаемся мы? и ради чего страдает Христос? Скажите, неужели страдания эти не так велики, чтобы стоило для них сделать даже большое усилие и низринуть диавола? <...> Неужели, при самом ужасном даже исходе, то благо, которое последует за Вашим отречением от ничем не оправдываемого права на эксплуатацию, неужели это благо, говорю я, не покроет тех огорчений, которые могут быть вызваны безумным (простите, я иначе не могу сказать) поведением графини?" (Соч. 2. с. 394). На эти порой бестактные обличения и призывы Л. Н. Толстой отвечал весьма кротко: "Благодарю Вас за Ваше письмо; оно заставило еще думать о предмете, о котором не перестаю думать, и было мне полезно, как всегда правда и искренность. Любящий Вас Лев Толстой" (Соч. 3. т. 64. с. 30).

В 1887 г. Новоселов размножил на гектографе рукописную брошюру Л. Н. Толстого "Николай Палкин". Кончилось это обыском на квартире Новоселова и заключением его в тюрьму. Лишь вмешательство Толстого избавило Новоселова от ссылки в Сибирь. Толстой лично явился к начальнику московского жандармского управления Слезкину и заявил ему, что наказать следует прежде всего автора брошюры. На это генерал ответил: "Граф! Слава Ваша слишком велика, чтобы наши тюрьмы могли ее вместить". Дело спустили на тормозах, и в начале февраля 1888 г. Новоселов был освобожден под гласный надзор полиции с запрещением проживать в столицах. Это подтолкнуло его в том же году купить землю в селе Дугино Тверской губернии, где он создал одну из первых толстовских земледельческих общин, просуществовавшую около двух лет. В конце концов эта община распалась, как и другие толстовские общины. По призыву учителя члены толстовских общин сплотились в конце 1891 — первой половине 1892 гг. в деле помощи голодающим Рязанской губернии. После этого пути Новоселова и Толстого расходятся. Новоселов обращается к Православию и печатно выступает против Толстого (Издания "Религиозно-философской библиотеки", 8). Отдавая должное Толстому в духовном пробуждении России, он четко обозначает разделяющую их черту: "Нечего скрывать, что Толстой, например, всколыхнул стоячую воду пашей богословской мысли, заставил встрепенуться тех, кто спокойно почивал на подушке, набитой папирусными фрагментами и археологическими малонужностями. Он явился могучим протестом как против крайностей учредительных увлечений 60-х годов, так и против мертвенности ученого догматизма и безжизненного церковного формализма. И спаси, и просвети его Бог за это! Как ни однобоко почти все, что вещал нам Толстой, но оно, это однобокое, было нужно, так как мы, православные забыли эту, подчеркнутую им, сторону Христова учения, или, по крайней мере, лениво к ней относились. Призыв Толстого к целомудрию (тоже, правда, однобокому), воздержанию, простоте жизни, служению простому народу и к "жизни в вере" вообще — был весьма своевременным и действительным.

И мы должны, отвергнув все неправое в его писаниях, принять к сведению и, главное, к исполнению то доброе, что он выдвигал в Евангелии в укор нам, а вместе с тем должны показать, что истинное разумение, а тем более достижение нравственного идеала Евангелия возможно только при условии правой веры, т. е. в Церкви" ("Религиозно-философская библиотека", вып. 1. с.59). П. А. Флоренский записал личную беседу с Новоселовым, который спросил у Толстого: "Но есть же, Лев Николаевич, в жизни кое-что таинственное?" На это Толстой ответил: "Ничего такого, друг Михаил, нет" (45, с.133). Более резко звучит "Открытое письмо Графу Л. Н. Toлстому по поводу его ответа на постановление Святейшего Синода" (1902): " Служить же вы хотите не Ему и не тому Отцу Его (Господу), Которого знает и признает вселенское христианство, начиная от православного и католика и кончая лютеранином, штундистом и пашковцем, а какому-то неведомому безличному началу, столь чуждому душе человеческой, что она не может прибегать к нему ни в скорбные, ни в радостные минуты бытия своего <...> Слова все хорошие: Бог, Дух, любовь, правда, молитва, а в душе пустота получается по прочтении их. Не чувствуется в них жизни, веяния Духа Божия <...> Вы никак не можете выйти из заколдованного круга собственного "я" <-..> Простите, если чем нечаянно обидел вас, Лев Н-ч. Говорю "нечаянно", потому что во все время писания не замечал в себе ничего к вам враждебного <...> Мне грустно, что их (дружеских отношений. — И. Н. и С. П.) нет теперь и не может быть, пока между нами стоит Он, Господь мой и Бог мой, молитву к Кому вы считаете кощунством, и Кому я молюсь ежедневно, а стараюсь молиться непрестанно. Молюсь и о вас, и о близких ваших с тех пор, как, разойдясь с вами, я после долгих блужданий по путям сектантства вернулся в лоно Церкви Христовой". (Издания "Религиозно-философской библиотеки", 8, с.6, II, 16). Отрицание Толстым Бога Живого и Церкви Его навсегда, разделили Новоселова н Толстого. Но это принципиальное расхождение не поколебало их взаимной симпатии, о чем свидетельствуют письма Толстого, в которых Новоселов упоминается весьма доброжелательно. Книжки новосёловской "Религиозно-философской библиотеки" были последними книгами, которые просматривал Толстой за несколько дней до своей смерти. Они ему так понравились, что он заказал Д. П. Маковицкому прислать ему все остальные (62, с.407).

Сохранилось свидетельство о вопросе взыскующего Истины Новоселова, обращенного к Вл. Соловьёву: "Что самое важное и нужное для человека?" Ответ Соловьева гласил: "Быть возможно чаще с Господом, если можно всегда быть с Ним" ("Религиозно-философская библиотека", вып. 1, изд. 3. с. 58). Новосёлов сблизился с о. Иоанном Кронштадтским и был любим последним, а также с Оптинскими старцами. Сам Новоселов свое обращение из толстовства приписывал влиянию о. Алексия (Соловьева), старца Зосимовой пустыни, известного подвижника н духовника, дарованного Русской Церкви накануне эпохи гонений (50). Старец Алексий, как и Оптинские старцы, видел в Толстом лжепастыря, уводящего словесных овец стада Христова от Церкви. Бердяев в книге "Самопознание" вспоминал свое посещение Зосимовой пустыни вместе с Новоселовым, Булгаковым и Флоренским. Певцу творческой свободы и почитателю Л. Н. Толстого беседа с. о. Алексием не понравилась: "Разговор с ним произвел на меня очень тяжелое впечатление. Ничего духовного я не почувствовал. Он все время ругал последними словами Льва Толстого, называя его Левкой. Я очень почитаю Л. Толстого, и мне это было неприятно" (9. с. 188). Очевидно, тема толстовства была одной из основных в беседах о. Алексия с интеллигентами, многие из которых были захвачены идеями Толстого. Когда Новоселов узнал о. Алексия, сказать трудно. Последний поступил в Зосимову пустынь, где был пострижен в монахи, лишь в конце. 1898 г., а принимать народ начал позднее. Одно можно утверждать: старческое поучение попало на уже подготовленную ночву.

Интересное, свидетельство о Новоселове помещено в книге воспоминаний Андрея Белого «Начало века». Изучая в то время типы "религиозно-философских чудаков", чтобы выставить их в ряде своих "Симфоний", Андрей Белый "прислушивался к слухам о Новоселове". Следовательно, тот был уже известен в интеллигентских кругах Москвы и Петербурга, возможно, лишь как обратившийся толстовец. В 1901 г. состоялось их знакомство на квартире Л. А. Тихомирова, где обсуждался вопрос восстановления патриаршества. Любопытно, что Андрей Белый с симпатией отнесся к Новоселову, "белокурому бородачу", которого принял за человека, случайно, как и он сам, забредшего в компанию несимпатичных "реакционеров-церковников" (5, с. 156. 161-162).

Участвуя в Религиозно-философских собраниях 1902-1903 гг. в Петербурге, Новоселов выступал на позициях строго церковных. В прениях о свободе совести 4 апреля 1902 г. он сказал: "Мы решим вопрос о свободе совести только тогда, когда вступим на почву истинного христианского подвига: в собственном смысле приобщимся Христу. А то неизбежно будут противоречия. Эти противоречия снимаются только приобщением каждого из нас к той истине, которая сделает нас свободными. Вне этого приобщения все это будут высокие, мысли, но бесцельные" (16. с.199). Позже Новоселов прочел доклад о христианском браке. И брак и безбрачие он полагал подчиненными цели спасения: "Церковь говорит: брак хорош, безбрачие лучше.

Но какой брак хорош? Брак, в который вступают люди для удобнейшего служения Богу.

Но какое безбрачие лучше? Которое поставляет целью теснейшее, соединение с Господом. В безбрачии последнее достигается с большим успехо, но не всеми. Для других брачная жизнь является более спасительной — по разным причинам: по большей страстности, по меньшей ревности духовной, по внешним обстоятельствам жизни, по нравственной поддержке, которую находят друг в друге брачующиеся, по крестоношению, которое брак налагает на избегающих креста и проч. Во всяком положении цель одна — приближение к Богу" (16. c. 274). Следуя этим словам, и сам Новоселов предпочел путь безбрачия. Реакцией Д. С. Мережковского на доклад были слова: "Скучно слушать проповеди". На это В. М. Скворцов отреагировал: "Вам, может быть, скучно, а мне приятно. Будем же в этом отношении терпимы" (16. с. 279). На этих встречах интеллигенции и Церкви твердая позиция Новоселова вызывала порой раздражение в рядах все "ищущей" и "ищущей" интеллигенции, которая превратила свои искания в самоцель и с подозрением относилась к любому "нашедшему".

12 декабря 1904 г. вышел указ, подписанный Николаем II, намечавший ряд реформ, в том числе, свободу вероисповеданий. В прессе началось обсуждение предполагаемых реформ в Русской Православной Церкви. Вскоре появилась статья Мирянина (Новоселова?) "О необходимости восстановления прихода в качестве церковно-общественной единицы", где реализация названной идеи полагалась возможной лишь "по милостивому почину Православного Царя", но не со стороны светского и синодального начальства (Соч. 35). С программной статьей выступил редактор-издатель "Русского дела" С. Ф. Шарапов, который предлагал восстановить патриаршее устройство Церкви. Восстановление должно идти и сверху, "по зову Царя"; Поместный собор иерархов должен восстановить жизнь Церкви по древним канонам. Снизу должна быть восстановлена приходская община. Этих задач не способна решить бюрократия: "Бюрократия забыла Церковь. Церковь забыла свою земную задачу — быть естественной народной организацией Русского Царства <...> Если Церковь не остановит революцию, междуусобия не предотвратить..." (81). В следующем номере "Русского дела" появился отклик Новоселова на эту статью: "Лобызаю Вашу мысль о Церковном Соборе и о скорейшем восстановлении приходской общины <...> Голос русской Земли заглушается бюрократией и интеллигенцией <...> Грустное сознание, что на епископов надежда плоха <...> Я верю, что на Соборе. где должны сойтись епископы, священно- и церковно-служители и миряне. <...> сердца и умы загорятся огнем Христовой любви и правды, который и выведет нас на путь истинного религиозно-общественного строительства родной земли..." (Соч. 36). Тема перемен в Церкви стала широко обсуждаться в печати.

17 марта 1905 г. последовало решение Св. Синода ходатайствовать перед Государем о созыве весной того же года Всероссийского Собора и избрания Патриарха. Предполагалось созвать Собор в Петербурге, а наиболее вероятным кандидатом в Патриархи предполагался первенствующий иерарх митрополит СПБ Антоний (Вадковский). Православные москвичи увидели в этих планах попытку "синодалов" овладеть положением в новых условиях. 23 марта 1905 г. Новоселов "в собрании частного кружка православных ревнителей Церкви, клириков и мирян" прочел реферат "О воссоздании живой церковности в России". На реферате присутствовало около 60 человек, в том числе Ф. Д. и А. Д. Самарины, проф. П. А. Заозерский, д-р А. А. Корнилов, В. К. Истомин и др. В реферате содержалась просьба к Государю не созывать Собор немедленно, как просил Св. Синод, но отложить его созыв до окончания войны с Японией. Ввиду предстояшего тотчас после войны Собора просить Государя о подготовке всеми членами Церкви соображений о разных сторонах церковной жизни, которые будут представлены будущему Собору как материал для обсуждения (Соч. 37). В прессе запестрели характеристики намерений Св. Синода как "спешки" и даже "церковного переворота". 31 марта 1905 г. Николай II начертал резолюцию на ходатайстве Св. Синода: "Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее спокойствия и обдуманности, каково созвание поместного собора. Представляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам православных Императоров, дать сему великому делу движение и созвать собор Всероссийской Церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления". 1 декабря 1905 г. был тот срок, когда архиереи должны были дать подробные ответы по всем вопросам будущего церковного переустройства. Эти ответы были затем опубликованы в книге: «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» Тт. 1-3. СПб. 1906. В статье "Голос мирянина" Новоселов благодарил Царя за "избытие беды скороспелых решений" и предлагал образовать "Соборное подготовительное совещание" (Соч. 39). И, действительно, было высочайше утверждено Предсоборное Присутствие, деятельность которого продолжалась с 6 марта по 15 декабря 1906 г. и имела результатом четыре объемистых тома. В этой же статье Новоселов призывал не истолковывать царский указ в консервативном смысле: "Не дадим <...> косным защитникам существующего церковного порядка, сторонникам взгляда, что все состоит благополучно, смешивающим живое и живительное благоустроение Церкви с мертвым благообразием кладбища <...>, не дадим им ослабить и затормозить исполнение надежд наших!.. не допустим под предлогом и прикрытием Царского отказа Святейшему Синоду в немедленном созвании Поместного Собора — похоронить в старом бюрократическом сундуке Царскую волю о необходимости преобразования Церкви!" (Соч. 39).

Все свои таланты Новоселов вложил в дело церковного просветительства, чем, по существу, н являлась его издательская деятельность. Выпуски "Религиозно-философской библиотеки" ставили целью воцерковление русского общества, прежде всего интеллигентной молодежи. «Религиозно-философская библиотека» издавалась Новосёловым в 1902-1917 гг. В Вышнем-Волочке, Москве и Сергиевом Посаде вышло 39 выпусков, некоторые выдержали по несколько изданий. Помимо этого Новосёлов выпускал "Издания Религиозно-философской библиотеки" и две серии "Листков "Религиозно-философской библиотеки": "Семена царствия Божия" и "Русская религиозная мысль". Новоселов был составителем большинства выпусков и автором многих из них. Ему же принадлежит ряд предисловий. Цель "Религиозно-философской библиотеки" объявлялась на обложке ряда выпусков: "Идя навстречу пробуждающемуся в нашем обществе интересу к вопросам религиозно-философского характера, группа лиц, связанных между собою христианским единомыслием, приступила к изданию под общим заглавием "Религиозно-философской библиотеки" ряда брошюр и книг, дающих посильный ответ на выдвигаемые жизнью вопросы". Газета "Колокол" разъясняла эту цель: "Христианство и Православная Церковь освещаются в них с тех точек зрения, с которых они наиболее понятны русскому интеллигенту... Книжки разъясняют те вопросы, которые или забыты, или извращены в интеллигентском понимании... Привести отбивающихся от веры в Церковь, дать им возможность пережить живое христианство, христианство со Христом — и имеют целью издания "Религиозно-философской библиотеки"..." (56). Вся Россия знала маленькие розовые книжки Библиотеки.

Выпуск 1 задал тон всей "Религиозно-философской библиотеке". Он призывал вернуться к "забытому пути опытного Богопознания". Не на интеллектуальной, а на нравственной основе покоится "спасительное духовное ведение". Ум сам по себе бессилен прийти к истине и познать Бога. Христианство есть, прежде всего, "новая жизнь"; «К христианству можно относиться с философской, исторической, социальной и др. точек зрения. Между тем христианство есть прежде всего и существенно новая жизнь, принесенная человеческой душе Богочеловеком" (Вып. ХХVIII, с. 7). Соответственно и знание делится на головное, парящее, воздушное и спасительное, сердечное, приобретаемое откровением Духа Божия (Вып. XXIX. с. 7). В ряде выпусков приводится множество примеров обращения к вере под влиянием пережитого религиозного опыта. В итоге: "Итак, под познанием Истины христианские мудрецы разумели не теоретическое познание, добываемое и усвояемое силами формального мышления, а некоторое особое проникновение, вхождение в потустороннюю область вечной Истины, выражающееся в подаваемом свыше "благодатном ощущении" ее, в осиянии и озарении души через «прикосновение» к ней Само-Истины" (Вып. XX. с. 231). Отсюда следует необходимость "связать богословие (Богопознание) с религиозно-нравственным подвигом, поставив его, таким образом, на почву внутреннего опыта" (Вып. XXX. с. 26). Этого не могут сделать "современные наши школьные богословы", зараженные протестантским рационализмом, убивающим живые начатки религиозной жизни, что порождает равнодушие, а часто и отвращение к религии, ведет к атеизму. Школьные богословы подменяют веру "правоверием, т. е. правильным мнением". Представление о правильном движении к Истине подменяется представлением о правильном мнении о Истине. Православие заменяется правоверием (Вып. XXX. с. 41-42). Ниже правоверия стоит "метафизическое лепетание" (Вып. 11. с. 33: слова М. М. Сперанского).

В Предисловии к выпуску IX Новоселов высказывал мысль, что "только религиозная личность способна дать общественный строй, где сохраняются одновременно и высшие идеалы, и необходимая общественная дисциплина" [с. IV-V]. Здесь же он предупреждает: "Горькое разочарование ждет всякого человека, кто, имея в душе благородные стремления, думает найти удовлетворение в социальном построении, чуждом религиозного начала" (Вып. IV. c. IV). Примером такого безбожного социального устроения является социализм, и Новоселов приводит выступления против социализма Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, Л. А. Тихомирова. Последний считал, что восстановление правильного религиозного сознания есть "единственное средство оздоровления мира" (Вып. IV. с. 109). Религиозное сознание требует свободы слова, связанной с религиозной свободой — Божиим Даром человеку. Только здесь открывается путь победы над вредными идеями путь слова (Вып. VII). Новосёлов жалуется: "Как ни странно это, но у нас в православной России несвободны не только "пасынки" Церкви, но и "сыны" ее. Вместо того, чтобы быть словесным стадом Христовым, они являются бессловесным множеством, которое вместе со своими "пастырями" пасется жезлом мирских надзирателей" (Вып. VII. с. 65). В социальной жизни всякая власть условна, договорна. Сделать ее реальной призвано насилие. Отсюда постоянная социальная борьба, единственный выход из которой указывает Л. А. Тихомиров: "Бог — это единственная сила и власть, около которой люди могли бы группироваться естественно, бесспорно, получая каждый свое место" (Вып. V. с. 23). Отсюда следует, что идеалом социальной жизни является Церковь.

Ряд выпусков посвящен Церкви. Прежде всего следует определить границы Церкви. Здесь целью является "с разных сторон ограничить Божественную область Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви (Православной) от сферы католического раскола и протестантского сектантства, ложно мнящих о себе как носителях и обладателях подлинной Христовой Истины" (Вып. XXXI. с. 3-4). Иезуитизм рассматривался как доведенное до своего логического предела латинство (Вып. XXXVI). Католическая мистика характеризуется как разгоряченная и иступленная мечтательность, что в Православии характеризуется как "прелесть". Мистика Православной Церкви трезвенна, проста, основана на смирении. Она призывает не к высоте видений, а к покаянному видению грехов своих (Вып. ХХХVIII].

Гуманизм предстает в "Религиозно-философской библиотеке" сутью истории Нового времени. Существо же гуманизма в "постановке человеческого развития во всех его главнейших обнаружениях на безусловно самостоятельный путь, вне всякого влияния и контроля со стороны Высшего Существа" [Вып. XXVII. с. 6]. Гуманизм ратует за автократическое развитие из себя, через себя и для себя. По отношению к знанию он оборачивается рационализмом, по отношению к нравственности — автономизмом, по отношению к конечной цели нашей жизни — эвдемонизмом. Он культ пытается заменить культурой. Его следствиями являются: деизм, пантеизм, позитивизм, материализм, которые ведут к тотальному пессимизму. В конечном итоге, совлечение с себя образа Божия влечет к совлечению и образа человеческого, к усвоению образа звериного и сатанинского. Антихрист Вл. Соловьева наиболее адекватный выразитель идей гуманизма (Вып. XXVII).

Много места в "Религиозно-философской библиотеке" посвящено подменам христианства современным безбожным сознанием. Любовь - Дар Божий — подменена альтруизмом, "высшим понятием, до которого доработалась человеческая мысль, оставившая почву христианства" (Вып. IX. с. 71). Альтруизм говорит об эволюции морали: "Между альтруизмом и ближним становится человечество, которое и определяет, как и кого должно любить или даже ненавидеть" (Вып. IX. C.19). А это означает отрицание морали. Выясняется, что за безосновным прекраснодушием кроется аморализм. Построить безрелигиозную, автономную мораль невозможно. Единственным основанием морали является религия (Вып. X). Бесплодна и саморефлексия без "чистой и горячей молитвы" (Вып. XV. с. 34). "Почтение" и "уважение" к христианству, о котором говорили многие гуманисты, означает "отрицание Божественного достоинства" (Вып. XVIII. c.4). Божественность христианства доказывает Благодать, а не человеческое разумение. Смысл жизни — не в поисках максимальной суммы наслаждений, пользы, стоического спокойствия, но в стяжании Духа Святого, как это сказано и показано преп. Серафимом Саровским Н. А. Мотовилову.

"Религиозно-философская библиотека" была заметным явлением религиозно-философской жизни Серебряного века. Она пользовалась большой популярностью. Многие темы, затронутые ею, были общими для "Кружка ищущих христианского просвещения": тема опытного постижения догматов, тема стяжания Духа Святого как цели христианской жизни, тема Церкви, тема социальной активности христианина, тема трезвенной христианской мистики, критика гуманизма и социализма, как его предельного развития, тема секулярности современной культуры и т. п. Развитие этих тем можно увидеть у о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского. В. Ф. Эрна, В. А. Кожевникова и других членов "Кружка ищущих христианского просвещения".

Постепенно вокруг Новоселова, на его "четвергах", сложился круг лиц, который назвал себя "Кружком ищущих христианского просвещения". Иначе его называли то "Новоселовским кружком", то, реже, "Самаринским кружком" (по имени председателя) и даже. "Корниловским кружком" (по хозяину дома на Нижней Кисловке, где часто собирался Кружок). К 1907 г. относится Устав "Кружка взаимопомощи в целях христианского просвещения" (первоначальное название Кружка). Параграф 1 Устава определял его цели: "Кружок имеет целью помогать своим членам, а также посторонним лицам, которые будут к нему обращаться, в усвоении начал христианского просвещения. Кружок никаких политических целей не преследует и в обсуждение политических вопросов не входит». Направления деятельности Кружка описаны в параграфе 2: "Кружок а) устраивает чтения и беседы по вопросам христианского просвещения, б) выдает своим членам и посторонним посетителям (гостям) книги для чтения из своей библиотеки, учрежденной с надлежащего разрешения, с) издает соответствующего содержания книги, брошюры и листки" (42). Членами-учредителями Кружка были: М. А. Новоселов. Ф. Д. Самарин. Ф. Д. Кожевников. Н. Н. Мамонов и П. Б. Мансуров. К ним несколько позже присоединились: архим. Феодор (Поздеевский, в 1909 г. хиротонисан во еп. Волоколамского), А. А. Корнилов, А. И. Новгородцев н др. (43). Кружок имел председателя (Ф. Д. Самарин), казначея, библиотекаря, издателя, организатора бесед и чтений. Допускалось совмещение этих должностей. Кружок объединял строго православных богословов, философов, ученых, общественных и церковных деятелен: кн. Е.Н. Трубецкой, кн. Г.Н. Трубецкой, прот. Иосиф Фудель, о.Павел Флоренский, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эpн, Л. А. Тихомиров, о. Евгений Синадский, С. П. Мансуров, В. Ф. Свенцицкий, А. С. Глинка-Волжский, А. В. Ельчанннов, С. Н. Дурылин, Н. С. Арсеньев, Н. Д. Кузнецов, С. А. Цветков и др. Зимой 1908-1909 гг. при Кружке возник студенческий кружок под руководством Ф. Д.Самарина, посвященный изучению Нового Завета. Кружок находился под покровительством еп. Феодора (Поздеевского) и духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни схиигуменом Германом и иеросхимонахом Алексеем.

Заседания Кружка носили закрытый характер: в параграфе 14 Устава сказано: "На собрания Кружка публика не допускается, не допускаются также и представители печати" (42). Впрочем, на чтения и беседы допускались, по рекомендации одного из членов, гости. Закрытые заседания проходили в квартире Новоселова (дом Ковригиной, возле Храма Христа Спасителя), когда же число присутствующих на чтениях увеличилось в доме доктора А. А. Корнилова. Посетителями чтений были "лица разных возрастов и различных родов занятий и деятельности, как-то: священники, лица, занимающиеся педагогической деятельностью в средних и начальных учебных заведениях, общественные деятели, врачи, учащаяся в высших учебных заведениях молодежь того и другого пола" (143). Число участников чтений доходило до 60 человек. Удалось выявить некоторые, из тем чтений: ей. Феодор делал доклады о св. Иоанне Златоусте, и о христианском подвижничестве. Ф. Д. Самарин о первохристианстве (см. вып. ХVI "Религиозно-философской библиотеки"), В. А. Кожевников сопоставлял буддизм и христианство. М. А. Новоселов излагал апологетические темы.

Душой Кружка был Новоселов. Сохранился отзыв о нем Н.А. Бердяева, человека совершенно иного душевного склада: "По-своему М. Новоселов был замечательный человек (не знаю, жив ли он еще), очень верующий, безгранично преданный своей идее, очень активный, даже хлопотливый, очень участливый к людям, всегда готовый помочь, особенно духовно. Он всех хотел обращать. Он производил впечатление монаха в тайном постриге. Культура его была узкая, у него не было широких умственных интересов. Он очень любил Хомякова и считал себя его последователем. Очень не любил Вл. Соловьева, не прощал ему его гностических тенденций и католических симпатий. Православие М. Новоселова было консервативное, с сильным монашески-аскетическим уклоном. Но вместе с тем у него не было того клерикализма и поклонения авторитету иерархии, которые характерны для правых течений русской эмиграции. Он признавал лишь авторитет старцев, т.е. людей духовных даров и духовного опыта, не связанных с иерархическим чином. Епископов он в грош не ставил и рассматривал их как чиновников синодального ведомства, склонившихся перед государством. Он был монархист, признавал религиозное значение самодержавной монархии, но был непримиримым противником всякой зависимости церкви от государства" (9. с. 186). Во многом сходную характеристику дает и В. А. Кожевников в письме к В. В. Розанову: "... прямолинеен и непоколебим, весь на пути святоотеческом и смолисто-ароматных цветов любезной пустыни и фимиама "дыма кадильного" ни на какие орхидеи, ни на какие пленительные благовония царства грёз не променяет: а вне "царского", святоотеческого пути для него все остальные сферы - царство грез, и их горизонты, глубина и прелести - только "прелесть" (в аскетическом смысле)! Ну как такому радикалу высказаться насчет главной, "мучащей" Вас темы проблемы пола?.." (20. с. 136). Место Новосёлова в Кружке верно определил В. В. Розанов: "Без всяких условий и уговоров они называют почти старейшего между ними, Мих. Ал. Новосёлова "авва Михаил". Н хотя некоторые из них неизмеримо превосходят почтенного и милого М. А. Новосёлова учёностью и вообще "умными качествами", но, тем не менее, чтут его, "яко отца", за ясный, добрый характер, за чистоту души н намерений и не только выслушивают его, но и почти слушаются его" (38).

О. Павел Флоренский следующим образом оценивал значение Ф. Д. Самарина для Кружка: "Живое предание славянофильства явилось нам в лице Федора Дмитриевича. Из его рук мы, внуки, получили нить, связующую с славянофильством золотого века" (65. с. 16). Н. С. Арсеньев дал характеристику роли В. А. Кожевникова в Кружке: "... хочу остановиться на главной вдохновляющей силе кружка, одном из самых выдающихся ученых, с которыми я вообще имел дело в своей жизни, человеке огромных знаний, сильной и пытливой научной мысли, талантливом, глубоко самостоятельном исследователе, прямо поражающем ширью своего захвата и из ряда вон выходящей эрудиции — не той, которой довольствуются заурядные ученые, а более вглубь идущей, основанной на умении пытливо искать и находить все новые и новые данные, характеризующие предмет или данную эпоху. И вместе с тем, это был мыслитель и человек, чувствующий трепет красоты и охваченный горячей верой" (54. с. 300). Сохранились свидетельства об особой роли о. Павла Флоренского не только в Кружке, но и во всем "московском молодом славянофильстве". В. В. Розанов в письме к М. М. Спасовскому от 11 апреля 1918 г. писал об о. Павле: "Это — Паскаль нашего времени. Паскаль нашей России, который есть, в сущности, вождь всего московского славянофильства и под воздействием которого находится множество умов и сердец в Москве и в Посаде, да и в Петербурге" (64. с. 62).