Новомученик Российский Епископ Марк – М.А.Новосёлов

Том 2.

 

Часть I

 

Глава 1

 

Свидетельство пострадавшего монаха о. Герасима (Тишевского), об избиении афонских исповедников в 1913 году

 

По слабости моего здоровья не стану объяснять много, надеюсь, что из наших изгнанников найдутся, которые выяснят все подробности, я же хочу сказать о ужасном событии, насколько мне Господь поможет, которого ещё не бывало в истории подобного с монахами.

Июня 5-го, 1913 года, пришёл из Константинополя на Афон осольский военный пароход «Донец» и остановился у бочки возле монастыря Великомученика и Целителя Пантелеимона, на котором прибыла комиссия: член Святейшего Синода архиеп. Никон и с ним профессор Троицкий, и Константинопольские чиновники Русские, Консул Шебунин, посольский секретарь Серафимов и секретарь Солунского Консула Щербина. Они немедля выехали на берег и проследовали в монастырь, им была сделана обычная встреча, потом в скорости возвратились на пароход.

На другой день архиеп. Никон пригласил к себе на пароход для беседы имяславцев, не более 4-х человек, а их поехало 8 человек, во главе был о. Ириней. Когда они подошли к архиеп. Никону, сделали ему земной поклон и подошли под благословение, то он сказал: вас нельзя благословлять, и не преподал им своё пастырьское благословение (это называется по просту: «обухом в лоб»), поэтому они потеряли к нему своё доверие, уважение и расположение, беседа у них шла уже, так сказать, неправильная, с первого дня оказалось, что это судьи одной стороны. Когда узнали имяславцы, что архиеп. Никон не благословил наших представителей на пароходе, то при встрече с ним стали его избегать и не подходить к нему под благословение. Архип. Никон в своём докладе Св. Синоду пишет: имяславцы при встрече со мной не подходили ко мне под благословение; однако он не сказал причину, почему не подходили, потому что он дал повод к этому, умолчал и не объяснил Св. Синоду.

Потом стали приглашать монахов в Гостиную для подписки под новым синодским постановлением от 18 Мая 1913 г. с принуждением и угрозами, от чего мы отказались. После того они хотели было взять на пароход нашего уполномоченного от имяславцев о. Иринея и ещё несколько человек, тогда мы заявили, если вы хотите брать их, то берите нас всех. Потом они для большей энергии, потребовали из Константинополя русских солдат 120 человек, там находившихся на броненосце по случаю военного времени для охраны посольства. Солдаты помещались в монастыре в рухальне; сделали из монастыря казарму, и занимали 18 постов по важным учреждениям, для большего значения, чтобы возложить на нас более ложь и клевету, на бедных и беззащитных монахов.

Для нас недоступно было, чтобы послать письмо или телеграмму в Россию, все учреждения почтовые и телеграфные были под контролем. А так же от нас ничего не принималось, ни устное, ни письменное объяснение. На пароходе подали Консулу на бумаге объяснение, то он не только не стал читать, а даже порвал и бросил.

В феврале месяце того же 1913 года приехал на Афон синодальный миссионер Игумен о. Арсений, он остановился в Андреевском Скиту, подписались (против имяборчества) 300 человек, а в Пантелеимоновском монастыре 960 человек. Игумен наш увидел, что их сторона много меньше нашей, не более 300 чел., послал по горе своих имяборцев, чтобы подписались иеромонахи (пустынники), а кто не подпишется, тому не будут выдавать череков (45 коп.) в неделю и сухарей. На Афоне в Пантелеимоновском монастыре установлено покойниками старцами: духовником иеросхимонахом о. Иеронимом и игуменом архимандритом Макарием, каждую неделю выдавать в Порте (св. ворота) бедным пустынникам по череку, мерку сухарей, старую одежду и обувь. Итак, они незаконно, чужими наполнили достаточное число и присудили нас ко изгнанию. Начальство всё, как приезжее, а также и монастырское оставили в сторону всё, о чём было несогласие между братией о Имени Божием, и взялись измышлять всевозможную ложь и клевету на нас. Иеромонах Кириек лазил по Константинополю три месяца и хорошо подготовил начальство, потому они тщательно трудились и всё сообщали в Константинополь Послу Гирсу почти каждый день, по телеграфу и письменно, всё новое и новое измышление, а именно: доносили на нас, что мы бунтовщики и революционеры, хотим обливать керосином Ризницу и Рухальню и зажечь, водопроводы разломать, кассу разбить, игумена за Порту вывесть и прочие разные нелепости. О, ложь ты, окаянная ложь! Какой же верх взяла! Какой хозяин будет жечь свой дом, или же наносить какой-нибудь ущерб своему имуществу, что же мы, наёмщики были что-ли? Мы были такие же сыновья Обители, как и они: игумен, наместник и прочие, мы их избрали и почтили саном, а они нас отблагодарили ложью да клеветою, а потом водою, штыками и прикладами, а затем и из монастыря изгнали. Итак, под таким истязанием и гнётом мы находились четыре недели, день и ночь трепетали, всё ожидали решения нашей участи.

Июля 1-го был прислан за нами пароход Добровольного флота «Херсон». Июля 3-го, мы узнали, что хотят чем- то порешить судьбу нашу, и мы собрались возле келлии о. Иринея, в Коридоре широком и просторном, в прачечном корпусе на 5-м этаже, против просфорни, около 500 человек, и действительно так: к нам пришёл Консул и говорит: отцы, убирайте свои вещи и идите на пароход. Мы говорим: Чего ради оставлять нам самовольно свою Обитель и идти на пароход?» Он сказал: «Вот вам два часа сроку, и ушёл. Так и случилось: через два часа приходят офицер с солдатами и с ружьями, остановились в коридоре возле просфорной двери против нас и по команде офицера стали заряжать ружья, чтобы стрелять в нас, мы видим неминуемую смерть, стали одеваться в полную монашескую одежду и готовились на смерть, в руки взяли кто св. Икону, а кто Крест в одной руке, а в другой чётку и стали молиться попеременно по чёткам: Спасителю, Божией Матери, св. Арх.Михаилу, св. Великомуч. и Целителю Пантелеимону и прочим святым.. Солдаты с офицером увидели, что мы молимся, ружья поставили и поснимали фуражки, потом опять понадевали и стояли вольно, а мы всё молились, и так прошло два часа. Потом приходит Консул и говорит: отцы, оставляйте молиться, собирайте свои вещи и идите на пароход, вот вам четверть часа сроку, и ушёл, мы ему на это ничего не ответили. Через ¼ часа пришли с парохода «Донец» матросы, и в просфорном корридоре достали из ящика шланг, привентили к водопроводным пожарным трубам и пустили на нас воду, мы стояли неподвижно под холодной струёй воды целый час, а с другого шланга лили из монастырского двора по Портарейкам, потом по команде офицера бросились солдаты на монахов и стали нас бить прикладами и штыками. Впереди стоял иеросхимонах Николай в эпитрахили и держал в руках икону Божией Матери, большую в киоте, Икону штыками побили, с рук вырвали и бросили на пол в грязь и воду, с него эпитрахиль сорвали и бросили на пол в воду, а его самого избили до полусмерти, а также и с другими поступали: Иконы, Кресты, а некоторые имели Царские Портреты в руках, тоже самое разбивали штыками, вырывали из рук и бросали на пол, а самих били штыками и прикладами, где попало, а более всего по голове. Вот зрелище было, и описать всего трудно, крик, визг, вода шумит, солдаты делают своё, а матросы своё, льют и бьют. Если бы был в то время посторонний человек с прямой совестью, то какую бы он мог написать историю, это небывалое в мире такое действие с бедными и беззащитными монахами; да ещё от кого же? Не от турок, или греков, а от своих и архиеп. Никона («приснопамятного).

Ради общего нашего выяснения, а не ради похвалы, скажу, что и я испытал на себе: я стал уже труситься от холода, мокрый с головы до ног, зашёл в коридорчик, выходящий на портарейку, прислонился головой к стене, стою и глаза закрыл, в правой руке держал Крест, а в левой чётки, вдруг напали на меня три солдата иззади, один ударил меня по спине прикладом, я оглянулся назад, другой по голове ударил, и камилавка моя с наметкой где-то полетела, более и не видел её, третий тоже ударил по левой щеке, я очутился лежащим на полу, кровь пошла с щеки, я поднял левую руку как бы защищаясь, меня солдат ударил по руке стволом ружья, с руки пошла кровь, потом как рванёт крест у меня с руки и бросил на пол со всей силой, я, лёжа, смотрю вверх, все трое подняли надо мною ружья, мысль у меня пробежала: пропал Герасим, они так постояли и отошли от меня, я немного по лежал, смотрю: никого нет, только вода шумит, я тогда поднялся и пошёл в большой коридор, чтобы по лестнице идти вниз, а оттуда два солдата прямо в меня штыками к груди, я тогда назад да на портарейку, на балкон, смотрю: там сидит о. Куарт, бывший капитан парохода, 30 лет не сменялся, весь в крови, и глаз не видать, а я лёг возле него, от слабости здоровья и от испуга всё дрожит у меня, а на нас со двора водою льют, но, думаем себе, вода не штыки, пусть льют, вдруг прибегает к нам офицер молодой, родом болгарин, в руках держит револьвер, как закричит на нас: на низ, свиньи! Побью вас здесь переэтак вас (по-матерному), мы тогда в коридор, смотрю: монах сидит на том месте, где меня солдаты били, держит мой Крест, я ему сказал: отец, это мой Крест, и взял у него с руки, он пустил и остался седящим, тоже, наверно, приклали хорошо; в коридоре матрос из шланга водой мне прямо в глаза, а когда я прошёл, то он как пустил мне водою в затылок, едва я удержался на ногах, смотрю возле лестницы, где солдаты стояли и сопровождали нас вниз, плавают в воде три монашеских шапки, я тогда взял одну с водою и надел себе на голову, это всё солдаты посбивали с монахов штыками да прикладами. Промежду штыками спустились мы по лестницам во двор монастырский и прошли до порты (св. Ворота), там закричал на меня солдат: полож Крест, я положил на завалнке возле Дохиарни, там была уже большая куча святых Икон и Крестов, так, что из заваленки падали на землю, всё это по-отбирали у выходящих монахов. Среди Порты стоял консульский кавас-турок в красной эфеске, он осматривал каждого монаха на груди и шее, кто имел св. иконы или крестики, то снимал их, вот до чего допустили, иноверцу прикасаться скверными и нечистыми руками к святыне. Внутри монастыря возле св. Ворот стоял один пулемёт, а другой за воротами. Консул стоял за Портой и благодарил солдат: благодарю ребята! Солдаты отвечали: рады стараться! Это за то, что братской кровью, обагрили св. Обитель, да, кстати, и наместник был именинник в тот день: Иакинф. Ита, погнали нас промежду штыками на пристань, вот там-то зрелище было, как мы сошлись, ужасу подобное: мокрые с головы и до ног, окровавленные, у некоторых старцев седые волосы облиты кровью, многие без шапок, избитые, измятые, всё это происходило не от чужих, а от своих, вот картина была, посмотреть: Увы! Потом посадили нас на пароходные лодки и монастырский пароход «Херсон», который стоял на парах вблизи парохода «Донец», нас всех поместили в двух трюмах, а человек восемь взяли отдельно под строгую охрану, на люках поставили часовых, так, что если требовалось выйти, то по пол-часа приходилось стоять на лестнице ожидать очереди, сколько с одной стороны зайдёт в трюм, столько с другой стороны выпустят. Сейчас же из парохода «Донец» приехал доктор с фельдшером, на пароход «Херсон», вызвали всех раненых из трюма на палубу, доктор осмотрел очень внимательно и записал каждого имя, фамилию и состояние раны, сделали перевязку всем и уехали. На другой день доктор парохода «Херсон», также записал всех тяжело раненых, которых было свыше 50 человек, и делал перевязки каждый день по утру до самой Одессы.

Значение ран: монаха о. Куарта солдат ударил штыком по лбу, перерубил афонскую суконную шапку, и разрубил ему лоб так, что на пароходе сшивали ниткой. Схимонаха о. Исаакия солдат ударил прикладом по затылку и очень сильно разбил ему затылок, так что на пароходе сшивали. Иеродиакона Никона солдат ударил штыком в голову, пробил верхушку шапки и ранил ему голову, так что и в Одессе делали ему перевязку. Монаха о. Феодора солдат штыком ударил с боку головы, пробил вдвойне суконную шапку, навылет, т. е. спереди и сзади, и ранил ему голову очень сильно. Монаха о. Горгония солдат ударил штыком прямо против сердца и ранил очень серьёзно. Монаха о.Мелетия матрос железным ключом в руку толщины, которым открывают водопроводные пожарные краны, со всего размаху ударил по щеке так сильно, что ему и рот перекосило, чуть голова не слетела, и щека очень сильно была опухшая. Схимонаха о. Прохора солдаты прикладами голову разбили так сильно, что весь был облит кровью, и его избили до полусмерти и без чувств оставили в коридоре лежащим в воде и грязи, он по-лежал, очнулся и сам пришёл на пристань. Схимонаху о. Валенту солдаты прикладами побили бока так, что во многих местах синяки были; а также и прочих, многих, били по голове, по спине, по бокам и где попало, а некоторых бросали по лестницам как снопами. О числе раненых и значении ран могут засвидетельствовать доктора пароходов: «Донец» и «Херсон», а не так, как архиеп. Никон пишет в своём докладе Св. Синоду: когда лили водой, то от бьющейся струи защищались досками и Иконами, то, конечно, без этого не обошлось, человек 25 оцарапались ими, которым наш судовой доктор сделал перевязки, а через 2 – 3 дня перевязки были сняты; почему же он не сказал, что солдаты били штыками да прикладами, а перевязки у некоторых поснимали лишь через 2 – 3 недели в Одессе, а знаки остались даже до смерти.

По отправке нас на пароход «Херсон» начальство всё с солдатами и архиеп. Никон, отправились в Андреевский Скит; Андреевские монахи заявили начальству, что они согласны без всякого сопротивления уехать, но только чтобы архиеп. Никона не видеть и дать им время убрать свои вещи, им и сделали это снисхождение, архиеп. Никон уехал на Карею и находился на Пантелеимоновском Кунаке (подворье). Из Андреевского Скита начальство сообщило на пароход «Донец», что Андреевские без сопротивления согласились уехать, тогда пароход «Донец» разукрасился флагами и салютовал из пушек, торжествуя победу над монахами, разорение 2-х русских бителей на св. Афонской Горе. Если бы так поступили турки, или греки, то и не жалко бы было, а то свои, соотечественники, свои и своих. Турки и то не арестовывали в полном монашеском облачении, а наши не только арестовали, но несколько человек даже до смерти побили, - а сколько тяжело ранили и зашибли.

В 1874 и 1875 годах греки, было, согласились выгнать всех русских монахов из Афона, они и начали с русского Пантелеимоновского монастыря, в то время в Константинополь послан был блаженной памяти покойный граф Николай Павлович Игнатьев, он так стоял за русских и защищал их, что до тех пор русский Пантелеимонов монастырь был под управлением греков, а то перешёл в русские руки. А этот посол Гирс с архиеп. Никоном: Увы! – разорили две обители, разогнали 1000 душ монахов и утешили греков, которым нужно было тысячи потерять и сотни лет ожидать, но такого случая не дождаться, каким утешили их наши власти, светские и духовные: посол Гирс и архиеп. Никон.

На другой день, приехали к нам на пароход «Херсон»: Серафимов и Щербина, они спрашивали у каждого монаха номер келлии, записали и прислали келейные вещи, но не удовлетворительно, кому половину, а кому одно старьё.

После сего они вздумали ещё одно лукавство под видом милосердия: приехали к нам на пароход консул и наместник, консул прошёл по палубе и оповестил всем: отцы, идите и получите, монастырь предлагает вам своё вспомоществование: кто прожил в монастыре до 15 лет, тому 25 руб., а кто 20 лет, тому 50 руб., а кто свыше 20 лет, тому 100 руб. Возмите и распишитесь; вот хорошее пособие, есть такие, которые прожили в монастыре: 30, 35 и более 40 лет, так вот, получи 100 рублей и распишись, что ты мне не должен, а я перед тобой не виноват, но ни один человек не пошёл за деньгами, с тем они и уехали.

Потом прибыли на пароход «Херсон», с Андреевского Скита монахи – 182 человека, их поместили в отдельный трюм, из них Архимандрит о. Давид, и три иеромонаха. Пантелеимоновского монастыря взяли 434 человека, из них 10 иеромонахов и 6 иеродиаконов, всего на пароходе «Херсон» вывезли в Россию 616 душ.

Из монастыря вывезли самых лучших людей, деловых и мастеровых, а именно: эконом и архитектор, машинисты, литейщики, слесаря, столяра, кузнецы, плотники, часовые мастера, позолотчики, живописцы, ризничии, сапожники, портные, доктора, аптекаря, фельдшеры, зубные врачи, регента, певчие, пожарного отделения, кожевники, красильщики, виноградари, огородники, масличники и прочие разные мастеровые монахи, и как не содрогнулось сердце Игумена о таком разорениии св.Обители, прежние игумены собирали братство и приобретали для св. Обители имущество, а этот разогнал братию и расточил имущество собранное предшественниками его.

В гражданском суде и то привлекается к ответственности тот, кто нарушит порядок; почему же архиеп. Никон не захотел выслушать, когда ему предложили на соборе в Церкви: владыка святый, мы Вам объясним, откуда у нас началась распря между братией: от игумена и Духовника Агафадора, то он ответил: это дело не моё, есть у вас Протат и Патриарх! Вот судия праведнейший! Если выслушать истину: кто обесчестил Св. Гору, кто обесславил св. Обитель, кто опорочил всё монашество и кто поколебал всю православную Церковь, то это дело не его, а если же сшивать ложь и клевету на бедных и беззащитных монахов, то это дело его! Конечно, ни Патриархи свои грамоты, ни Св. Синод своё новое постановление, сами не навязывали, а всё это было по донесению на нас Игуменом.

В Покровском Соборе при всей братии архиеп. Никон сказал: вы все простецы и не учёные! Наш уполномоченный от братии о. Ириней ответил ему: да, правда, Владыка, святый, мы все простецы, и из нас нет никого учёного, но мы день и ночь находимся в храме Божием и слушаем Священное Писание, и у нас голова набита священным писанием; поэтому мы и стоим твёрдо за Имя Божие.

На Афоне в монастыре мне говорил схимонах один, грек, что у греков есть в истории: Когда турки завоевали Грецию, то они вздумали отуречить всех христиан, поэтому они решили начать с знатных и богатых жителей, а с простецами нечего будет и говорить. Когда же турки предложили богатым и учёным христианам: так, как мы завладели вашей страной, то вы должны принять и нашу веру, то все эти богатые и учёные отуречились. Когда же турки приступили к простецам и деревенским пахарям с предложением принять их магометанскую веру, то простецы на это им ответили: мы христианами родились, христианами и помрём. Тогда турки сказали: мы завладели вашей страной, поэтому вы должны принять и веру нашу. Тогда им ответили простецы: мы как платили дань своим царям, так и вам будем платить, страной нашей вы завладели, но верою нашей вы не завладели, мы как были христианами, так и будем христианами. Тогда турки стали их мучить, носы, уши и языки отрезать, глаза выкалывать и прочие разные мучения творить, но они сказали: и головы отрезайте, но мы, как родились христианами, так и помрём христианами. И сколько с ними турки ни бились, и скольких ни позамучили, но ничего не могли с простецами и пахарями сделать, так и оставили их жить свободными. И так в Турции и по сие время, есть святая Православная вера, храмы Божии, Патриаршество и все правила христианские, даже до этих пор не брали и в солдаты из христиан, всё это удержали за собой простецы, деревенские мужики, пахари и лапотники, по выражению наших имяборцев.

Июля 8-го оба парахода отошли в путь, «Донец» - вперёд, а за ним - «Херсон». Боже мой! Как наше разлучение было насильственно со Св. Горой и славнейшею обителью св. Великомученика Пантелеимона, в которой я с юных моих лет всю свою жизнь провёл, трудно и описать такое наше тяжёлое положение, мы все глядя на Св. Гору и, прощаясь с нею, плакали навзрыд, и пели афонское: «Достойно есть». Начальство отдали приказание выпустить нас всех из трюма на палубу, пока пройдём Афон. (Потом, против вершины Афона, разделились на два хора и начали петь вечерню, время было вечернее, канонаршил иеромонах Варахия, стройным и умилительным Афонским пением, оглашали воздух и море, погода была тихая и хорошая). В Константинополе мы простояли одни сутки, к нам на пароход приезжал Консул Шебунин, и, уезжая на берег, сказал: прощайте отцы, не поминайте лихом! В Чёрном море от люков часовых сняли, тогда мы стали свободно выходить на палубу. Мы очень благодарны были на пароходе «Херсон» как капитану, а также и всему его экипажу. В знак благодарности иеродиакон о. Исидор от всей братии поднёс господину Капитану св. Евангелие.

Июля 13-го утром прибыли мы в Одессу, пароход «Херсон» зашёл в бухту и стал на своём месте когда приехали на паровом катере Одесские власти, то заявили капитану, что нужно было остановиться на рейде, но уже поздно было, вот какое распоряжение было, как с важными арестованными преступниками. Вот тут-то опять шла потасовка: допросы властями каждого по отдельности от рождения, переписка, перекличка, перегонка из трюма в трюм с вещами. (Секретарь Щербина ехал с нами до Одессы, он всё бегал, то в город, то на пароход, лгал и клеветал везде начальству на бедных и беззащитных монахов). Нас вывозили на берег девять дней, всё днём, составляли группу человек в 50-60-70 и более или менее, потом в отдельный трюм под караулом, а утром рано чуть свет на паровом катере вывозили на берег, а там под конвоем городовых и околодочных надзирателей проводили по указанию монастырского начальства: одних в тюрьму, других в тюремных тёмных каретах в бульварный участок, а третьих каждого на свою родину. Таможенные чиновники, осматривали наши вещи на пароходе, и с ними настоятели подворьев: Пантелеимоновского и Андреевского, они отбирали от нас, Иконы, книги, и что хотели.

Мне пришлось попасть в самую последнюю партию, июля 21-го в воскресенье вывезли нас на берег - 66 человек и повезли в Бульварный участок, кругом нас городовые и околоточные надзиратели, в это время по всем церквам был звон к поздней Литургии, один Андреевский старец, проживший на Афоне в Скиту 43 года, не мог идти, пристав на своих дрожках подъехал к нему, посадил его рядом с собою и привёз в Бульварный участок, а также пришли и мы туда, привезли и вещи наши. Сейчас же приказали нам снимать с себя всё монашеское одеяние, а жидки уже тут ожидали с одеждой, и одели нас в жидовское платье: пиджаки и панталоны, а на голову соломенные шляпы, а другим надели картузы. Некоторые не пожелали сами снимать с себя монашескую одежду, то с таковых насильно снимали, и многим волоса поотрезали насильно. На нашу одежду выдали нам каждому полицейскую опись. Разместили нас по комнатам человек по 20, мы и смотрим друг на друга, Боже мой! Что сотворили с нами, да и за что? Никого мы не убили, ничего не воровали, ни малейшего ущерба не нанесли св.обители, ниже чем-нибудь обидели Игумена, все воздавали ему почести, повиновение и послушание, сидим мы и ощупываемся после монашеской одежды, иной косу заплетает, другой под картуз волосы убирает, и всё ничего не выходит. Один околоточный надзиратель вошёл к нам в помещение и стал возле дверей, смотрел долго на нас молча и сказал: ну, отцы, довольно с вас и этого наказания и ушёл. Итак, разослали всех нас на родину, да у другого и родственников-то нет, иной старый, другой молодой, а иной больной, от них же первый есмь аз, хоть сумку на плечи надевай, да и по миру иди, да и ходить-то не могу, как хочешь так и живи, да и ни копейки денег нет, хоть под забором помирай. Вот и скитаемся по мирским жилищам и между семействами, где день, а где ночь, и с прискорбием вспоминаем Афонскую одиночную келлийку.

Когда прожил на св. Афонской Горе в Русском Пантелеимоновском монастыре 42 года, какое может быть родство через столько времени, да и кто меня знает. Лишили нас монашеского чина и иноческлого звания, да мирским именем и называемся. С родины послал я в Одессу на Пантелеимоновское подворье настоятелю иеросхимонаху о. Феотекну, полицейскую опись на мою одежду и просил его выслать мне мои вещи по адресу на родину, он прислал, а две рясы и два подрясника моих не прислал, оставил у себя, да и ещё наложенным платежём. Вот как, обижать, так уж обижать надо вконец. Неужели нет у нас на св. Руси добрых людей, которые бы вошли в наше жалкое горькое положение.

Веруем и надеемся на милосердие Божие, что Господь пошлёт добрых людей, которые чрез десятки лет, а всё-таки правду выведут на свет, а ложь и клевета разрушатся как паутина, а нам, конечно, придётся нагореваться.

Вот краткое изложение афонского погрома в том виде, как оно в действительности происходило, что видел своими глазами, и что испытал на себе.

 

Убогий схимонах Герасим Тишевский, афонский изгнанник.

 

 

Добавление. Прибывшие солдаты на пароходе Р.О.П. и Т. высадились на пароход «Донец» и там находились от 11 до 13 Июня. В полдень, когда вся братия отдыхали, солдаты и матросы, вооружённые, вышли на берег и, атаковав св. ворота, половина вошли в монастырь, а половина стояли за воротами и никого не пропускали в монастырь, они хотели было, взять о. Иринея, и ещё несколько человек. Узнав это, собрались братия, живущая вне монастыря, и между солдатами стали пробираться во внутрь монастыря, но солдаты их не впускали, и один солдат ударил иеродиакона о. Иулиана штыком в затылок, раскроил ему затылок так, что в Преображенской больнице сшивали, и ещё человека три избили, одному зубы выбили, другому бороду вырвали, а третьему, о. Иринею, штыком навылет пробили подрясник и рубашку, но за тело не задели; это начало положили, обагрили братской кровью св. Обитель.

Через неделю на пароходе Р.О.П. и Т. «Чихачёв», выехали 212 человек монахов, которые не пожелали подписать Синодское послание. Потом выехало по 10 – 20 человек, всего более 1000 душ.

Глава 2

 

Ноябрь, 1913 г.

М. А. Новоселов

ПО ПОВОДУ ПОСЛАНИЯ СВ.СИНОДА*

 

(«Начала». Религиозно-философский журнал. Москва. 1998 г. с. 212 – 214).

В текущем году произошли известные афонские события, ис­полнившие горечью и смущением многие сердца. Однако, эти со­бытия бледнеют в сравнении с значением того шага, который был сделан по этому поводу высшей церковной властью — Константи­нопольским Патриархом и российским Св. Синодом. Именно: Патри­арх и Св. Синод приписали себе компетенцию давать окончательные и для всей церкви безусловно обязательные решения новых догма­тических вопросов, — другими словами, заявили притязание на догматическую непогрешимость.

Со стороны Синода это выразилось в послании инокам по пово­ду вопроса о почитании имени Божия1; здесь относительно этого «нового догмата», точнее — вопроса, по которому доселе не было еще церковно-догматического определения, выносится готовое решение, и это последнее затем приравнивается «голосу Матери-Церкви, которая одна на земле есть столп и утверждение истины», «невеста Христова».

До сих пор считалось незыблемой основой православия и глав­ным его отличием от католичества то, что хранение церковной истины в нем вверено не одной высшей иерархии, а всему телу Церкви. Лишь в свете этого учения и можно понять историю рас­крытия догматов Церкви, в жизни коей бывали случаи, когда выс­шая иерархия, с патриархами во главе, оказывалась уклонившеюся в ересь, а носителями истины являлись самые скромные члены Церкви, как, например, диакон Афанасий в век арианских споров.

Это учение получило торжественное выражение в известном «Послании восточных патриархов» 1848 года, коим столь удачно пользуются в полемике с папизмом А. С. Хомяков и его единомыш­ленники (Ю. Ф. Самарин и др.).

И действительно, если отвергнуть эту основу церковного само­сознания в православии, чем же существенно будет оно отличаться от католичества, утверждающегося на догмате папской непогре­шимости? Разве только тем, что там это начало провозглашено открыто и проводится последовательно, у нас же осуществляется применительно к случаю и без принципиального оправдания.

Как бы то ни было, несомненно, что в рассматриваемом случае и Патриарх и Св. Синод присвоили себе полномочия, которых не может за ними признать, не впадая в противоречие со своими основами, Православная Церковь.

Мы не хотим здесь становиться на сторону того или иного уче­ния о почитании имени Божия и, конечно, тем менее склонны при­знавать правым образ действий той части афонского монашества, которая в своем понимании вопроса видела уже готовый догмат и клеймила несогласных с их учением именем еретиков. Но и Св. Синод, в качестве органа высшей церковной власти в Поместной Русской Церкви, призван в её пределах блюсти за чистотою православного учения, принимать соответственные меры и делать вероучительные определения в тех случаях, когда наблю­дается искажение или отрицание догматов православия, единомысленно исповедуемых Церковью.

Но в учении афонитов об имени Божием, по собственному опре­делению Св. Синода в «Послании», ставится вопрос о «новом догма­те». Им не колеблется ни один из утверждённых уже Церковью. Сле­довательно, Св. Синод принимает здесь на себя безусловно превы­шающую его полномочия задачу авторитетного введения нового догматического определения2.

Несомненно, положение русской церковной власти в афонском деле было очень затруднительно, но никакими затруднениями нельзя оправдать того новшества, которое вслед за Патриархом вводит ныне Св. Синод и которое искажает православие в духе па­пизма.

Нашу тревогу и сомнения разделяют многие из православных людей, в частности и из числа тех, которым монашеская или иерар­хическая дисциплина смыкает уста. Тем необходимее возвысить голос в защиту колеблемой основы православия.

Наше церковное сознание не позволяет нам признать определе­ние синода имеющим догматическую обязательность, почему не­правомерными нам представляются и церковные кары (вплоть до отлучения), если таковые налагаются на иноков не за те или иные, быть может, достойные наказания нарушения дисциплины, за самочиние и распри, а за одно лишь исповедание учения об имени Божием, несогласное с мнением Св.Синода.

Догматически вопрос этот до сих пор остается открытым и до­пускает возможность различных пониманий, почему и следовало бы разрешить его обсуждение на страницах богословских журна­лов и в церковных обществах, дабы всесторонним обсуждением могла быть подготовлена почва для истинно-церковного решения пререкаемого вопроса.

 

М.Н.

Глава 3

 

Н. В. Никитина,

С. М. Половинкин

 

"МОСКОВСКИЙ АВВА"

 

Епископ катакомбной

Интернет

Ваш Ихсан

 

Мой адрес: Turquie — Istanbul

Halici oglu, tursucu mahlesi, Sivaci Ahmet sokak № 44

Boy Ahmet lhsan Tasdelen.

 

 

Марта 1940 г. Стамбул.

 

Мой многоуважаемый друг-брат Сергей Николаевич! С опозданием пишу, прошу Вас, простите меня за это: я был болен гриппом. Сердечно благодарю Вас за Ваше письмо. Вы хотите знать, остался ли Наш дорогой Авва мирянином. Хочу Вас уверить, что, как Вы его видели или оставили последний раз, он так и остался глубоко верующим. В тюрьме многие звали его богословом, но он не хотел, чтоб его так звали. Он и не был священником. Авва говорил, что он православный христианин! Слово "мирянин" я много раз слышал, но значение этого слова я не очень знаю, мне кажется, что "мирянин" человек верующий, и ходит в церковь служить. Так ли понимаю? Молодые люди, среди которых и были даже комсомольцы (бывшие), всегда окружали Авву, слушали его. Надежда Борисова — пушкинист, всегда просила Авву, чтобы он писал сказания Апостолов, наречия, молитвы, т. к. ей легче казалось, Авва всегда праздновал день святых. Летом, тогда мы имели огород и цветник. Авва очень любил поливать и ухаживать за цветами. Его любимые цветы были: львиный зев, карликовая астра, годеция. Вы пишете, что несколько лет тому назад кто-то приехал из России и принес сведения об Авве. Знаете, что я Вам скажу: если человек попадает впервые в тюрьму, то он удивляется, что имеются такие тюрьмы в С.С.Р. Освобожденные из тюрьмы люди не имеют права на воле говорить о режиме, и о тюрьме ч. к., не помню, писал ли я Вам, что, например, Анна Ив. после освобождения своим близким знакомым рассказывала, как в тюрьме, и снова дали ей 8 лет тюрьмы, она, кажется, умерла. Хочу сказать, что если этот человек приехал из "нашей" тюрьмы, и то неправда, он не знает Аввы. В нашей прогулке Авва пользовался большим почтением — как твердый, верующий человек, хотя он был осторожен. Сущность большевиков знает тех, кто сидел в тюрьме, 1936 г. в Ярославской тюрьме в камере

№ 153 сидела Муханова — психически больная. Она беспартийная, до ареста работала в кремлевской библиотеке, ее судили 1935 г. на втором процессе Зиновьева и Каменева. Она, в следствии, под влиянием угроз подписала протокол следователя, который он составил. Ее из всех участников процесса звали на судебный зал и читали им приговор. Ее отправил в верхнеуральскую тюрьму. Она там кому-то сказала, что я, когда была в следственной тюрьме, наговорила очень много, и из-за меня были арестованы мои знакомые друзья — ничем не виновные. Эти слова распространились тюрьме и Г.П.У. звал ее в Москву, грозили ей смертью, если она дальше будет себя вести, тогда ее отправили в нашу тюрьму, посадили в одиночную камеру (№ 153). Она была в полной одиночке никого не видела. Ее родные знали, что она расстреляна, ею выданные друзья Надежда Борисовна Барут, Нина Александровна сидели на юге тюрьмы - а она на западе. Я с ней связал переписку, ее друзья простили ее, а когда я был на воле, ходил к родителям и сказал, что Муханова жива. Несчастная одиночку не могла перенести, и начались истерические крики и смех, потом ее убрали (в 1937 г.) Вы спрашиваете, откуда я знал Ваш приблизительный адрес. Мне Авва сказал, я его не спросил, как он знал. Мне разрешено Управ. Общ. Безоп. напечатать и писать мои вoспоминания. Известный и трагический день в. Яросл. тюрьме: 13 января 1937 г. Тюрьма переведена на новый режим режим Ежова. Окна были заложены кирпичами, а наружной стороне окон были поставлены щиты. Посылка запрещена, переписка только с разрешения Москвы. Книг совсем не давали, а библиотечную 1 раз в месяц одну какую-нибудь книгу. Наказания и карцеры. Газету не давали. 17 января была объявлена голодовка, приняли участие: 2 эсэра Бер и еще один (забыл фам.) Троцкисты: Лодоха, Сатоньевич, Чекан, Пекарь, Рубинштейн, Сизов, Мария Короб. Социал демократы: Шуб, Раков, Мартов (племянник Мартова) и еще 4 человек (забыл ф.) анархисты, дашнаки... больше ЗО-ти человек всего. На восьмой день голодовки их кормили искусственно. Кричали в камерах "Сталинская тюрьма — чище фашистской" и "Долой произвол чекистов"... Эсэр Бер писал в Москву оскорбительное письмо: Генеральный палач Советского Союза — Ежову. За это письмо его посадили в карцер на 20 суток. Мария Матковская — стенографистка Молотова, у нее при обыске порвали юбку. Знаете ли, за что она сидела? Жена наркома Любимова была приглашена на банкет в Кремль. На банкете были: она, жена Сталина Аллилуева, Ворошилов и их круг. Начали пить. Сталин при всех начал обнять и оскорбить свою жену, тогда Аллилуева высвободилась из комнаты и пошла в соседнюю, взяла револьвер и покончила собой. Любимова сама рассказала стенографистке, а она зубному врачу, врач оказался агентом. За то, что Матковская распространила такие вещи, дали ей 5 лет. После пяти лет еще дали 5. Голодовка в тюрьме кончилась, как надо было полагать, безрезультатно, больше 70 дней голодали (Пекарь) с искусственным кормлением. Один армянин буйно сходил с ума. Не из голодавших генерал Серебрянников (друг в тюрьме Аввы) тоже помешался. На третий день один сионист умер от голодовки (он был вообще больной - цинга). 26-го апреля 1937 г. были повешены правила новые, я их, т. е. мы все, заключенные, знали почти наизусть, а мой друг Фредик мама его теперь живет в Латвии (я с ней переписываюсь). - Вот эти правила, то, что позволялись в этих правилах, и то начальник не разрешал, у начальника были дополнительные инструкции.

 

 

Ахмет Ихсан лучший Друг моего сына Альфреда; они прожили вместе более 8-ми лет в Ярославле; там же с ними был Михаил Александрович Новоселов, духовный отец и утешитель моего сына. Они взаимно очень любили друг друга и чем могли один другому помогали. Обо всем этом мне неоднократно писал мой сын Альфред. К сожален