Гендер и невербальное общение

Есть Ли тендерный аспект в социальном взаи­модействии, происходящем ежедневно? Дума­ется, существуют основания для утвердитель­ного ответа. Поскольку взаимодействия упоря­дочивает больший по масштабу социальный контекст, не вызывает удивления, что муж­чины и женщины по-разному воспринимают и осуществляют как вербальное, так и невер­бальное общение. В главе 5 («Гендер и сексу­альные отношения») вы познакомитесь с те­ми представлениями о тендере и тендерных ролях, которые находятся под сильным влия­нием социальных факторов и напрямую свя­заны с властью и общественным положением. Действие этих факторов очень заметно даже по общепринятым способам общения, проис­ходящего изо дня в день. В качестве примера возьмем один из самых распространенных способов невербального общения — визуаль­ный контакт. Люди им пользуются самым раз­ным образом, часто для того, чтобы привлечь чье-то внимание или начать взаимодействие. В обществах, где мужчины в целом властву­ют над женщинами как в общественной, так и частной жизни, они могут чувствовать се­бя свободнее женщин, когда устанавливают визуальный контакт с посторонними.

Особый способ визуального контакта — пристальный взгляд — служит примером про­тивоположного «смысла» одного и того же способа невербального общения. Поведение мужчины, уставившегося па женщину, мож­но считать «естественным» или «непредосуди­тельным»; если она испытывает неловкость, то может отвести свой взгляд, отвернувшись либо решив не вступать в контакт. С дру­гой стороны, поведение женщины, глазеющей на мужчину, нередко считают непристойным либо сексуально ориентированным. Каждому из этих случаев в отдельности можно не при­давать значения, но в общем и целом они закрепляют нормы власти в тендерных отно­шениях.

Социальные правила и беседа

Хотя ежедневно мы пользуемся невербальны­ми знаками, совершая свои поступки и пони­мая действия других людей, в нашем обще­нии велика роль разговора — нерегулярного обмена словами в беседах, которые ведутся

Глава 4. Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

 

в неформальной обстановке. Социологи все­гда признавали язык в качестве основы об­щественной жизни. Однако лишь недавно по­явился подход, специально сконцентрирован­ный на том, как люди пользуются языком в раз­ных контекстах повседневности. На изучение разговоров оказала большое влияние работа Ирвинга Гофмана. Но еще больше повлиял на этот вид исследования Гарольд Гарфинкель, основатель этнометодологии (Gaifinkel 1984). Этнометодология изучает «этнометоды» — обыденные, самые простые способы, при­меняемые людьми для того, чтобы понять значение действий других, а в особенности, — их речь. Как правило, мы все используем эти методы, даже не замечая этого. Зачастую мож­но понять разговор, если известен контекст, о котором сказанные слова умалчивают. Вот пример беседы (Heritage 1984):

А: У меня есть четырнадцатилетний сын.

В: Очень хорошо.

А: Еще у меня есть собака.

В: О, извините.

Как вы думаете, что здесь происходит? В каких отношениях находятся беседующие люди? Если знать, что разговор ведут будущий съемщик и хозяин жилья, то их беседа стано­вится понятной. Некоторые хозяева не возра­жают против детей, но не разрешают съемщи­кам держать животных. Если все же не знать социальный контекст, ответы В на высказыва­ния А покажутся бессвязными. Часть смысла заключена в словах, а часть — в том спосо­бе, каким социальный контекст структурирует сказанное.

Коллективные представления

Сколь бы мало не значил в повседневной жизни тот или иной разговор, те, кто ведет его, полагаются па трудные для понимания коллективные представления и знание, ко­торое они применяют беседуя. И в самом деле, любой пустячный разговор настолько труден для понимания, что до сих пор не удалось запрограммировать даже самые современные компьютеры па беседы с людьми. Слова, про­говариваемые во время обычного разговора, не всегда обладают точным значением, и мы «определяем» то, что хотим сказать, исходя из неартикулированных допущений, которые служат ему фоном. Когда Мария спрашивает Тома: «Что ты делал вчера?», то не существует

ясного ответа, подсказываемого самими сло­вами. День долог, и Том поступил бы логично, ответив: «В 7:16 я проснулся. В 7:18 встал с кровати, пошел в ванну и начал чистить зубы. В 7:19 я включил душ...». Нам понятна уместность ответа, коль скоро мы знаем Ма­рию, знаем, что она и Том обычно делают вместе, и что в конкретный день педели, как правило, между прочими вещами делает Том.

Эксперименты Гарфинкеля

«Фоновые ожидания», помогающие нам про­вести обыкновенный разговор, открыл Гар­финкель во время экспериментов, сделанных им при добровольном участии студентов. Их попросили завязать разговор с другом или родственником и настоять на том, чтобы каж­дый из них для уточнения смысла остановился подробнее на вскользь брошенных замечани­ях или высказанных соображениях общего характера. Если кто-нибудь говорил: «Желаю тебе хорошо провести день!», студенту нужно было сказать: «Уточни, в каком смысле хоро­шо?», «Какую часть дня ты имеешь ввиду?» и т. д. Одна из бесед прошла так (Garfmkel 1963):

S: Как ты поживаешь?

Е: Поживаю в каком плане? Ты имеешь ввиду мое здоровье, мои доходы, мою учебу, мои душевный покой...

S: (покраснев и вдруг утратив контроль над со­бой) Слушан, я просто старался быть вежли­вым. Откровенно говоря, мне наплевать, как ты поживаешь.

Почему люди так расстраиваются, когда не соблюдаются явно мало значимые для бе-Седы условности? Дело в том, что стабиль­ность и значимость общей повседневной жиз­ни зависит от пеартнкулированных допуще­ний культуры о том, что и как можно сказать. Лишись мы возможности считать эти допуще­ния само собой разумеющимися, осмыслен­ное общение прекратилось бы. Любой вопрос либо замечание, дополняющее начатый разго­вор, сопровождались бы глубоким «дознанием» наподобие того, что Гарфинкель велел прове­сти своим подчиненным, и взаимодействие просто бы прервалось. Вот почему на первый взгляд несущественные правила ведения бесе­ды оказываются совершенно необходимыми именно для структурирования общественной жизни, а их нарушение воспринимается столь серьезно.

Социальные правила и беседа

 

Заметьте, что в повседневной жизни люди иногда не без умысла делают вид будто не вла­деют знанием, которое все считают само собой разумеющимся. Так поступают, чтобы дать ко­му-то отпор, подшутить над кем-либо, вызвать смущение или привлечь внимание к двусмыс­ленности сказанного. Задумайтесь, к приме­ру, над типичным диалогом между родителем и подростком:

Р: Куда ты идешь?

П: На улицу.

Р: Что ты собираешься делать?

П: Ничего.

Ответы подростка разительно отличаются от тех, которые давали добровольные участ­ники экспериментов Гарфиикеля. Вместо того чтобы отвечать как положено на вопросы, под­росток вовсе уходит от них, фактически давая понять родителю — «Не суйся не в свое дело!».

Первый из предыдущих вопросов может спровоцировать особый ответ у другого чело­века в ином контексте:

А: Куда ты идешь?

В.- Я собираюсь тихо свихнуться.

Отвечая, В притворяется, что не пони­мает вопроса А, нарочно иронизируя, чтобы вызвать трево1у или привести к фрустрации. Комедия и шутовство обеспечивают себе успех за счет такого рода преднамеренного непони­мания допущений, не упомянутых в разговоре. В этом нет ничего опасного, поскольку участ­ники действа знают о намерении вызвать смех.

«Вандализм взаимодействия»

Мы уже видели, что разговор — один из глав­ных способов, благодаря которому сохраняют­ся стабильность и упорядоченность повседнев­ной жизни. Мы чувствуем себя лучше всего, когда соблюдены неписаные правила светской беседы, а если они нарушены, то у нас возника­ет замешательство, рождаются сомнения и нам мерещатся опасности. Для того чтобы разговор шел плавно, его участники внимательно сле­дят за репликами друг друга, улавливая меня­ющиеся интонации, позы или телодвижения. Проявляя взаимную чуткость, они «сотрудни­чают», когда начинают и прекращают взаимо­действие, а также говорят по очереди. Однако, если один из участников разговора не склонен к «сотрудничеству», возникают трения.

Студенты Гарфинкеля умышленно созда­вали напряженные ситуации, нарушая прави­ла разговора в целях эксперимента. Что же происходит на самом деле, когда люди «до­ставляют неприятности» своей манерой вести разговор? Американские социологи Митчел Дюнайер и Харви Молоч исследовали обмен репликами между пешеходами и «бродягами» на улицах Нью-Йорка, стараясь понять, ка­ким образом общение с ними нередко создает проблему для прохожих (Duneier and Mololcb 1999)- Они воспользовались так называемой методикой анализа речевого общения для того, чтобы сравнить подборку уличных ре­плик с выборкой, составленной из повседнев­ных разговоров. С помощью такой методики изучают все оттенки смысла, начиная с са­мых кратких междометий (типа «хм» и «а-а») и вплоть до точно скоординированного чере­дования пауз, временных остановок и реплик, перекрывающих одна другую.

Дюнайер и Молоч наблюдали за вза­имодействием чернокожих мужчин (многие из них были бездомными, алкоголиками или наркоманами) с проходившими мимо них бе­лыми женщинами. Мужчины часто пробовали вступить в разговор, окликая женщин, делая им комплименты или задавая вопросы. Но, как считают авторы, что-то у них «не ладит­ся» с этим, так как им редко отвечают по­добающим образом. Женщины ускоряют шаг и нарочито смотрят вперед, хотя мужчины лишь изредка отпускают враждебные по тону реплики. Ниже представлена неудачная по­пытка завязать разговор с женщиной, кото­рую предпринял Мадрик, чернокожий мужчи­на, под шестьдесят лет (Dimeter and Molotch 1999, 1273-1274).

[Мадрик] начинает общение со степенно про­ходящей мимо белой женщиной, ей на вид около двадцати пяти лет:

1. Мадрик: Я люблю тебя, детка.

Она скрещивает руки и убыстряет шаг, не об­ращая внимания на реплику.

2. Мадрик: Выйди за меня замуж.

Затем появляются две белые женщины, им, вероятно, лет по двадцати пяти.

3. Мадрик: Привет, девочки, вы сегодня
прекрасно выглядите. У вас есть день­
ги? Купите книжек.

Они не обращают на него внимания. Потом перед ним оказывается молодая чернокожая женщина.

Глава 4. Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

 

4. Мадрик: Привет, красотка. Привет, кра­
сотка.

Она продолжает идти, не удостаивая его вни­манием.

5. Мадрик: Извини меня, извини. Я знаю,
ты слышишь меня.

Тогда он обращается к белой женщине лет тридцати.

6. Мадрик: Я гляжу на тебя. Ты выглядишь
прекрасно, знаешь.

Она не обращает на пего внимания.

Мягкое «начало» и «завершение» беседы — главное требование вежливости, предъявляе­мое горожанами друг к другу. Дюнайер и Мо-лоч обнаружили, что эти решающие момен­ты разговора представляли большую проблему в общении между мужчинами и женщинами. В тех случаях, когда женщины сопротивлялись попыткам завести разговор, мужчины не об­ращали на это внимание и продолжали на­стаивать. Если же мужчинам удавалось начать разговор, они также могли пропустить мимо ушей намеки женщин па желание его тут же прекратить:

1. Мадрик: Привет, красотка.

2. Женщина: Привет, добрый день.

3. Мадрик: Ты в порядке?

4. Мадрик: Знаешь, ты выглядишь прекрас­
но. Мне правится, как у тебя заколоты
волосы.

5. Мадрик: Ты замужем?

6. Женщина: Да.

7. Мадрик: Л?

8. Женщина: Да.

9. Мадрик: А где кольцо?

 

10. Женщина: Оно у меня дома.

11. Мадрик: У тебя оно дома?

12. Женщина: Да.

13. Мадрик: Можешь сказать, как тебя зовут?

14. Мадрик Меня зовут Мадриком, а тебя?

Она не отвечает и продолжает свой пугь (Duneicr and Mololch 1999, 1274).

В данном случае Мадрик использует де­вять из четырнадцати высказываний с целью завязать разговор и склонить женщину к от­ветам. Уже из одной записи разговора на бу­маге очевидно, что женщине он не интересен, но еще яснее ее нежелание вести этот раз­говор проявляется, когда проведен анализ его магнитофонной записи. Если женщина и дает ответы, то всегда медлит с ними, а Мадрик тот­час отвечает, иногда его реплики перекрывают

ее слова. Хронометраж разговора — очень точ­ный индикатор: в большинстве случаев повсе­дневного взаимодействия замедления с отпе­том даже на долю секунды достаточно для то­го, чтобы дать попять о желании сменить тему разговора. Не выполняя эти неписаные прави­ла общения, Мадрик вел разговор в «формаль­но грубой» манере. В свою очередь, женщина поступала точно так же, не обращая внимания на неоднократные попытки Мадрика завязать с ней разговор.

Дюнайер и Молоч утверждают, что имен­но «формально грубая» манера уличных диа­логов создает проблему прохожим. Особенно белым ныо-йоркцам, придерживающимся ли­беральных взглядов на политику, совершенно неловко прибегать к такой манере общения. Вместе с тем, если общепринятые правила, как начать и закончить разговор, не выполняются, люди испытывают глубокое и необъяснимое чувство опасности.

Авторы книги используют понятие ван­дализм взаимодействия для описания тех случаев, когда «зависимый человек подрывает молчаливо признанные основы повседневно­го взаимодействия, которые имеют значение для тех, у кого больше власти» (Duneier and Molotch 1999, 1288). Дюнайер и Молоч от­мечают, что зачастую на улице люди все же следуют принятым в повседневной жизни нор­мам речи, общаясь друг с другом, хозяевами местных магазинов, полицейскими, родствен­никами и знакомыми. Однако если им заблаго­рассудится, люди могут нарушить неписаные нормы повседневного разговора, чем приво­дят прохожих в замешательство. По мнению авторов, «вандализм взаимодействия лишает его жертв способности ясно сказать, что про­изошло» куда больше, чем физическое насилие или словесное оскорбление.

Проведенное Дюнайером и Молочем ис­следование вандализма взаимодействия дает еще один пример двусторонней связи меж­ду взаимодействием па микроуровне и фак­торами, действующими па макроуровне. Для мужчин с улицы белые женщины — законная «цель» такого общения — выглядят непривет­ливыми, холодными и неспособными испыты­вать сочувствие. Женщины же зачастую усмат­ривают в поведении мужчин доказательство того, что они действительно опасны и лучше всего их избегать. Вандализм взаимодействия тесно связан со всей структурой классовых, статусных, тендерных и расовых отношений.

Социальные правила и беседа

 

Боязнь и страх, вызванные подобным обще­нием на улицах, упрочивают общественное положение и влияние тех, кто там находится, что, в свою очередь, оказывает влияние на вза­имодействия как таковые. Вандализм взаимо­действия является частью «самовоспроизводя­щейся системы взаимной подозрительности и неучтивости».

Формы беседы

Прослушивание магнитофонной пленки ли­бо чтение записи беседы, в которой ты сам принял участие, отрезвляет. Беседы намного менее плавны, более прерывисты и граммати­чески неправильны, нежели представляет себе большинство людей. Участвуя в повседневном разговоре, мы склонны думать, будто говорим хорошо отшлифованным языком, поскольку не отдаем себе отчет об известной нам подо­плеке произносимых слов. Однако подлинные разговоры совсем не похожи на те, которые описаны в романах, где персонажи говорят отлично составленными и грамматически пра­вильными фразами.

В том же смысле, как и относительно ра­боты Гоффмана о гражданском невнимании, можно было бы предположить, что анализ обычных бесед имеет второстепенное зна­чение по сравнению с главными задачами социологии. Фактически именно по этой при­чине многие социологи подвергли критике этнометодологический подход. Все же кое-какие доводы в пользу того, почему рабо­та Гоффмана столь значима для социологии, применимы и к этнометодологии. Исследова­ние повседневных разговоров показало, какую сложность представляег умение владеть язы­ком, коим обладают обычные люди. Огромные трудности, сопряженные с программировани­ем компьютеров для выполнения тех задач, которые без всяких усилий осуществляются говорящими людьми, свидетельствуют об этой сложности. Магнитофонные пленки из Уотер-гейта были всего лишь записями разговоров президента Никсона с его советниками, но они дали некоторое представление о том, как поль­зуются властью ее высшие эшелоны (Molotch andBoden 1985).

Реакции-восклицания

Некоторые высказывания не представляют со­бой разговор, а состоят из невнятных воскли­цаний или того, что Гоффман назвал реак-

циями-восклицаниями (Gqffman 1981). Пред­ставьте, что кто-то говорит «Ой!», опрокинув либо уронив какую-нибудь вещь. «Ой!» кажет­ся всего лишь элементарной "инстинктивной реакцией, отчасти похожей на моргание, ко­гда чья-то рука стремительно приближается к вашему лицу. Однако это вовсе не вынуж­денный ответ, о чем свидетельствует тот факг, что человек обычно не восклицает так, будучи один. «Ой!», как правило, обращено к присут­ствующим. Восклицание показывает им, что оплошность совершена мгновенно, она незна­чительна и совсем не ставит под сомнение способность человека контролировать свои действия.

Говорят «Ой!» лишь при мелких неудачах, а не тогда, когда происходят крупные ката­строфы и большие несчастья, и это также ука­зывает на то, что такое восклицание участвует в целенаправленном управлении частностями общественной жизни. Более того, им может воспользоваться тот, кто наблюдает за дру­гим человеком, либо скрывает опасность, как, например, в том случае, если родитель, играю­чи, подбрасывает вверх ребенка. Сигнал «Оп, малыш!» скрывает от него тот краткий миг, во время которого ребенку может показаться, что контроль над ситуацией утрачен.

Все это, возможно, выглядит натяжкой и преувеличением. Зачем утруждать себя по­дробным анализом нелогичных высказыва­ний? Разве, как явствует из приведенного при­мера, мы придаем такое большое внимание сказанному? Разумеется, не придаем, действуя осознанно. Однако очень важно, что чрез­вычайно сложный, непрерывный контроль за тем, как мы выглядим и что делаем, нам кажет­ся само собой разумеющимся. Когда происхо­дят взаимодействия, от нас никогда не требу­ется, чтобы мы лишь присутствовали на месте действия. Как и другие люди, мы фактически ожидаем, что взаимно проявим, по выражению Гоффмана, «ре]улируемую бдительность». Обя­занность каждого человека заключается в том, чтобы все время наглядно показывать другим свое знание обычных практик повседневной жизни.

Оговорки

«Ой!-> — ответная реакция на маленькую непри­ятность. Еще мы делаем ошибки в речи и про­изношении во время бесед, лекций и в прочих речевых ситуациях. В исследовании о «пси­хопатологии повседневной жизни» Зигмунд

Глава 4. Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

Фрейд проанализировал множество примеров оговорок {Freud 1975). По его мнению, ошиб­ки, допущенные в разговоре, — непроизне­сенные либо неправильно вставленные слова и невнятные фразы, на самом деле никогда не бывают случайными. В оговорках очень ненадолго проявляется то, что вольно или не­вольно нам хочется скрыть. В них мгновенно находят выражение наши подлинные чувства. Они подсознательно обусловлены теми чув­ствами, которые вытеснены из сознания, либо намеренно, но безуспешно подавлены нашими стараниями. Эти чувства часто, хотя и не все­гда, вызывают сексуальные ассоциации. Так, кто-нибудь имеет в виду «организм», а вме­сто него произносит слово «оргазм». Фрейд приводит пример, когда женщину спросили: «В каком полку служит Ваш сын?», на что она ответила: «В сорок втором полку убийц» (по-немецки — Morder, а не Morser, т. е. миномет­чиков, как она хотела сказать).

Нередко встречаются забавные оговорки, и они могут сойти за шутки. Элементарное различие между ними состоит в том, были ли намеренно произнесены прозвучавшие сло­ва. Оговорки сливаются с другими формами «неподобающей» речи, которые, как полагал Фрейд, тоже мотивированы подсознательно: человек как будто бы не способен уяснить, что сказанное им или ей явно двусмысленно. Такие формы опять же можно принять за остроты, если они сказаны с умыслом, в противном случае это — ляпсусы, допущенные в процессе разговора, непрерывное управление которым ожидается от людей.

Один из самых лучших способов пояс­нить на примерах отмеченные особенности — обратиться к ляпсусам радио- и теледикторов. Они говорят не от своего имени, а чита­ют текст. Предполагается, что его произнесут почти без запинок и яснее, чем это бывает во время обычного доклада. Соответственно, накладки или грубые ошибки дикторов по­следних известий намного заметнее, чем при случайном разговоре. Вот два примера «чи­стейшей воды» оговорок, на которые обратил внимание Фрейд (Gqffman 1981):

Говорит Канадская Широкотельная Кастрация, вещающая по радиотрансляционной сети до­миниона.

Разбейте желток и влейте молоко, затем мед­ленно смешивайте с просеянной мукой. Делая так, вы обнаружите, как смесь вызывает тош­ноту.

Другие примеры относятся к разряду неподо­бающей речи, когда едва заметная двусмыс­ленность вдруг становится явной:

Дамам, желающим проехать и выйти из своих платьев, немедленно окажут внимание. Награбленное добро и машину зарегистриро­вали в качестве украденного отделом полиции Лос-Анджелеса.

И здесь, в Голливуде, ходят слухи, что бывшая восходящая кинозвезда находится в ожидании своего пятого ребенка за месяц.

Мы обычно смеемся над оговорками дик­торов (либо преподавателей) больше, чем если они допущены при обычном разговоре. Ко­мичность проявляется не только в том, о чем сделана оговорка, но и в замешательстве дик­тора или преподавателя, в котором они могут оказаться из-за далекого от совершенства ис­полнения их обязанностей. Мы на миг лице-зреем обычного человека без маски невозму­тимого профессионала.

Другой подход к языку и общепринятым представлениям см. в разделе «Бернстейн: языковые коды» на с. 445.