Лингвистическая типология билингвизма

В параграфе, посвященном психологическойтипологии билингвизма, было указано, чтопри продуктивном билингвизме порождаемая билингвом речь может быть как правильной, гак и неправильной. Хотя суждениео правильности и неправильности речи обычно возникает у любого говорящего, такчто для определения, правильна или неправильна речь билингва, вполне можно обращаться к информантам-монолингвам, указанное определение удобнее получать изучением записанных от билингва речевых произведений, т. е. удобнее прибегать к лингвистическому анализу.

Понятие правильности речи даже в рамках членов одной и той же языковой общности колеблется в зависимости от социального статуса групп этих членов и территории их расселения. Например, с точки зрения носителей южных русских говоров, речь северянина неправильна. Однако, когда последнему "приходится говорить у себя дома, его речь, по свидетельству окружающих, правильна. С другой стороны, коренной москвич", лингвист по образованию, отмечает ошибки в речи, предположим, продавца магазина, также коренного москвича, а продавец, напротив, считает речь своего земляка-лингвиста неестественной и неправильной. Таким образом, удается показать, что понятие правильности речи, если обращаться к суждениям членов языковой общности, оказывается относительным.

Чтобы вскрыть причину такого явления, вспомним, что, если северянин порождает речевые произведения у себя дома, в его речи обнаруживается та языковая система и тот лексемный состав, которые присущи лицам из его окружения, когда им в свою очередь приходится говорить. Если северянин говорит, обращаясь к носителям южных диалектов, то присущая ему языковая система, хотя она и не затрудняет взаимопонимания, отличается от языковой системы (и от состава лексем) лиц из его окружения. Такое же наблюдение можно провести и применительно к различным социальным группам членов одной и той же языковой общности, проживающих на единой территории. Несколько упрощая проблему, в общем виде можно сказать, что речь считается определенным однородным (по территориальным я социальным признакам) коллективом говорящих правильной, если в ней обнаруживается присущая ему языковая система и лексемный состав. Если это условие не соблюдено, т е. если в речевых произведениях говорящего обнаруживаются элементы иной языковой системы, если даже и не наблюдаются трудности во взаимопонимании, то данный однородный коллектив говорящих склонен считать такие речевые произведения неправильными.

Итак, речь считается правильной, если она целиком принадлежит одной и только одной языковой системе.

В данном определении, следует заметить, подчеркивается лишь один аспект вопроса. Явление правильности содержит, однако, и другую сторону. Речь может быть свободна от элементов второй языковой системы и, тем не менее, оставаться неправильной.

Такова, например, речь монолингва, если ему присущи дефекты речевого аппарата («пгоклятый гокот могя не дает мне спать»), и речь ребенка — монолингва, обучающегося языку («я лучку полезал»). Особенно часто неправильные речевые произведения, в составе которых не обнаруживается единиц второй языковой системы, наблюдаются в патологии речи (например, при афазии). Поэтому чтобы можно было назвать речевые произведения говорящего правильными, требуется установить в них не только одну и исключительно одну языковую систему, но и эту систему в полном составе. Если языковая система оказывается редуцированной, то речевые произведения являются неправильными.

Введем некоторые терминологические уточнения.

Предположим, при анализе речевых произведений, порожденных билингвом, устанавливается, что в них существует, одна и только одна языковая система. Предположим также, что данная языковая система полностью совпадает с языковой системой, свойственной однородному коллективу говорящих. В этом случае мы говорим, что в подвергшихся анализу речевых произведениях языковая система не нарушение или сохранна. Соответствующий термин-существительное: сохранность языковой системы.

Приведем обратные допущения. Предположим, что в речевых произведениях билингва обнаруживаются единицы двух языковых систем. Предположим также, что в ином случае устанавливается только одна языковая система, но не совпадающая со свойственной однородному коллективу говорящих полностью. При таких условиях говорим, что обнаруженная в подвергшихся анализу речевых произведениях языковая система нарушена или не сохранна. Соответствующий термин-существительное: нарушение языковой системы.

Итак, окончательная формулировка лингвистической процедуры установления правильности речи: речевое произведение называется правильным, если в нем сохранна языковая система, свойственная однородному коллективу говорящих, если эта языковая система нарушена, то оно называется неправильным.

В приведенном определении не учитываются экстралингвистические факторы, обычно влияющие на суждение о правильности или неправильности речи, если о таком суждении попросить среднего информанта-монолингва. К числу таких факторов относится темп речи, ее паузальное членение, ритмика, содержательность, выразительность, наличие или отсутствие слов-паразитов и их расстановка и т. п. Для характеристики билингвизма по лингвистическим критериям все они не нужны.

Поскольку билингв, по определению, в общении может использовать две языковые системы, нельзя исключить возможностей сохранности или нарушения одной из языковых систем (обычно — вторичной), если порождаемые речевые произведения принадлежат этой (вторичной) системе.

Назовем продуктивный билингвизм по лингвистическому критерию субординативным (буквально: подчиненным), если в речевых произведениях, порождаемых на его основе, устанавливается нарушение языковой системы, т. е. если речевые произведения билингва оказываются неправильными.

Заметим, что неправильными оказываются речевые произведения, принадлежащие, как правило, вторичной языковой системе. Разумеется, неправильными могут быть и речевые произведения, принадлежащие первичной языковой системе, но на этом вопросе — по причине малой распространенности соответствующих явлений — мы не останавливаемся.

Продуктивный билингвизм, обеспечивающий порождение Правильной речи, т. е. таких речевых произведений, принадлежащих вторичной языковой системе, в составе которых устанавливается сохранная языковая система, называется координативным (буквально: сочиненным).

Поскольку в последнем случае речь билингва, по определению, ничем не отличается от речи монолингва (речевые произведения монолингва могут принадлежать только одной языковой системе), она не интересна для теории языковых контактов, и подробнее останавливаться на ней смысла не имеет.

С психологической точки зрения нет оснований сомневаться в возможности координативного билингвизма, как поступает, например, Г. Фогт.

Если вернуться к речевым механизмам, то, несколько забегая вперед, следует сказать, что причиной субординативного билингвизма является интерференция речевых умений, но эта интерференция при чистом билингвизме вообще не наблюдается, а при билингвизме смешанном она наблюдается в процессе выработки речевых механизмов — и только (при постоянной коррекции в процессе обучения речевые механизмы дифференцируются).

Остановимся подробнее на субординативном билингвизме. Рассмотрим несколько речевых произведений, записанных от студентов-иностранцев, изучающих русский язык, и заимствованных из художественной литературы.

Ниже приводятся три группы примеров, единых по своему качеству; присущее им качественное единообразие обсуждается в дальнейшем.

Здесь и далее в примерах из русского языка приводится полуорфографическая запись, установленная следующим путем. Группа членов русской языковой общности, составленная произвольно (за исключением одного критерия — члены группы располагали средним образованием), достоявшая из 10 человек, была приглашена на несколько уроков русого языка для иностранной аудитории (для начинающих). Лицам, вошедшим в группу, было предложено любым способом записать речь студентов. При анализе записей было установлено, что никто из информантов не применил фонематической или фонетической транскрипции. Все десять информантов использовали орфографическую запись. Однако все они отклонением от орфографически правильного написания обозначали такое произношение, которое обращало на себя внимание. Например, запись «голод» не дает оснований судить о том, что последний звук был действительно произнесен с озвончением, так как здесь информанты следовал» орфографическому написанию данной лексемы. В записи «Уошингтон» отклонение от в орфографическом отношении правильной формы слова показывает, что записывающий обратил внимание на необычное произношение лексемы. Записывающий не только обратил внимание на необычное произношение, но и отождествил фонему [W] с фонемосочетанием уо. В данном слове иноязычная фонема [n] оказалась незамеченной и передается регулярно сочетанием не. Постановка ударения, обращавшая на себя внимание, также всеми информантами фиксировалась.

Оказалось возможным сформулировать принципы такой записи. Во-первых, отмечаются только такие неправильности речи, которые, по словам информантов, «режут ухо», т. е. привлекают внимание к выразительной стороне речевых произведений. Во-вторых, все иноязычные фонемы отождествляются с фонемами русского языка (в крайнем случае они замещаются графемосочетаннями, т. е. воспринимаются как сочетания фонем). В-третьих, некоторые лексемы или сочетания лексем в речи иностранного студента не воспринимаются. Они воспринимаются только в том случае, если предварительно указать, как произносится данная лексема русским. Например, запись «я был на бощьди» стала возможной только после того, как было сказано, что речь пойдет о «почте». Таким образом, третий принцип такой записи — невозможность фиксации некоторых лексем пли лексемосочетаний.

Принцип полуорфографической записи используется нами и в дальнейшем во всех тех случаях, когда рассматриваются ошибки морфологического, лексического и синтаксического характера. При рассмотрении фонетических ошибок, о которых особенно говорится в главе II, используется обсуждаемая в своем месте особая запись.

Как мы думаем, полуорфографическая запись, свободная от излишней сложности и обеспечивающая хорошее восприятие при чтении, интересна в том аспекте, что сна, во-первых, показывает, где находится ошибка, замеченная членом языковой общности, не имеющим специальной подготовки, и, во-вторых, позволяет судить о закономерностях субституции при восприятии.

В круглых скобках приводятся экстралингвистические сведения, способствующие пониманию речевой ситуации пли содержащие информацию о говорящем.

Итак, приводим три группы примеров.

1. (Устный рассказ студента-араба) У Тан в Уэно решал, што помош котобился не скоро. Уэно вызылал его армия в Оар. Его армия помош — почти нет.

(Устный рассказ студента-немца) Практиканты подзучивали под Тоней и спраживали то же замое, а потом они начали говорить по-французски, чтобы удивить она по внешности.

(Устный рассказ студента-англичанина) Фермеры отправились в Уошингтон для демонстрашня и для борьба за сошиализм.

(Фраза, записанная от чулымского татарина) Тай ма палшой крушка пада, мой шыыпка пить кочьт.

2. (Устный рассказ студента-немца) Я покупил себе слишком большую шляпу, и теперь мне жалко за потраченные деньги. А я думал, что все меня будут завидовать.

(Устный рассказ студента-немца) Она уже была привыкла получать плату двадцать шиллингов менее и работала без жаловаться. Девочке было очень трудно, ведь дедушка и бабушка не в жизни.

(Устный рассказ студента-немца) Когда я вставаю утром, то меня мучает мысль, что я сильно отстался от группы, и мне не охотно думается про мою отчаянную положению.

(Диалог русского и гольда — представителя одной из небольших народностей Дальнего Востока)

— Ты кто будешь, китаец или кореец?

— Моя гольд.

— Ты, должно быть, охотник?

— Да, моя постоянно охота ходи, другой работы нету, рыба лови понимай тоже нету, только один охота понимай.

— А где ты живешь?

— Моя дома нету. Моя постоянно сопка живи. Огонь клади, палатка делай — спи. Постоянно охота ходи, как дома живи?

3. (Устный рассказ студента-немца) Он поставил ей вопросы, что она хочет стать, и следил ее развитие. Ему казалось, что она никогда будет хорошим актером, и поэтому он все чаще напоминал ей об этом. У нее никакого артистического таланта. Никто не мог ей помочь, даже не знаменитый артист Щепкин. Но нельзя не помнить, что она начала учить актерское дело, когда она была четыре года. Я бы предпочитал сказать ей об этом прямо.

(Сочинение студентки-немки) Москва — это есть столица Советского Союза, которая лежит на Москве-реке. В Москве есть много церкви, памятники, дворцы и другое. Я охотно люблю Москву, она наводит на меня веселые мысли.

(Монолог немецкого офицера, хорошо владеющего русским языком) Ничего, ничего. Очень хорошо. Я всегда имел желание, чтобы самолично смотреть Москву, также остальная Россия. О, эти замерзлые реки, этот удушливый жар песчатых степей, где так недавно много харчевников разводило огонь своих костров. Здесь лето дает нам драматичны, томительны ландшафт загорающих лесов. Пожалуйста, не бойся. — Видимо, он понимал стесненное положение существа, сидевшего перед ним, и, идя на помощь, ткнул пальцем в крылатую эмблемку на груди. — Я есть Вальтер Киттель. Я тоже имею две сестры: Урсула и Лотта. Они такие миловидные, как ты. Я часто вижу во сне, как они ходят по саду, певая, украшенные цветами. Тихо, устало.

Если обратиться к лингвистическому анализу, то в первой группе примеров вторичная для говорящего языковая система (русская) нарушена на всех языковых уровнях, кроме лексемного. Действительно, наблюдаются фонематические нарушения («подзучивали» вместо «подшучивали», «сошиа-лизм» вместо «социализм» и т. д.), нарушения в морфологии («тай ма» вместо «дай мне») и в синтаксисе («мой пить кочьт» вместо «я хочу пить»).

Во второй группе примеров вторичная языковая система нарушена избирательно, т. е. не на всех уровнях, а только на некоторых из них. Действительно, на фонематическом уровне нарушений не наблюдается, а на уровнях грамматических морфем и синтаксем они могут быть установлены «покупил» вместо «купил»; «работала без жаловаться» вместо «работала без жалоб»).

Обратимся к третьей группе примеров. Нарушена ли языковая система в этом случае? Русская языковая система опускает сочетания лексем типа «я охотно люблю Москву» ли «я есть Вальтер Киттель». Здесь не нарушены ни фонематический, ни морфемный, ни синтаксемный уровни. Тем не менее, монолингвистичный носитель языка подобные примеры оценивает, как неправильные. Причина такой оценки в том, что, хотя языковая система и позволяет порождать подобные речевые произведения, они фактически никогда не порождаются. Поэтому приходится говорить, что в рассматриваемых примерах нарушена не русская языковая система, а норма русской речи.

Норма — это регулятор фактической сочетаемости языковых единиц, существующих в языковой системе. Норма является также регулятором фактического произношения фонемы (не только со стороны дифференциальных признаков, но и со стороны физиологическо-моторной). Таким образом, норма в известном смысле ограничивает возможности реализации языковой системы. Нередко выясняется, что речь студента-иностранца, правильная в плане системы, оказывается неправильной в плане нормы. Если билингв правильно артикулирует все звуки, соотносимые с фонемами, то, тем не менее, его речь нередко оказывается не лишенной так называемого акцента. Понять лингвистическую сущность последнего явления можно только с привлечением понятия нормы.

Если разграничить понятия системы и нормы простым критерием, то система нарушена в том случае, если так сказать нельзя (например, нельзя сказать «покупил»). Норма оказывается нарушенной тогда, когда так сказать можно, но никогда не говорится. Например, «я есть Вальтер Киттель» в принципе сказать можно, но так никогда не говорится.

Итак, языковая система при субординативном билингвизме может быть нарушена применительно ко всем уровням или избирательно. Кроме того, при субординативном билингвизме при сохранности языковой системы может быть нарушена норма речи.

Однако речь оказывается неправильной даже тогда, когда сохранены языковая система и норма.

Рассмотрим еще несколько примеров.

(Вопрос, заданный студентом-иностранцем в трамвае) Не передадите ли плату, положенную за проезд?

(Речевое произведение 'студента-немца, произносившего тост) На этом я кончаю. Это все, что я хотел выразить.

(Вопрос, заданный студентом-иностранцем преподавателю в студенческой столовой) Место свободно? Вы уже нажрались?

В приведенных речевых произведениях не нарушены ни языковая система, ни норма, поскольку так вполне можно сказать. Однако все они производят впечатление неправильных. В скобках не случайно указывается, при каких обстоятельствах речь имеет место, и ошибка состоит в том, что билингв неправильно выбирает из числа известных ему синонимичных выразительных возможностей ту, которая была бы пригодна в данной ситуации. Например, во время вечеринки неуместна конструкция литературной речи с применением лексемы «выразить». Здесь требуется конструкция разговорной речи.

Таким образом, форма речи оказывается привязанной к ситуации общения, так что относительно синонимичные средства выражения распределяются применительно к конкретным условиям речи по-разному. Эта связь между формой речи и речевой ситуацией особенно четко проявляется в выборе стиля.

Связь формы речи и ситуации называется узусом, и это понятие оказывается, как видно из самого определения, пограничным для лингвистики и социологии. Поэтому следует сказать, что узус — понятие социолингвистическое. По указанной причине оно не может считаться безоговорочно принадлежащим лингвистической тематике настоящего параграфа, и мы упоминаем его именно здесь, учитывая то обстоятельство, что узус имеет отношение к правильности речи и образует совместно с понятиями системы и нормы единую группу. Нарушения узуса ведут к неправильности речи, как и в случае нарушения системы и нормы.

Итак, лингвистическая типология продуктивного билингвизма схематически может быть изображена следующим образом.

Следует подчеркнуть, что определение неправильности речи лингвистическим путем и классификация билингвизма на лингвистической основе относятся исключительно к выразительным аспектам порождения речи, а содержательные аспекты не рассматриваются.

Следует заметить также, что все подтипы субординативного билингвизма связаны между собой отношениями накопления качества, т. е. если говорится, что в речи нарушена языковая система, то нарушены и норма и узус. Это отношение накопления качества направлено, однако, только в одну сторону — нарушения системы предполагают нарушения нормы и узуса, нарушения нормы предполагают нарушения узуса, но при нарушении узуса может быть сохранна как норма, так и система, а при нарушении нормы может сохраняться система.

Указанная лингвистическая типология является предварительной. Фактически вычленяются не два, а три типа продуктивного билингвизма: к координативному и субординативному типу должен быть прибавлен медлальный. Здесь, однако, мы не можем говорить о данном типе более подробно, так как для его определения требуется внимательно рассмотреть лингвистическое понятие «принадлежности» языковых единиц в тексте, произведенном билингвом. Это понятие изучается в следующем (лингвистическом) разделе работы. Кроме того, медиальный билингвизм тесно связан с культуроведческой тематикой, которая изучается в главе IV. Поэтому о медиальном билингвизме см. § 3 главы IV.

Рассмотренные в настоящем разделе принципы классификации билингвизма должны быть дополнены типологией билингвизма в связи с культуроведческой проблематикой. Указанный круг вопросов в научной литературе обычно изучается под шапкой «билингвизм и бикультурализм». Однако так как для изучения связи между билингвизмом и степенью ассимиляции требуется предварительное знакомство с лингвистической и психолингвистической проблематикой, излагаемой во втором и третьем разделах, соответствующий материал выделен в специальный, четвертый раздел.

Вильгельм фон Гумбольдт. О влиянии различного характера языков на литературу и духовное развитие (Wilhelm von HumbоIdt. Ueber den Einfluss des vcrschiedencn Clia-rakters da Sprachen auf Literatur und Geistesbildung, 1821 г)

Тот, кто задумывался когда-либо над природой языка, не осмелится утверждать, что язык - это совокупность произвольных или случайно употребляющихся знаков понятий, что слово не имеет другого назначения и силы, кроме того, чтобы отсылать к предмету, представленному либо во внешней действительности, либо в мыслях, и что совершенно безразлично каким языком пользуется та или иная нация. Можно считать общепризнанным, что различные языки являются для наций органами их оригинального мышления и восприятия, что большое число предметов создано обозначающими их словами и только в них находит своё бытие (это можно распространить на все предметы в том смысле, что они мыслятся в словах и в мысли воздействуют через язык на дух), что языки возникли не по произволу и не по договору, но вышли из тайников человеческой природы и являются (можно добавить: как относительно самостоятельные сущности, присущие определённой личности) саморегулируемыми и развивающимися звуковыми стихиями. Область мышления заключает в себе природу воздействия языка на мышление, проявление тех его особенностей, на которых основано достижение им той или иной ступени, отражение им того или иного различия мыслей; изучение зависимости или независимости нации от своего языка, воздействия, которое нация может оказывать на язык, или обратного воздействия языка на нацию представляет собой открытое поле деятельности, и, приступая к этим вопросам, нужно помнить, что можно попасть в труднодоступную, а не давно исхоженную область.

Цель настоящей работы - предпринять описанное выше исследование и развернуть его настолько широко, насколько покажется необходимым и возможным чтобы, рассматривая язык в чистом виде и проникая в его общую природу, трактовать его также и исторически, используя данные наиболее значительных и известных языков, и попытаться таким образом обнаружить влияние различного характера языков (установление которого само по себе задача нелёгкая) на литературу и духовное развитие.

Если считать, что языки расчленяются на грамматику и словарь, то мы имеем здесь дело с их физиологическими функциями, с тем, как работают их составные части в целом и в отдельности и как через них складывается органическая жизнь языка. Существование же таковой у языков должно быть признано. Поколения проходят, а язык остаётся, каждое из поколений застаёт язык уже бывшим прежде него, и притом более сильным и мощным, чем само это поколение; ни одно из поколений никогда не проникает до конца в его суть и таким оставляет его потомкам; характер языка, его своеобразие познаются только на протяжении целого ряда поколений, но он связывает все поколения, и все они проявляют себя в нём; можно видеть, чем обязан язык определённому периоду времени, отдельным людям, но остаётся неопределимым, что должны ему они. В сущности, язык, который передаётся потомкам - только не в виде фрагментарных звуков и речевых построений, а в своём активном живом бытии, - язык, который не является внешним, но именно внутренним, язык в своём единстве с существующим благодаря ему мышлением, этот язык представляет собой саму нацию и собственно нацию. Что же есть язык, как не расцвет, к которому стремится вся духовная и телесная природа человека, в котором впервые обретает форму всё неопределённое и колеблющееся, а утончённое и эфемерное предстаёт в переплетении с земным? Язык - это также расцвет всего организма нации. Человек может овладеть языком, только переняв его от других, и тайна его возникновения связана с тайной расщеплённой и вновь в высшем смысле и бесповоротно воссоединённой индивидуальности.

Может показаться странным для исследования влияния языка на нацию выбор именно литературы, поскольку она часто бывает лишь искусственным, несамостоятельным, благодаря собственному языку выходящим за его же пределы творением. Любой народ, даже не достигший того уровня, когда зарождается литература, наблюдает в частной и общественной жизни много примечательных явлений, сильных перемещений энергии, которые, разумеется, возникают не без влияния языка; результаты этих наблюдений прорываются мощным, полным смысла потоком только в повседневной речи народа; в литературные же труды и произведения этот поток энергии попадает большей частью в ослабленном и обеднённом виде. Возникновение литературы можно сравнить с образованием окостенения в стареющем человеческом скелете: в тот момент, когда свободно звучащий в речи и пении язык оказывается замкнутым в темницу письма, язык подвергается сначала так называемому очищению, потом обедняется и, наконец, приходит к своей смерти, как бы богат и употребителен он не был. Буква не терпит ничего, выходящего за её пределы, она приводит в оцепенение ещё недавно свободную и многообразную, существовавшую рядом с ней разговорную речь, подавляет её вольное извержение, её разнообразные формы, каждый её крохотный нюанс, образно обозначающий модификации, которые привносит в неё народный язык. С другой стороны это неизбежное зло возникает ещё и оттого, что язык преходящ, как и всё земное. Если бы он не закреплялся на письме, если бы настоящее для передачи звуков минувшего ничего, кроме тёмных и невнятных преданий, совершенствование было бы невозможным, и всё по воле случая только кругами возвращалось бы к одному и тому же. Здесь можно упомянуть редко повторяющееся во всемирной истории стечение обстоятельств, когда языку, при перенесении его из повседневной народной речи в обособленную область идей, не хватает чистоты, благородства и достоинства. Но рассматривать наличие или отсутствие литературы как единственный признак влияния языка на духовное развитие было бы ошибочным. В исследованиях, подобных настоящему, нужно не только не оставлять в стороне национальные литературы, но начинать с того, чтобы направлять внимание именно на такие литературы, поскольку они одни передают прочные и надёжные формы, в которых запечатлено влияние языков и благодаря которым можно безошибочно его обнаружить. При этом мы должны быть свободными от всякой, в высшей мере неподобающей языковеду недооценки тех языков, которые никогда не обладали литературой, но ещё будут ей обладать и, несомненно, могут принести большую пользу таким исследованиям. Тогда беспристрастное доказательство покажет, что и языки, на первый взгляд скудные и грубые, несут в себе богатый материал для утончённого и многостороннего воспитания, который оттого, что он не оформлен письменно, не перестаёт действовать на говорящих. Поскольку человеческая душа есть колыбель, родина и жилище языка, все его особенности остаются для нас незамеченными и скрытыми. Мы ещё вернёмся к обозначенному здесь влиянию письма на язык, которое уже много раз отмечалось, особенно по поводу записи гомеровского эпоса. Изменение многих языков может быть объяснено одним только переходом языков из устного в письменное состояние, и, сравнивая Монтеня с Вольтером, нужно иметь в виду, что что язык целой нации превратился в язык городского общества.

Сейчас ещё есть люди, и немало, считающие сам по себе язык довольно безразличным инструментом и приписывающие всё, что относится к его характеру, характеру нации. Для таких людей наше исследование всегда будет содержать нечто ложное, поскольку для них речь здесь будет идти не о влиянии языков, но о влиянии наций на их собственную литературу и образование. Чтобы оспорить эту точку зрения, необходимо указать на то обстоятельство, что определённые языковые формы, несомненно, дают определённое направление духу, накладывают на него известные ограничения, а также на то, что при желании выразить одну и ту же идею многословно или кратко нам приходится выбирать различные пути и по меньшей мере взаимно заменять положительные качества высказываний, что было бы невозможно без всякого, пусть даже отдалённого влияния языка.

 

Вильгельм фон Гумбольдт. О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития (Wiihelm von Ilumboldt. Ueber das vcrgleicliende Sprachsludiuru in Bezichung auf die vcrschiedenen Epoclien der Spraclientwickhing, 1820. (Доклад, прочитанный 29 июня 1820 г.))

1. Сравнительное изучение языков только в том случае может привести к верным и существенным выводам о языке, если развитии народов и становлении человека, если оно станет самостоятельным предметом, направленным на выполнение своих задач и преследующим свои цели. Но такое изучение даже одного языка будет весьма затруднительным: если общее впечатление о каждом языке и легко уловимо, то при стремлении установить, из чего же оно складывается, теряешься среди бесконечного множества подробностей, которые кажутся совершенно незначительными, и скоро обнаруживаешь, что действие языков зависит не столько от неких больших и решающих своеобразий, сколько от отдельных, едва различимых следов соразмерности строения элементов этих языков. Именно здесь всеохватывающее изучение и станет средством постижения тонкого организма (feingewebten Organismus) языка, так как прозрачность в общем всегда одинаковой формы облегчает исследование многоликой структуры языка.

2. Как земной шар, который прошёл через грандиозные катаклизмы до того, пока моря, горы и реки обрели свой настоящий рельеф, с тех пор остался почти без изменений, так и языки имеют некий предел своей завершённости, после достижения которого уже не подвергаются никаким изменениям ни их органическое строение, ни их прочная структура. Зато именно в них, как в живых созданиях духа (Geist) могут в пределах установленных границ происходить более тонкие образования языка. Если язык обрёл свою структуру, то основные грамматические формы не претерпевают никаких изменений; тот язык, который не знает различий в роде, падеже, страдательном или среднем залоге, этих пробелов уже не восполнит; большие семьи слов также мало пополняются основными видами производных. Однако посредством созданных для выражения более тонких ответвлений понятий, их сложения, внутренней перестройки структуры слов, осмысленного соединения и прихотливого использования их первоначального значения, точно схваченного выделения известных форм, искоренения лишнего, сглаживания резких звучаний язык, который в момент своего формирования довольно примитивен и слаборазвит, может обрести новый мир понятий и доселе неизвестный ему блеск красноречия, если судьба одарит его своей благосклонностью.

3. Достойным упоминания является то обстоятельство, что ещё не было обнаружено ни одного языка, находящегося за пределами сложившегося грамматического строения. Никогда ни один язык не был застигнут в момент становления его форм. Для того, чтобы проверить историческую достоверность этого утверждения, необходимо основной своей целью сделать изучение языков первобытных народов и попытаться определить низшее состояние в становлении языка, с тем, чтобы познать из опыта хотя бы первую ступень в иерархии языковой организации. Весь мой предшествующий опыт показал, что даже так называемые "грубые" и "варварские" диалекты обладают всем необходимым для совершенного употребления и что они являются теми формами, где, подобно самым высокоразвитым и наиболее замечательным языкам, с течением времени мог бы выкристаллизоваться весь характер языка, пригодный для того, чтобы более или менее совершенно выразить любую мысль.

4. Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно всё, благодаря чему он становится единым целым. Как непосредственная эманация органической сущности в её чувственной (sinnlich) и духовной значимости язык разделяет природу всего органического, где одно проявляется через другое, общее в частном и где благодаря всепроникающей силе образуется целое. Сущность языка беспрерывно повторяется и концентрически проявляется в нём самом; уже в простом предложении, поскольку оно основано на грамматической форме, видно её завершённое единство, и так как соединение простейших понятий побуждает к действию всю ткань категорий мышления, - где положительное влечёт за собой отрицательное, часть - целое, единичное - множество, следствие - причину, случайное - необходимое, относительное - абсолютное, где одно измерение пространства и времени требует другого, где одно ощущение находит себе отклик в другом, близлежащем ощущении, - то, как только достигается ясность и определённость простейшего соединения мыслей, а также соответствующее обилие слов, цельность языка налицо. Каждое высказанное участвует в формировании ещё невысказанного, или его подготавливает.

5. Таким образом, две области совмещаются в человеке, каждая из которых может члениться на обозримое количество конечных элементов, и обладает способностью к их бесконечному соединению, где своеобразие природы отдельного всегда выявляется всегда через отношение его составляющих. Человек наделён способностью как разграничивать эти области - духовно - посредством рефлексии, физически - произносительным членением (Articulation), - так и вновь воссоединять их части: духовно - синтезом рассудка, физически - ударением, посредством которого слоги соединяются в слова, а из них составляется речь. Поэтому, как только его сознание настолько окрепло, чтобы в обе области проникнуть с помощью той же силы, которая может вызвать такую же способность проникновения у слушающего, - он овладел уже их целым. Их обоюдное взаимопроникновение может осуществляться лишь одной и той же силой, и её направлять может только рассудок. Способность человека произносить членораздельные звуки - пропасть, лежащая между бессловесностью животного и человеческой речью, также не может быть объяснена чисто физически. Только сила самосознания способна чётко расчленить материальную природу языка и выделить отдельные звуки - осуществить процесс, который мы называем артикуляцией.

6. Сомнительно, чтобы более тонкое совершенствование языка можно было связывать с начальным этапом его становления. Это совершенствование предполагает такое состояние, которого народы достигают лишь за долгие годы своего развития, и в этом процессе они обычно испытывают на себе перекрёстное влияние других народов. Такое скрещивание диалектов является одним из важнейших моментов в становлении языков; оно происходит тогда, когда вновь образующийся язык, смешиваясь с другими, воспринимает от них более или менее значимые элементы или когда, как это происходит при огрублении и вырождении культурных языков, немногие чуждые элементы нарушают течение их спокойного развития, и существующая форма перестаёт осознаваться, искажается, начинает переосмысливаться и употребляться по другим законам.

7. Едва ли можно оспаривать мысль о возможности независимого друг от друга возникновения нескольких языков. И обратно, нет никакого основания отбросить гипотетическое допущение всеобщей взаимосвязанности языков. Ни один из самых отдалённых уголков земли не является настолько недоступным, чтобы население и язык не могли появиться там откуда-то извне; мы не располагаем никакими данными для того, чтобы оспаривать существование рельефа материков и морей, отличного от теперешнего. Природа самого языка и состояние человеческого рода до тех пор, пока он ещё не сформировался, способствуют такой связи. Потребность быть понятым вынуждает обращаться к уже наличест