Из профессиональных дневников Зигмунда Кэтендорфа.

З а п и с к а ш е с т а я.

С м е р т ь н а в с е г д а.

Часть третья.

Выбор.

Посвящается В.М.Н.

 

Из профессиональных дневников Зигмунда Кэтендорфа.

Эта странная, наполовину мифическая история случилась несколько лет назад в маленьком городке, где-то в Восточной Европе. По рассказу единственного очевидца была ранняя осень. К сожалению, правдивость тех событий весьма сомнительна. Этой истории нельзя поверить с точки зрения разума и здравого смысла, но проверить её невозможно. Бесспорно лишь то, что главный герой, мой бывший пациент Вадим Н. испытал тогда действительно сильнейшее разрушительное потрясение.

Итак, обо всём по порядку...

Он шёл по безлюдной грязной улице, которая, петляя, уходила к реке. Было около полуночи. Плохо заасфальтированную дорогу лишь иногда освещали одинокие, высокие фонари.

Состояние, поглотившее Вадима, его настроение можно было выразить, как гневное разочарование, с некоторой примесью тупой тянущей боли.

Они рассорились окончательно и бесповоротно. Кипящее нагромождение мыслей заставило Вадима достать очередную сигарету и закурить.

- В конце концов, зачем была нужна эта низкая подлая ложь? В чём смысл этой странной, непонятной борьбы за внешнее целомудрие. Неужели я когда-нибудь даже намекал на подобные условия наших отношений. Ведь я никогда, никогда не касался этой темы. По одной простой причине. Для меня это не играло, не играет, и не будет играть какой-то существенной роли. Зачем же так жалко лицемерить перед, казалось, любимым человеком, передо мной. Зачем строить из себя неопытную, наивную девочку. Что она преследовала этим, что хотела доказать. Нет, я определённо не понимаю и не хочу понимать. Я искал доверия и взаимопонимания, а наткнулся на обычную корыстную игру. Ну и хорошо, ну и замечательно! Я порвал с нею. Правильно сделал! Переживу! Разбитые сердца отлично склеиваются! Ещё не поздно совершать ошибки. Молодость этим и дорога. Чёрт побери, но я же люблю её...

Бушующий поток мыслей прервал вдруг налетевший ниоткуда, резкий порыв ветра. А в следующий миг небо разорвала внезапная вспышка молнии. Вадим остановился в нерешительности и в удивлении поднял глаза к небу. Оно было чистым, не единого облачка. Но всё уже утихло так же быстро, как и появилось, только звёзды мягко светились во тьме. Вадим хотел, было продолжить свой путь, но услышал пронзительный скрип калитки. Навстречу к нему из ближайшего двора выбежал ребёнок, мальчик лет 4-х, не больше, в одной короткой рубашонке. Его заплаканное личико было искажено неподдельным ужасом. Он схватил Вадима за рукав и потянул за собой, при этом жалобно крича:

-Помогите! Помогите!

Они вошли во двор. Вадим остановился и спросил:

-В чём дело?

Ребёнок повернулся и неожиданно рассмеялся.

-Позже узнаешь, - сказал он и резво побежал домой.

И в следующую секунду Вадим почувствовал, что сознание его меркнет, как будто больше ему не принадлежит. Он шёл, не замечая, что творится вокруг... Он сделал ещё один шаг, встряхнул головой, пытаясь её прояснить, но взор его остановился на странной картине.

Земля: чёрная, обугленная, безжизненная осветилась матово-сиреневым, таким же безжизненным светом. Но свет властвовал недолго. На смену ему пришёл огонь. Языки оранжевого, бездымного пламени плавно кружились по полю. В самом центре насыщенно-красный стержень то и дело отбрасывал ершистые, огненные шары, которые катились навстречу Вадиму, быстро уменьшаясь и исчезая. Он заворожено глядел на пламя, не в силах оторвать взгляд, загипнотизированный и безвольный. И тут появились фигуры, рождённые из огня, фигуры двух людей, мужчины и женщины. Он присмотрелся и не чему уже, казалось, не удивляясь узнал в женщине Монолизу, а в мужчине, ожившую греческую скульптуру Аполлона. Их руки и тела сплелись. Монолиза была обнажена, чёрные как смоль волосы, бронзовый контур бедра, изящный и грациозный, совершенная форма груди, томное, сладострастное выражение лица. Мелкие капельки пота на гладкой, шелковистой коже, влажные чуть приоткрытые губы. Аполлон прижимал её всё крепче и крепче, овладевая ею. Она, запрокинув голову, обвила его ногами, отдаваясь вся без остатка. Они словно воспарили над землёй, любили друг друга долго и страстно. Вадим облизал пересохшие губы, но глаз не отрывал. Но вот фигуры становились прозрачней, теряясь во всепоглощающем пламени.

В голове ни одной мысли. Всё тело сковано, оцепенело, не своё. Неизвестно сколько времени прошло. Оно не остановилось, оно перестало существовать. Пламя исчезло. Вадим ещё долго стоял в темноте. Сознание прояснялось очень медленно. Туман. Он вспоминал увиденное и понимал, что больше всего это было похоже на обыкновенные зрительные галлюцинации, плод болезненной взбудораженной фантазии. Но что-то влекло его в дом...

Он повернулся к крыльцу и, не понимая, что делает, вошёл...

* * *

Дверь затворилась за ним бесшумно. Вадим остался один, окутанный мраком, в четырёх стенах, словно в безвыходном тупике. Он стоял и слушал своё беспокойное, хриплое дыхание, как у дикого зверя, который после многочасовой погони, наконец, оторвался от преследователей, но ещё не успел и даже боялся поверить в это. Дыхание постепенно успокаивалось, тупик открывался выходом. Но пустота завладела Вадимом на миг, щемящая и тихая пустота. Правда, лишь на миг. Голоса! Сотни, тысячи голосов наполнили голову Вадима, исполосовали, казалось, всю душу. Они шипели, шуршали, шептали, накладывались, то на чарующую музыку, то на безобразную какофонию. То почти стихали, растворялись в тишине, то возрастали до нестерпимого гула.

Вновь нахлынувшее беспокойство и ощущение нереальности происходящего заставило Вадима закрыть уши двумя руками и попытаться стряхнуть набежавшее оцепенение.

Он смело шагнул вперёд и открыл дверь, ведущую через короткий коридор, в просторную комнату с низкими потолками и старым выцветшим ковром на полу.

На нём играли дети: кувыркались, боролись, смеялись. Весёлый беззаботный смех так и разрывал пелену напряжения и неизвестности, сотрясал взрывами беспечной радости мрачную обстановку затемнённой комнаты.

Вадим застыл на месте и вопрошающе посмотрел на детей.

Они заметили его, бросили свою игру и замолчали. Минутная заминка позволила Вадиму хорошо рассмотреть их.

Один лет четырёх, больше всего в лице мальчика, несомненно, притягивали внимание глаза. Огромные, другого слова человек не придумал, и как показалось Вадиму, какие-то нечеловеческие, насыщено-зелёные, как первая зелень весны. Они были одновременно очень живыми и проницательными, глазами не ребёнка, но может быть падшего ангела... Где-то там, в искрящейся глубине, неутомимо сверкал зловещий огонёк. Голову мягко окутывали волнистые льняные волосы.

Другой, как будто немного постарше. И снова не оторваться от глаз. Их цвет можно было сравнить разве что с небом, небом перед самым закатом. Совсем не хочется этой яркой, пышущей, запредельной синеве уступать место сумеркам, вот она и насытилась до отвала, словно в последний раз. Взгляд таких глаз влечёт так безраздельно, что ты самозабвенно спешишь на их зов, он может лишь дарить, в них так и плещется, переливаясь, играя всеми цветами радуги: радость, ласка, несказанная доброта и мудрость. Продолговатый контур лица обрамляли чёрные, как смоль, блестящие и прямые, как у индейцев, волосы.

Сочетания не бывалые, но очень впечатляющие.

Представьте, дорогой читатель эти лица.

Лица без движения.

Лица с портрета художника, действительно достигшего той высоты, которая выражается в способности обездвижить, но сохранить весь трепет жизни, всю глубину красоты.

* * *

- Привет! - непринуждённо поздоровался зеленоглазый. - Меня зовут Окри. А это мой брат Страсуд. Мы сейчас обсуждали одну небольшую, но очень занимательную заморочку. Дело дошло до горячего спора. И вот мы оказались в тупике. Вопрос: как же быть? Нам понадобился посредник. А ты проходил мимо. Мы тебя быстренько оценили и вынесли единогласное решение: подходит.

- Тогда для полной честности снимите с меня это чёртово оцепенение - хрипло, совсем уж шёпотом начал Вадим - чувствую себя так, словно мне сделали лоботомию, и я превратился в безвольную марионетку. И что за странные вещи происходят у вас во дворе.

Страсуд иронично улыбнулся.

Аттавий тоже улыбнулся в ответ и с сарказмом заключил:

- Ну, предположим в то, что вы супер умные детишки, так сказать взрослые мозги в детской голове я верю. И аэрозоля типа BZ вы могли во двор напускать. Так что ребята пока ваши попытки опрокинуть мой скептицизм безуспешны. Может ещё попробуете?

Ошеломлённый, ошарашенный Вадим застыл на месте деревянным истуканом. Глаза его расширились и выпучились. Нижняя челюсть отвисла. И он на самом деле почувствовал, как зашевелились и приподнялись на голове волосы. Ноги сделались ватными и не хотели слушаться.

Окри старел самым натуральным образом. Глаза впали и потускнели. Кожа высохла, заморщинилась и обвисла. Маленькие, гладкие ручонки превратились почти, что в когтистые лапки. Рот приоткрылся, обнажая в ухмылке, полусгнившие зубы. А в следующий миг чёрная ворона вместо Окри закружила по комнате, пронзительно и противно каркая.

Вадим сидел на стуле и пил воду мелкими глотками из старой, треснутой чашки. Его руки дрожали. Взгляд блуждал и был переполнен страхом, тем самым ужасным беспричинным страхом, рождённым из чудовищного по силе столкновения с чем-то абсолютно нереальным и необъяснимым.

Он не заметил, как к нему приблизился Страсуд. Положил свои маленькие, по детски нежные ручки на затылок парня и мягко сказал:

- Страха больше нет. Он забыт. Он не существует. Ты спокоен и свободен. - Вадим повернулся к мальчику и действительно спокойным голосом спросил:

- Кто вы?

- Совсем не важно, кто мы. Что в нашей власти, вот главный вопрос. Сейчас в нашей власти жизни двух людей. Но лишь один будет жить дальше, другому же суждено умереть. Впрочем, не буду торопить события. Ты всё увидишь сам. Пойдём.

Мальчик сделал несколько шагов, остановился и, обернувшись, спросил:

- Кстати, как ты себя чувствуешь?

- Неплохо, - неуверенно произнёс Вадим. – Наверное, это ваша заслуга.

- Пустяки. Что-что, а вот спокойствие, воля и выдержка тебе понадобятся точно.

Вадим сидел в другом кресле, слушал разговор Окри и Страсуда. Он старался не смотреть на женщину, но его взгляд время от времени всё равно невольно останавливался на ней. Он в ужасе отводил глаза, но через минуту не в силах бороться с любопытством и страхом снова глядел на заледеневшую фигуру.

- Нам подвластны некоторые шутки со временем. Мы направим его вспять, - несколько восторженно, но с ласковой улыбкой на лице сказал Страсуд, подходя к юноше. - Мы сделаем всего лишь один шаг, который переступит через законы физики. Возьми нас за руки. Закрой глаза, если не хочешь ослепнуть и сойти с ума от искажённых временем картин действительности...

* * *

Часы показывали 23:07.

- Мы возвратились назад в прошлое на 46 минут, - продолжал Страсуд, крепко сжимая руку Вадима, давая ему последние напутствия. - Я, ты, Окри останемся невидимыми для героев нашей драмы. Наблюдай, оценивай, анализируй, соглашайся и осуждай. От твоего слова, от твоего решения... от твоего выбора зависит исход.

Ты полный хозяин, абсолютный властелин судеб двух людей. Помни!..

* * *

- Саша, пожалуйста, налей мне ещё кофе, - попросила женщина мужчину в светлой майке и спортивных штанах, сидевшего рядом.

- Лилия, может тебе хватит, - заботливо произнёс Александр, пристально глядя на жену.

Лилию всю передёрнуло от этих слов. Она почувствовала, как от волнения, от этого дурацкого адреналина, яростно ускоряется ритм сердца. Как оно начинается биться всё громче и громче, до звона в ушах, до пульсирующей боли в висках. Даже ребёнок в животе зашевелился и ударил ножкой.

- Боже, как я скажу ему, - вновь безумно забилась, словно птица в силках, испуганная мысль, мысль, которая так долго мучила, терзала её, бродила по разуму вот уже больше девяти месяцев. Искала выхода, разрешения, и не могла найти, своим неумолимым присутствием, своей категоричностью и непреклонностью разъедала душу, волнами тошноты подкатывала к горлу.

- Боже! Боже! Я должна это сделать сейчас или не сделаю никогда. Зачем он так сильно любит меня!

И теперь наступил момент, когда ты скажешь ему правду, всего лишь один-единственный раз ты скажешь ему чистую правду. Она принесёт ему боль и ничего, кроме боли, возможно, очень сильной. Да, не обманывай себя. Боль будет всепоглощающей. Она проникнет в каждый уголок его души и оставит там рваную рану.

Но ты...

Ты больше не в силах лгать.

Голос её был почти спокоен.

- Ребёнок, которого я ношу под сердцем, он не твой. Отец - другой человек. И я люблю его, а он любит меня. Прости Александр. Я знаю тебе нелегко слышать это.

Лилия запнулась...

Слова падали на Александра, словно снаряды на мирный город, превращая школы, больницы, сады в месиво, состоящее из бетона и смерти. Словно кто-то в радостном восторге подставил к его груди дуло автомата и выпустил все пули до одной, так, что в дыру можно было очень просто увидеть окружающий мир, как в свёрнутый в трубку лист бумаги. Даже смешно.

Вам не смешно дорогой читатель, когда канатоходец срывается с каната и летит, почему-то так быстро приближаясь к манежу, к единственно возможному финалу. Вам не смешно, когда у вас желающего сесть отставляют стул и вы смешно, размахивая руками, падаете на пол. Вам не смешно, когда кто-нибудь ставит вам подножку и вы разбиваете в кровь нос. Неужели не смешно, когда падающего подталкивают.

Саша зло рассмеялся.

- Ты решила купить мои чувства за своё дурацкое, такое же лживое, как и ты вся, прости и спустить их в унитаз. "Александр, прости меня. Я заставила тебя страдать". Дешёвка. Вшивая дешёвка. Я прощаю тебя, но забыть, к сожалению, не могу.

Саша бросился вон из комнаты, но через минуту вернулся. Потрясённая, заплаканная Лилия не успела прийти в себя, как оказалась накрепко привязана к креслу. А всё тело пронзали первые интенсивные схватки. Стремительные роды начались.

* * *

Дальше события разворачивались с поразительной быстротой, их нетрудно предугадать...

* * *

Они вернулись...

* * *

Вадим сидел всё в том же кресле. Он не мог ни о чём думать. Голова трещала от сильнейших вспышек боли. Непомерным грузом навалилась, сковала всё тело усталость. Каждое движение давалось с трудом и ещё больше усиливало головную боль. Хотелось спрятаться, уйти от всего этого. Поверить в нереальность, иллюзорность происходящего. Отдаться слабости и забыть. Забыть навсегда, как страшный сон. Но нельзя. Он помнил слова Страсуда.

Перед ним лежал выбор... между... ребёнком - маленьким, беззащитным существом, ещё не появившемся на свет и... мужчиной, прожившим полжизни и находящемся сейчас на грани сумасшествия.

Но как он мог выбрать!!!

По истине странно и больно остаться в такую минуту наедине с самим собой. Сам чувствуешь себя маленьким мальчиком, который был наивно уверен в собственной защите и безопасности и вдруг обнаружил, что за порогом домашнего очага есть другой не такой светлый и добрый мир, а наоборот очень жестокий и так часто оставляющий нас один на один с самим собой и голосом, который неустанно предательски твердит одно и тоже: ты должен выбрать.

Есть только один шанс.

-Кому отдать, подарить его, - в истерическом бессилии кричали разум и душа Вадима.

- Окри! Страсуд! - взмолил он не своим голосом. - Я не могу сделать выбор. Они оба достойны жить. Неужели их нельзя спасти вместе, не разделяя, не отбирая надежду.

- Быстрее, - прошептал взволнованный голос Страсуда. - Время ускользает и от нас. Мы лишь проводники твоей воли. Быстрее иначе ты останешься один.

Он стоял, а невидимый топор рассекал его на две части, вот он уже достиг груди, живота, ну, ну, последние взмахи. Маятник раскачивался, стрелки бежали с устрашающей быстротой. Сейчас, ещё мгновение и он спасёт их обоих.

Но он не успел.

Он стоял в центре комнаты и... смеялся, глядя на выпученные глаза, на багрово-синее лицо.

Обстоятельства дела я узнал позже, через несколько дней после поступления Вадима в стационар. Отчётливо помню нашу первую встречу. Нет, он не говорил, он бормотал, скулил, затравленно глядел по сторонам, метался по комнате, несмотря на приличную дозу транквилизаторов. Страх, граничивший с ужасом, был отражён во всём: в широко открытых, наполненных слезами глазах, в искажённом, замученном выражении лица, в хаотичных гротескных движениях днём и в скрюченной позе зародыша ночью. Я почему-то сразу посчитал неправильным усыплять его и фиксировать. К самоубийству он явно не стремился. А этот процесс борьбы со страхом был мне откровенно интересен. Заговорить со мной он был только через три дня, когда воспоминания несколько притупились, воображение отошло от ярких красок, и в сознание перестала поступать такая масса вредных патогенных раздражителей.

Он сидел напротив меня. Прятался от моих глаз, ёрзал по стулу как на иголках и не мог найти места своим рукам. Долгое время мы молчали. Чтобы как-то развеять царящее напряжение, я закурил и предложил сигарету Вадиму. Это как будто был эффективный шаг. Он жадно курил, за первой попросил вторую и, наконец, посмотрел на меня, а потом сказал, и сказал так, словно готовился к этим словам всю жизнь, и вот теперь это время наступило:

- Доктор, вы верите, что на Земле живут не только люди. Мне, кажется, ангелам и демонам тоже находится место здесь.

Г.

Могилевчик

Василий

Анатольевич

З а п и с к а ш е с т а я.

С м е р т ь н а в с е г д а.

Часть третья.

Выбор.

Посвящается В.М.Н.

 

Из профессиональных дневников Зигмунда Кэтендорфа.

Эта странная, наполовину мифическая история случилась несколько лет назад в маленьком городке, где-то в Восточной Европе. По рассказу единственного очевидца была ранняя осень. К сожалению, правдивость тех событий весьма сомнительна. Этой истории нельзя поверить с точки зрения разума и здравого смысла, но проверить её невозможно. Бесспорно лишь то, что главный герой, мой бывший пациент Вадим Н. испытал тогда действительно сильнейшее разрушительное потрясение.

Итак, обо всём по порядку...