Второй вторник (восьмое заседание)

Джон Локк «Второй трактат о гражданском правлении», 1689

Джонатан Ваучер «О гражданских свободах», 1775

Джон Стюарт Милль «О свободе», 1863

Два вопроса, направившие ход нашего обсуждения этих трех текстов, таковы: во-первых, изложены ли в этих произведениях одна или несколько концепций свободы; во-вторых, если таких концепций несколько, то насколько они отличаются друг от друга в толковании отношения свободы к законодательству и образу правления. Исследование этих вопросов заставляет вспомнить о проблемах, с которыми мы столкнулись, обсуждая отношение свободы и равенства, а также обсуждая проблемы, касавшиеся образа правления. Мы сможем быстро суммировать достигнутое в ходе чтения и обсуждения этих материалов, если разберемся в сути взглядов каждого из трех авторов.

Джонатан Ваучер, консервативный проповедник, отправлявший службу в американских колониях, пытался убедить свою паству не бунтовать против короля и парламента. Его взгляд на правление заключался в том, что король правит по божественному праву, так как является наместником Бога на земле. Он читал «Второй трактат» Джона Локка, но все эти разговоры о свободе в условиях власти правительства, учрежденного с согласия подданных, о неотчуждаемых естественных правах, включая право на несогласие и даже на восстание, ни на йоту не поколебали его взглядов. Свобода, по мнению Ваучера, — не возможность делать то, что нравится, но возможность делать то, что должно; поскольку же закон, божественный или королевский, полагает, что должно делать и чего не должно, постольку свобода состоит в действиях, согласующихся с законом. Сферы закона и свободы (поведения, предписанного законом, и поведения, воплощающего свободу) полностью совпадают. Все остальное является привилегией, и действия, направленные на достижение собственного удовольствия, суть не что иное, как привилегии, а не воплощение свободы.

Ваучер выражает крайний взгляд, и, анализируя тексты, мы скоро убедимся, что Джон Стюарт Милль, великий поборник либерализма в XIX веке, находится на противоположном полюсе. Свобода, по мнению Милля, состоит в возможности для любого человека делать то, что ему нравится, при условии, что своими действиями он не причиняет вреда другим индивидам или сообществу. Так как целью закона является запрещение поведения, вредоносного для всего общества или для его членов, то те, кто повинуется закону, несвободны. Не является свободным и преступник, нарушающий закон, ибо преступное поведение — это не свобода, а привилегия. В то время как Ваучер не разделял сферы закона и свободы, для Милля эти вещи взаимно исключали друг друга. Больше всего нас поражают те места, где Милль утверждает: при расширении сферы закона уменьшается сфера свободы, и наоборот. Чем больше становится законодательных актов и предписаний, тем менее свободными мы оказываемся. Желая для людей максимально возможной свободы, Милль призывает к минимальному вмешательству государства в жизнь общества. Это вмешательство должно лишь соответствовать потребности индивидов и их частных объединений в тех вещах, которые они не в силах обеспечить сами. (Обсуждая сочинение Милля, невозможно не заметить, что либерализм XIX века сильно смахивает на консерватизм Голдуотера[52], жившего в середине века XX.)

Таким образом, в ходе дискуссии нам удалось выявить две противоположные точки зрения. Теперь же стоит попытаться найти золотую середину. Искомую позицию занимает Джон Локк. Она становится ясной, когда мы понимаем, что для него свобода может принимать три различные формы.

Во-первых, существует политическая свобода — свобода гражданина, который подчиняется правительству добровольно и который, кроме того, используя свое избирательное право, имеет голос в вопросах правления. (Это, напомню, есть свобода, которую имел в виду Аристотель, говоря о конституционном правлении как об управлении свободными и равными людьми: каждый гражданин обладает суверенным правом голоса и участия в управлении.)

Во-вторых, существует свобода в рамках закона. По мнению Локка, человек свободен, если подчиняется закону, установленному правительством, избранным с его согласия, закону, который был принят с учетом волеизъявления этого человека, пользующегося избирательным правом. (Мы видим, насколько это понятие свободы отличается от толкования Ваучера, который считал, что подданный абсолютного, самодержавного монарха поступает как свободный человек, подчиняясь закону. Это противоречит точке зрения Локка, согласно которой только сознательный гражданин, обладающий избирательным правом, свободен, подчиняясь закону.)

В-третьих, есть свобода делать то, что нравится, во всех случаях, когда закон безмолвствует, или, как выразился по этому поводу сам Локк, «во всех делах, в которых закон ничего не предписывает».

Разобравшись с этими расхождениями в толковании свободы, участники обсуждения смогли создать нечто связное из смутных идей, несколько дней витавших в воздухе. Всегда найдутся люди, с недоумением спрашивающие: как может быть свободным человек, подчиняющийся закону, противоречащему его желаниям? Этот человек препятствовал принятию закона, но закон был принят большинством голосов, и человек оказался в уязвленном меньшинстве. Как может он считаться свободным? Если он не свободен, заметит иной наблюдатель, то, значит, правление большинства при конституционном строе прямо предусматривает лишение меньшинства свободы — то есть меньшинство страдает от ограничения свободы точно так же, как подданные абсолютного монарха.

Разница, однако, видна невооруженным глазом. Подданным абсолютного монарха управляют без его согласия и без его участия в избрании правительства. Напротив, гражданин республики высказывает свое согласие с конституцией или с образом правления, а также с принципом принятия решений большинством голосов; следовательно, он заранее соглашается с легитимностью закона, который одновременно является конституционным и пользуется поддержкой большинства. В таком случае закон является результатом деятельности самого гражданина даже в том случае, если он голосовал против, не желая принятия этого закона. Таким образом, пострадавшее меньшинство так же свободно в рамках данного закона, как и добившееся его принятия большинство.

Это, однако, не означает, что большинство никогда не станет злоупотреблять властью, а то или иное меньшинство не будет угнетено в результате таких злоупотреблений. Но здесь мы убеждаемся: единственным средством против такого произвола является изобретенный американцами судебный надзор за исполнением закона и его соответствием конституции. В случае же деспотических злоупотреблений властью единственным средством борьбы является восстание.

В заключение разговора об этом предмете я хочу привлечь ваше внимание к одному понятию, возникшему в ходе многолетних обсуждений на аспенских семинарах. Наше столетие стало свидетелем таких мощных революционных изменений, которые можно сравнить лишь с тектоническим движением материков. Эти изменения создали водораздел во всемирной истории. Во все предыдущие столетия социальная, политическая или экономическая несправедливость всегда принимала форму эксплуатации большинства меньшинством: меньшинство, злоупотребляя властью, угнетало большинство. В нашем столетии ситуация впервые разительно переменилась во всех конституционно-демократических обществах: теперь несправедливость в том виде, в котором она существует, принимает форму злоупотребления властью большинством, угнетающим то или иное меньшинство.

Здесь мы видим перспективу будущего устранения конфликта между противоположными интересами большинства и меньшинства путем создания подлинно бесклассового общества в отличие от ныне существующих — общества, в котором будут ликвидированы все классовые конфликты. Есть еще один основополагающий вывод, который можно сделать: в наше время восстание против злоупотреблений властью стало более затруднительным и имеет меньше шансов на успех, так как злоупотребление побуждает к восстанию не большинство, а меньшинство.