Эдриан сжимает мою ладонь и быстро отпускает ее.

– ладно, – говорит он, – я пойду. Все равно мне здесь больше делать нечего.

– хорошо, – киваю я в ответ.

– ну, тогда... Увидимся. Я зайду к тебе как-нибудь, заберу свои вещи.

– конечно, заходи.

Я встаю и на прощание целую эдриана в щеку. Я не спрашиваю, куда он пойдет. Не спрашиваю, что он со­бирается делать. Все это меня больше не касается. Эд­риан уходит, и только тут я обращаю внимание, что он до сих пор держит в руках надувную гитару, с которой пришел на вечеринку. Эдриан на ходу выпускает из нее воздух.

Я стою под деревом и неожиданно для самой себя замечаю, что начался дождь. Я выхожу из-под ветвей. Ветер с силой дует мне в лицо, дождевые капли все сильнее бьются о кожу. Я вытираю влажное лицо, по­нимая, что стираю пудру и размазываю по щекам тушь и подводку. Сорвав с головы парик, я встряхиваю сво­ими настоящими волосами, и они рассыпаются по пле­чам. Я провожу по ним руками, и волосы тут же стано­вятся влажными от дождя и моих мокрых ладоней.

Странно, но мне совсем не хочется плакать. Поче­му же я приняла такое решение? Мне ведь нравился эдриан, он неплохой парень. Почему же я не дала ему еще одного шанса? Может, я просто испугалась тех чувств и эмоций, которые всегда сопутствуют челове­ческим взаимоотношениям? Испугалась – и решила отказаться от них? Может, мне не хотелось идти на компромисс, и я просто-напросто поторопилась сжечь мосты? Боялась, что эдриан рано или поздно разобьет мне сердце? Нет, я знаю наверняка, что дело совсем в другом.

Я прислоняюсь спиной к витрине мясной лавки, опускаюсь на корточки и сажусь прямо на тротуар, обхватив колени руками и глядя на свои тенниски. За­тем провожу пальцами по волосам и расслабляюсь, опу­стив руки на колени. Я целую вечность была одна. Я привыкла считаться только со своим мнением и не люб­лю уступать. Не люблю думать о других людях, потому что привыкла думать только о себе. Я не хочу с боем отстаивать свое право быть такой, какая я есть. И не хочу подстраиваться под кого-то. Не хочу наткнуться на стену непонимания, когда от меня будут требовать только согласия и подчинения с бесконечными «конеч­но, как скажешь» и «ладно, если тебе так хочется». Я не желаю меняться ради кого-то. Я нравлюсь себе та­кой, какая я есть. Мне нравятся в себе не только воло­сы, тело или одежда, а я сама – целиком и полностью.

Я сижу на тротуаре перед мясной лавкой, и дождь смывает остатки пудры и туши. Шорты и тенниски пре­вращаются из белых в грязно-серые. Я сижу и улыба­юсь, потому что знаю наверняка: лучше мокнуть здесь, под проливным дождем, чем быть в тепле и уюте, но с нелюбимым мужчиной.

Наконец, стряхнув оцепенение и поеживаясь от холода, я иду обратно к «королеве экрана». Дверь рас­пахивается, и на улицу вываливаются трое припозднив­шихся гуляк. Они покачиваются, держась друг за дру­га, и я отступаю в сторону, чтобы на меня ненароком не упали или случайно не сбили с ног.

Внутри весь пол усеян мячами для регби, пустыми пивными бутылками, флагами уэльса. Кругом ходят странные регбисты и еще более странные томы джон­сы. Звучит песня с альбома «стереофоникс». Интерес­но, что эдриан был наряжен солистом именно этой группы. Я огладываюсь по сторонам и замечаю крис­тиана. Он сидит возле прилавка, переоборудованного в барную стойку, вместе с айаном и еще каким-то не­знакомым парнем. Кэгни нигде не видно. Наверняка он ушел с вечеринки несколько часов назад. На меня накатывает волна горького разочарования.

Я останавливаюсь перед кристианом и его друзья­ми и, скрестив руки на груди, говорю с сильным вал­лийским акцентом:

– на вас, ребята, без слез не взглянешь.

– фантастика. – айан в изрядном подпитии. – это она.

– в каком смысле? – не понимаю я.

Незнакомый молодой человек медленно поднима­ет на меня глаза. Одет он в зеленый свитер с высоким воротом и зеленые же вельветовые брюки, а на голове у него – желтый обруч с приклеенными картонными лепестками.

– неправда, – говорит незнакомец усталым голо­сом. – она слишком молодая.

– кто? Я? Вы обо мне? – спрашиваю я растерян­но.

– ей двадцать восемь, – замечает кристиан.

– нет, правда, вы обо мне говорите? У меня, знае­те ли, есть имя!

– санни! – восклицают они хором, как будто при­шли на собрание религиозной секты и обращаются к своему лидеру.

– откуда ты знаешь, как меня зовут? – спраши­ваю я у парня с лепестками.

– от верблюда, – отвечает странный молодой че­ловек с кривой ухмылкой и задирает зеленый свитер, чтобы показать мне свой левый сосок.

– ты что делаешь?

– ничего, – отвечает он и опускает свитер. – наш босс в тебя влюблен.

– ты тоже работаешь на кэгни? – спрашиваю я, чтобы тут же рассердиться на себя за поспешный вы­вод. С чего я взяла, что он говорит о кэгни?

– он полная шиза, – говорит молодой человек.

Меня осеняет неожиданная догадка:

– ты что, под кайфом?

– он всегда такой, санни, не обращай внимания, – извиняется кристиан, с улыбкой глядя на меня снизу вверх. – ох, туго мне завтра будет...

– слушай, у тебя тут, случайно, нет полотенца? И чего-нибудь, в чем можно дойти до дома? Я насквозь промокла под дождем.

– а выглядишь ты неплохо, – замечает незнако­мый мне молодой человек.

– ты кто такой? – спрашиваю я с недоумением.

– говард! Только не говори, что он обо мне не рас­сказывал!

Парень запрокидывает голову назад, чтобы выра­зительно рассмеяться, но ударяется затылком о прила­вок. Я болезненно морщусь. Впрочем, остальных слу­чившаяся неприятность нисколько не смущает.

– ну что, кристиан? – спрашиваю я. – найдется для меня какая-нибудь одежка?

– нет, милая. Прости.

– у меня наверху есть спортивный костюм, – го­ворит айан. – если хочешь, бери. Я сам прикинулся гренком.

– значит, наверху? – переспрашиваю я.

– возьми. – говард, не открывая глаз, снимает с головы обруч с желтыми картонными лепестками. – я так обойдусь...

Картонный цветок падает на пол.

Кроме нас четверых, стоящих и сидящих возле при­лавка, в магазине никого не осталось. Я подхожу к вход­ной двери и закрываю ее на запор.

Часы показывают десять минут третьего. Открыв бо­ковую дверь, я выглядываю в начинающийся за ней ко­ридор. Здесь совершенно темно. Пытаюсь нащупать на стене выключатель, но его нигде нет. Приходится подни­маться в темноте, ступенька за ступенькой, держась за стену. Вверху, на лестничной площадке, чуть приоткры­та дверь, и из щели льется свет. Так как никакой другой комнаты не видно, айан, вероятно, оставил свой спортив­ный костюм именно тут. Еще я понимаю, что это офис кэгни, потому что на двери написано его имя.

Я вхожу.

– привет, – говорит кэгни.

Я вздрагиваю, однако не очень пугаюсь – слишком устала.

– что вы делаете? – спрашиваю я.

На столе стоят одна полупустая бутылка красного вина и одна полная.

– поднялся сюда пару часов назад, чтобы выпить в одиночестве, но так толком и не взялся за дело. А вы что делаете?

– я промокла насквозь под дождем и хочу во что- нибудь переодеться. Айан разрешил взять его спортив­ный костюм.

– вон он валяется, – говорит кэгни и показывает на оранжевый костюм, лежащий на полу в углу комнаты.

– спасибо. Вы не возражаете, если я... Переоде­нусь? Я слегка замерзла во всем мокром и... В общем...

– да, конечно.

Кэгни отворачивается к окну. Я хватаюсь за свой мокрый блейзер и торопливо стягиваю его через голо­ву. Взяв с пола куртку, надеваю ее и обнаруживаю, что она мне ужасно велика. Потом снимаю теннисные шор­ты и вместе с ними едва не срываю с себя трусы, кото­рые тоже промокли насквозь, потому что я сидела пря­мо на тротуаре.

– спасибо, – говорю я, закончив переодеваться.

Кэгни поворачивается ко мне.

– неплохо смотритесь, – замечает он совершен­но серьезно.

– еще бы, – отвечаю я с улыбкой.

– ну что ж...

– думаю, мне пора домой...

Кэгни перебивает:

– не хотите со мной выпить?

Он показывает на полупустую бутылку вина.

– с удовольствием! – я широко улыбаюсь и са­жусь на коробку, стоящую перед письменным столом.

– нет, не туда. Садитесь на мое место, а я устро­юсь здесь.

Кэгни вскакивает с кресла и обходит вокруг стола.

– нет, сидите, где сидите, – возражаю я, встаю с коробки и устраиваюсь прямо на полу, прислонившись к какому-то шкафу.

Кэгни смотрит на меня с откровенным изумлением.

– ну ладно. Как хотите.

Он возвращается к своему креслу, однако сразу не садится, а некоторое время смотрит на меня, словно желая убедиться, что я не передумаю. Затем все-таки устраивается на своем законном месте, и мы сидим молча.

Похоже, что неловкое молчание длится целую веч­ность, хотя на самом деле проходит секунд десять или чуть больше. Наконец кэгни начинает говорить, что­бы заполнить чем-то тишину:

– как ваша работа?

– вы действительно хотите знать? – уточняю я с недоверием, опасаясь, что наша беседа опять превра­тится в банальную ссору.

– ну, – с сомнением произносит кэгни, – расска­жите в общих чертах, как дела. Конечно, не обязательно рассказывать в подробностях, что у вас там продается, но если вы сочтете это необходимым, то почему бы и нет...

– вам неловко говорить о сексе? – спрашиваю я с некоторым вызовом, хотя еще секунду назад не соби­ралась спорить.

– всем мужчинам неловко говорить о сексе с жен­щинами. Потому что, когда женщины предлагают по­говорить о сексе, на самом деле они имеют в виду чув­ства. Какой мужчина любит говорить о чувствах?