Кроме того, эта проблема существенна для понимания особенностей речи и речевого имиджа политиков в зави-

»■ HjT

симости от задач политической деятельности — завоевания или удержания власти уже завоеванной. Сразу же скажем, что примером для анализа речевого поведения "лидера первого типа", не претендующего на власть и не идущего к ней, а уже "осуществленного", для нас послужит речевой стиль Сталина, а примером второго типа — особенности речи Гитлера. К лидерам второго типа, сохраняющим речевую манеру и "личную риторику завоевания власти", можно отнести в истории отечественного ораторства Л. Троцкого и А. Керенского.

Цель рассмотрения и анализа речевого поведения лидера в нашем курсе сравнительно-исторической риторики — не столько дать серию "риторических портретов" видных политиков, сколько снабдить читателя понятийным аппаратом для самостоятельного анализа речи исторических и политических фигур и их речевого имиджа, а также помочь ему овладеть методом современного риторического" описания речевого поведения.

2. МЕТОДЫ АНАЛИЗА РИТОРИЧЕСКОГО СТИЛЯ

Владение и тем, и другим — и понятийным аппаратом, и методом риторического анализа применительно к описанию индивидуально-речевого (риторического) стиля лидера — современному исследователю-гуманитарию, да и школьному преподавателю, донельзя необходимо. Для доказательства этого обратимся к прессе.

Приведем и прокомментируем фрагмент из статьи Сергея Модестова "Возможные кандидаты в президенты России уже "под колпаком": Внимательнее других их изучает разведка США" в "Независимой газете" от 6 апреля 1995 г. Почему мы обращаемся именно к этой статье? Потому, что в отечественной филологии исследования речевого поведения практически находятся на начальной стадии. Потому, что система понятий и методов, которой мы будем пользоваться в нашем курсе и которую мы в нем для вас представляем, во многом основана на тех же научных источниках, которые используются специалистами ЦРУ, — на достижениях англо-американской лингвопрагматики и неориторики. Правда, нельзя не от-

 

метить, что в нашей концепции используется и нечто кардинально отличное и новое — система признаков для описания дискурса и речевой ситуации, примененная нами для анализа и описания речевого (риторического) идеала. Именно эта система, как представляется, весьма плодотворна, однако ею анализ и описание речевого поведения отнюдь не исчерпывается, а скорее обобщается и дополнительно структурируется. Итак, обратимся к тексту фрагмента указанной выше статьи.

"В последнее время, •— пишет ее автор, — методы изучения персоналий в ЦРУ существенно обогатились за счет внедрения психолингвистических подходов, контент-анализа наличных текстов с помощью ЭВМ... По мнению ведущего аналитика речевого поведения политических лидеров Д. Уинтера (Мичиганский университет), частотный анализ личных тезаурусов, характерной для данного индивидуума модальности речи, ее насыщенности личными местоимениями и другие способы формализации исследовательских процедур позволяют отделить их от личных пристрастий экспертов. Накапливается обширная документографическая база данных, содержащая тексты, принадлежащие перу Е. Гайдара, Б. Федорова, В. Жириновского, А. Руцкого, Г. Зюганова, В. Липицко-го, Г. Бурбулиса, М. Горбачева и др.".

Посмотрим, что все это значит.

Термин контент-анализ нам уже встречался в связи с тем, что мы говорили об этом методе как об одном из методов описания логосферы. Этот метод может быть применен и для анализа не только общей логосферы культуры, но и для анализа "индивидуальной логосферы" — языка (идиолекта) и речевого (риторического) стиля каждого ее обитателя. Он предполагает описание структуры значений ключевых слов — наиболее значимых, важных слов либо общей логосферы целой культуры, либо "личной логосферы" индивида. В речи каждого из нас наиболее важные, "ценные" слова имеют значения, нередко сильно отличные от значений словарных. Если проанализировать достаточный корпус текстов, в которых употребляются такие слова, можно определить их реальные, т. е. индивидуальные значения и составить индивидуальный словарь для каждого говорящего. Та-

кая работа нашими лингвистами проделана, например, применительно к идиолекту известнейших писателей.

Заинтересованный читатель может посмотреть, например, как это сделано в "Словаре языка Пушкина", над которым трудился ряд известнейших пушкинистов. Характер изменений, сдвигов значений ключевых слов идиолекта в сравнении со значениями общеязыковыми многое может сказать о человеке, особенностях его личности и его мировоззрения, его политической программы. Например, слово любовь в речи Гитлера применительно к чувству, связывающему мужчину и женщину, имеет, если судить по текстам, вполне определенное значение. Ср.: "Ничто не может лучше освятить любовь мужчины и женщины, чем здоровый ребенок... Это просто идеальный случай, когда мужчина и женщина находят друг друга и благодаря тому, что рождение ребенка освятило их любовь, не расстаются до самой смерти". (Ликер Генри. Застольные разговоры Гитлера. — М., 1993.) Это значение можно определить так: здоровое половое влечение здоровых арийцев, ведущее к появлению детей и тем самым служащее на пользу государства (Германии). Основные компоненты значения слова любовь в идиолекте Гитлера представлены в нашем определении. Вне этих компонентов в их совокупности слово любовь в речи Гитлера не употребляется. Так, оно неприменимо к представителям низших рас, а также к таким отношениям мужчин и женщин, которые можно считать "нездоровыми", не ведущими к появлению потомства, вообще к любым отношениям, не могущим принести пользу государству, именно Германии, а не какому-либо другому.

Продолжим анализ фрагмента статьи С. Модестова. "Частотный анализ личных тезаурусов" — это определение частотности словарных единиц (слов) в индивидуальном словаре (тезаурусе). Такого рода анализ, безусловно, лучше всего делать с помощью ЭВМ. Однако и обычные наблюдения могут помочь выделить наиболее частотные, а значит — почти наверное особенно "ценные" для анализа личности слова индивидуального языка. Скажем, в речи Сталина наиболее частотны слова: я, правильный, ясный и их антонимы, ошибка, головотяп(ство), вредитель(ство), уклон, линия, борьба,

победа и пр. Список наиболее частотных слов в порядке убывания частотности, составленный с помощью ЭВМ, может обнаружить структуру мировосприятия и общую структуру личности. Скажем, для Сталина — монологизм его личности и речи, власть и борьба за нее как основная жизненная ценность, агональность личности, направленность ее на постоянную борьбу за личную власть, притязания на обладание монополией на истину. Если же, например, исследовать речи Н. С. Хрущева, можно заметить, что ключевые слова его индивидуальной логосферы почти все относятся к семантическому полю с общим значением "еда", "пища"...

"Модальность речи" здесь — это преимущественно использование в речевых структурах реальной или ирреальной модальности (изъявительного или сослагательного наклонения), модальности долженствования. Ясно, что субъект, речь которого насыщена формами сослагательного наклонения бы (если бы да кабы, да во рту росли грибы), по своей личностной структуре, мировосприятию, психологии сильно отличается от "типа лидера" и вряд ли сможет когда-нибудь претендовать на такую роль в высоких кругах власти. Сравните хотя бы речь Горбачева сразу после его прихода к власти и на закате его политической карьеры: форм сослагательного наклонения становится больше, они встречаются заметно чаще. Одновременно нарастает частотность незаконченных и неясных по синтаксической структуре фраз (мы имеем в виду устную речь). Модальность долженствования для речи лидера характерна. Мы должны, нужно, необходимо, мы обязаны и пр. — это наиболее частотные и яркие обороты речи любого лидера.

Итак, все перечисленные методы анализа речевого поведения — контент-анализ индивидуального словаря, частотный анализ слов в нем, анализ модальности речи — весьма плодотворны. Необходим и риторический анализ. Как он делается, можно показать на примере речевых портретов, которые мы будем рисовать ниже. Рассмотрим как воплощение первого речевого типа лидера особенности речевого поведения Сталина. Первый речевой тип лидера назовем "монархическим": во многом такое речевое поведение предусмотрено в

96

логосферах самых различных культур для индивида, занимающего высший статус в жесткой и стабильной социальной иерархии.

3. РИТОРИЧЕСКИЙ СТИЛЬ ЛИДЕРА "МОНАРХИЧЕСКОГО" ТИПА (риторический портрет И. Сталина)

Итак, обратимся к индивидуальной речевой манере И. Сталина. Начнем с акустики речи. Тембр глухой, голос довольно низкий, речь ритмичная, ровная, спокойная, с большими паузами, "внушительная". А. Авторханов, очевидец и участник партийных съездов, пишет: "Его глухой, как бы придавленный голос не трогал, а наводил уныние, он, казалось, говорил животом, как чревовещатель".

Медлительная, эмоционально сдержанная речь казалась сухой. Главные черты — ровность и спокойствие. Ритмичность звуковой организации речи напоминает о "ритме власти" — о тяжелой, размеренной поступи Государства. Государство и ритм — проблема особой важности. Недаром Осип Мандельштам написал специальную статью под названием "Государство и ритм" (1918), в которой читаем: "Аморфный, бесформенный человек, неорганизованная личность, есть величайший враг общества. В сущности, все наше воспитание, как его понимает наше молодое государство в лице Народного комиссариата по просвещению, есть организация личности... В настоящую минуту мы видим перед собой воспитателей-ритмистов, пока еще слабых и одиноких, предлагающих государству могущественное средство, завещанное им гармоническими веками: ритм как орудие социального воспитания... Новое общество держится солидарностью и ритмом. Солидарность — согласие в цели. Необходимо еще согласие в действии. Согласие в действии само по себе

: есть уже ритм... Нужно его закрепить навсегда... Солидарна масса. Ритмичен только коллектив". Тяжелая ритмичная поступь государства — это не только размеренный шаг пушкинского Медного Всадника. Это и размеренный

I ритм речи И. Сталина. "Все мы, его современники, — пишет Даниил Андреев в книге "Роза мира", — слышали

4 Русский Сократ

этот лишенный вибраций, выхолощенный от нюансов, медлительный и тупой голос автомата, эту дикцию восточного человека, не сумевшего овладеть до конца правильным русским языком".

Кинесика (жесты, мимика, движения) во время речи. Лицо малоподвижно. Движения сдержанные и спокойные, их немного. Выделяется небольшое число весьма характерных жестов: рука заложена за лацкан. Манипуляции с трубкой — неторопливые, почти торжественные. Жест приветствия выполняется всегда однообразно, это модификация жеста отдатия воинской чести: рука не поднимается выше головы. Кстати, специалисты по поведению человека отмечают: чем выше человек по статусу, тем меньше движений он совершает в процессе речи (универсальная закономерность во всех культурах).

Это олицетворенная власть — власть, застывающая в своем величии, власть, превращающая человека в статую при жизни. Статуарность позы соответствует "застыванию" в речи.

Смысловое движение речи. В смысловом движении речи нет ничего неопределенного, ничего расплывчатого, недоговоренного. Все ясно и все правильно (излюбленным началом смыслового единства, фиксирующегося на письме абзацем, служат слова: Ясно, что..., Неужели не ясно, что..., Понятно, что..., Политика партии правильна, потому что...). Слово правильно достигает в текстах сталинских речей поразительной "концентрации", повторяясь необычно часто. Излюбленным риторическим приемом служит повтор. Разновидности повтора: анафора, эпифора (повтор конца фраз), параллелизм синтаксических конструкций — характерны для этих текстов. Второй излюбленный риторический прием — риторический вопрос. Почему? Этому есть четкое объяснение. Оратор как бы "вдалбливает" непонятливому ученику простой и абсолютно ясный учебный материал. Сталин как "великий вождь и учитель" учил всех и всему: лингвистов —-языкознанию, крестьян — сельскому хозяйству. И речи Сталина по строению напоминают катехизис: вопрос требует однозначного ответа, известного только самому оратору, выступающему "от лица" верховного псевдоиерарха — партии, как духовный учитель и отец выступает от лица

Бога. Вместо текстов Священного Писания авторитетными текстами служат сочинения классиков марксизма-ленинизма. Смыслового развития речи нет — она застывает в системе "пунктов", каждый из которых, как и сама речь, абсолютно завершен, замкнут, ясен. Вместо диалога — последовательность замкнутых "диад" (вопрос-ответ) катехизиса. Диалог как бы стягивается в вопрос-ответную диаду катехизиса, смысловое пространство речи превращается в точку, как объемы и формы средневекового готического собора стягиваются в вертикаль, а затем и в точку шпиля. Возможно, отнюдь не случайно для "сталинских" высотных зданий в Москве были избраны именно формы, напоминающие формы готические. Семь шпилей с тех пор высятся над Москвой. Монологичность речевого поведения налицо, речь монологична и по содержанию, и по форме.

Категоричность высказываний (отношение к истине) достигает высшей степени: суждения оратора не допускают никаких иных толкований, они абсолютно истинны. "Усомниться — значит впасть в ересь. Нет разных мнений — есть только правильное и неправильное.

Даниил Андреев говорит о Сталине, что тот был в очень слабой степени одарен образным мышлением и привык всю свою "умственную деятельность проводить через слово". Это, вероятно, справедливо. Слово Сталина отражает его манеру мысли — жесткую и застывшую, как катехизис.

Пример из "Заключительного слова по политическому отчету ЦК XVI съезду ВКП(б)": "Ясно, что линия нашей партии есть единственно правильная линия, причем правильность ее, оказывается, до того очевидна и неоспорима, что даже бывшие лидеры правой оппозиции сочли нужным без малейших колебаний подчеркнуть в своих выступлениях правильность всей политики партии" (Сталин И. В. Соч. — М., 1951.—Т. 13).

А вот как заканчивается эта речь, прерываемая постоянно голосами из зала: "Правильно! Правильно!": "Чем можно тут помочь делу? (Оратор имеет в виду позицию "правой оппозиции", в начале речи объявленной полностью принявшей позицию партии.) Для этого есть лишь одно средство: порвать окончательно со своим прошлым,

перевооружиться по-новому и слиться воедино с ЦК нашей партии в его борьбе за большевистские темпы развития, в его борьбе с правым уклоном. Других средств нет. Сумеют сделать это лидеры правой оппозиции — хорошо. Не сумеют — пусть пеняют на себя".

Казалось бы, где логика? Ведь нет уже правой оппозиции, о чем оратор заявил в начале выступления. Тем не менее она должна слиться с партией в борьбе с... правым уклоном! Однако логика есть: это логика борьбы, алчущей противника, даже если таковой реально отсутствует. Речь Сталина пронизана духом борьбы, хотя внешне спокойна и уверенна.

И все же риторика Сталина, оставаясь внешне риторикой борьбы, тем не менее демонстрирует, как и индивидуальный речевой стиль Сталина, то, что борьба для него закончена: он абсолютный иерарх и учитель, он обладатель речи и истины, и выше нет никого. Отсюда спокойствие и даже умиротворяющее воздействие его речей. В конце своей жизни Сталин доходит до абсолютного предела — до полного отказа от публичного слова. Оно уже не нужно: все решено. Об этом пишет Даниил Андреев: "А когда в 1949 году... было отпраздновано его семидесятилетие, он, присутствуя на банкете и на концерте, данных в его честь с пышностью "Тысячи и одной ночи", не проронил ни единого звука... Даже слова простой благодарности не сорвалось с его языка".

Итак, предельное проявление речевого поведения состоявшегося лидера, предел монологической по содержанию речи, предельное выражение принципа манифестации власти — полный отказ от слова, от речи. Вырожденное общение, остановленный монолог обращаются в точку — вопрос-ответную диаду катехизиса, а в пределе превращаются в ничто.

Рассмотрим особенности риторических средств косвенного информирования в речи Сталина — образность речи, использование в ней иронии, шутки, намека.

Средства косвенного информирования — это в основном риторические тропы, т. е. система переносных значений и их особые риторические функции. К этой системе относятся: метафора, сравнение, метонимия, ирония, намек, притча, парадокс. В общем смысле можно ска-

100

зать, что если при прямом информировании в речи значение высказывания складывается из значений составляющих это высказывание слов, то при косвенном информировании ситуация иная: значение высказывания не равно сумме значений его лексических компонентов: "имеется в виду" не то или не совсем то, что сказано словами. Слово, высказывание или текст должны быть "расшифрованы" или дополнены в смысловом отношении, а иногда и "поняты наоборот" (ирония).

Образность речи и теория метафоры в современной лингвистике стали предметом специального и весьма пристального изучения.

Рекомендуем обратиться к сборнику трудов "Теория метафоры" (М., 1990), в котором заинтересованный читатель найдет статьи современных философов и лингвистов X. Ортеги-и-Гассета, Р. Якобсона, Э. МакКормака и других, посвященные не только теории метафоры, но и философии риторики.

Образность речи Сталина, как справедливо заметил Даниил Андреев, небогата. Сталин — скорей формальный логик, чем поэт, хотя таковым в определенной степени и в несколько зловещем смысле являлся. Нередко образы, появляющиеся в его речи, имеют своим источником русскую классическую литературу. Заимствует их он и в трудах классиков марксизма-ленинизма. Так, цитируя Ленина, он, например, использует следующий ленинский образ: "Только тогда мы в состоянии будем пересесть, выражаясь фигурально, с одной лошади на другую, именно, с лошади крестьянской, мужицкой, обнищалой, с лошади экономии, рассчитанных на разоренную крестьянскую страну, — на лошадь, которую ищет и не может не искать для себя пролетариат, на лошадь крупной машинной индустрии, электрификации, Волховстроя и т.д.". Сталин в речи "Итоги первой пятилетки" 7 января 1933 г. продолжает эту цитату: "Пересесть с обнищалой мужицкой лошади на лошадь крупной машинной индустрии — вот какую цель преследовала партия, вырабатывая пятилетний план и добиваясь его осуществления". Заимствовать образ — значит подтвердить преданность и верность.

Проанализируем один из самостоятельных, "авторских" сталинских образов, возникших в его политичес-

101

 

ких речах, а также судьбу этой метафоры, весьма характерную для метафор, порождаемых лидерами тоталитарных обществ.

В речи Сталина "Заключительное слово по политическому отчету ЦК XVI съезду ВКП(б)" читаем: "Особенно смешные формы принимают у них (членов правой оппозиции) эти черты человека в футляре при появлении трудностей, при появлении малейшей тучки на горизонте. Появилась у нас где-нибудь трудность, загвоздка, — они уже в тревоге: как бы чего не вышло. Зашуршал где-либо таракан, не успев еще как следует вылезть из норы, — а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти. (Общий хохот.) Мы успокаиваем их и стараемся убедить, что тут еще нет ничего опасного, что это всего-навсего таракан, которого не следует бояться. Куда там! Они продолжают вопить свое: "Как так таракан? Это не таракан, а пропасть, гибель Советской власти"... И — "пошла писать губерния"... Правда, потом, через год, когда всякому дураку становится ясно, что тараканья опасность не стоит и выеденного яйца, правые уклонисты начинают приходить в себя и, расхрабрившись, не прочь пуститься и в хвастовство, заявляя, что они не боятся никаких тараканов, что таракан этот к тому же такой тщедушный и дохлый". (Смех. Аплодисменты.)

Судьба метафоры "таракана" известна каждому, кто читал "Тараканище" Корнея Чуковского — детскую сказку в стихах, в свое время запрещенную как опасное произведение, могущее быть прочитанным как пародия на вождя, а потом пришедшую в каждый советский дом, в каждую семью. Однако вспомните: заимствовать метафору — значит выразить преданность и верность. Обратимся к специальному источнику: в работе "Этика и риторика китайской культурной революции" авторы Л. Дит-мер и Чен Руокси отмечают, что большое влияние на язык китайской пропаганды оказали индивидуальные образы Мао Цзедуна. В язык политики вошли и слова из диалекта провинции Хунань, родины Мао, и его любимые выражения. Так, его метафора "Все реакционеры — бумажные тигры" стала употребляться в языке мировой политики. Цитаты из китайской классики, которые'при-

102

водил Мао, немедленно подхватывались и входили в широкое употребление. Все эти выражения становились не только популярны, но и обязательны для употребления в языке китайской пропаганды. Любимое "ключевое слово" Мао — делать, его любимое выражение — совершать внезапное нападение. Делать (gao) — слово диалектное, на письме прежде не употреблявшееся. Однако благодаря пристрастию к нему Мао оно не только вошло в литературный китайский язык, но и вытеснило из него другие имевшиеся в китайском языке глаголы со значением "делать". Интересно, что если слова китайских императоров по традиции табуировались, то Мао активно способствовал внедрению своей лексики и фразеологии в язык народа и политики. Он поощрял публикацию цитат из своих речей, наполнение ими средств массовой информации. В настоящее время все это — и само имя Мао, и цитаты его — полностью исчезло из газет КНР {Dittmer L., Chen Ruoxi. Ethics and Rhetoric of the Chinese cultural revolution. — Berkely (Cal.), 1981).

Закономерности "преобладания" словесной и образной системы речи лидера, иерарха, в общенародном и особенно политическом языке в тоталитарном обществе мы наблюдаем и в России, и в Китае. Логосфера тоталитарного общества структурируется под действием одинаковых движущихся принципов.

Вернемся к метафоре "таракана". У нее есть важные особенности, способные немало сообщить об индивидуальной логосфере Сталина.

Эта метафора отражает, однако, общий характер образности речи не только самого Сталина, но и его окружения, и политики, и даже народа, находящегося под гнетом тоталитаризма. Эта образность "животного" характера, когда для метафоры избирается животное, причем животное неприятное или "псевдоопасное" (ср. "бумажного тигра" Мао). Почему так? Логосфера тоталитарных сообществ агональна, направлена на борьбу, поэтому самое главное в такой логосфере — нахождение и "заклеймение" врага, однако враг представляется всегда не только и не столько как опасный, но и как нелепый, комичный, вызывающий издевку. Тут мы имеем дело не с юмором или иронией, но скорее с сарказмом и

103

издевательством. Низменность животного и "якобы", "псевдо" опасность его — термины сравнения в таких метафорах. Ср. также цепные псы империализма, собаки в различных вариантах метафоризации для обозначения социальных врагов. Это все образность грубая, низкая, служащая для снижения образа врага, его дискредитации.

Второй существенный принцип этих метафор — встро-енность их в политический дискурс, целью которого является удержание власти, а значит, успокоение сообщества и общественного мнения. Характерно, что и метафора "таракана" как бы говорит: нечего беспокоиться по пустякам (кстати, пустяками в данном тексте названо истребление кулачества, политика сплошной коллективизации тоталитарными и жестокими методами и пр.): "Помните, какую истерику закатывали нам по этому случаю (по вопросу о чрезвычайных мерах против кулаков) лидеры правой оппозиции? — спрашивает Сталин непосредственно перед появлением в тексте речи "таракана". — А теперь, — продолжает он, — мы проводим политику ликвидации кулачества, как класса, политику, в сравнении с которой чрезвычайные меры против кулачества представляют пустышку. И ничего — живем". Далее следует образ "человека в футляре", заимствованный у Чехова, после чего Сталин и вводит метафору "таракана". В результате — "общий хохот" как реакция зала.

Отличительной особенностью общей тональности речи И. Сталина является грубость, доходящая до прямого хамства. Под словом хамство мы понимаем осознанную речевую агрессию, целенаправленный агрессивный речевой акт. В самом деле, "сквернословием воздух был наполнен даже в залах международных сборищ. Покойник (Сталин), сидя у себя дома, не привык стесняться в выражениях. Это обыкновение перенесли его дипломаты и за рубеж. Наглые требования, облеченные в хамский тон, давно не оставили ничего от традиционной дипломатической вежливости", — вот как пишет Даниил Андреев о "речевой традиции", сформировавшейся за время властвования Сталина. Логосфера нашей страны в этом отношении получила вполне определенную структуру: целенаправленная речевая агрессия — хамство — стала привычной и проникла даже в те области речевого общения,

104

где никогда прежде не допускалась. "Господин Кэмпбелл привирает", — так называется предисловие И. Сталина к записи его беседы с известным "сельскохозяйственным деятелем", политиком из США. "Завравшийся господин Кэмпбелл", "вранье", "привирает" — вот характерная лексика этого текста.

Внимательный читатель может самостоятельно обратиться к тексту "Краткого курса истории ВКП(б)", в любом издании, чтобы убедиться в том, что сниженная, бранная, нередко прямо площадная лексика там — явление не просто обычное, но характерное, типологическое.

Обратимся теперь к шуткам Сталина. Они производят впечатление грубости и примитивности. Пролистайте тексты сталинских речей, обращая внимание на фрагменты, после которых следуют ремарки: смех в зале, общий хохот — и вы в этом убедитесь. Приведем примеры из "Заключительного слова по политическому отчету ЦК XVI съезду ВКП(б)": "У съезда создалось общее впечатление^ пока не нажмешь на этих людей, ничего от них не добьешься". (Общий смех. Продолжительные аплодисменты.) "...Что же удивительного, что съезд попытался надавить как следует на этих товарищей, чтобы добиться от них выполнения этих обязательств". (Аплодисменты. Общий смех всего зала.) Или из "Речи на первом съезде колхозников-ударников": "...На собрании крестьян, где колхозники призывали единоличников вступить в колхоз, эта самая вдова в ответ на призыв подняла, оказывается, подол и сказала — нате, получайте колхоз. (Веселое оживление, смех.) Несомненно, что она поступила неправильно и оскорбила собрание. Но можно ли ей отказывать в приеме в колхоз, если она через год искренне раскаялась и признала свою ошибку? Я думаю, что нельзя ей отказывать. Я так и написал колхозу. Вдову приняли в колхоз. И что же? Оказалось, что она работает теперь в колхозе не в последних, а в первых рядах".

Особенно интересны особенности намека в речи Сталина. Намек — "сильнодействующее" риторическое средство непрямого информирования. Намек — высказывание, которое должно быть "расшифровано" с- помощью "достраивания", "заканчивания" начатой говорящим (ора-

105

тором) мысли. О намеке в речи и в речи судебной замечательно написал в книге "Искусство речи на суде" П. Сергеич в специальной главе "О недоговоренном". В тоталитарном обществе и в речи тоталитарного лидера намек принимает особые черты. Это, во-первых, угроза как основной смысл намека, его преобладающая цель. Это, во-вторых, то, что "тоталитарный" угрожающий намек адресован всему обществу, каждому его члену: читайте, слушайте — и трепещите: намек касается каждого. Форма намека такого рода, к которой мы уже привыкли и которая даже стала объектом пародирования в послесталинские времена, известна: "Кое-где кое-кто кое-когда у нас еще допускает отдельные недостатки... Или: Есть у нас еще отдельные товарищи (перегибы, ошибки, недостатки...), Некоторые товарищи считают, что...Или: Кто виноват в этом? МЫ виноваты..." В этих примерах в формировании намека участвуют неопределенные местоимения и местоимение мы, что позволяет расширить "сферу адресата" намека — "круг обвиняемых или виновных" — до размеров всего общества.

И последняя из рассматриваемых здесь особенностей речи И. Сталина, характерная для речи тоталитарного лидера, — это демагогия: в речи открыто заявляется то, что прямо противоречит действительности и истине. Слово абсолютно, открыто и принципиально отделяется и отлучается от мысли. Примеров демагогии в речи И. Сталина множество. Это один из принципов его речевого поведения. Возьмем только один — "Письмо тов. Шатуновскому" (1930). Вот заключительный фрагмент текста: "Вы говорите о Вашей преданности мне". Может быть, это случайно сорвавшаяся фраза. Может быть... Но если это не случайная фраза, я бы советовал Вам отбросить прочь "принцип" преданности лицам. Это не побольшевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой. С коммунистическим приветом. И. Сталин".

106

4. СТРУКТУРА И "ФОРМУЛА" ЛОГОСФЕРЫ ТОТАЛИТАРНОГО ОБЩЕСТВА

Теперь, рассмотрев основные особенности речи самого лидера "монархического" типа на примере анализа речевого поведения И. Сталина, обратимся к тому, как "играло короля" его окружение. Даниил Андреев пишет, что Сталин "сумел слить голоса остального (не посаженного за решетку) населения в неумолчном гимне — ему, только ему, любимому, мудрому, родному", и это справедливо. Речь массы в тоталитарной логосфере структурируется именно таким образом, чтобы "играть короля", превращаясь в речь по преимуществу эпидейктическую — не "содержательную", а "хвалебную" (ср. "гимн") по отношению к вождю и партии или в "хулу" по отношению к "врагам". Тот индивид, который "не встраивается" в уготованную для него в этой логосфере речевую модель эпидейктики, обречен на гибель — гибель физическую. Тот же, кто встроился, получает возможность с Помощью навязанной ему речевой модели не только выжить, но нередко и спекулировать своим речевым поведением, получая определенные и вполне конкретные жизненные преимущества. В качестве примера приведем финал "научного" доклада Ольги Борисовны Лепешинской (май 1950) — "открывательницы" самозарождения живого "вещества" из неживого (эта фигура в науке аналогична Т. Д. Лысенко): "Заканчивая, я хочу принести самую глубокую, самую сердечную благодарность нашему великому учителю и другу, гениальнейшему из всех ученых, вождю передовой науки, дорогому товарищу Сталину. Учение его, каждое высказывание по вопросам науки было для меня действительной программой и колоссальной поддержкой в моей длительной и нелегкой борьбе с монополистами в науке, идеалистами всех мастей. Да здравствует наш великий Сталин, великий вождь мирового пролетариата!" (Рапопорт Я. Л. На рубеже двух веков: Дело врачей 1953 года. —М., 1988. —С. 260).

Попробуй после этого возрази автору доклада!

Автор цитированной выше книги Я. Л. Рапопорт приводит случай, когда профессор, чьи лекции вызывали претензии студентов и администрации, при проверке за-

107

явил: "Чем вы недовольны, каждая моя лекция заканчивается аплодисментами аудитории!" И верно, после финала, аналогичного приведенному выше, иная реакция была просто невозможна.

Приведенный выше фрагмент — это пример одной из многих образованных в тоталитарной логосфере нашей страны риторических формул — формулы хвалы вождю в заключении публичной речи. Образование таких формул и вырождение живого слова в набор таких устойчивых формул -— одна из характернейших черт риторики тоталитарного сообщества. Если речь лидера в тоталитарной логосфере обращается в монолог, то речь подданных в ней выглядит как последовательность воспроизводимых, а не творимых в процессе речи, единиц — устойчивых формул эпидейктической природы. Набор таких формул образует как бы "словарь" логосферы подданных, откуда они черпают "цитаты". Образцом для формирования единиц этого словаря является речь лидера.

Сравним с этими особенностями структуры логосферы тоталитарного общества характерные черты "новояза" из романа Дж. Оруэлла "1984". Основной принцип устройства "новояза" — "сделать речь, в особенности такую, которая касалась идеологических тем, по возможности независимой от сознания". "Партиец... должен был выпускать правильные суждения автоматически, как выпускает очередь пулемет. Обучением он подготовлен к этому, новояз — его орудие — предохранит от ошибок... Выразить неортодоксальное мнение сколько-нибудь общего порядка новояз практически не позволял... Идеи, враждебные ангсоцу, могли посетить сознание лишь в смутном, бессловесном виде, и обозначить их можно было, не по отдельности, а только общим термином, разные ереси свалив в одну кучу и заклеймив совокупно". И еще: "По своим воззрениям член партии должен был напоминать древнего еврея, который знал, не вникая в подробности, что все остальные народы поклоняются "ложным богам". Ему не надо было знать, что имена этих богов — Ваал, Осирис, Молох, Астарта и т. д., чем меньше он о них знает, тем полезней для его праведности".

Итак, мы видим, что принцип устройства логосферы "для масс" — разлучение мысли и слова, когда речь со-

 

108

ставляется, как из кубиков, из готовых деталей, риторических формул цитатной природы, не требуя и вовсе не подразумевая мысли, — одинаков в вымышленном "новоязе" Оруэлла и во вполне реальной логосфере, существовавшей в нашей стране в тоталитарный период.

Эта логосфера "для масс" структурируется и создается на основе одного, единого образца — речи лидера. Из последней берется и структура речи, и составляющие "заготовки" — цитаты и формулы хвалы и хулы. Как и речь лидера, речь массы отличается монологичностью по форме и содержанию, воспроизводимостью штампов и клише, агональностью (господством принципа борьбы и резкостью бинарных смысловых оппозиций, противоположностей — хвалы и хулы, черного и белого, хорошего и плохого), оторванностью слова от мысли, слова от истины, слова от дела.

 

Лекция 9

 

РИТОРИЧЕСКИЙ СТИЛЬ ЛИДЕРА

"ХАРИЗМАТИЧЕСКОГО" ТИПА: "ПУТЬ

НАВЕРХ" И РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ

 

1. ИССЛЕДОВАНИЯ РИТОРИЧЕСКИХ АСПЕКТОВ СТАНОВЛЕНИЯ "ХАРИЗМАТИЧЕСКОГО" ЛИДЕРА

Займемся теперь анализом речевого поведения лидера второго типа — лидера, идущего к власти и, даже достигнув ее, сохраняющего тот тип речевого поведения, который характерен для создания харизмы лидера борющегося.

Для этого обратимся к исследованиям в области речевого поведения — к работе Фредерика Эриксона из Мичиганского государственного университета, которую мы называли уже в прошлой лекции. В его исследовании формирования харизматического лидера в группе негри-

109

тянских подростков США установлено, что основным средством создания такого образа (имиджа) выступает именно риторика, точнее риторическое мастерство, красноречие претендента на лидерство в группе. "You gotta walk that walk and talk that talk" ("Ты должен пройти этот путь и сказать свою речь") — вот как говорят негритянские подростки о "пути к власти" с помощью речи, красноречия.

Как же это происходит? Что характерно для речевого поведения лидера на пути к доминирующему статусу в группе?