Единственное, что делало ее сильной

 

Фиона завязала нос и рот носовым платком. От пыли в подвале она задыхалась. В куче пожелтевших газет обнаружилось ее ружье «вестли‑ричардс» и коробка с патронами.

Стоило Фионе взять в руки оружие – и она сразу почувствовала себя увереннее. Пожалуй, имеет резон постоянно носить обрез в сумке, раз вокруг нее происходит столько всего странного.

Интересно, похожа ли она на преступницу с ружьем в руках и маской на лице? А может, она стала чуточку походить на Роберта? И в ней появилось что‑то бунтарское?

Элиот нашел свою скрипку в дальнем углу подвала и настроил ее. Фиона навела на брата луч фонарика, но он так сосредоточился на своем инструменте, что даже не заметил этого.

Пылинки, плясавшие в луче фонарика, с каждым звуком скрипки выстраивались в мозаичные орнаменты.

Это зрелище зачаровало Фиону, и ее сердце кольнуло. От зависти?

Может быть.

Элиот и его скрипка… он словно родился с ней в руках. Он усмирил крыс, утихомирил Соухка, а теперь, похоже, заставил воздух танцевать. На что еще он способен?

А она что умела? Извергать факты и цифры, как ходячая энциклопедия? Цитировать наизусть автобусные расписания? Какой от всего этого будет толк, когда сегодня ночью они столкнутся лицом к лицу с маньяком‑поджигателем?

Но она умела рассекать все, что угодно.

Фиона вытащила из кармана резиновый браслетик и приготовилась нацепить его на запястье, но вдруг почувствовала резкую боль и испуганно уставилась на собственную руку.

Надо быть осторожной, следить за своим настроением. Она могла пораниться и истечь кровью.

Так в чем же заключался ее талант? Быть разрушительницей? Значит, ее удел – резня? Это дар или проклятие?

Фиона туго натянула резинку и бросила ее в стоявшую неподалеку садовую скульптуру. Резинка перерезала бетонного купидона, словно он был сделан из масла.

Голова статуи упала на пол детским личиком вверх. Купидон как будто смотрел на Фиону.

Это было приятно.

Если она сумеет держать себя в руках и сосредотачиваться в нужные моменты, то сможет рассечь что угодно. И никто не сможет помешать ей. Даже импозантный дядя Аарон. Даже бабушка.

От этой мысли Фиона похолодела.

Нет, она ни за что не сможет перерезать что‑нибудь живое. Девочка опустилась на колени и прикоснулась к щеке бетонного купидона.

– Прости, – прошептала она.

У нее заурчало в животе, кровь застыла в жилах. Ей срочно нужно было поесть.

Фиона ощутила на губах вкус шоколада, но конфеты улетели в мусоропровод. Она ведь решила расстаться с ними, поняв, что с каждым разом ей будет нужно все больше и больше конфет, чтобы сахар подстегивал ее.

Элиот закончил настраивать скрипку и обернулся.

– Я готов.

– Иди. Я сейчас.

– Ты в порядке?

– Конечно. – Фиона медленно встала. – Все нормально. Мне просто нужно еще на секундочку задержаться.

– Я скажу бабушке, что ты скоро будешь, – кивнул Элиот.

Он растерялся и помедлил – казалось, желая сказать еще что‑то. Словно почувствовал, что сестра в беде. Но в следующее мгновение повернулся и побежал к лестнице. Луч его фонарика безумно плясал в темноте.

Ей оставалось жить всего один день – как же это могло быть правдой? Но тетя Даллас сочла, что это правда. И когда Фиона сосредоточилась на том, что она видела и чувствовала, – на том, что пророчила ей нить, – она тоже поняла, что это правда.

Как же ей нужна сейчас конфета… Ощутить вкус шоколадного крема, вишневой начинки… Всего одна конфетка.

А почему бы и нет? Конечно, она могла быть прежней, самой обычной Фионой Пост. Смотреть себе под ноги, вечно отмалчиваться… Но ведь сегодня ночью на карту поставлена жизнь маленькой девочки. Не говоря уже о собственной жизни Фионы и жизни Элиота.

И ей следовало сделать все, что в ее силах.

Если уж на то пошло, разве она не повела себя эгоистично, выбросив то единственное, что придавало ей сил?

И если ей осталось жить всего один день, почему она должна лишать себя радостей жизни?

Фиона сделала глубокий вдох. Она поняла, что нужно сделать.

Поднявшись на один лестничный пролет, девочка вышла в переулок, где стоял мусорный бак. В него выбрасывали мусор из мусоропровода.

Она подняла крышку бака и забралась внутрь.

Ее окутала вонь. Пахло мочой от подгузников, гнилым мясом, морскими водорослями и бензином. Фиона покачнулась и чуть не упала. Затем прижала к носу платок и стала водить по сторонам лучом фонарика.

На нее уставилась крыса. Ничуть не испугавшись девочки, грызун продолжил пожирать заплесневелый пончик.

«Что я делаю? – думала Фиона. – Копаюсь в мусорном баке среди ночи? Ищу то, что, как мне кажется, может пригодиться? Но ведь я сама в этом сомневаюсь! Я рискую опоздать ко второму испытанию».

Но она уже не могла остановиться.

Луч фонарика упал на красное атласное сердечко, лежавшее под пакетами от фастфуда. Фиона схватила коробку, стерла с нее жир и майонез и прижала к груди. Покрепче закрыла крышку коробки и сунула ее в сумку.

Отлично.

Она вылезла из бака и стряхнула мусор с одежды. В конце переулка появилась тень. Дважды загудел клаксон. Фиона опрометью бросилась к бабушкиной машине. Теперь она была готова встретиться со смертью лицом к лицу.

 

Безумный лабиринт

 

Элиот сидел в машине, тесно прижавшись к Фионе. Бабушка быстро гнала машину по улицам Дель‑Сомбры. Ее автомобиль (которого ни Фиона, ни Элиот никогда не видели) оказался «Ягуаром‑XKSS». Главным в этом темно‑синем чуде были аэродинамические изгибы длинного капота, вытянувшегося перед лобовым стеклом. Элиот гадал, как бабушка вообще видела дорогу. Машина была двухместная.

Интересно, куда им девать девочку, когда они спасут ее? Правда, Элиот вовсе не был уверен, что сегодня ночью у них все получится.

На крутом повороте Элиота так качнуло, что он навалился на Фиону. Сестра оттолкнула его локтем.

От нее пахло яйцами и жиром. Чем она занималась в те несколько минут после того, как он ушел из подвала?

– А ты знаешь этого Перри Миллхауса? – спросил Элиот у бабушки.

Бабушка промолчала. Теперь машина мчалась по предгорьям, подпрыгивая на ухабах и огибая холмы. В сумерках силуэты дубов казались пугающе‑черными. Тени удлинялись, сгущались и поглощали свет.

– Я знала этого человека, когда он еще не лишился рассудка, – наконец ответила бабушка. – Сейчас он – животное. Не более того.

– Но зачем ему делать все это? – спросила Фиона. – Убивать людей? Поджигать дома? Зачем он похитил эту малышку?

– Не думайте об этом. – Бабушка выключила фары. Линия дороги стала едва различима. – Сосредоточьтесь на своей задаче. Разыщите девочку и уходите. Не переходите дорогу этому психу, если получится.

– Да, конечно, – прошептал Элиот. – Легче легкого.

– А если ваши пути все‑таки пересекутся, – продолжала бабушка, – не теряйтесь и действуйте без раздумий. Он уничтожит вас, если вы дадите ему хоть малейший шанс.

Элиот посмотрел на Фиону. Вид у нее был такой, будто ее вот‑вот стошнит. Ему стало не по себе. Он сглотнул подступивший к горлу ком.

Бабушка свернула на проселочную дорогу. На знаке, освещенном тусклой лампочкой накалом в сорок ватт, было написано:

 

СОКРОВИЩА ХЕЙЛИ

Аттракционы, комната смеха,

распродажа старинных игрушек!

(обращаться в офис)

(ОТКРЫТО С 9 УТРА ДО ТЕМНОТЫ)

 

– Если Миллхаус окопался где‑то рядом с национальным парком Маунт‑Диабло, – прошептала бабушка, – то, скорей всего, здесь. Он обожает такие места.

Вдалеке виднелись силуэты грузовых фургонов и аттракционов, похожие в темноте на динозавров.

Бабушка заглушила мотор «ягуара». Машина остановилась у забора из проволочной сетки.

– Но кто он такой, этот Миллхаус? – шепотом спросил Элиот. – Он член семейства? Что‑то вроде Соухка? Или просто сумасшедший?

– Ни то, ни другое и ни третье, – ответила бабушка. – Он кое‑что украл, и это его изменило.

– Что украл? – спросила Фиона. – И во что это его превратило?

Бабушка задумчиво нахмурилась и несколько секунд помолчала.

– Он взял огонь, – наконец сказала она. – Это все, что вам нужно знать сейчас.

Элиот не понял. Зачем кому‑то красть огонь? Достаточно просто чиркнуть спичкой и зажечь газ – вот тебе и огонь.

Машина остановилась.

Элиот понимал, что нужно идти и спасать жизнь маленькой девочки, но он словно прилип к кожаной обивке сиденья. Ему было страшно.

Бабушка повернула к нему голову. Сняла руку с руля – казалось, она хочет подбодрить его, успокоить. Затем опустила руку.

– Я воспитывала вас вежливыми, добрыми и вдумчивыми, – прошептала бабушка. – Но вы больше не можете оставаться такими. Сегодня ночью вам, возможно, придется убить человека.

Кожа Элиота покрылась пупырышками. Фиона покачала головой.

– Сенат объявил, что при этом испытании должна пролиться кровь, – продолжала бабушка, стараясь говорить рассудительно. – Они наверняка подстроили все так, чтобы у вас не осталось выбора. Чья‑то жизнь будет отнята. Так что берите инициативу на себя и, если дойдет до этого, постарайтесь, чтобы жизнь отняли не у вас.

– Должен же быть какой‑то другой способ, кроме убийства, – прошептала Фиона.

Элиот верил, что они найдут такой способ. С Соухком у них получилось. И здесь получится… каким‑то образом.

Невидимая в темноте, бабушка посмотрела на них.

– Держитесь в тени, – сказала она.

Фиона открыла дверцу.

– Пойдем.

Она взяла Элиота за руку.

Это означало нарушение их соглашения – никогда не прикасаться друг к другу. Оно вступило в силу с тех пор, как их научили пользоваться туалетом. Но сегодня Элиоту было не до соглашений.

– Я останусь здесь, – послышался из темноты голос бабушки. – Подожду вас.

Элиот махнул бабушке рукой, не слишком уверенный, что она его видит.

Фиона первой пошла к забору. Элиот – за ней. Послышался скрежет железа. Фиона потянула на себя секцию забора, в которой, по всей видимости, была прорезана дыра.

На четырех телефонных столбах загорелись лампы. Окрестности залило болезненно‑желтым светом.

Эта свалка металлолома действительно когда‑то была парком аттракционов и ярмаркой, но ее явно никто не посещал уже лет тридцать. За площадкой стояли накренившиеся трейлеры со штабелями контейнеров, а у забора виднелись громадные аттракционы – канатная дорога, катапульта, скоростная карусель, «лавина» – все проржавело и давно не работало.

Фонари светили ярко, но на земле повсюду лежали тени.

Элиот и Фирна проникли на площадку, стараясь не выходить на свет.

Они остановились рядом с каруселью, в середине которой торчали медные трубы каллиопы.[75]

Оскалившиеся лошадки, покрытые полинявшей, облупившейся краской, гнались друг за другом, стоя на месте. Элиоту при взгляде на них стало не по себе.

– Как ты думаешь, что имел в виду Роберт под «фильмом‑слэшером»? – прошептал он. – Думаешь, у Миллхауса есть не только огонь, но и всякие ножи?

Фиона пожала плечами.

Интересно, знали ли члены Сената о том, что они с братом ни разу в жизни не видели ни одного фильма? А для того, чтобы разобраться в городских мифах, нужно поддерживать контакт с миром. В борьбе за их изоляцию и «безопасность» бабушка отрезала их от информации, которая теперь была им жизненно необходима.

– Он сказал что‑то насчет подростков, которые погибают в летнем лагере, – прошептала Фиона. – Я, правда, ничего не поняла. Возможно, это какие‑нибудь сказки, придуманные, чтобы пугать людей.

Элиот кивнул, гадая, как подросткам в этих «слэшерах» вообще удается выжить.

Они подошли к ряду игровых аттракционов. Тут были тиры, кабинки для бросания бейсбольного мяча, пластиковые клоуны с раскрытыми ртами, водяные ружья, веревки, приставные лестницы и площадки для серсо.

– Ну и какой у нас план?

– Не знаю. – Фиона раздраженно посмотрела на брата. – Просто гляди в оба и не слишком много болтай.

– Эти контейнеры у забора, – прошептал Элиот. – Готов поспорить: Аманда там. В них можно запереть человека.

– Или в центре распродаж. – Фиона понятия не имела, где может находиться этот самый центр распродаж. Она сунула руку в сумку и достала конфету, которую тут же принялась жевать.

– Ты опять лопаешь свои конфеты? Нашла время! Спятила?

– Ничего я не спятила, – смутилась Фиона. – Мне от них лучше. – Она сердито подняла руки. – Ладно… давай проверим контейнеры.

Они пошли обратно вдоль игровой зоны, но остановились. В тридцати шагах впереди них вспыхнул огонек.

Он был крошечный, но такой яркий, что Элиот часто заморгал, пытаясь привыкнуть к свету.

В пятнышке света появилась серебряная зажигалка, отполированная до зеркального блеска.

Ее сжимала грязная рука с обкусанными ногтями.

А рука эта принадлежал мужчине в серо‑синем спортивном костюме.

Фиона шагнула ближе к Элиоту. Тесно прижавшись друг к другу, они замерли в темноте.

Мужчина поднес зажигалку к лицу и прикурил. Он выглядел обычно – по крайней мере, справа, но тут он повернулся, и Элиот разглядел его лучше.

И у него перехватило дыхание.

С левой стороны на голове у мужчины не было волос. Кожу на щеке покрывали бугры. Левого уха не было, на глазу – бельмо. Перри Миллхаус!

– Я услышал вас, – произнес он хриплым шепотом. – Я вас ждал. Я знаю: вы где‑то тут.

Элиот увидел, что в другой руке Миллхаус держит молочную флягу емкостью в один галлон, и почувствовал запах бензина.

– Нужно бежать, – прошептал он.

– Думаете, сможете меня убить после того, что они со мной сделали? – Миллхаус повернулся влево. – Думаете, я сам не пытался? – Он снова повернулся и прокричал: – Выходите! Ну, где вы там?

– Если он здесь, – пробормотала Фиона, – значит, девочка…

– …осталась одна, – продолжил Элиот. – Пошли.

– Погоди.

Фиона достала из сумки винтовку. Миллхаус облегченно вздохнул.

– Ладно… Значит, выбираем простейший вариант. Что ж, повеселимся.

Он убрал в карман зажигалку, встал на цыпочки и нажал на кнопку рубильника. Во все стороны полетели искры.

Тьма рассеялась. Парк аттракционов озарился тысячей ослепительно‑ярких шаров. Свет перебегал по ним в обе стороны.

Миллхаус обернулся и увидел Фиону и Элиота.

– У меня есть огонь, детки. А это значит – тепло… и свет.

При ярком свете Элиот лучше разглядел Миллхауса. Его спортивная куртка была расстегнута. Грудь и живот покрывали множество рубцов – но не от ожогов. Похоже, ему сделали много хирургических операций, но не удосужились старательно наложить швы.

У Элиота часто забилось сердце. Он наконец смог сделать вдох и повернуть голову к Фионе. Она была слишком сильно испугана и не могла пошевелиться.

Элиот схватил сестру за руку, побежал и потащил ее за собой. Фиона словно очнулась от транса.

Не разнимая рук, они опрометью помчались вдоль ряда игровых кабинок.

От слепящего света у Элиота закружилась голова. Огни сливались в единое пятно. Он опустил глаза, уставился в землю, усыпанную соломой, и побежал дальше. Позади он услышал звук плещущейся жидкости и хриплое дыхание Миллхауса. Тот нагонял их.

– Ружье…

– Я не могу просто так выстрелить в человека, – умоляюще проговорила на бегу Фиона.

Элиот рискнул и обернулся.

Миллхаус отставал от них всего на десяток шагов.

– Он нас поймает! Ты должна! Они со всех ног побежали дальше.

Казалось, Миллхаус совсем близко и вот‑вот схватит их. Неожиданно Фиона резко остановилась, развернулась и навела ружье на Миллхауса.

Она вскрикнула и выстрелила.

Две вспышки озарили дула ружья. Отдача получилась такой сильной, что Фиона не удержалась на ногах и упала.

Миллхаус рухнул на спину, покатился по земле и замер.

Молочная фляга упала рядом с Элиотом. Он отпихнул ее ногой подальше от себя. Ему вовсе не хотелось находиться рядом с бензином.

Фляга покатилась по траве, крышка слетела, и бензин пролился на землю.

Фиона окаменела от ужаса, глядя на лежавшего на земле Миллхауса. Она бросила дымящееся ружье и встала.

– Я убила его, – прошептала она. – Я не хотела.

– Позвоним в службу спасения, – сказал Элиот. – Полиция поможет нам разыскать девочку.

Мальчик шагнул к распростертому на земле Миллхаусу. Ему хотелось как‑то помочь этому человеку, но он боялся подходить слишком близко и прикасаться к нему.

– Может быть, еще не поздно…

Миллхаус закашлялся и, дико хохоча, перевернулся на спину.

– Для меня уже слишком поздно, малявка.

Куртку на его груди продырявили пули, но крови не было видно. Из ран вырывались языки пламени и вытекала густая темная горючая жидкость. Она закапала на землю, подожгла солому, а потом – лужу бензина.

Миллхаус встал и потянулся к огню. Огонь пополз к нему, стал лизать его левый бок. Синтетическая ткань спортивного костюма начала плавиться.

Пламя охватило его руку, он вытянул ее. Огонь извивался, искрился и гипнотически приплясывал.

Элиот не в силах был пошевелиться, завороженный танцующим пламенем.

Миллхаус сделал два шага вперед.

Послышался выхлоп, резко нахлынул жар.

Молочная фляга расплавилась, остатки бензина вспыхнули, пламя охватило бейсбольную кабинку.

Шум и жар пламени заставили Фиону и Элиота опомниться.

Они развернулись и побежали.

Миллхаус расхохотался.

Линия игровых аттракционов сворачивала вправо – в тупик.

Дорогу преграждали трейлеры, сливавшиеся в массу сверкающего стекла и полированной стали. Над ними горела яркая неоновая вывеска:

 

БЕЗУМНЫЙ ЛАБИРИНТ!!!

 

Это был зеркальный лабиринт. Обогнуть его не было никакой возможности. И перебраться через него тоже. Они оказались в западне.

Элиот обернулся. Его сердце бешено колотилось, ком подступил к горлу. Он сжал кулаки. У него не было ни единого шанса, но тем не менее он приготовился к драке.

Объятый пламенем, Миллхаус шагал к ним и ухмылялся. Он знал, что они у него в руках.

Элиот увидел ружье – далеко, там, где его бросила Фиона. Правда, от выстрела большого толка не было, но все же он на какое‑то время задержал Миллхауса.

Фиона резко обернулась.

– Пошли. – Она указала в сторону. – Посмотри! Вон туда! По другую сторону от зеркального лабиринта стояла лестница. Вход.

В детстве Элиот увлекался головоломками‑лабиринтами. У него отлично получалось разгадывать их и находить выход даже из трехмерных пазлов, где пути пересекались и проходили один под другим. Может быть, им удастся оторваться от Миллхауса внутри лабиринта?

Фиона решилась первой. Она полезла вверх по лестнице.

Элиот последовал за ней.

Стены были то прозрачными, то зеркальными, в чем Элиот убедился, налетев на одну из них.

На несколько секунд он утратил ориентацию.

– Вперед! – крикнула Фиона. – Сюда! Налево.

Элиот помотал головой. Голова у него все еще кружилась.

– Нет, надо идти направо.

Из большинства лабиринтов можно было выбраться, все время поворачивая вправо. Самое лучшее для начала – испробовать очевидное решение. Элиот вытянул руки перед собой, чтобы убедиться в том, что перед ним нет невидимых барьеров.

Он повернулся.

Фиона не пошла за ним. Заупрямилась, как обычно. Выбрала соседний проход.

– Поворачивай обратно! – прокричал Элиот через стекло.

Миллхаус несколькими прыжками одолел ступени и стоял у входа в лабиринт. Над его ладонью по‑прежнему приплясывал огонь.

Элиот почувствовал запах горелых волос и обуглившейся кожи.

Фиона инстинктивно попыталась оказаться ближе к брату. Она беспомощно протягивала к нему руки через стекло.

– Быстрее! – крикнул Элиот.

Он не собирался ее бросать.

Миллхаус вошел в лабиринт и повернул в ту сторону, куда пошел Элиот.

Мальчик не мог задерживаться. Он побежал.

 

Сила зависимости

 

Фиона увидела, что Миллхаус задержался у входа в лабиринт. Он посмотрел на нее, потом на Элиота и зашагал по проходу следом за ее братом.

Элиот опрометью помчался по лабиринту.

Миллхаус миновал Фиону, находившуюся в соседнем проходе. Он прошел совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Его кожа горела, отваливалась клочьями, вырастала снова и загоралась.

Фиона ощутила жар пламени. Ей хотелось закричать, но она была так напугана, что не могла даже дышать.

Миллхаус поднял горящий палец, ухмыльнулся и произнес одними губами: «Ты следующая».

Потом повернулся и пошел дальше за Элиотом.

Фиона беспомощно проводила его взглядом. Ее брат без труда одолевал один поворот за другим, лавировал по проходам, минуя тупики.

Но Миллхаус двигался так же быстро, словно знал путь в лабиринте наизусть.

Фиона должна была помочь брату. Она сунула руку в сумку, Думая, что там лежит ружье, но его не оказалось. Ну да, она же бросила его на землю, решив, что убила Миллхауса. Жаль, что не Убила. Ведь закон оправдывает тех, кто убивает в целях самообороны.

Если бы только сейчас у нее было ружье. Меткий выстрел в голову остановил бы мерзавца – по крайней мере, им с Элиотом хватило бы времени выбраться из лабиринта.

Рука Фионы прикоснулась к коробке конфет. Надо съесть хотя бы одну, чтобы восстановить силы и яснее соображать.

Ни за что. Тратить время на конфеты? Сначала надо догнать Элиота. Вместе они были сильнее. Она нужна ему, чтобы вместе сразиться с Миллхаусом.

Фиона бегом бросилась ко входу в лабиринт. Решила, что подберет ружье и…

Она на полном ходу врезалась в невидимый стеклянный угол, отлетела и упала. Перед глазами у нее все поплыло, тело онемело, зазвенело в ушах, потом звон сменился приглушенным гулом.

Фиона потерла ладонью лоб и стала видеть немного лучше. Лоб был мокрый. Наверное, она вспотела или промокла под дождем. Разве снаружи шел дождь?

Она посмотрела на свою руку. Рука была в крови.

– О, – проговорила Фиона, отвлеченно размышляя о том, что с ней только что произошло. Как минимум сотрясение мозга. А может быть, небольшая трещина черепа.

Она прижала ладонь к линии волос и почувствовала, как из раны сочится кровь.

Деревянный пол дымился. Фиона поняла, что доски горят там, где прошел Миллхаус.

Она начала соображать яснее и вспомнила: Перри Миллхаус, маленькая девочка, которую нужно было спасти до полуночи, ее брат в смертельной опасности…

Фиона вскочила, но у нее тут же закружилась голова, и она плюхнулась на пол.

Голова болела так сильно, что, казалось, того и гляди треснет. Кровь стекала со лба на щеки и нос.

Она увидела рядом с собой сумку, содержимое которой вывалилось на пол. С коробки конфет слетела крышка. Глазурь, покрывавшая конфеты, блестела в свете пламени.

Да, именно это ей сейчас и было нужно. Сахарная встряска. Она съест конфету, найдет в себе силы подняться, выбежать и разыскать ружье.

Фиона подползла к коробке, протянула руку, чтобы взять шоколадное сердечко или кристалл, украшенный розочками, или миндаль в шоколаде…

Ее рот наполнился слюной.

Но почему‑то некоторые конфеты шевелились. Фиона замерла.

По конфетам ползали мухи и муравьи. Видимо, они забрались в коробку, когда Фиона выбросила ее в мусоропровод. Какую же глупость она совершила!

Ей так нужно было сейчас подкрепить убывающие силы.

Фиона протянула руку к конфете в форме клубники. Крошечные крошки какао должны были выглядеть как семена, но рядом с ними, на шоколадной поверхности виднелись головки червячков.

Фиона всеми силами старалась подавить рвотный рефлекс. Она стряхнула червячков с конфеты и увидела крошечные дырочки. Возможно, они остались и внутри. Какая гадость!

Но она должна съесть конфету. Ради Элиота. Как иначе ей найти в себе силы подняться?

От жара стеклянная панель рядом с Фионой треснула.

Времени оставалось все меньше. Фиона заставила себя поднести конфету к губам, но почувствовала, что под пальцами что‑то шевелится.

Она отвела руку. Она не могла этого сделать.

Ну почему у нее не хватало силы воли просто встать? Неужели она так слаба?

Она облизнула губы, представив вкус шоколада. Она хотела съесть эту конфету, пусть даже клубничина кишела червяками.

Фиона уставилась на конфету. Она ужасно хотела ее съесть. И ненавидела себя за это.

Да, она была слаба. Шоколад приобрел слишком большую власть над ней. Словно не она ела эти конфеты, а они каким‑то образом поедали ее.

Фиона внимательно вгляделась в конфету и разглядела ниточку, торчащую из нее, – тоненькую, как паутинка, покачивающуюся от невидимого потока воздуха. Девочка повернула голову и увидела, что тончайшая нить тянется к ее запястью.

Может быть, эту нить оставила какая‑то мошка?

Приглядевшись получше, Фиона рассмотрела микроскопическую выпуклость у себя на коже. Все выглядело так, словно в этом месте нить проникала в тело.

Она потянула за ниточку и почувствовала, как натянулась кожа.

Может быть, после удара головой о стену у нее начались галлюцинации? Или это была одна из тех нитей, которые им с Элиотом показывала тетя Даллас?

Значит, ее судьба связана с этими конфетами? И они были нужны ей настолько, что стали частью ее жизни?

То есть они вошли в нее? Стали жить внутри, словно какие‑то паразиты?

Она сильнее потянула нитку, и ей стало больно.

Вокруг ее лодыжек клубился дым. Фиона закашлялась.

Надо было как можно скорее понять, в чем дело, иначе она так и останется здесь сидеть, пытаясь решить, есть конфеты или нет, а в это время ее брат может погибнуть и она сама вслед за ним.

Она разберется. Нужно только сохранять спокойствие.

Фиона уставилась на тоненькую ниточку и наконец перестала видеть что‑либо, кроме нее.

Она осторожно потянула нитку, ощущая не только ее, но весь клубок, весь узел нитей, представлявших собой ее жизнь. Это было хитросплетение узелков и ленточек длиной с ее руку.

Фиона проследила взглядом отрезок нити, тянувшейся от конфеты. Он проникал в другие волокна, похожий на стекловолокно, на человеческий волос, конопляную нить, и свивался с другими, золотыми волокнами.

И наконец этот отрезок присоединялся к толстой трубке – пульсирующему кровеносному сосуду. Вот только билась в нем не кровь, а темная слизь.

Какую часть ее жизни это могло символизировать?

Неважно. Она просто перережет нить, идущую от конфет, и избавится от зависимости раз и навсегда.

Фиона туго натянула резинку, окольцовывавшую ее запястье, и поднесла к тонкому паутинному волоконцу. Она без труда перережет его.

Фиона крепко прижала резинку к нити.

Почти невидимое волокно замерцало, но ничего не произошло.

Фиона попыталась еще раз. Отчаяние охватило ее. Волоконце оставалось целым.

Она перерезала железо и сталь. А тут какая‑то дурацкая тоненькая ниточка. Должно получиться.

Дядя Аарон говорил, что ей удастся рассечь все, что угодно, но еще – что она должна этого хотеть. Потому‑то она и не отсекала себе пальцы, держа в руках режущий предмет.

Значит, на подсознательном уровне она не желала обрести свободу от конфет.

Ей все еще хотелось есть их, несмотря на то что они кишели червяками, даже тогда, когда могла погибнуть от огня. Она хотела съесть конфету прямо сейчас. И не одну, не три, не семь – все до одной.

Глаза Фионы наполнились слезами. Раньше она никогда не сдавалась, но теперь чувствовала, что придется. Она была сильной, но желание съесть конфету было сильнее ее.

Она опустила голову, и ее взгляд упал на спутанные нити, лежащие у нее на коленях. Толстый пульсирующий кровеносный сосуд, с которым соединялась паутинка, тянущаяся от конфеты, свернулся наверху.

Фиона понятия не имела о том, что означает это видение, но, может быть, непонимание было ей на пользу. Подсознание не позволяло рассечь эту нить, но что, если она рассечет то, к чему та тянется?

Фиона приподняла трубочку, по которой текла темная слизь, похожая на желе. Это было отвратительно. Наверняка она смогла бы прожить без этой противной трубочки.

Но ведь тогда она отрежет часть себя.

А какой у нее был выбор?

Она взяла себя в руки, снова натянула резинку и поднесла ее к трубочке. Резинка прошла сквозь трубочку, как сквозь масло.

Слизь, пульсируя, начала выливаться из трубочки. Запахло желчью, кровью и шоколадом.

Фиона инстинктивно отдернула руку. Слизь хлестала рекой, она растекалась по полу, заливая сумку и коробку в форме сердечка.

Сначала Фиона подумала, что это кровь.

Но она не чувствовала слабости – на самом деле чем больше этой жижи вытекало из нее, тем сильнее девочка себя чувствовала.

Наконец жидкость потекла тоненькой струйкой, и Фиона смогла встать с пола.

Она уставилась на почти загустевшую лужу у себя под ногами и решила, что больше никогда не захочет шоколада. На самом деле, даже если она совсем ничего не станет есть, с ней все будет в порядке.

Она больше не ощущала себя слабой и беспомощной. Она была ужасно зла.

Кто бы ни прислал ей эту коробку конфет, он знал, что случится. И Фиона дала себе клятву: она узнает, кто это сделал, и поквитается с ним.

Но сначала нужно было закончить более важные дела.

Фиона повернулась к выходу из лабиринта. Элиот побежал в ту сторону. Она сильно растянула резиновый браслетик и сделала три шага вперед.

Поравнявшись с первой стеклянной панелью, Фиона резко прикоснулась к ней натянутой резинкой.

Панель рассыпалась на тысячи крошечных осколков, которые запрыгали по полу под ногами у Фионы. Покрытое пластиком противоударное стекло не поранило ее, но грани осколков, образовавшихся в том месте, где она рассекла панель, были острее бритвы.

Из множества мелких ранок начала сочиться кровь. Ощущение у Фионы было такое, словно ее покусала стая ос.

Не обращая внимания на боль, она двинулась дальше.

Разрезая по пути одно стекло за другим, Фиона оставляла позади себя горы осколков и рассеченных металлических рам.

Она не оглянулась, чтобы посмотреть на рассыпанные по полу конфеты, но поклялась, что больше никогда не позволит ничему настолько завладеть ею.

Фиона бесстрашно шла вперед, стараясь держаться подальше от распространяющегося по лабиринту пламени, и наконец оказалась у дальнего края лабиринта. Она спрыгнула на землю.

Контейнеры, стоявшие у забора, загорелись.

Теперь ей нужно было разыскать девочку и Элиота.

И если придется, она разделается с Миллхаусом.

 

Огненная серенада

 

Элиот спрыгнул на усыпанную соломой землю с верхней ступеньки лестницы.

Мгновение спустя из лабиринта выбежал Миллхаус и начал, прихрамывая, спускаться по лестнице.

– Постой, – прошипел он. – Мне нужно кое о чем рассказать тебе, малявка. Кое о чем, важном для тебя.

Элиот побежал туда, где лежала тень, – к грузовым контейнерам, выстроившимся вдоль дальней стены забора. Он не попадется на такую элементарную уловку.

После минуты быстрого бега Элиот остановился, отдышался и обернулся.

Миллхаус, представлявший собой горящее пятно, все еще двигался за ним, но сильно отставал, поэтому у Элиота появилось время на раздумья.

От зеркального лабиринта пламя перекинулось на соседние кабинки и трейлеры. Что с Фионой? Она могла выбраться довольно легко – ведь она не успела уйти далеко от входа… но что потом? Неужели она кружит по лабиринту, надеясь встретиться с ним?

Жаль, что в отличие от всех остальных обитателей этого мира у них не было мобильных телефонов.

Но он не мог стоять на месте, дожидаясь сестру, и быстро зашагал к грузовым контейнерам. Их было не меньше сотни, и местами они стояли один на другом, как кубики, в три этажа. Девочка, похищенная Миллхаусом, могла находиться в любом из них – либо, как думала Фиона, ни в одном из них.

– Аманда? – шепотом позвал Элиот. – Аманда Лейн?

Он не осмеливался кричать, чтобы не выдать свое местоположение. Но тогда ему придется осматривать все контейнеры, один за другим, а это могло занять несколько часов.

Нужно было придумать другой способ.

Элиот заметил приставную лестницу и забрался по ней на крышу верхнего из контейнеров, стоящих один на другом. С высоты он увидел, что на территории парка аттракционов образовалось несколько очагов пожара.

Может быть, огонь заметит кто‑нибудь с шоссе и вызовет пожарных? Вряд ли. По пути сюда им не встретилось ни одной машины.

На бегу он забыл о страхе, а теперь ему снова стало не по себе. Он чуть было не заблудился в лабиринте, пока не сообразил, что лучше смотреть под ноги, замечать стеклянные панели и рамы зеркал, встающие на пути, и огибать их.

И все равно Миллхаус почти поймал его – он ухватил его сзади за рубашку.

Вспомнив об этом, Элиот содрогнулся от ужаса. Ему удалось унять дрожь, но ненадолго.

Нужно взять себя в руки. Если Миллхаус его не найдет, тогда. Безумец может вернуться к похищенной девочке и убить ее. Время бежало неумолимо быстро.

Несправедливо было подвергать его и Фиону смертельной опасности ради какого‑то испытания, и уж тем более несправедливо вовлекать в это того, кто не имел никакого отношения к их семейству.

Как разыскать Аманду Лейн?

В прошлый раз, когда нужно было найти крокодила в подземельях городской канализации, он прибегнул к помощи музыки. Может, и теперь воспользоваться этим приемом? Правда, здесь не было крыс, которые могли бы показать ему путь, но что, если музыка сама подскажет какой‑нибудь выход?

Элиот опустился на колени и вытащил из рюкзака скрипку. Положив на плечо Леди Зарю, он прикоснулся пальцами к струнам.

Он начал, как обычно, с простой детской песенки – мелодии, которой его научил Луи. Его пальцы запорхали над струнами, смычок словно сросся с его рукой. Это было так же естественно, как биение сердца, звуки лились плавно и ровно.

Мир вокруг потускнел, отдалился. Он услышал знакомый детский хор:

 

Все мы в одинаковых муках рождены –

сытые, богатые и те, кто голодны.

Не званы и не прошены,

в мир жестокий брошены.

 

Элиот закрыл глаза и вспомнил фотографию Аманды Лейн на экране ноутбука Роберта. Просто маленькая девочка без двух передних зубов – так гордившаяся, что они выпали.

Неожиданно он услышал другие слова:

 

Папина дочурка… скоро подрастет…

шелковую ленточку в косу заплетет.

 

Мелодия становилась все проще и безыскусней. Ноты словно весело побежали вприпрыжку, а потом Элиот почувствовал нечто иное.

Грубые руки схватили девочку, связали ей руки и ноги скотчем, из глаз у нее потекли горячие слезы.

Пальцы Элиота начали извлекать из инструмента диссонансные ноты пиццикато, которые взлетали вверх, будто огненные искры.

Он играл все громче, он словно бросал свою музыку во двор. Потом он открыл глаза.

Разбросанные по территории парка вспышки огня плясали, повинуясь ритму музыки. Свет фонарей пульсировал, ожили кабинки, площадки и аттракционы. Колесо обозрения озарилось неоновыми огнями и начало вертеться. Заскрежетали «американские горки». Вагончик взлетел на самую высокую точку и с огромной скоростью, оглушительно грохоча, покатился вниз по рельсам. Канатная дорога, «лавина» – все аттракционы заработали. Отовсюду доносился скрежет металла, сверкали искры, все вертелось и ходило ходуном. Лапа гигантского осьминога отлетела и упала в горящий зеркальный лабиринт.

Сердце Элиота сжалось от страха. Нет, Фиона должна была уже выбраться оттуда. Она никак не могла остаться внутри.

Ну хорошо, его музыка оживила аттракционы, но добился ли он того, чего хотел? Элиот прижал пальцами вибрирующие струны скрипки.

Он не чувствовал ничего похожего на то, что испытывал при встрече с Соухком. Смешно было бы ожидать, что появятся крысы и покажут ему путь к девочке, но что‑то должно произойти, хоть что‑нибудь.

Элиот услышал вдалеке эхо своей мелодии, звучавшее в более высокой тональности.