Языковые и символические нелегитимные политические технологии.

Так же, по мнению Гудина, особенно важную роль в политике манипулирования играют языковые особенности. Так как, язык нельзя считать нейтральным средством, которое можно считать одинаково пригодным для предачи совершенно любого сообщения. Исследователь писал, что основной предпосылкой манипулированием сознанием с помощью языка является то, что язык значительно ограничивает мысль и способ ее выражения. Поскольку язык может ограничить мысль, он в такой же мере способен ограничить намерение и точно так же ограничить само поведение.

Подобный способ политического манипулирования можно назвать «лингвистической ловушкой», тем самым, с пощью которой можно выделить важные вопросы и нужные ответы.

Актор-манипулятор навязывает аудитории некоторые слова и устойчивые словосочетания, которые даже без определенного контекста несут не малую смысловую нагрузку. Данные выражения приобретают вид некоторых «капканов» или «ловушек», в границах которых, обычный представитель общества оценивает и узнает о том, что происходит в мире. Эффект от подобного рода «капканов», Гудин продемонстрировал на примере политики Джонсона, который будучи на посту президента США, для оправдания Вьетнамской войны активно употреблял такие термины как: «обязанность», «долг», «ответственность» США перед Южным Вьетнамом, который, при такой подаче фактов, предоставлялся как жертва агрессии со стороны Северного Вьетнама [13].

Данный метод носит название «лингвистической депривации». Данный метод представляет собой один из видов «лингвистических ловушек» - «упущение», игнорирование определенных словосочетаний, слов, устойчивых выражений. При помощи исключения некоторых слов из политического лексикона – некоторым политическим решениям и заявлениям придается определенная тенденциозность, которую не просто обнаружить невооруженным взглядом. Как пример, Гудин пишет о коммуникационном коде, который используют представители политических элит, для коммуникации между собой и сокрытии своих намерений от обычных граждан.

Код предназначен и понятен избранному кругу лиц или групп. Подобна ситуация имела место быть, к примеру, в Советском Союзе, где в политическом языке не существовало слова «номенклатура». Таким образом, создавалось впечатления, что не существовало прослойки людей, с их определенными структурами, особенными полномочиями и привилегиями, отличными от других советских граждан законами жизненной и карьерной лестницы [14].

Политическая номинация, то есть выбор подходящего слова для описания той или иной новости, имеет не малое значение в политике. Прежде всего, она наделяет того, что дает определение какому-либо факту или явлению, не малый манипуляционный потенциал и почву для применения политической технологии: в нужном русле направлять представления и реакцию аудитории в отношении определенных фактов и явлений; формировать необходимые оценки, что дает возможность оправдывать некоторые политические поступки.

Известный американский лингвист Чарльз Осгуд писал по этому поводу следующее: «Точно так же, как один и тот же запах может быть назван «ароматом» или «вонью» в зависимости от того, как хотят, чтобы к нему относились, так же одни и те же партизаны могут называться «борцами за свободу», «мятежниками» или «террористами» [15].

Проанализировав американскую риторику, времен вьетнамской войны, то исследователи приводят некоторые факты использования политических лексических ухищрений и политических метафор, для более эффективного воздействия на общественное сознание. Для обозначения конфликтной ситуации во Вьетнаме, широким массам была предоставлена метафора, получившая название «теория домино». Впервые сформулировал ее президент Эйзенхауэром 7 апреля 1954 года. Звучала она так: «У нас имеются костяшки домино, поставленные вертикально и тесно соприкасающиеся друг с другом; вы опрокидываете первую, за ней обязательно упадет последняя, итак, налицо начало распада, который может иметь самые глубокие последствия».

В отношении Вьетнамской войны, «теория домино» была направлена на создания ощущения, что если конфликт периферийный с точки зрения стратегии, то он все равно может играть центральную роль в мировой политике. И была сформулирована альтернатива: «все или ничего». То есть, либо спасена первая костяшка в линейке домино, либо на падение обречены и все остальные. Метафора оказалась до простого понятной и наглядной, что и повлияло на распространение ее успеха. Образ метафоры, ее крепкая связь с реальностью физического мира, дает право подмены объяснений – уже сформулированными выводами, причем позволяет донести эти выводы убедительно и наглядно. Тем самым минимизируется возможность получить дополнительные вопросы, а так же подчеркнуть неизбежность именно того исхода, который предсказывает манипулятор. Подобного рода манипуляции так же имели место быть в речах американских политических деятелей. Проявлялись, чаще всего, в таких терминах как: «агрессия», «коммунизм», «свобода» [16].

Умение искусно излагать свою мысль, красноречие и ораторский талант - являет собой один из важнейших рычагов политического давления.

«Ораторы, увлекавшие своим красноречием аудиторию, начиная от Перикла до Гитлера, - пишет Гудин, - оказывали маниакальное воздействие на своих слушателей». Посредством риторических ухищрений ораторы заставляют людей действовать против их воли и совершать поступки, которые в нормальном состоянии вызывают у них сожаление. При этом недомолвки и незаконченный характер риторических аргументов умело «играют на предрассудках аудитории». Классическим примером риторического манипулирования является переименование военного министерства в «министерство обороны».

Термин «оборона» уже предполагает собой наличие угрозы, так как обороняться можно только от какой-то опасности. Скрытый посыл в термине «министерство обороны» в том, что стране кто-то угрожает, но, будучи имплицитной, этот посыл снимает вопрос о том, кто угрожает, реальна ли угроза и т.д. Такая же ситуация имеет место быть и в разговоре о программе по переквалификации безработных, под предлогом, что у страны потребность в обученных, в течениях новых веяний, кадрах. Так же имеет место быть имплицитный посыл, в том, что главная причина высокого процента безработицы – отсутствие должного уровня квалификации у безработных, а не в пробелах в самих структурах общественных отношений. То есть, главная цель преследуемая риторическими ухищрениями – отведения внимания от реальной проблемы, заостряя внимание на более незначительных обстоятельствах. В итоге, идет стремление в достижении эффекта, который, якобы, подтверждает со стороны аудитории те взгляды, которые хочет навязать манипулятор. А в конечном итоге, группа манипуляторов стремиться достичь видимости подтверждения со стороны.

Помимо скрытых предпосылок, существует так же скрытый подтекст, который без каких-либо слов, доказывает то, что, порой вообще доказать не представляется возможным. К примеру, в отношении гражданской войны на территории Донбасса, украинские политики массово употребляют такие термины как «оккупанты», «террористы», «АТО», что создает видимость морального оправдания данного конфликта.

Так же, для осуществления удачной манипуляции над аудиторией, важен правильный выбор соответствующего стиля ведения беседы. Ярким примером можно выделить пример «языка участия», с помощью которого манипулятор, якобы, разделяет позицию аудитории. Важным в этой технологии является потребность «я» - заменять на «мы», тем самым предполагая единство толпы и политика. В таком случае, у слушателя остается чувство его, якобы, активной позиции в принятии решения, и тем самым, он сам заполняет пробелы той информации, которую нарочно умолчали политики. Таким образом, предмет разговора с трибуны - становится уже не только делом говорящего, но и делом всех тех, кто присутствует [17].

Так же, одним из важных элементов в политическом манипулировании, принято считать символы и использование символики. Этому явлению дано название «символическая политика», которая функционирует с помощью совокупному комплексу «имиджей», имеющихся у каждого члена общества. Имидж – такое отображение воспринимаемого явления, при котором ракурс умышленно смещается с помощью акцентирования внимания на определенных сторонах явления. Создание имиджа, некоторого идеализированного, упрощенного, но достаточно яркого образа как нельзя лучше отвечает задаче оказания влияния на сознание, а впоследствии и на поведение широких масс, в результате чего достигается одобрение политического явления. Поскольку подавляющее большинство населения не может осознавать политические явления во всем их многообразии, у каждого человека складывается некоторый упрощенный образ этой действительности, который является критерием отношения человека к жизни общества и одним из отправных пунктов для его поведения и ориентации.

Образ складывается постепенно, дополняясь и преображаясь на протяжении всей человеческой жизни. Как нельзя сильнее, здесь власть (но власть не в узком смысле, подразумевая под собой лишь легальных политиков, осуществляющих властные функции, но и потенциальная, только вышедшая на тропу борьбы, по правлению обществом) «помогает» гражданину, группе людей, но в идеале - всему региону, сформировать нужный образ, для чего и дается имидж, заготовленный заранее.

Для успешного осуществления властных функций, совершенно нет нужды в том, чтобы у граждан был сформирован целостный взгляд и понимание, что политика многогранна. В итоге, предназначение имиджа сводится к четким, простым аксиологическим категориям – «плохо» и «хорошо». Именно по таким категориям, в детстве, и отчасти, юности, происходит «закладка» имиджа. Воспитательный процесс и процесс социализации, происходит, чаще всего, в императивной форме (к примеру, классик советской литературы Маяковский и его вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо?»). Родитель предлагает ребенку набор абсолютизированных и идеализированных клише и шаблонов, которые, по идее, должны стать для него «маяками» в обще-социальной жизни в целом, и политической в частности. Но в жизни, естественно, процесс куда более сложный. Если не углубляться в область, в которой компетентна психология, стоит отметить, что в самом процессе перенесения первоначальных представлений в имидж (который создается не только под целенаправленным упором, но и в большей части спонтанно), происходит своеобразное смещение ориентиров под влиянием социальной среды. Именно данный этап как нельзя лучше подходит для целостного политического воздействия на сознание, которое только лишь формируется.

По мере взросления человека, эффективность способа императивного образования политических ориентиров – сводится к минимуму(как исключение, можно взять роман «1984»). И теперь, власть имущие, формируют имидж на основе чувств человека, а не разума, прибегая к воздействию на психоэмоциональное состояние.

В данной ситуации, дихотомическое и альтернативное мировосприятие – приобретает особое значение. Мир делится на друзей и врагов, на своих и чужих. Подобное разделение на «хороших» и «плохих» создает благоприятные предпосылки для сплочения общества (как от малой группы – так и до общества в целом). Так как образ «чужого» всегда выступал в роли мобилизующего фактора, который объединял разрозненные коллективы в одну боеготовую силу.

Опираясь на данную теорию, можно сказать, что в свое время, Америка не могла бы обойтись без СССР, ибо убеждение в злонамеренности и враждебности которого, воспитало не одно поколение американской молодежи. По истине говоря, образ какого – либо врага в любом государстве помогает разрешить массу противоречий и проблем, которые затрагивают собственную легитимацию. «Угроза» не обязательно должна быть реальной, обойтись можно и мистическим, и символическим «врагом». Задача манипулятора – прочно внедрить данный образ в сознание масс [18].

Так же, образ врага можно использовать в качестве объекта, на который можно перенести собственные изъяны, отрицательные черты и, тем самым, «выбелить» себя. Именно поэтому, СССР долго приписывали черты дикости, низкого культурного, политического, интеллектуального, цивилизованного уровня и т.д. Поскольку, именно эти самые черты, Америке приписывали европейцы. До сих пор в общественном сознании Франции и Англии сформирован образ американцев, как, в большинстве своем, грубого и низко цивилизованного, слабо образованного народа. Данный пример наглядно демонстрирует, как «враг» и перенесение на него своих негативных черт – помогает избавиться от чувства ущербности и неполноценности.

При подчеркивании какой – либо наиболее характерной для нужного стереотипа черту, политик имеет возможность добиться достаточного уровня позитивной оценки своей деятельности, но в реальности не только не соответствуя, но часто и вообще отступая от нее. К примеру, американский президент Кеннди во время своего президентского срока провозгласил как цель «заставить Америку идти вперед». Но имидж человека преследующего эту цель, поддерживался не при помощи новых законов и побед, а с помощью пышных торжеств и игры в футбол на лужайке белого дома

Такой же логикой руководствовался мэр Москвы и его показательные погружения в прорубь, цель этого поступка – продемонстрировать миру символизм новой политики и нового образа жизни. Картер же, в течении не малого времени, пребывая в администрации, сохранил имидж «политика из народа», подчеркнув это таким простым жестом, как прибытие на инаугурацию пешком, а не на лимузине, как принято. Именно при помощи таких нехитрых манипуляций, у политика появляется возможность продлить на некоторый срок признание толпы, но при этом, не совершая действительно важных и нужных поступков в реальной политике.

Так же, подобную роль при воздействии на общество и его сознание, играют разнообразные политические ритуалы. Такие как гербы, флаги, гимны, лозунги.

Несомненно, любая нация имеет потребность в соответствующей исторически-общественной символике и консолидации, которая способна воздействовать на бессознательное коллективное, которые вызывают чувства как желание коллективных действий, патриотизм и тому подобное. Но тем не менее, не стоит отрицать силу спекуляций на такого рода маскировках и символах. Они могут выступать лишь в роли ширмы, за которой производится политика, которая ведется лишь в интересах тех, кто правит.

По меткому замечанию Гудина, символы в политике, выступают в роли «символического капитала», который помогает их хозяину добиться выгоды.

К тому же, в некоторых случаях, подобный капитал может послужить авансом мероприятий с непредсказуемой развязкой. Такое можно встретить в России, когда ведется речь про ее «Возрождение», то есть, идет отсылка на былое могущество, что дает благоприятный фон, на котором не замечаются кражи и политические решения во благо узкому кругу лиц [19].