Не готовьте для себя ненужных сожалений

Сейчас, под солнцем Монако, я читаю, querida, "Письма некоторым людям"Поля Валери', недавно опубликованные его родными. Любите ли вы Валери?Надеюсь, да. В противном случае у нас появился бы серьезный повод дляразногласий. Я считаю Валери одним из двух самых умных людей, которых язнал; другим был философ Ален. Предвижу, что многим придется не по нраву этомое признание! В одном из своих писем Валери пишет: "Историю человека щепетильногоможно резюмировать так: чем дольше он живет, тем сильнее сожалеет о том,мимо чего когда-то прошел, испытав чувство неприятия. В юности онпочувствовал отвращение к женщине. Любовь представлялась ему тогда чем-тоотталкивающим... Повзрослев, он начал неприязненно относиться ко всему, чтосвязано с деньгами. Некоторое время успех -- даже слава -- казались емучем-то зазорным... Но то, что теперь ему осталось -- выжимки, очищенные отовсех "побочных продуктов", -- оказалось столь мелким, невесомым,малозначительным и до такой степени лишенным цены, что и жизнь-то нечем былоукрасить. Отсюда и невеселые воспоминания о прошлом, и сожаления, и жалкийвид человека, непонятого другими, и горечь, неизбывная горечь". Есть много верного в этих рассуждениях, относя щихся к 1915 году, то есть к тому времени, когда Валери сам еще непознал славу со всеми ее "побочными продуктами". Отказываться от того, чтотебе предлагает жизнь, если ты можешь принять это без ущерба для собственнойчести, просто безрассудно. Да, в юности нужно познать любовь, чтобы неиспытывать трагических мук и злости на самого себя в возрасте, когда любовьнам уже больше не дается. Да, нужно заслужить к старости почет, чтобы невлачить под конец жизни горестные и жалкие дни. Сам по себе успех несвидетельствует о таланте, но человека талантливого он избавляет отсоблазна гнаться за успехом на склоне лет. Мораль: не следует пренебрегатьничем из того, что можно обрести в жизни, не совершая ничего недостойного. Поэтому, когда у вас будет взрослый сын, сударыня, предостерегите егоот абстрактных и крайних представлений, которые в старости обернутсягорькими сожалениями. Внушите ему, что от любви остаются чудесныевоспоминания. Жерар Бауэр*, который находится здесь вместе со мной, пишетпредисловие к "Мемуарам Казановы". Он рассказывал мне вчера о своем герое.Этот необыкновенный искатель приключений не мог пропустить ни одной юбки, ниодного ломберного стола и обладал удивительным даром рассказчика,заставлявшим окружающих искать с ним знакомства. К чему все это привело? Ктому, что в зрелом возрасте он написал историю своей бурной жизни и шагнулпрямо в бессмертие. Это не значит, что ваш дорогой отпрыск должен взятьКазанову за образец. Только необычайно одаренный человек может сыграть вжизни столь дерзостную роль; к тому же мы живем не в восемнадцатом столетии.Я только советую ему следовать мудрым советам Горация: "Лови же день --красотку -- и фортуну, -- коль скоро боги тебе удачу ниспошлют". Я прекрасно понимаю, что ясность духа, отсутствие зависти, женолюбия ичестолюбия приличествуют старости, кроме того, я знаком с людьми, которыеумудрялись чувствовать себя счастливыми, не имея ничего из того, что другиеполагают необходимым для счастья. Я и сам стараюсь принимать свою жизнь такой, какова она есть, и несравнивать ее с жизнью других; мне это удается, но я отдаю себе отчет в том,что подобная мудрость давалась бы мне с большим трудом, будь моесуществование совсем лишено радостей. Словом, не станем гнаться за благамимира сего с неприличной горячностью, но, повстречав их на своем пути, примемих с благодарностью. Редки те, кому ни разу в жизни не выпало счастья, ноеще более редки те, кто сумел его сохранить. Обретя вас, дорогая, я не хочувас терять и удерживаю подле себя. Прощайте.

После спектакля "Царь Эдип"*

На днях я издали видел вас, querida, в "Комеди Франсез". Ваше одеяние-- белое плиссированное платье, перехваченное золотым пояском, -- делаловас похожей на злосчастного царя Фив. В доме Софокла* играли "Царя Эдипа".Я с волнением вспомнил, что впервые увидел вас именно здесь -- в залеРишелье. Вы были так хороши! Спектакль не нарушил вашей обычной безмятежности. Так оно и должнобыть. Возвышенная драма не будоражит зрителя. Страсти в ней упорядоченыпоэзией и умерены всемогуществом рока. Заранее известные нам события немогут нас волновать. Придя в театр, вы уже знали, что Эдип выколет себеглаза золотой застежкой, а Иокаста повесится. Вот почему вы спокойнопоправляли прическу и улыбались своему соседу. Вокруг меня раздавались поразительные речи: -- Какая прекрасная мелодрама! -- Какой великолепный детектив! -- Совсем как у Сименона! Помните "Грязь на снегу"*? Какая-то уже немолодая дама ("И зачем только существуют перезрелыеженщины?" -- удивлялся Байрон) спрашивала: -- И чего этот болван добивается? В первые же десять минут все ужепоняли то, что ему предстоит обнаружить... Иокаста, она-то отлично видит,что не следовало бы все это ворошить. У женщин есть чутье: они умеют не замечать того, что неприятно... Но этому занятому лишьсамим собой мужлану непременно нужно дойти до конца. Тем хуже для него! Истина состоит в том, сударыня, что Эдип, такой, каким его создалСофокл, не может поступать по-иному; Судьба предопределила все его слова ипоступки. "Это Рок!" -- поет хор в "Прекрасной Елене"*. Именно в этом икроется громадная разница между древними греками и нами. Я полагаю, чточеловек может сам определять свою судьбу вопреки воле богов. Софокл так несчитал. Отсюда -- величайшие драматические красоты его пьес и трагическиесудьбы его героев. Ибо Эдип, всего лишь покорно выполняющий предсказаниеоракула, чувствует себя виновным и достойным самой жестокой кары. "Мне былопредначертано убить своего отца и стать любовником собственной матери, итем не менее я должен понести наказание..." Та же суровая мораль характернадля учений янсенистов и кальвинистов. Но в одном отношении мы с вами все же походим на древних греков:кровосмесительство по-прежнему кажется нам чудовищным. Из всех строжайшихзапретов, возникших еще на заре человеческой истории, этот запрет -- самыйнепреложный, по крайней мере когда речь идет о родстве по прямой линии.Другое дело -- родство по боковой линии: египетские фараоны даже поощрялибрак между братом и сестрой. Байрон находил в таких отношениях непонятное,мрачное удовольствие, видя в них вызов общественной морали. Когда я писалкнигу о его жизни, мне пришлось заниматься довольно щекотливымиразысканиями по этому поводу. Многие английские ученые отрицали, что Байрони Августа Ли вступили в преступную связь. В конце концов его родственница (вто время ей было восемьдесят пять лет) допустила меня к тайным семейнымархивам. Я провел волнующую ночь, расшифровывая при свете двух канделябровинтимные дневники и письма. К утру я уже все знал и с некоторым смущениемотправился к достопочтенной хозяйке дома. -- Увы, леди Ловлас, -- сказал я ей, -- отпали все сомнения... Яобнаружил доказательства кровосмешения. Как добросовестный историк, я будувынужден рассказать обо всем этом в полном согласии с документами... Заранеепрошу меня извинить. Она с изумлением воззрилась на меня. -- А собственно, в чем вы извиняетесь?.. -- спросила она. -- Байрон иАвгуста? Ну конечно! Неужели вы в самом деле сомневались?.. Как же иначе?Два юных существа разного пола оказались вдвоем в занесенном том мрачномзамке и провели взаперти много времени... Как же, по-вашему, они должны быливести себя? Из этого разговора я понял, что пресловутый запрет соблюдался в Англии XIX века не столь неукоснительно как в ДревнейГреции. И все же я считаю, что он необходим для поддержания спокойствия и всемьях, душах. Убедитесь в том сами, посмотрев "Иокасту", "Федру", "Землю вогне". Ищите любовь за пределами своего рода. Прощайте.

О пределах терпения

Для некоторых людей большое искушение -- доходить в своей доброте дослабости. Живое воображение позволяет им угадывать, какую радость вызовет уближнего уступка и как огорчит отказ с их стороны; они угадывают скрытые,глубокие причины, объясняющие прихоть или вспышку гнева, которые другой наих месте строго осудил. "Все понять -- значит все простить". Этипрекраснодушные люди только и делают, что прощают и приносят одну жертву задругой. В их поведении была бы святость, когда бы они приносили в жертву толькосамих себя. Однако люди созданы для жизни со святыми, и снисходительностьстановится непростительной, ибо она наносит непоправимый вред тем, к кому еепроявляют. Чересчур нежный муж, недостаточно строгий отец, сами того не желая и неподозревая об этом, формируют нрав своей жены или детей. Они приучают их нив чем не знать ограничений, не встречать отпора. Однако человеческоеобщество предъявляет к людям свои требования. Когда эти жертвы нежногообращения встретятся с суровой правдой жизни (а это неизбежно), им будеттрудно, гораздо труднее, чем тем, кого воспитывали без излишней мягкости.Они попробуют прибегнуть к тому оружию, которое до сих пор им помогало, ксетованиям и слезам, ссылкам на плохое настроение и недуги, -- но столкнутсяс равнодушием или насмешкой и впадут в отчаяние. Причина многих неудачныхсудеб -- неправильное воспитание. В каждом доме, в каждой семье все ее члены должны знать, что их любят,что родные готовы пойти ради них на многое, но что есть предел всякомутерпению и если они его переступят, то им придется пенять на себя. Поступатьпо-другому -- значит потакать порокам, которые для них же губительны, и,кроме того, ставить себя в такое положение, которое нельзя долго вынести.Уплачивая долги игрока или транжира, благодетель разорится, но не поможет ине излечит тех, кого хотел спасти. Женившись из жалости и без любви, человекобрекает на несчастье и самого себя, и свою спутницу жизни. "Братья мои,будем суровы", -- говорит Ницше. Поправим его: "Братья мои, сумеем бытьсуровыми"; фраза станет не такой красивой, но более человечной. То, что я говорю здесь о людях, приложимо, разумеется, и к нациям. Всемье наций существуют чересчур добрые народы. В международной политике,как и в "семейной политике", изречение: "Все понять -- значит все простить"-- вещь опасная. Сносить и оставлять без ответа действия, которые угрожаютчеловечеству войной, не значит служить миру. Тут также должны быть четкоустановлены пределы. Народы, как и отдельные люди, заходят в своихтребованиях слишком далеко и посягают на что-либо до тех пор, пока невстречают отпора. Система сил пребывает в равновесии, пока действие равнопротиводействию. Когда противодействия нет, равновесие невозможно. Теперь вы знаете, что вас ожидает. Я с вами мягок и снисходителен. Еслипонадобится, я смогу быть суровым. Оставайтесь же и впредь мудрой изагадочной незнакомкой, существующей только в моем воображении. Прощайте.

Нос Клеопатры

"Будь нос у Клеопатры короче, весь мир был бы иным". Когда мы изучаемнашу собственную жизнь или историю своей страны, нас часто охватываетискушение прибегнуть к этой фразе Паскаля. События, приведшие к самымужасным последствиям, были столь незначительны, а их переплетения стольудивительны, что мы простодушно изумляемся непоследовательности рока. Если бы Арлетта Ставиская меньше любила драгоценности, история Третьейреспублики сложилась бы по-иному*. Если бы солдаты, вовремя доставившие ввандемьере пушки Бонапарту, задержались в пути хоть на десять минут, ну,скажем, чтобы промочить горло, в наших книгах не упоминались бы ниАустерлиц, ни Ваграм*. Пришли президент Вильсон в свое время в Парижкакого-нибудь сенатора-республиканца, Америка на пятьдесят лет, а бытьможет и навсегда, была бы вовлечена в политическую жизнь Европы*. В раздумьях о прошлом неизбежно присутствуют подобные предположения."Не надумай я в этом году провести пасхальные каникулы в Сен-Тропезе, яникогда бы не повстречался с женщиной, сделавшей меня несчастным". Ничто недоказывает верность этого рассуждения. Без сомнения, незначительные инепредвиденные случайности каждый миг изменяют привычное течение событий. Нотолько целая цепь необычных совпадений может придать этому течениюдиаметрально противоположный характер. Ну, не попали бы вы в Сен-Тропез, попали бы в Сен-Рафаэль, тамвстретили бы другую женщину тако го же склада, она понравилась бы вам, как и первая, по тем же самымпричинам, ибо, сами того не ведая, вы в ту пору искали душевных мук. Те илииные обстоятельства вашей жизни могли бы оказаться совсем другими, но ееобщие контуры остались бы примерно такими же. Лорд Дансэни написал на эту тему весьма любопытную пьесу. В первомдействии перед нами человек, опоздавший на поезд: в ту минуту, когда онприближается к выходу на перрон, поезд уходит. Вследствие этого опозданиядальнейшая его жизнь складывается неудачно, и он то и дело твердит:"Подумать только, что секундой раньше..." И вот в один прекрасный денькакой-то восточный торговец предлагает ему купить волшебный кристалл,позволяющий его владельцу видоизменить по своему желанию одно из минувшихсобытий. Герой пьесы, разумеется, желает оказаться на том же перроне,только секундой раньше. На сей раз он садится в поезд, и жизнь егоначинается сызнова. Однако, хотя внешне все складывается по-другому, геройтерпит столь же полное фиаско, как и в первый раз, так как коренные причинынеудачи были заключены в его характере, а не в обстоятельствах. То же мы наблюдаем и в истории народов. Они не могут избежатьуготованной им судьбы. Если бы в вандемьере артиллеристы прибыли сопозданием, на время изменилась бы судьба Бонапарта, но не история Франции-- по крайней мере в главных своих чертах она осталась бы той же. Появилсябы другой Бонапарт. Всякое поколение несет в себе определенное количествогероев и деятелей. Но в мирное время они остаются не у дел. Бонапарты 1895года доживали свой век в каком-нибудь провинциальном гарнизонеквартирмейстерами или интендантами батальона. Будь нос у Клеопатры короче,история Рима шла бы своим чередом -- на смену величию пришел бы упадок. А будь у вас, сударыня, нос подлиннее, я все равно писал бы сейчаспослание незнакомке. Только эта незнакомка была бы иной. Прощайте.

Хронофаги

Хронофаг. Словечко это, если не ошибаюсь, придумано Монтерланом. Онообозначает опасную разновидность людского рода: пожирателей времени. Хронофаг -- это чаще всего человек, у которого нет настоящего дела икоторый, не зная, на что убить свое время, решает заполнить свой досуг,пожирая ваше. Наглость этой твари невероятна. Он пишет авторам, с которымине знаком, требуя немедленного ответа; при этом он доходит в своембессердечии до того, что прилагает к письму почтовую марку, повергая этимблаговоспитанного адресата в замешательство; он домогается заведомо ненужнойвстречи и, если человек, на свою беду, соглашается принять его, докучает емудо тех пор, пока крайнее раздражение хозяина не возьмет верх надучтивостью. Он поведает вам о своей жизни и расспросит о вашей. Счастье,если он ко всему прочему не ведет дневника, куда позднее запишет, что вы,мол, уже не тот, что прежде, куда только делась былая живость, что выкажетесь угасшим, разговаривать с вами малоинтересно, словом, он сильноразочарован. А будущие биографы, не подозревая, что ваша молчаливостьпроистекала из вашего негодования, не преминут представить вас в своихописаниях жалким стариком. Не надейтесь умаслить хронофага, бросив ему поглодать частицу вашеговремени. Он ненасытен. Подобно тому как пес, которому один из сотрапезниковнеосмотрительно кинул крылышко цыпленка, непременно возвращается кнакормившей его руке и, умильно глядя, протягивает лапу за новой порцией,так и Хронофаг, обнаружив, что перед ним человек мягкий и слабохарактерный,будет безжалостно злоупотреблять этим открытием. Ваша терпимость побудит егоявиться снова, писать вам и всячески надоедать. -- У меня много работы, -- неуверенно скажете вы. -- В самом деле? -- спросит Хронофаг. -- Как интересно. И над чем жевы трудитесь? -- Над романом. -- Над романом? Но вся моя жизнь -- роман... И вот его точнопришпорили. Полночь застанет вас на том же месте. Если же он умудритсязаманить вас к себе, вы погибли. Вы -- кость, которую он затащил в своюконуру, и, уж будьте уверены, он обгложет вас дочиста. А если он натравит навас своих приятелей, вас станет пожирать целая свора хронофагов. Эти тваригруппируются в сообщества и охотно делятся друг с другом добычей. Отсюда мораль: держитесь с хронофагами твердо и беспощадно истребляйтеих. Мягкостью и щепетильностью ничего не добьешься. Напротив, эти-токачества и создают микроклимат, в котором хронофаг благоденствует. Оннеобычайно живуч, и его нужно изничтожать. Мне претит насилие, но в данномслучае оно необходимо. Ведь не позволите же вы хищному зверю рвать вас начасти, не пытаясь защищаться. А хронофаг подобен хищнику, он отнимает у васжизнь. Ибо что наша жизнь, как не время. "Где тот человек, который хотьсколько-нибудь ценит время, умеет дорожить каждым днем и понимает, что мигза мигом приближает его к смерти?.. Пока мы откладываем жизнь на завтра,она проходит. Ничто не принадлежит нам в такой степени, как время; оно --наше. И этим-то единственным и быстротечным достоянием мы позволяемзавладевать первому встречному..." Вот, моя дорогая, что писал Сенека своему другу Луцилию две тысячи летназад, и это доказывает, что хронофаги существуют так же давно, как самочеловеческое общество. Но главное, да не послужит приступ дурногонастроения, в котором вы меня застали, поводом для того, чтобы лишить менявашего присутствия или скупо отмерять те мгновения, которые вы мне дарите.Женщина, которая нам нравится, никогда не станет хронофагом, она заполняетнаше время самым приятным для нас образом. Прощайте.

Против учтивости