Первый урок ремесла для Иисуса, который не преступал возрастных ограничений

37.1

21 марта 1944.

¹ Вижу, как появляется – славный, как солнечный луч в дождливый день, – мой Иисус, маленький Мальчик примерно лет пяти, белокурый и красивый, в Своей небесного цвета простенькой одёжке, что доходит Ему до середины икр.

Он играется в садике с землей. Делает из нее кучки, а сверху вставляет веточки, будто сажает миниатюрные рощи, камушками выкладывает улочки, а затем хочет устроить маленькое озеро у подножия Своих крошечных холмов, и для этого берет остатки какой-то старой посудины и закапывает ее по самые края, потом заполняет ее водой с помощью глиняной кружки, которую погружает в емкость, очевидно, приспособленную для стирки или для полива этого небольшого сада. Но добивается лишь того, что намачивает одежду, особенно, рукава. Вода вытекает из надтреснутой и, наверно, прохудившейся, тарелки – и… озеро засыхает.

В дверях показывается Иосиф и, молчком-молчком, некоторое время с улыбкой наблюдает за этим занятием Ребенка. Это зрелище и вправду способно вызвать веселую улыбку. Потом, с целью не допустить, чтобы Иисус промок еще больше, он зовет Его. Иисус, улыбаясь, оборачивается и, видя Иосифа, спешит к нему, вытягивая ручки. Иосиф полой своей короткой рабочей одежды вытирает мокрые и запачканные землей ладошки, и целует их. И между ними двоими происходит милый разговор.

Иисус рассказывает про Свое занятие и Свою игру, и про те трудности, что встретились на ее пути. Он хотел сделать озеро, похожее на Генисаретское. (Из чего я предполагаю, что Ему о нем говорили или что Его туда возили). Хотел сделать его в уменьшенном размере для Своего удовольствия. Здесь вот Тивериада, Магдала, Капернаум. Это – дорога, что, проходя через Кану, ведет в Назарет. Хотел спустить на воду маленькие лодки – эти листья и есть лодки – и отправиться на другой берег. Но вода утекла…

37.2

Иосиф глядит с интересом, как на серьезное дело. Потом предлагает сделать Ему, завтра, маленькое озеро – не из треснутой тарелки, а из небольшой деревянной емкости, хорошо склеенной и просмоленной, и на него Иисус смог бы спустить настоящие деревянные лодочки, которые Иосиф научит Его делать. ² Как раз сейчас он принес Ему небольшие рабочие инструменты, подходящие для Него, чтобы Он смог научиться без труда их использовать.

«Тогда я стану помогать тебе!» – говорит с улыбкой Иисус.

«Тогда Ты станешь помогать мне и сделаешься отличным плотником. Пойдем, посмотришь на них».

И они заходят в мастерскую. Иосиф показывает маленький молоток, маленькую пилу, крошечные резцы, игрушечный рубанок, размещенные на верстачке для начинающего плотника: верстачке, подогнанном к росту маленького Иисуса.

«Смотри: чтобы отпилить – эту деревяшку кладут, поддерживая так. Пилу берут так и, обращая внимание, чтобы она не задела пальцев, пилят. Попробуй…»

И урок начинается. Иисус, делаясь красным от усилия и поджав губы, внимательно распиливает, а затем ровняет маленькую дощечку с помощью рубанка, и она, хотя и несколько искривлена, кажется Ему превосходной, Иосиф же хвалит Его и

37.3

продолжает терпеливо и с любовью учить ремеслу.

³ Возвращается Мария – наверное, Она была не дома – и, появившись у входа, смотрит. Двое не видят Ее, поскольку повернуты спиной. Мама улыбается, видя то рвение, с каким Иисус работает рубанком, и то чувство, с которым Иосиф Его обучает.

Однако Иисус, видимо, ощущает эту улыбку. Он оборачивается, видит Маму, бежит к Ней со Своей полуструганой дощечкой и показывает Ей. Мария любуется и наклоняется поцеловать Иисуса. Расправляет Ему спутавшиеся локоны, вытирает пот с Его разгоряченного лица, с любовью выслушивает Иисуса, который обещает Ей сделать скамеечку, чтобы Ей было удобнее во время работы.

Иосиф, выпрямившись возле маленького верстака и уперев руку в бок, смотрит и улыбается.

37.4

Я присутствовала при первом уроке ремесла моего Иисуса. И на мне пребывает все умиротворение этого святого Семейства.

⁴ Иисус говорит:

37.5

«Я утешил тебя, душа Моя, видением Моего детства, счастливого в его бедности, оттого что оно было окружено любовью двух святых, выше которых в мире нет.

⁵ Говорят, что Иосиф был Моим кормильцем. О! Конечно, будучи мужчиной, он не мог кормить Меня молоком, как это делала Мария, но он надрывался на работе, чтобы доставить Мне хлеб и уют, и обладал нежностью чувств настоящей матери. От него Я научился – и ни один воспитанник не имел лучшего наставника – всему тому, что превращает мальчика в мужчину. И в мужчину, которому необходимо зарабатывать себе на хлеб.

Если Мой ум Сына Божия был совершенен, то нужно также понять и признать, что Я не желал нарочито переступать возрастных ограничений. Поэтому, принижая Свое умственное совершенство Бога до уровня человеческого умственного совершенства, Я подчинился тому, чтобы иметь учителем человека, и тому, чтобы иметь нужду в учителе. Если Я в дальнейшем обучался быстро и охотно, то это не исключает ни Моих заслуг, поскольку Я повиновался человеку, ни заслуг этого праведного человека, оказавшегося тем, кто напитал Мой маленький разум необходимыми для жизни сведениями.

Об этих драгоценных часах, проведенных возле Иосифа, который словно играючи прививал Мне умение работать, Я не забываю даже теперь, когда Я на Небе. И когда Я смотрю на Моего названого отца, Я снова вижу маленький сад и дымную мастерскую, и кажется, сейчас увижу, как появится Мама со Своей улыбкой, делавшей это место замечательным, а нас счастли

37.6

выми.

⁶ Сколь многому должны были бы поучиться семьи у этого совершенства супругов, которые возлюбили друг друга так, как не любил никто другой!

Иосиф был главой. Неоспоримым и необсуждаемым был его домашний авторитет, перед которым почтительно склонялся авторитет Невесты и Матери Бога и которому подчинялся Сын Божий. Что бы Иосиф ни посчитал нужным сделать, все это обязательно делалось: без обсуждений, без возражений, без сопротивлений. Его слово было Нашим маленьким законом. И, несмотря на это, сколько в нем смирения! Никакого злоупотребления властью, никаких неразумных требований, только потому что он – глава. Супруга была ему деликатной советчицей. И если в Своем глубоком смирении Она почитала Себя служанкой супруга, то супруг извлекал из мудрости Благодатной Девы свет, бывший ему проводником во всех обстоятельствах.

И Я рос, словно цветок под защитой двух могучих деревьев, меж двумя источниками любви, что сходились на Мне, ради того, чтобы беречь Меня и любить.

Нет, пока возраст позволял Мне не думать о мире, Я не сожалел о Рае. Бог Отец и Божественный Дух не отсутствовали, ведь Ими была наполнена Мария. И ангелы тоже обитали там, поскольку ничто не отталкивало их от того дома. А один из них, можно сказать, обрел плоть и стал Иосифом, ангельской душой, свободной от плотского бремени и занятой лишь служением Богу и Его интересам, и любящей Его так, как Его любят серафимы. Взор Иосифа! Спокойный и чистый: так глядит звезда, не ведающая земных вожделений. Он был Нашей опорой, Нашей силой.

37.7

⁷ Многие думают, что Я не испытывал человеческих страданий, когда смерть погасила тот взор святого, стража нашего дома. Если как Богу Мне была известна счастливая участь Иосифа, и поэтому Я не сокрушался о его кончине, которая после краткой остановки в Лимбе открыла для него Небо, то как Человек Я плакал в том доме, что опустел без его сердечного присутствия. Плакал об ушедшем друге. Да и мог ли Я не плакать об этом Моем святом, на груди которого Я спал в младенчестве

37.8

и который столько лет Меня любил?

⁸ Наконец, обращаю внимание родителей на то, как, не прибегая к педагогическим знаниям, Иосиф сумел сделать из Меня искусного работника. Едва Я достиг возраста, когда уже мог обращаться с инструментами, как он, не позволяя Мне лениться и бездельничать, начал приобщать Меня к работе, и Мою любовь к Марии превратил в лучшее вспомогательное средство, чтобы побудить работать. Делать полезные вещи для Мамы. Вот каким образом прививалось должное уважение к маме, которое обязан иметь любой сын, и на этот рычаг почтительности и любви опиралось обучение для будущего плотника.

Где теперь те семьи, в которых малышей приучают любить работу как средство сделать родителям приятное? Теперь дети в доме – деспоты. Они растут упрямыми, безразличными, грубыми по отношению к родителям. И воспринимают их как свою прислугу. Своих рабов. Не любят их, да и те их едва любят. Ибо в тот момент, когда вы превращаете ваших детей в капризных повелителей, вы отрываете себя от них постыдным невмешательством.

Они – чьи угодно дети. Только не ваши, о родители двадцатого столетия. Дети кормилицы, воспитательницы, пансиона, если вы богаты. Дети компании, улицы, школы, если бедны. Но не ваши. Вы, мамы, только рожаете их – и все. И вы, отцы, поступаете так же. Но ребенок – это не только тело. Это ум, сердце, дух. Поверьте же, что никто, как отец и мать, не обладает таким же правом и обязанностью формировать этот ум, это сердце и этот дух.

Семья существует и должна существовать. Никакая теория и никакой прогресс не в силах уничтожить эту истину без того, чтобы не вызвать крах. Из разрушения института семьи в будущем могут выйти лишь все более развращенные мужчины и женщины, что станет причиной еще большего упадка. И поистине говорю вам, что лучше не было бы больше на земле ни супружества, ни потомства, нежели чтобы были семьи, менее дружные, чем обезьяньи стаи, семьи, которые уже не школы добродетели, труда, любви и святости, а беспорядок, где каждый живет сам по себе, словно части разладившегося механизма, что кончает тем, что распадается.

Разрушайте, разрушайте. Плоды этого вашего разрушения самой святой формы общественной жизни вы видите и пожинаете. Продолжайте в том же духе, если хотите. Но тогда не жалуйтесь, что эта земля все сильнее напоминает ад, обитель чудовищ, пожирающих семьи и народы. Вы этого хотите. И этого заслуживаете».