Поклонение волхвов. «евангелие веры»

34.1

28 февраля 1944.

34.2

¹ Мой внутренний голос^[208] говорит мне: «Назови те созерцания, что у тебя будут, и то, что я тебе скажу, „Евангелиями Веры“^[209], поскольку они призваны разъяснить тебе и другим силу веры и ее плодов, а также утвердить вас в вере в Бога».

² Вижу Вифлеем, маленький и белый при звездном свете, сгрудившийся, словно выводок цыплят. Его накрест перерезают две основные дороги: одна приходит извне, и это главная дорога, что потом выходит за пределы селения, вторая тянется с одного края селения до другого, но дальше не идет. Остальные улочки разбивают это крохотное селение на части без малейшего намека на порядок в городской планировке, как это понимаем мы, но скорее приноравливаются к местности, то есть, к ее неровностям, да к домам, что вырастают то тут, то там, повинуясь прихотям рельефа и своих строителей. Дома, повернутые то вправо, то влево, а иные – поставленные ребром к проходящей мимо них дороге, вынуждают ее вести себя, словно лента, которая извилисто разматывается вместо того, чтобы прямо, без изгибов, вести отсюда туда. То и дело попадается какая-нибудь площадка или для рынка, или возле родника, или для чего-нибудь еще, построенного вкривь и вкось, где оставлен кусок неровной земли, на котором уже ничего невозможно построить.

В точке, на которой я предполагаю задержаться особенно, находится именно одна из таких неправильных площадок. Ей было бы положено иметь квадратную, или более-менее прямоугольную форму. Она же, напротив, вышла какой-то трапецией, до того странной, что похожа на остроконечный треугольник со скругленной вершиной. На более длинной стороне – в основании треугольника – стоит большое и низкое строение. Самое большое во всем селении. Снаружи – гладкая, голая стена, на которой едва виднеются двое дверей, сейчас крепко запертых. Внутри, наоборот, на его широком квадрате видно множество окон второго этажа, тогда как под ними расположена арочная галерея, опоясывающая дворики, усыпанные соломой и отходами, с емкостями, чтобы поить лошадей и других животных. В грубые колонны портиков вделаны кольца для привязывания скотины, а на одной из сторон есть широкий навес, служащий убежищем для стад и ездовых животных. Я понимаю, что это Вифлеемская гостиница.

На других двух, равных сторонах площадки расположены дома и домики, некоторые с садиками, некоторые без, так как среди них есть и те, что стоят лицом к площади, и те, что повернуты к ней задней стеной. На самой узкой из сторон, что напротив этого караван-сарая, стоит единственный домик с наружной лесенкой, которая, доходя до половины фасада, ведет в помещения жилого этажа. Все они заперты по причине ночи.

34.3

Ввиду позднего часа, на улицах также никого нет.

³ Я вижу, как усиливается ночной свет, льющийся с неба, полного звезд, таких прекрасных на Восточном небосклоне, таких ярких и крупных, что они кажутся близкими, так что легко дотянуться до них и дотронуться до их соцветий, блистающих на бархате небесной тверди. Поднимаю взгляд, чтобы определить источник этого усиления света. На Вифлеемском небе выступает звезда необычной величины, которая делает ее похожей на маленькую луну. И остальные будто бы исчезают и уступают ей место, словно служанки перед приходом царицы, настолько ее яркость превосходит и затмевает их. От шара, что напоминает огромный светлый сапфир, подсвеченный изнутри солнцем, отделяется дорожка, в которой с преобладающим светло-сапфировым цветом сливаются светлость топаза, зелень изумруда, переливы опала, кровавый блеск рубина и мягкая искристость аметиста. Все драгоценные каменья земли в этой полоске, что, словно живая, подметает небо быстрым пульсирующим движением. Но преобладает, все же, тот цвет, что изливается из ядра этой звезды: райский цвет светлого сапфира, что опускается сверху и серебристой лазурью окрашивает дома, улицы, землю Вифлеема, колыбель Спасителя. Это уже не бедный городок, что по нашим меркам меньше деревеньки. Это какой-то фантастический город из сказки, где все из серебра. А вода в источниках и водоемах – из жидких алмазов.

Излучая ярчайшее сияние, звезда останавливается над маленьким домом, что на узкой стороне площадки. Ни его обитатели, ни другие жители Вифлеема не видят ее, поскольку спят в запертых домах, но звезда ускоряет свою световую пульсацию, а ее шлейф вибрирует и колышется все сильнее, прочерчивая нечто вроде полукружий в небе, которое все вспыхивает от этого невода звезд, что захвачены им, от этого невода, наполненного драгоценностями, что сверкают и окрашивают другие звезды в самые непредставимые цвета, словно бы сообщая им радостное известие.

Домик весь окунулся в это переливающееся пламя самоцветов. Кровля небольшой террасы, темная каменная лесенка, маленькая дверь – все это, словно слиток чистого серебра, усеянного алмазной и жемчужной пылью. Ни в одном царском дворце на земле никогда не было и не будет лестницы, подобной этой, созданной для поступи ангелов, созданной, чтобы ею пользовалась Мать, которая является Матерью Бога. Маленькие ножки Непорочной Девы могут ступить на эту сияющую белизну, те ножки, что достойны ступить на подножие Божьего престола. Но Дева не знает об этом. Она бодрствует возле колыбели Сына и молится. И в душе у Ней сияние, превосходящее то, каким

34.4

звезда украсила все вокруг.

⁴ По главной дороге приближается кавалькада. Оседланные лошади и другие – которых ведут за поводья, дромадеры и верблюды – со всадниками или везущие поклажу. Звук их копыт производит шум воды шелестящего и хлещущего по камням потока. Достигнув площади, все останавливаются. В свете звезды кавалькада фантастически великолепна. Роскошная упряжь верховых животных, облачения их наездников, лица, снаряжение – все это сверкает, сочетаясь с блеском звезды, оживляющим блеск металла, кожи, шелка, жемчуга, шерсти. В глазах также блеск, и на лицах улыбки, ибо в сердцах зажжено иное сияние, происходящее от сверхъестественной радости.

Пока слуги с животными направляются в сторону караван-сарая, трое из числа путников слезают со своих четвероногих, которых слуга сразу же куда-то отводит, и пешими идут к дому. Они падают ниц, лицом в землю, и целуют пыль. Эти трое – люди знатные. Об этом говорят их богатейшие одеяния. Один, темнокожий, слезший с верблюда, завернут в своего рода широкую накидку из блестящего белого шелка, стянутую на лбу и схваченную на поясе дорогим обручем, с которого свисает кинжал, или меч, с эфесом, усыпанным драгоценными камнями. Остальные двое, спешившиеся с превосходных лошадей, одеты так. Один в красивейшую полосатую материю, в которой преобладает желтый цвет. Его одежда устроена как длинное домино, украшенное капюшоном и тесьмой, которые кажутся сплошной золотой филигранью, столько на них золотистой вышивки. На третьем шелковистая рубашка с напуском и просторные длинные штаны, сужающиеся к щиколоткам, и намотан изысканнейший платок, который напоминает цветущий сад, благодаря множеству ярких цветов, его украшающих. На его голове тюрбан, держащийся с помощью цепочки, в которую по всей длине вправлены бриллианты.

Поклонившись дому, где находился Спаситель, они поднимаются и идут к караван-сараю, куда слуги уже постучали, и им

34.5

открыли.

Тут видение прекращается. ⁵ И возобновляется оно, три часа спустя, сценой поклонения Волхвов^[210] Иисусу.

Теперь уже день. В полуденном небе вовсю сияет солнце. Один из слуг тех троих пересекает площадь и поднимается по лесенке того маленького дома. Заходит. Выходит. Возвращается в гостиницу.

Выходят трое Мудрецов, каждый в сопровождении своего слуги. Пересекают площадь. Редкие прохожие оборачиваются поглядеть на важных особ, что шествуют очень неторопливо, величественно. Между визитом слуги и приходом этих троих прошла добрая четверть часа, что дало обитателям домика возможность приготовиться к приему гостей.

Последние одеты еще богаче, чем накануне. Переливаются шелка, сверкают жемчуга, огромный плюмаж из дорогих перьев, усыпанных чешуйками еще более дорогих раковин, мерцает и искрится на голове того, кто носит тюрбан.

Слуги несут: первый – инкрустированный ларец, металлические застежки которого гравированы золотом; второй – искуснейшим образом сделанную чашу, покрытую еще более искусной цельно-золотой крышкой; третий – нечто вроде широкой приземистой амфоры чистого золота, закупоренной пробкой в виде пирамиды, увенчанной бриллиантом. Наверное, все эти вещи довольно тяжелые, так как слуги несут их с трудом, особенно, тот, у кого ларец.

Трое поднимаются по лестнице и входят. Они заходят в комнату, которая одновременно выходит и на улицу, и на тыльную сторону дома. Позади распахнутого на солнце окна виднеется садик. С двух других сторон открыты двери, и из них выглядывают те, кто, собственно, и есть владельцы: мужчина, женщина

34.6

и трое или четверо детей-подростков.

⁶ Мария сидит с Младенцем на коленях, возле Нее стоит Иосиф. Впрочем, Она тоже встает и кланяется при виде трех входящих Волхвов. Одета Она в белое. Она так прекрасна в Своем простом белом платье, закрывающем Ее от шеи до ступней и от плеч до тонких запястий, так прекрасна со Своей головкой, обрамленной светлыми косами, с лицом, порозовевшим от волнения, с нежно улыбающимися глазами, с устами, открывшимися для приветствия: «Бог да пребудет с вами», что трое на миг останавливаются пораженные. Затем ступают дальше и простираются у Ее ног. А Ее умоляют сесть.

Сами же не садятся, хотя Она и просит их об этом. Они остаются на коленях, опустившись на пятки. Позади них, тоже на коленях, трое их слуг. Те непосредственно возле порога. Они поставили перед Волхвами те предметы, что несли, и ждут.

34.7

Три Мудреца рассматривают Младенца, которому, на мой взгляд, от девяти месяцев до года, такой Он уже резвый и сильный. Он продолжает сидеть на коленях у Матери и улыбается, и лепечет птичьим голоском. Он, как и Мама, одет в белое, с сандаликами на крошечных ножках. Одежка Его очень проста: детская туника, из-под которой высовываются эти красивые неугомонные ножки, эти пухленькие ручки, что хотели бы за все схватиться, но прежде всего, это прекрасное личико, на котором сияют темно-голубые глаза, и ротик с ямочками по бокам, улыбающийся и обнажающий первые мелкие зубки. Золотой пудрой кажутся Его кудряшки, такие они блестящие и воздушные.

⁷ Старший Мудрец выступает от имени всех. Он объясняет Марии, что однажды ночью прошлым декабрем они увидели, как в небе зажглась новая звезда необычайного блеска. Звездные карты никогда не содержали такой звезды и не упоминали о ней. Ее имя было незнакомо, ведь она не имела имени. В таком случае, родившись из недр Божиих, она появилась на свет, чтобы сказать людям о какой-то благословенной истине, о какой-то Божьей тайне. Однако люди не придали этому значения, потому что душою сроднились с грязью. Они не подняли взгляда к Богу и не сумели прочесть те слова, которые Он начертал, будь Он за это навеки благословен, с помощью огненных звезд на небосводе.

Они же – увидели и постарались понять это послание. Лишая себя того краткого сна, что был положен их телу, забывая про еду, они углубились в изучение зодиака. А схождения светил, период, время года, расчет истекшего времени и некоторых астрономических сочетаний рассказали им об имени и о тайне этой звезды. Имя ее: «Мессия». Тайна ее: «Этот Мессия родился в мир». И они отправились поклониться Ему. Каждый независимо от остальных. Горами и пустынями, долинами и реками, путешествуя по ночам, они пришли к Палестине, так как звезда шла именно в этом направлении. Для каждого из них, вышедших из трех различных точек на земле, она шла в этом направлении. А потом они встретились, за Мертвым морем. Воля Божия соединила их там, и они продолжали путь вместе, понимая друг друга, несмотря на то, что каждый говорил лишь на своем языке, а также – благодаря чуду Предвечного – имея возможность понимать язык этой страны и говорить на нем.

И шли они вместе в Иерусалим, ведь Мессия должен был стать Царем Иерусалима, Царем иудеев. Однако звезда в небе над этим городом скрылась, и они почувствовали, как их сердце разрывается от боли, и начали испытывать самих себя, чтобы понять, не оказались ли они недостойными перед Богом. Но, успокоив свою совесть, они направились к царю Ироду, чтобы спросить у него, в каком дворце родился Царь иудеев, которому они пришли поклониться. И царь, пригласив главных священников и книжников, спросил, где бы мог родиться Мессия, и те ответили: «В Вифлееме Иудейском».

И они отправились в сторону Вифлеема, и звезда снова открылась их взору, когда они покинули святой Град, а вчера вечером усилила свой блеск – все небо было в огне – и затем остановилась над этим домом, вобрав в свое сияние свет остальных звезд. И они поняли, что божественный Новорожденный – здесь. А теперь они преклоняются перед Ним, предлагая свои бедные дары, скорее же, предлагая свои сердца, которые никогда не перестанут восхвалять Бога за оказанную милость и не перестанут любить Его Дитя, святую Плоть которого они видят. После они предполагали бы вернуться и доложить обо всем Ироду,

34.8

потому что он и сам хотел Ему поклониться.

⁸ «Ну а пока: вот золото, которое Ему по праву принадлежит как царю, вот ладан, подобающий Ему как Богу, а вот, о Мать, вот мирра, поскольку Твой Новорожденный, помимо того, что Он Бог, еще и Человек, по плоти и по человечеству Он познает горечь и неотвратимость смерти^[211]. Наша любовь хотела бы не произносить этих слов и считать Его вечным во плоти так же, как вечен Его Дух. Но, о Женщина, если наши карты^[212], а еще более – наши души, не ошибаются, то Он, Сын Твой, есть Спаситель, Помазанник Божий, и потому, чтобы спасти землю, должен будет подъять на Себе зло мира, один из бичей которого – смерть. Смола эта – для того часа. Чтобы Его плоть, которая свята, не познала тления и разложения, и сохранилась в неприкосновенности до Его воскресения. И за этот наш дар пусть Он помнит о нас, и да спасет Он Своих рабов, даровав им Свое Царство». А пока, чтобы освятить их, пусть Она, Мать, преподнесет Свое Дитя «нашей любви. Чтобы поцеловать Его ступни, и при этом на нас снизошло бы небесное благословение».

34.9

Мария, подавив ужас, вызванный словами Мудреца, и спрятав за улыбкой печаль от этого мрачного напоминания, протягивает Младенца. Она кладет Его на руки самому старшему, который Его целует и получает ответную ласку, а потом передает двум другим. Иисус улыбается, играя с цепочками и бахромой троих Мудрецов, и внимательно смотрит на открытый ларец, наполненный чем-то желтым и сверкающим, и смеется, видя, как при попадании солнца на бриллиантовый колпачок от мирры образуется радуга.

⁹ Затем трое возвращают Младенца Марии и поднимаются. Поднимается также и Мария. После того, как самый молодой из них дал какое-то распоряжение слуге и тот вышел, они по очереди кланяются. Мудрецы еще некоторое время продолжают разговор. Не могут решиться покинуть этот дом. В глазах у них от волнения слезы. Наконец, они направляются к выходу в сопровождении Марии с Иосифом.

 Младенец захотел слезть на пол и дать ручку старшему из трех – так Он и шагает, держась за Марию и за Мудреца, наклонившихся, чтобы взять Его за руку. Иисус идет еще неуверенными младенческими шажками и смеется, топая ножками по полоске света, оставленной на полу солнцем.

Дойдя до порога – не надо забывать, что эта комната длиной во весь дом, – трое прощаются, еще раз становясь на колени и прикладываясь к ножкам Иисуса. Мария, склонившись над Малышом, берет Его ручку и, направляя ее, делает благословляющий жест над головой каждого из Волхвов. Это не что иное, как знак креста^[213], начертанный пальчиками Иисуса, водимыми Марией.

Затем трое спускаются с лестницы. Там их уже ждет снаряженный караван. Конская упряжь сверкает на закатном солнце. На маленькой площади столпился народ – посмотреть на необычное зрелище.

Иисус смеется, хлопая в ладошки. Мама приподняла Его, поставив на широкие перила, ограничивающие лестничную площадку, и поддерживает Его, обхватив под грудь рукой, чтобы Он не упал. Иосиф спустился вместе с Волхвами и держит каждому из них стремя, пока те взбираются кто на лошадей, кто на верблюда.

Теперь и слуги, и их хозяева – все верхом. Дана команда выступать. Трое Волхвов склоняются в последнем приветствии до самой шеи своих четвероногих. Иосиф кланяется, Мария – тоже, и вновь берет ручку Иисуса в Свою и делает ею прощальный и

34.10

благословляющий жест.

¹⁰ Иисус говорит:

 «И что теперь? Что вы скажете теперь, о души, чувствующие, что вера умирает? У тех восточных Мудрецов не было ничего, что бы их уверило в их истине. Ничего сверхъестественного. Только астрономические расчеты, да их рассуждения, которые честная жизнь сделала безукоризненными. Тем не менее, у них была вера. Вера во все: вера в знание, вера в совесть, вера в Божественную благость.

Благодаря знанию они уверовали в значение этой новой звезды, которое могло быть только „тем“, что столетиями ожидало человечество: Мессией. Благодаря совести они обрели веру в ее собственный голос, который, восприняв небесные „голоса“, говорил им: „Это та самая звезда, что знаменует пришествие Мессии“. Учитывая благость, они поверили, что Бог не станет их вводить в заблуждение, а поскольку их намерение было честным, будет всячески помогать им в достижении цели.

34.11

И они достигли ее. Они, единственные среди множества изучающих разные знамения, поняли тот знак, потому что единственные имели в душе жажду познать Божьи глаголы с честными намерениями, главное из которых заключалось в том, чтобы немедленно воздать Богу честь и хвалу.

¹¹ Они не искали собственной выгоды. Наоборот, они идут навстречу трудам и тратам, и не просят никакого человеческого воздаяния. Просят только, чтобы Бог вспомнил о них и спас их для вечности.

Равно как нет у них и никаких мыслей о человеческом воздаянии в будущем, так что, когда они решаются на путешествие, по-человечески они ни о чем не беспокоятся. Вы бы привели тысячи доводов: „Как смогу я предпринять такое путешествие в страны и народы другого языка? Поверят мне или меня заключат в тюрьму, как шпиона? Кто будет помогать мне в преодолении пустынь, рек и гор? А как же зной? А ветер плоскогорий? А лихорадка, свирепствующая вдоль болотистых местностей? А речные разливы от дождей? А непривычная еда? А непривычная манера выражаться? А… а… а“. Так рассуждаете вы. Они рассуждали не так. Они говорили с искренней и святой отвагой: „Ты, Боже, читаешь в наших сердцах и видишь, какую цель мы преследуем. Мы предаем себя в Твои руки. Даруй же нам эту сверхчеловеческую радость – поклониться Твоему Второму Лицу, ставшему Плотью ради спасения мира“.

И все. И они пускаются в путь: из далекой Индии (Иисус потом говорит мне, что под Индией надо понимать юг Центральной Азии, там, где сейчас Туркестан, Афганистан и Персия). Из монгольских горных цепей, над которыми парят лишь грифы и орлы, а Бог разговаривает рокотом ветров и потоков и пишет тайные слова на беспредельных страницах снежных равнин. Из земель, где рождается Нил и зеленовато-голубой жилой устремляется к лазурному сердцу Средиземного моря. И ни горные пики, ни леса, ни пески, эти высохшие океаны, еще более опасные, нежели океаны водные, не останавливают их шествия. А ночами над ними сияет звезда, не давая им спать. Когда ищешь Бога, душевные привычки отступают перед нетерпением и сверхчеловеческими потребностями.

34.12

Звезда ведет их с севера, с востока и с юга и, благодаря Божьему чуду, для всех троих продвигается в сторону одной и той же точки, равно как благодаря другому чуду она соединяет их в этой точке после многих тысяч миль пути, а благодаря еще одному – им дается предвосхитивший премудрость Пятидесятницы дар понимать и быть понятыми так, как это в Раю, где говорят на одном языке: языке Бога.

¹² Единственный раз их охватывает растерянность, когда звезда пропадает, и они, смиренные – ибо по-настоящему великие, – не думают, что это происходит из-за злобы других людей, так как развращенные жители Иерусалима не достойны увидеть Божье светило. Но думают, что это они сами оказались недостойными Бога, и начинают себя испытывать с трепетом и сокрушением, уже готовым просить прощения.

Однако совесть их успокаивает. Души, привычные к созерцанию, обладают крайне чувствительной совестью, отточенной постоянным вниманием, четким самоанализом, совестью, что превратила их внутренний мир в зеркало, на котором отражаются даже мельчайшие тени повседневных событий. Они сделали ее наставницей, голосом, что предостерегает и реагирует на самую малую не то что погрешность, а на взгляд в сторону погрешности, на проявления человеческого, на попустительство к своему я. Поэтому, когда они ставят себя пред лицо этой наставницы, этого сурового и ясного зеркала, они знают, что оно не солжет. И теперь оно их успокоило, и они воспрянули духом.

34.13

„О, как приятно чувствовать, что в нас нет ничего, противоречащего Богу! Чувствовать, что Он с довольством взирает на душу Своего верного сына и благословляет его. От этого чувства происходит увеличение веры и доверия, и надежды, и силы, и терпения. Бушует ненастье. Но оно пройдет, потому что Бог любит меня и знает, что я люблю Его, и не преминет снова помочь мне“. Так говорят те, у кого есть мир, происходящий от чистой совести, которая есть царица всякого их деяния.

¹³ Я сказал, что они были „смиренными, поскольку были по‑настоящему великими“. В вашей жизни, напротив, происходит как? Человек ни за что не будет смиренным: не потому, что он велик, но потому что он в высшей степени властолюбив, и становится могущественным благодаря своему властолюбию и благодаря вашему глупому идолопоклонству. Есть такие несчастные, которые лишь из-за того, что они дворецкие у какого-нибудь самодура, швейцары в какой-нибудь конторе, чиновники в каком-нибудь округе или, наконец, слуги тех, кто взял их в услужение, ставят себя в положение полубогов. И вызывают жалость!..

Те же трое, Мудрецы, были действительно великими. Первым делом – по своим чрезвычайным добродетелям, потом – по своей учености, и в последнюю очередь – по своему богатству. Но они ощущают себя ничем, пылью земной пыли, по отношению к всевышнему Богу, что Своей улыбкой творит миры и рассыпает их, словно пшеничные зерна, дабы порадовать ангельский взгляд ожерельями звезд.

Ничем ощущают они себя в сравнении с Всевышним, что сотворил планету, на которой они живут, и устроил ее многообразной. Бесконечный Ваятель бесчисленных произведений, одним щелчком большого пальца здесь Он располагает кольцо отлогих холмов, там – остов хребтов и пиков, похожих на позвоночники земли, этого безмерного тела, жилами которого служат реки, умывальниками – озера, сердцами – океаны, одеяниями – леса, покровами – облака, украшениями – кристальные ледники, драгоценностями – бирюза и изумруды, опалы и бериллы всякой воды, что вместе с лесами и ветрами воспевают своему Господу великое хвалебное многоголосье.

Ничем ощущают они себя в своей мудрости в сравнении с Всевышним, от которого проистекает их мудрость и который даровал им зрение, более могучее, чем те два зрачка, какими рассматривают предметы: духовные очи, умеющие читать в предметах слова, не написанные человеческой рукой, но высеченные Божьим замыслом.

34.14

Ничем ощущают они себя в своем богатстве: атомом в сравнении с богатством Вседержителя, который расточает металлы и самоцветы в недра светил и планет, а сверхъестественные сокровища, сокровища неисчерпаемые – в сердца любящих Его.

¹⁴ И добравшись до бедного дома в самом убогом из городов Иуды, они не качают головами, говоря: „Не может быть“, а сгибают свои спины, преклоняют колена, а главное – сердца, и совершают поклонение. Там, за теми бедными стенами, Бог. Тот Бог, которого они всегда призывали, не осмеливаясь надеяться, даже отдаленно, что когда-нибудь увидят Его. Призывали же ради блага всего человечества, и ради „их“ вечного блага. О, только такого они себе и желали! Получить возможность увидеть Его, узнать, обрести в той жизни, где уже не ведают про рассветы и закаты!

Он там, за теми бедными стенами. Кто знает, не слышит ли Его сердце Младенца, которое в то же время есть сердце Бога, как звенят сердца этих троих, склонившихся в уличной пыли: „Святый, Святый, Святый. Благословенный Господи Боже наш. Слава Ему в Вышних и мир Его рабам. Слава, слава, слава и благословение“? Их интерес к Нему проявляется в трепете любви. И в течение всей ночи и следующего утра они самой усердной молитвой готовят свой дух войти в общение^[214] с Богомладенцем. К этому алтарю, к девическому лону, на котором возлежит божественная Просфора^[215], они идут не так, как идете вы, с душами, полными человеческих забот.

Они забывают про сон и про пищу, и если выбирают самые красивые одежды, то не из людского щегольства, но чтобы отдать должное Царю царей. Во дворцы монархов и сановников входят в самых лучших одеждах. И не подобало ли им к этому Царю отправиться в своих праздничных одеяниях? Какой же праздник для них более велик, чем этот?

34.15

О, в своих далеких странах им неоднократно приходилось украшаться ради подобных себе людей. Чтобы почтить и поприветствовать их. Так что справедливо было бросить к ногам верховного Царя пурпуры и сокровища, шелка и дорогие перья. Положить к ногам, к этим маленьким сладким ножкам, земные волокна, земные самоцветы, земные перья, земные металлы – и это все Его работа, – дабы они тоже, эти произведения земли, поклонились своему Создателю. И они были бы счастливы, если бы этот Малыш приказал им пасть на пол и стать живым ковром для Его младенческих шажков, и пошел бы прямо по ним, Он, оставивший звезды ради них, которые всего лишь прах, прах и прах.

¹⁵ Смиренные и великодушные. И повинующиеся „голосам“ Свыше. Им повелевают принести новорожденному Царю дары. И они приносят дары. Не рассуждают: „Он богат и не нуждается в них. Он Бог – и не познает смерти“. Они слушаются. И оказываются теми, кто первым приходит на помощь нищете Спасителя. Как своевременно это золото для Того, кто завтра будет Изгнанником! Как знаменательна эта смола для Того, кто скоро будет убит! И сколько милосердия в этом фимиаме для Того, кому придется чувствовать зловоние человеческих страстей, кипящих вокруг Его бесконечной чистоты!

Смиренные, великодушные, повинующиеся и почтительные по отношению друг к другу. Одни добродетели всегда порождают другие добродетели. Из добродетелей, направленных к Богу, вытекают добродетели, направленные к ближнему. Почтительность, которая обращается в человеколюбие. Самому старшему уступили право за всех говорить, первым получить поцелуй Спасителя, поддержать Его за ручку. Другие еще смогут Его повидать. А он нет. Он стар, и близок день его возвращения к Богу. Он увидит Его, этого Помазанника, после Его мучительной смерти и последует за Ним в сонме спасенных, по возвращении Его на Небо. Но на этой земле он Его больше не увидит. И, значит, пусть тепло этой маленькой руки, что легла в его морщинистую ладонь, останется для него причастием.

34.16

У остальных нет никакой зависти. Наоборот, почтение к мудрому старику только усиливается. Конечно, он заслужил большего, нежели они, и благодаря долголетию. Богомладенец знает это. Он еще не разговаривает, Слово Отчее, но само Его действие есть слово. И да благословится это Его непорочное слово, что отметило его, как избранного.

¹⁶ Однако, чада, есть еще два поучения на это видение.

Поведение Иосифа, который умеет оставаться на „своем“ посту. В настоящий момент – это пост хранителя и опекуна Чистоты и Святости. Но не узурпатора прав на них. Именно Мария со Своим Иисусом принимает почести и похвалы. Иосиф радуется за Нее и не огорчается оттого, что он – фигура второстепенная. Иосиф праведен, он Праведник. И праведен всегда. В том числе, и в этот час. Праздничные ароматы не ударяют ему в голову. Он остается смиренным и праведным.

Он рад тем подаркам. Не за себя. А оттого, что думает, что с их помощью сумеет обеспечить более спокойную жизнь Супруге и дорогому Малышу. В Иосифе нет жадности. Он труженик и будет продолжать трудиться. Только бы „Они“, две его любви, испытывали удобство и спокойствие. Ни он, ни Волхвы не знают, что эти дары понадобятся во время бегства и жизни в изгнании, когда все сбережения рассеиваются, словно облака под натиском ветра, и по возвращении на родину, где все будет потеряно: и заказчики, и домашняя обстановка, – а останутся только стены дома, сохраненные Богом, потому что там Он сочетался с Девой и сделался Плотью. Иосиф, будучи хранителем Бога и Божьей Матери, Супруги Всевышнего, настолько смирен, что держит стремя этим Божьим слугам. Он бедный плотник, так как человеческое властолюбие лишило наследников Давида их царских владений. Но все же он царского рода и манеры у него царские. О нем тоже можно сказать: „Он был сми

34.17

ренным, потому что был по-настоящему великим“.

¹⁷ Последнее, деликатное и выразительное, поучение.

Именно Мария берет ладонь Иисуса, еще не умеющего благословлять, и делает ею этот святой жест. Именно Мария – Та, кто всегда берет ладонь Иисуса и направляет ее. Даже теперь. Теперь Иисус умеет благословлять. Но временами Его пронзенная ладонь опускается изможденно и разочарованно, потому что понимает, что благословение бесполезно. Вы уничтожаете Мое благословение. Опускается отвергнутая, потому что вы проклинаете Меня. И тогда именно Мария смывает презрение с этой ладони Своим поцелуем. О, поцелуй Моей Матери! Кто перед ним устоит? А потом Она берется Своими тонкими, но такими любовно-настойчивыми пальцами за Мое запястье и заставляет Меня благословлять.

34.18

Я не могу отказать Своей Матери. Но вам нужно прибегать к Ней, чтобы сделать Ее своей Заступницей. Она – Моя Царица еще прежде, чем ваша, и Ее любовь к вам так снисходительна, что это непостижимо даже для Меня. И Она, даже не словами, а Своими жемчужными слезами и напоминанием о Моем Кресте, знак которого Она заставляет Меня начертать в воздухе, выступает в вашу защиту и внушает Мне: „Ты Спаситель. Спасай“.

¹⁸ Вот, чада, такое „евангелие веры“ в сцене явления Волхвов. Обдумывайте и подражайте. Ради вашего блага».