Чины венчания русских государей

Пре­ж­де всего, уто­ч­ним со­став ком­п­ле­к­са ва­ж­ней­ших офи­ци­аль­ных ис­то­ч­ни­ков о го­су­дар­ст­вен­ной иде­о­ло­гии Рос­сии цар­ско­го пе­ри­о­да. Это­го в по­л­ной ме­ре не сде­лал да­же Е.В. Барсов. Не вда­ва­ясь в раз­­бор пу­та­ни­цы, вне­сен­ной в ис­то­рию тек­ста отдельных ран­них чи­нов по­ко­ле­ни­я­ми ис­сле­до­ва­те­лей, об­ра­тим­ся к ус­та­но­в­лен­ным фа­к­там.

4 фев­ра­ля 1498 г. в Ус­пен­ском со­бо­ре мо­с­ков­ско­го Кре­м­ля ве­ли­кий князь Иван III ли­ч­но и че­рез ми­тро­по­ли­та с Ос­вя­щен­ным со­бо­ром бла­го­сло­вил на ве­ли­кое кня­же­ние вну­ка сво­его Дми­т­рия Ива­но­ви­ча (сы­на без­вре­мен­но по­чив­ше­го Ива­на Ива­но­ви­ча Мо­ло­до­го). Чин это­го об­ря­да был на­пи­сан, но из­ве­с­тен нам лишь в про­из­вод­ных ре­дак­ци­ях[760]. Луч­шее пред­ста­в­ле­ние о первоначальной ре­дак­ции чи­на венчания Дми­т­рия-вну­ка да­ют Про­стран­ная ре­дак­ция, наи­бо­лее бли­з­кая по вре­ме­ни к са­мой це­ре­мо­нии, и Фор­му­ляр­ная ре­дак­ция, при­спо­со­бив­шая текст для воз­мо­ж­ной ко­ро­на­ции великого князя Ва­си­лия III (ме­ж­ду ве­с­ной 1502 и осе­нью 1505 г.)[761]. Бо­лее су­ще­ст­вен­ную прав­ку ис­пы­та­ли позд­ней­шие Ле­то­пи­с­ная и Чу­дов­ская ре­дак­ции, вклю­чив­шие эле­мен­ты «Ска­за­ния о князь­ях вла­ди­мир­ских».[762]

Вен­ча­ние на цар­ст­во Ива­на IV 16 ян­ва­ря 1547 г., по­с­ле всту­п­ле­ния го­су­да­ря в со­вер­шен­ные ле­та, не сра­зу бы­ло осоз­на­но как вы­да­ю­ще­е­ся со­бы­тие; да­же бли­жай­шие со­се­ди-по­ля­ки не бы­ли о нем из­ве­ще­ны. Оно опи­са­но в Крат­кой ре­дак­ции чи­на венчания Ива­на IV, ос­но­ван­ной на Ле­то­пи­с­ной ре­дак­ции чи­на Дми­т­рия-вну­ка и из­ве­ст­ной в со­ста­ве Ле­то­пис­ца на­ча­ла цар­ст­ва, Ни­ко­нов­ской и бо­лее позд­них ле­то­пи­сей. К мо­мен­ту вы­хо­да рус­ской ди­п­ло­ма­тии на ме­ж­ду­на­род­ную аре­ну с тре­бо­ва­ни­ем при­знать цар­ский ти­тул московского самодержца в се­ре­ди­не 1550-х гг., воз­ни­к­ла Про­стран­ная ре­дак­ция чи­на Ива­на IV, вос­хо­дя­щая уже не к Ле­то­пи­с­ной, а к Фор­му­ляр­ной (или да­же первоначальной) ре­дак­ции чи­на Дми­т­рия-вну­ка[763]. Со­ста­ви­те­ли Про­стран­ной ре­дак­ции по­до­шли к де­лу ос­но­ва­тель­но, ис­поль­зо­вав, по­ми­мо чи­на Дми­т­рия-вну­ка, опи­са­ние ко­ро­на­ции византийс­ко­го императора Ма­ну­и­ла II Па­лео­ло­га из Хо­же­ния Иг­на­тия Смоль­я­ни­на[764] и ци­та­ты из По­уче­ния им­пе­ра­то­ра Ва­си­лия Ма­ке­до­ня­ни­на сы­ну Льву.[765] «Сказание о князь­ях вла­ди­мир­ских», от­ча­с­ти ис­поль­зо­ван­ное в тек­сте Крат­кой ре­дак­ции, в Про­стран­ной об­ра­зо­ва­ло уже об­шир­ное всту­п­ле­ние о византийском про­ис­хо­ж­де­нии цар­с­ких ин­сиг­ний – знаков высшей власти, в чи­с­ло ко­то­рых (до­по­л­ни­тель­но к оплечьям-бар­мам и шап­ке чи­на Дми­т­рия-вну­ка) бы­ли вклю­че­ны крест, ски­петр и цепь. Впер­вые в пред­по­ла­га­е­мую це­ре­мо­нию вен­ча­ния бы­ло вве­де­но ми­ро­по­ма­за­ние (кро­ме пре­ж­не­го при­ча­ще­ния).

Про­стран­ная ре­дак­ция чи­на Ива­на IV за­вер­ши­ла со­бой ряд пуб­ли­ци­сти­че­с­ких чи­нов. С не­боль­шой ре­дак­ци­он­ной прав­кой она лег­ла в ос­но­ву чи­на вен­ча­ния Фе­до­ра Ива­но­ви­ча 31 мая 1584 г. Этот документ уже пред­ста­в­ля­ет со­бой, как и по­с­ле­ду­ю­щие чи­ны, сце­на­рий ре­аль­но­го тор­же­ст­вен­но­го дей­ст­ва в Успенском соборе московского Кремля. На­ря­ду с бо­лее позд­ни­ми чи­на­ми (за ис­к­лю­че­ни­ем Го­ду­нов­ско­го), эта редакция не толь­ко рас­про­стра­ня­лась в спи­сках, но и хра­ни­лась в цар­ском ар­хи­ве[766]. Чин вен­ча­ния на цар­ст­во Фе­до­ра Ива­но­ви­ча со­хра­нил­ся по­л­но­стью, в фор­му­ляр­ном ви­де, су­дя по по­ве­ст­во­ва­тель­но­му на­ча­лу пе­ре­ра­бо­тан­ном из повествовательно­го тек­ста[767].

Чин вен­ча­ния Бо­ри­са Го­ду­но­ва 3 сен­тя­б­ря 1598 г. до­шел в един­ст­вен­ной ру­ко­пи­си, вло­жен­ной Нов­го­род­ским ми­тро­по­ли­том Иси­до­ром в Со­фий­ский дом и в дальнейшем пре­тер­пев­шей все при­клю­че­ния, вы­пав­шие на до­лю би­б­ли­о­те­ки Со­ло­вец­ко­го мо­на­сты­ря. Ви­ди­мо, уже при из­го­то­в­ле­нии «те­т­ра­дей» для Иси­до­ра текст был со­кра­щен: сня­то опи­са­ние на­ча­ла и про­дол­же­ния це­ре­мо­нии, – но дей­ст­во в Ус­пен­ском со­бо­ре из­ло­же­но по­л­но­стью[768]. При сравнении текстов не­тру­д­но за­ме­­тить, что чин Бо­ри­са Федоровича, со­з­дан­ный на ос­но­ве чи­на Фе­до­ра Ива­но­ви­ча, вклю­ча­ет сде­лан­ную в том прав­ку и, в свою оче­редь, от­ли­ча­ет­ся пе­ре­во­да­ми и по­я­с­не­ни­я­ми ус­та­рев­ших вы­­ра­же­ний. Смы­сло­вые от­ли­чия чи­на Го­ду­но­ва проявились, пре­ж­де всего, в мо­ти­ва­ции его вен­ча­ния, по тра­ди­ции из­ла­гав­шей­ся в ре­чах ца­ря и па­т­ри­ар­ха. В чине Годунова к цар­с­ким ин­сиг­ни­ям бы­ло до­ба­в­ле­но «яб­ло­ко» – дер­жа­ва, вру­чен­ная Бо­ри­су по­с­ле воз­ло­же­ния вен­ца и пе­ред при­ня­ти­ем ски­пе­т­ра. «И сие яб­ло­ко, – по­я­с­нял зна­че­ние но­вин­ки па­т­ри­арх Иов, – зна­ме­ние цар­ст­вия тво­е­го; и яко убо сие яб­ло­ко при­им в ру­це свои дер­жи­ши, та­ко убо дер­жи и вся царь­ст­вия, вдан­ная ти от Бо­га, от враг блю­ди­мо и не­по­ко­ле­би­мо». Зна­чи­тель­но под­роб­нее был из­ло­жен чин ми­ро­по­ма­за­ния, вклю­чив­ший, по­ми­мо про­че­го, че­ты­ре ве­ле­ре­чи­вые мо­лит­вы па­т­ри­ар­ха о бо­го­ут­вер­жден­но­сти но­во­го по­ма­зан­ни­ка, по при­ме­ру по­ста­в­ле­ния вла­сти­те­лей и ца­рей от древ­них про­ро­ков, бла­го­че­с­ти­во­го па­пы и бла­жен­ных па­т­ри­ар­хов. Мо­лит­вы, как и при­ся­га Го­ду­но­ву, отразили му­чав­шее узур­па­то­ра бес­по­кой­ст­во об уко­ре­не­нии его ди­на­стии.

Следующий царь, Фе­дор Бо­ри­со­вич Го­ду­нов, «сел» на от­цов­ский пре­стол, при­нял бла­го­сло­ве­ние ду­хо­вен­ст­ва и при­ся­гу под­дан­ных[769], но был сверг­нут и убит до ко­ро­на­ции. Царь Дми­т­рий Ива­но­вич (Лже­дми­т­рий I) на­про­тив, бла­го­по­лу­ч­но вен­чал­ся 30 ию­ля 1505 г. «по обы­к­но­вен­но­му об­ря­ду» (как от­ме­тил С.М.Соло­вь­ев), но чин его вен­ча­ния не со­хра­нил­ся, лишь ча­с­ти­ч­но от­ра­зив­шись в чи­не царицы Ма­ри­ны Юрь­ев­ны (см. ниже). Это и не уди­ви­тель­но, учи­ты­вая, сколь должно было ус­ту­пать ему вен­ча­ние Ва­си­лия Шуй­ско­го, убив­ше­го все­на­род­но при­знан­но­го го­су­да­ря. Про­ве­ден­ное в не­при­стой­ной спеш­ке 1 ию­ня 1606 г., все­го че­рез две не­де­ли по­с­ле ужа­с­ной рез­ни в ночь с 16 на 17 мая и «из­бра­ния» ца­ря Ва­си­лия тол­пой чер­ни 19 мая[770], вен­ча­ние Шуй­ско­го (в от­ли­чие от Лже­дми­т­ри­е­ва) со­сто­я­лось да­же до по­ста­в­ле­ния па­т­ри­ар­ха!

Чин вен­ча­ния Ва­си­лия Шуй­ско­го ока­зал­ся та­ким же ку­цым, как и сам царь. Его текст не вклю­ча­ет пред­ва­ри­тель­ных рас­по­ря­же­ний и окан­чи­ва­ет­ся пе­ред ми­ро­по­ма­за­ни­ем, а вме­сто обя­за­тель­ной записи вы­сту­п­ле­ния ца­ря име­ет по­ме­ту: «го­во­рить речь»[771]. Под­роб­но­сти церемонии бы­ли Ва­си­лию Ива­но­ви­чу па­мя­тны, он ведь со­в­сем не­дав­но вы­сту­пал глав­ным рас­по­ря­ди­те­лем на царских вен­ча­ни­ях Лже­дми­т­рия I и его су­п­ру­ги. Вид­но, что сце­на­рий был на­бро­сан лишь в об­щих чер­тах, и, тем не менее, в со­от­вет­ст­вии с пре­ж­ни­ми чи­на­ми. Ес­ли в сво­ем от­сут­ст­ву­ю­щем в тек­сте вы­сту­п­ле­нии Шуй­ский и им­про­ви­зи­ро­вал, то от­нюдь не столь сме­ло, как с пред­ше­ст­ву­ю­щей ко­ро­на­ции клят­вой в Ус­пен­ском со­бо­ре, вре­зав­шей­ся в па­мять со­в­ре­мен­ни­ков именно своей не­обы­ч­но­стью[772].

Под­черк­ну­то об­сто­я­те­лен и тра­ди­ци­о­нен чин вен­ча­ния Ми­ха­и­ла Фе­до­ро­ви­ча Ро­ма­но­ва 11 ию­ля 1613 г., из­бран­но­го на пре­стол с ут­вер­жден­ной гра­мо­той[773], как и Бо­рис Го­ду­нов[774]. Он по­л­но­стью ох­ва­ты­ва­ет со­бы­тия с ве­че­ра дня, пред­ше­ст­ву­ю­ще­го ко­ро­на­ции, до по­с­ле­ду­ю­ще­го «пи­ра зе­ло че­ст­на и ве­ли­ка», ус­т­ро­ен­но­го «без мест» (вне местнических расчетов). Чин вклю­чен в на­ряд­но изу­кра­шен­ную кни­гу об из­бра­нии и вен­ча­нии Ми­ха­и­ла, со­з­дан­ную в По­соль­ском при­ка­зе[775]. Яв­ное вли­я­ние чи­на Бо­ри­са Го­ду­но­ва про­сле­жи­ва­ет­ся в це­ре­мо­нии вру­че­ния дер­жа­вы (на сей раз вме­сте со ски­пе­т­ром). Од­на­ко осо­бые мо­лит­вы ис­чез­ли из чи­на по­ма­за­ния, ос­тав­шись ча­ст­ным экс­пе­ри­мен­том Бо­ри­са и его дру­га па­т­ри­ар­ха Ио­ва[776]. На то, что чин Ми­ха­и­ла вос­хо­дил не толь­ко к чи­ну Бо­ри­са, ука­зы­ва­ет по­имен­ная ро­с­пись дей­ст­ву­ю­щих лиц, по­я­вив­ша­я­ся при Лже­дми­т­рии I и ха­ра­к­тер­ная за­тем для всех Ро­ма­но­вых. Сход­но с чи­ном Ма­ри­ны Юрь­ев­ны опи­са­ны и стре­лец­кие ка­ра­у­лы.

Чин вен­ча­ния Але­к­сея Ми­хай­ло­ви­ча 28 сен­тя­б­ря 1645 г. со­ста­в­лен по об­раз­цу от­цов­ско­го, с раз­ли­ч­ны­ми усо­вер­шен­ст­во­ва­ни­я­ми и под­­роб­но­стя­ми.[777] В ча­ст­но­сти, от­но­си­тель­но со­ста­ва и на­ря­дов уча­ст­ни­ков (рав­но свет­ских и ду­хов­ных лиц), а также це­ре­мо­нии пи­ра, на ко­то­ром го­су­дарь под­черк­ну­то хо­лод­но обо­шел­ся с пре­ста­ре­лым па­т­ри­ар­хом Ио­си­фом. Мно­же­ст­во жи­вых под­роб­но­стей события сви­де­тель­ст­ву­ет, что име­ю­щий­ся в нашем распоряжении чин был по­с­ле це­ре­мо­нии уто­ч­нен срав­ни­тель­но со сце­на­ри­ем, ру­ко­во­дству­ясь ко­то­рым «про­тив го­су­да­ря («на чер­то­ж­ном ме­с­те») сто­ял и цар­ско­му по­ста­в­ле­нию и вен­ча­нию чин стро­ил ево ж го­су­да­рев по­соль­ской дум­ной дьяк Гри­го­рей Ва­силь­ев сын Львов»[778].

Ана­ло­ги­ч­но дум­ные дья­ки По­соль­ско­го при­ка­за «стро­и­ли» чин вен­ча­ния Фе­до­ра Але­к­се­е­ви­ча 18 ию­ня 1676 г. (Гри­го­рий Кар­пов сын Бо­г­да­нов)[779], а за­тем чин вен­ча­ния Ива­на и Пе­т­ра Але­к­се­е­ви­чей 25 ию­ня 1682 г. (Емель­ян Ива­но­вич Ук­ра­ин­цев)[780]. Как и сле­до­ва­ло ожи­дать ис­хо­дя из со­сто­я­ния государственных ар­хи­вов периода после пожара 1626 г., по ко­ро­на­ци­онным торжествам Але­к­сея Михайловича и его по­том­ков со­хра­ни­лись не толь­ко сами чи­ны, но также записи в дворцовых разрядах и ра­бо­чие ма­те­ри­а­лы. Не­опуб­ли­ко­ван­ным ос­та­ет­ся ­об­шир­ное де­ло о под­го­тов­ке и про­ве­де­нии ко­ро­на­ции Але­к­сея Ми­хай­ло­ви­ча[781]. Неосуществленным остался и выявленный Л.Е. Морозовой замысел нового венчания Алексея уже как государя Великой, Малой и Белой России.

Венчание на царство Алексея Михайловича уни­каль­но бла­го­да­ря ис­поль­зо­ва­нию ис­то­ч­ни­ка, не­сколь­ко не­ожи­дан­но­го те­о­ре­ти­че­с­ки, за­то ес­те­ст­вен­но­го пра­к­ти­че­с­ки: Чи­на на­ре­че­ния и по­ста­в­ле­ния в па­т­ри­ар­хи его де­да, Фила­ре­та Ни­ки­ти­ча Ро­ма­но­ва, 22 ию­ня 1619 г. Вы­со­ко­тор­же­ст­вен­ный чин «ве­ли­ка­го го­су­да­ря» (а не традиционно: великого гос­по­ди­на) свя­тей­ше­го па­т­ри­ар­ха Фи­ла­ре­та в принципе дол­жен рас­сма­т­ри­вать­ся в кон­тек­сте до­воль­но бо­га­той ис­то­рии ар­хи­е­рей­ских чи­нов. Но ре­аль­ный со­пра­ви­тель цар­ст­вен­но­го сы­на (и сво­ей «ве­ли­кой ста­ри­цы» су­п­ру­ги) постарался при­дать чрез­вы­чай­но вы­со­ко це­нив­шей­ся им це­ре­мо­нии сход­ст­во с цар­ским вен­ча­ни­ем, вплоть до ак­тив­но­го ис­поль­зо­ва­ния цен­т­раль­ного момента ко­ро­на­ции – ди­а­ло­га ца­ря и па­т­ри­ар­ха[782]. И все же глав­ной де­та­лью чи­на Фи­ла­ре­та ста­ли не ре­чи, а осо­бая мо­лит­ва о во­ца­ре­нии рус­ско­го го­су­да­ря над всей Все­лен­ной, за­им­ст­во­ван­ная, в пе­ре­ра­бо­тан­ном ви­де, из пе­чаль­но зна­ме­ни­той мо­лит­вы Бо­ри­са Го­ду­но­ва при за­здрав­ной ча­ше[783]. Имен­но Мо­ли­т­­ва Фи­ла­ре­та во­шла во все по­с­ле­ду­ю­щие чи­ны цар­ско­го вен­ча­ния, впер­вые про­зву­чав при ко­ро­на­ции Але­к­сея в ре­чи па­т­ри­ар­ха Ио­си­фа. Это­го по­ка­за­лось ма­ло – и в царский чин бы­­ло вве­де­но еще од­но вы­сту­п­ле­ние па­т­ри­ар­ха с этой мо­лит­вой, за­вер­шав­шее це­ре­мо­нию в Ус­пен­ском со­бо­ре.

Чин Але­к­сея Ми­хай­ло­ви­ча стал клас­си­че­с­ким об­раз­цом тра­ди­ции, за­ло­жен­ной в про­стран­ной ре­дак­ции чи­на Ива­на IV и не столь­ко ме­няв­шей­ся, сколь­ко шли­фо­вав­шей­ся пре­ем­ни­ка­ми Гроз­но­го. Лишь сын Але­к­сея Фе­дор, взяв за ос­но­ву чин от­ца, внес в це­ре­мо­нию кар­ди­наль­ные из­ме­не­ния по об­раз­цу позд­них ви­зан­тий­ских чи­нов. Не случайно Е.В. Бар­сов под­черк­нул, что «наи­боль­шую по­л­но­ту гре­че­с­ко­го чи­но­по­ло­же­ния пред­ста­в­ля­ет вен­ча­ние Фе­до­ра Але­к­се­е­ви­ча».[784] По­с­ле ре­чи ца­ря о его же­ла­нии ко­ро­но­вать­ся па­т­ри­арх Ио­а­ким во­п­ро­шал: «Ка­ко ве­ру­е­ши и ис­по­ве­ду­е­ши От­ца и Сы­на и Свя­та­го Ду­ха?» В от­ли­чие от всех рус­ских пред­ше­ст­вен­ни­ков царь Фе­дор тор­же­ст­вен­но про­чел Ни­кео-Ца­ре­град­ский сим­вол ве­ры. Да­лее, по­ми­мо ин­сиг­ний на Фе­до­ра Але­к­се­е­ви­ча бы­ла по об­раз­цу гре­че­с­ких им­пе­ра­то­ров воз­ло­же­на цар­ская оде­ж­да. Его уже традиционное ми­ро­по­ма­за­ние[785] на­ча­лось по при­об­ще­нии па­т­ри­ар­ха и епи­ско­пов, но до при­об­ще­ния дья­ко­нов, и не пе­ред Цар­ски­ми вра­та­ми, как ра­нее, а в са­мом ал­та­ре, по­доб­но свя­щен­ни­кам.

Оче­вид­но, ви­зан­тий­ские об­раз­цы бы­ли на­ко­нец-то из­вле­че­ны из-под спу­да. О том, что это бы­ла не слу­чай­ная на­ход­ка уче­но­го и рас­по­ря­ди­тель­но­го мо­ло­до­го го­су­да­ря, сви­де­тель­ст­ву­ет вклю­че­ние упо­ми­навшей­ся гре­че­с­кой грамоты в подготовлен­ный до ко­ро­на­ции Фе­до­ра «Ти­ту­ляр­ник» (1672).[786] Как заметил Б.А. Успенский, в 1660-х отец государя, Тишайший Алексей Михайлович, под влиянием греческих архиереев, стал причащаться святых тайн в алтаре, отдельно телу и крови Христовой, подобно священникам, дьяконам и, что было, видимо, для него важнее всего – подобно византийским императорам. Во время судилища над Никоном и староверами царь причащался в алтаре после нанятых им на Востоке патриархов Паисия и Макария, но до архиереев, очевидно демонстрируя свое превосходство, прежде всего, русским иерархам, которые отказались осуждать Никона по его требованию.[787] Федор Алексеевич не последовал в этом отцу, но счел правильным принять миропомазание в алтаре на торжественной церемонии царского венчания. Он проявил и скромность, и знание источников, причастившись после архиереев, архимандритов, игуменов и священников, но перед дьяконами. Такое причащение императора в алтаре именно при венчании на царство и миропомазании лучшее соответствовало восточно-римской традиции, которая, с легкой руки государя-реформатора, утвердилась с тех пор в России.[788]

Фе­дор Але­к­се­е­вич про­явил из­ряд­ное усер­дие не толь­ко в радикальном усо­вер­шен­ст­во­ва­нии са­мо­го чи­на вен­ча­ния, в со­т­руд­ни­че­ст­ве с по­соль­ски­ми дья­ка­ми, но и в чи­с­то ор­га­ни­за­ци­он­ной ра­бо­те по ли­нии Раз­ря­да, бла­го­да­ря че­му там сло­жи­лась своя «Ис­то­рия о вен­ча­нии»[789]. Еще 16 ию­ня, за два дня до тор­же­ст­ва, царь Фе­дор ука­зал, что­бы не толь­ко «зо­лот­чи­ки» (о нарядных уставных ко­с­тю­мах ко­их го­су­дарь про­яв­лял осо­бую за­бо­ту[790]), но так­же стряп­чие, дья­ки и «гос­ти» (избранные купцы) яви­лись на вен­ча­ние в зо­ло­тных об­ла­че­ни­ях. На­ру­ши­те­лей Фе­дор Але­к­се­е­вич в ха­ра­к­тер­ной энер­ги­ч­ной ма­не­ре при­ка­зал гнать с По­стель­но­го крыль­ца, от Са­до­вых две­рей и с се­ней пе­ред Зо­ло­той па­ла­той в за­ку­ток меж Сто­ло­вой и Сбор­ной па­лат. Ка­ра­уль­ных стрель­цов царь пре­ду­п­ре­дил на Кра­с­ное крыль­цо и бли­ж­ние пе­ре­хо­ды «лю­дей бо­яр­ских и иных мел­ких чи­нов от­нюдь ни­ко­го не пу­с­ка­ти», что­бы тол­па не за­сту­па­ла пу­ти глав­ным уча­ст­ни­кам дей­ст­ва. Сле­до­ва­ло за­бла­го­вре­мен­но, «до­ло­жившись свя­тей­шему па­т­ри­ар­ху, вы­сла­ть из цер­к­ви на­род не­знат­ных лю­дей и очи­сти­ть» ме­с­то в Ус­пен­ском со­бо­ре, «что­бы зо­лот­чи­ком бы­ло где ста­ть и от мно­же­ст­ва на­ро­да те­с­но­ты ве­ли­кой не бы­ло»[791].

При под­го­тов­ке к вен­ча­нию на цар­ст­во Ива­на и Пе­т­ра Алексеевичей в По­соль­ском при­ка­зе креп­ко за­ду­ма­лись над но­во­вве­де­ни­я­ми Фе­до­ра Але­к­се­е­ви­ча, сде­лав «пе­ре­чень из чи­нов­ной кни­ги» его ко­ро­на­ции. По раз­мыш­ле­нии ре­ше­но бы­ло со­хра­нить и раз­вить тен­ден­ции чи­на Фе­до­ра, срав­нив ново созданный сце­на­рий дей­ст­ва с «Пе­ре­ч­нем из чи­нов­ной кни­ги о вен­ча­нии на цар­ст­во ца­ря Але­к­сея Ми­хай­ло­ви­ча» с «от­ме­на­ми», то есть из­ме­не­ни­я­ми, вно­си­мы­ми в чин Ива­на и Пе­т­ра[792].

На по­с­лед­нем чи­ны вен­ча­ния мо­с­ков­ских го­су­да­рей кон­ча­ют­ся, хо­тя они и ока­за­ли вли­я­ние на ха­ра­к­тер ко­ро­на­ци­он­ной це­ре­мо­нии позд­ней­ших им­пе­ра­т­риц и им­пе­ра­то­ров. Впро­чем, пер­вый опыт «це­сар­ско­го», то есть им­пе­ра­тор­ско­го вен­ча­ния, при­­на­д­ле­жал еще Лже­дми­т­рию I, ко­то­рый в на­ру­ше­ние тра­ди­ции ко­ро­но­вал и свою су­п­ру­гу Ма­ри­ну Юрь­ев­ну Мни­шек. Это про­изош­ло 8 мая 1606 г., не­ме­д­лен­но по­с­ле об­ру­че­ния. Со­хра­нив­ший­ся чин вен­ча­ния Ма­ри­ны Юрь­ев­ны, за ис­к­лю­че­ни­ем крат­ко­го ука­за­ния на по­ря­док об­ру­че­ния и по­зд­ра­в­ле­ний но­во­бра­ч­ной в Гра­но­ви­той па­ла­те, ста­ра­тель­но сле­ду­ет чи­нам ко­ро­на­ции Фе­до­ра Ива­но­ви­ча и Бо­ри­са Го­ду­но­ва, упо­ми­ная от­дель­ные осо­бен­но­сти вен­ча­ния са­мо­го Лже­дми­т­рия и де­та­льно опи­сы­вая це­ре­мо­нию вплоть до пи­ра[793]. Не­смо­т­ря на не­из­бе­ж­ные ин­но­ва­ции и не­ко­то­рую осо­бен­ность со­ста­ва уча­ст­ни­ков вен­ча­ния, этот чин впол­не впи­сы­ва­ет­ся в си­с­те­му и дол­жен ис­поль­зо­вать­ся при изу­че­нии ее раз­ви­тия.

В заключение обзора замечу, что ши­ро­ко рас­про­стра­нен­ная в ле­то­пи­са­нии XVII в. и пе­ре­ко­че­вав­шая из не­го в тру­ды ис­то­ри­ков мысль, буд­то про­це­ду­ра вен­ча­ния ве­ли­ких кня­зей идет еще от Вла­ди­ми­ра Свя­то­го, то есть поч­ти не ме­ня­лась с кон­ца IX по ко­нец XV в., до бла­го­сло­ве­ния на ве­ли­кое кня­же­ние Дми­т­рия-вну­ка, яви­лась ми­ру бла­го­да­ря усер­дию слу­жа­щих По­соль­ско­го при­ка­за во вто­рой по­ло­ви­не XVI в. Созданный ими чин «по­ста­в­ле­ния ве­ли­ких кня­зей рус­ских» от­ра­зил чи­с­то иде­о­ло­ги­че­с­кую ре­аль­ность, пред­­ста­в­ле­ние, ка­кой и насколько древней дол­ж­на быть тра­ди­ция, сло­жив­ше­е­ся к мо­мен­ту, ко­г­да воз­ни­к­ла по­треб­ность та­кую тра­ди­цию иметь. На де­ле имен­но чин Дми­т­рия-вну­ка сле­ду­ет рас­сма­т­ри­вать как зер­но, из ко­то­ро­го про­ро­с­ла вся пыш­ная це­ре­мо­ния цар­ско­го вен­ча­ния.

Бо­лее ус­той­чи­вым за­блу­ж­де­ни­ем историков, по­ро­ж­ден­ным, в ча­ст­но­сти, при­ле­ж­ным чте­ни­ем со­чи­не­ний А.М. Курб­ско­го, но глав­ным об­ра­зом – пред­ста­в­ле­ни­ем о ви­зан­тий­ских кор­нях идеи цар­ской вла­сти на Ру­си, бы­ло убе­ж­де­ние, что рус­ский чин цар­ско­го вен­ча­ния воз­ник на ос­но­ве кон­стан­ти­но­поль­ско­го. По­ч­ти с та­ким же ус­пе­хом мо­ж­но бы­ло ссы­лать­ся и на рим­ские об­раз­цы: пер­вые до­воль­но дол­го име­ли ми­ни­маль­ное, вто­рые – ни ма­лей­ше­го от­но­ше­ния к оте­че­ст­вен­ной про­це­ду­ре, хо­тя идея на­сле­дия Пер­во­го Ри­ма экс­плу­а­ти­ро­ва­лась при со­з­да­нии чи­нов не ме­нее ак­тив­но, чем Вто­ро­го.

По­иск же ре­аль­но­го объ­я­с­не­ния из­ме­не­ний в ко­ро­на­ци­он­ном дей­ст­ве ве­дет к смы­сло­вой сто­ро­не ри­ту­а­ла, раз­ра­ба­ты­вав­ше­го­ся, пре­ж­де все­го, как торжественное утверждение суверенных, державных основ верховной власти. За возможным ис­к­лю­че­ни­ем чи­на Дми­т­рия вну­ка (создававшегося и, видимо, перерабатывавшегося в контексте ре­ше­ния острого вопроса о престолонаследии), вен­ча­ния рос­сий­ских го­су­да­рей нико­г­да не име­ли пра­к­ти­че­с­ко­го, связанного с конкретной по­ли­ти­ческой борьбой зна­че­ния: они слу­жи­ли лишь оформ­ле­ни­ем уже ре­шен­но­го во­п­ро­са о пре­сто­ло­на­с­ле­дии и ус­т­ра­и­ва­лись по­с­ле ре­аль­но­го во­ца­ре­ния.

Предшествовавшее венчанию всту­п­ле­ние ца­ря на пре­стол зна­ме­но­ва­лось и за­кре­п­ля­лось бла­го­сло­ве­ни­ем ду­хо­вен­ст­ва и при­ся­гой под­дан­ных. Здесь спеш­ка была велика. Да­же в срав­ни­тель­но спо­кой­ное для ди­на­стии вре­мя, приболевшего Фе­до­ра Але­к­се­е­ви­ча[794], а по­с­ле не­го юного Пе­т­ра под руки вле­к­ли в Гра­но­ви­тую па­ла­ту при­ни­мать при­ся­гу Го­су­да­ре­ва дво­ра «то­го ж ча­су» по кон­чи­не пред­ше­ст­вен­ни­ка[795]. Взошедший на престол и принявший присягу чинов двора ца­ре­вич (или пре­тен­дент) ста­но­вил­ся ве­ли­ким го­су­да­рем ца­рем. Сле­ду­ю­щие не­де­ли по­дья­чие цен­т­раль­ных при­ка­зов бы­ли за­гру­же­ны на­пи­са­ни­ем и рас­сыл­кой кре­сто­це­ло­валь­ных гра­мот во все уезд­ные го­ро­да и пол­ки. Там, од­но­вре­мен­но с при­ве­де­ни­ем к при­ся­ге но­во­му ца­рю слу­жа­щих и ок­ре­ст­ных жи­те­лей, гра­мо­ты пе­ре­пи­сы­ва­лись и от­пра­в­ля­лись в се­ла, ста­ни­цы, на про­мы­с­лы и зи­мо­вья, в по­гра­ни­ч­ные от­ря­ды и т. п., пока каждый подданный российского государства не присягнет на мерность новому самодержцу. Оцените масштаб государства, состояние его путей сообщения, важность задачи – и вы поймете, в каком напряжении жили чиновники месяц и более.  К вен­ча­нию же го­то­ви­лись спо­кой­но, с рас­ста­нов­кой, ме­ся­ца­ми (за ис­к­лю­че­ни­ем, раз­ве что, узур­па­то­ра Ва­си­лия Шуй­ско­го). Но и Шуй­ский на­пра­с­но то­ро­пил­ся: пре­сту­п­ле­ни­ем, из­ме­ной го­су­да­рю счи­та­лось имен­но на­ру­ше­ние кре­ст­но­го це­ло­ва­ния, как за­я­ви­ли в зна­ме­ни­той ре­чи о прекращении междоусобия па­т­ри­ар­хи Иов и Гер­мо­ген[796]. Смысл венчания состоял в том, что состоявшийся законный монарх объявлял подданным основы и перспективы своей благодетельной и Богом утвержденной власти. Здесь перемены, внесенные царем Федором, были воистину велики.

ОСНОВЫ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ:
ОТ СВЯТОЙ РУСИ К НОВОМУ РИМУ

Изменения в главном государственном акте при царе Федоре имели тем более важное значение, что по замыслу устроителей церемонии она издревле имела в высшей степени публичный характер.

Ес­ли це­ре­мо­ния Дми­т­рия-вну­ка представлялась самим составителям чина срав­ни­тель­но ка­мер­ной[797], а вен­ча­ние Ива­на IV не про­из­ве­ло осо­бо­го впе­чат­ле­ния на со­в­ре­мен­ни­ков, то уже в Про­стран­ной ре­дак­ции чи­на Ивана Гроз­но­го под­чер­ки­вал­ся в вы­с­шей сте­пе­ни пуб­ли­ч­ный ха­ра­к­тер идеальной, с точки зрения царя, це­ре­мо­нии. По­ми­мо московского дворянства, ду­хо­вен­ст­ва и мно­го­го мно­же­ст­ва чи­нов­ни­ков на вен­ча­нии пре­д­у­сма­т­ри­ва­лось при­сут­ст­вие «все­на­род­но­го мно­же­ст­ва пра­во­слав­ных кре­сть­ян, им же несть чи­с­ла», «все­на­род­но­го мно­го­го без­чи­с­лен­но­го мно­же­ст­ва». Имен­но о та­ком люд­ском мо­ре, ост­ро ну­ж­да­ю­щем­ся в ус­т­ро­е­нии, по­ве­ст­ву­ет чин Фе­до­ра Ива­но­ви­ча. При вен­ча­нии Ма­ри­ны Юрь­ев­ны пра­к­ти­ч­ный Лже­дми­т­рий I на­зна­чил «по пу­ти ус­т­ра­и­ва­ть на­ро­ды» 6 стре­лец­ких пол­ков­ни­ков, 20 сот­ни­ков, личную охрану и стре­лец­кий полк. Этот ка­ра­ул со­хра­нил­ся при вен­ча­нии Ми­ха­и­ла Фе­до­ро­ви­ча, ко­г­да «на­ро­да» ста­ло, ес­ли это воз­мо­ж­но, еще боль­ше, а глав­ное – «все лю­ди» вы­ра­жа­ли чув­ст­ва, на ко­то­рые на­де­ял­ся Иван Гро­зный в Про­стран­ной ре­дак­ции сво­его чи­на, ве­ля зво­нить ко­ло­ко­ла с самого на­ча­ла це­ре­мо­нии и рас­сы­лать по хра­му над­зи­ра­те­лей.

При вен­ча­нии Ми­ха­и­ла Романова не толь­ко в Ус­пен­ском со­бо­ре, но и вне стен его лю­ди, согласно чину, сто­я­ли «со стра­хом и тре­пе­том, со мно­гой сер­де­ч­ною ра­до­стью, ди­вясь цар­ско­му чуд­но­му то­му про­­хо­ж­де­нию, и сла­ву вос­сы­ла­я все­силь­но­му Бо­гу, и бла­го­дар­ст­вен­ны­ми по­хва­ла­ми хва­ли­ли ца­ря». Ми­­ха­ил Фе­до­ро­вич еще с ве­че­ра на­ка­ну­не тор­же­ст­ва ве­лел на­чать служ­бу «по мо­на­сты­рям и по всем цер­к­вам», надо полагать, Москвы.

Але­к­сей Ми­хай­ло­вич, учи­ты­вая про­с­то­ры стра­ны, от­дал при­каз начать всемирную радость за­ра­нее: «К то­му дню, в ко­то­рой... вен­ча­ть­ся... ве­лел го­су­дарь в со­бор­ной... цер­к­ви и по всем цер­к­вам Мо­с­ков­ско­го го­су­дар­ст­ва мо­ли­ть Бо­га, и пре­чи­с­тую его Ма­терь, и свя­тых чу­до­твор­цев, и всех свя­тых, и пе­ть все­нощ­ное бде­ние». В сто­ли­це бла­го­вест зву­чал с рас­све­та до на­ча­ла вен­ча­ния. «Все­на­род­ное мно­гое бес­чи­с­лен­ное мно­же­ст­во пра­во­слав­ных кре­сть­ян» в Кре­м­ле бы­ло «му­же­ска по­лу и жен­ска», а на Ива­нов­ской пло­ща­ди тол­пи­лись «ино­зем­цы, ко­то­рые ему, ве­ли­ко­му го­су­да­рю, слу­жат в хо­лоп­ст­ве, и ок­ре­ст­ных ве­ли­ких го­су­дарств вся­кие лю­ди, им же не было чи­с­ла».

Фе­дор Але­к­се­е­вич по­ста­рал­ся еще бо­лее уси­лить впе­чат­ле­ние все­об­ще­го празд­ни­ка. При­вы­ч­ное упо­т­реб­ле­ние в чи­не вен­­ча­ния понятия «все­на­род­ный» при­об­ре­ло свой­ст­вен­ный взглядам ца­ря Фе­до­ра от­те­нок «ме­ж­ду­на­род­ный». При упо­ми­на­нии ино­зем­цев, вме­сте с рос­си­я­на­ми ра­до­вав­ших­ся во­ца­ре­нию Фе­до­ра, а поз­же Ива­на и Пе­т­ра, бы­ло сня­то «хо­лоп­ст­во». Впрочем, ме­ж­ду­на­род­ная пуб­ли­ч­ность цар­ско­го вен­ча­ния под­чер­ки­ва­лась самим на­зна­че­ни­ем в «чи­но­ст­ро­и­те­ли» ди­п­ло­ма­тов, как при его отце.

Имен­но при ца­ре Фе­до­ре, ко­г­да желанная со времен Ивана Грозного пуб­ли­ч­ность ак­та вен­ча­ния до­с­тиг­ла апо­гея, ра­ди­каль­но изменилась ини­ци­а­ти­ва глав­ных ис­по­л­ни­те­лей дей­ст­ва и его мо­ти­ви­ров­ка.

Сим­во­ли­ч­но, что вна­ча­ле ру­ко­во­дство церемонией полностью при­на­д­ле­жа­ло ве­ли­ко­му кня­зю-де­ду: Иван III «бла­го­сло­вил вну­ка сво­его... ве­ли­ким кня­же­ст­вом» и пред­ло­жил сде­лать то же ми­тро­по­ли­ту. Это допускалось имевшимся в то время на Руси кратчайшим византийским трактатом, при венчании императрицы по воле императора. Но важно, что именно мысль о первенстве государя и его права закрепилась при Иване Грозном, сначала по воле организатора венчания, митрополита Макария, а затем и по воле самого царя, редактировавшего текст.

В ре­дак­ци­ях чи­на Ива­на IV ини­ци­а­ти­ва ло­ги­ч­но пе­ре­хо­дит к вен­ча­е­мо­му си­ро­те: це­ре­мо­ния на­чи­на­ет­ся «по со­ве­ту ве­ли­ко­го кня­зя» ми­тро­по­ли­ту. При этом юный го­су­дарь ссы­ла­л­ся на во­лю от­ца, а ми­тро­по­лит Ма­ка­рий под­твер­жда­л это ос­но­ва­ние. Бу­к­валь­но то же самое мы ви­дим при вен­ча­нии Фе­до­ра Ива­но­ви­ча.

В чи­не Бо­ри­са Го­ду­но­ва не со­хра­ни­лось тра­ди­ци­он­но­го на­ча­ла, од­на­ко и здесь в тексте, предписывающем церемонию, имен­но царь за­я­в­ля­ет, что его «бла­го­сло­ви­ла и по­ве­ле­ла бы­ть... ца­рем» ца­ри­ца Ири­на–Але­к­сан­д­ра. Всем из­ве­ст­но, что Бо­рис ор­га­ни­зо­вал свое «из­бра­ние», и па­т­ри­арх сы­г­рал в этом глав­ную роль. В са­мом чи­не Го­ду­нов пред­ла­га­ет Ио­ву бла­го­сло­вить его «по Бо­жи­ей во­ле и по ва­ше­му из­бра­нию». Но наследственное, ро­до­вое на­ча­ло ос­та­ет­ся глав­ным мо­ти­вом вен­ча­ния. В отличие от тысячелетней традиции Империи ромеев (вторая половина IV– середина XV вв.), где частая смена династий побуждала в большей мере развивать идею божественного избрания и благословения. Да­же в чи­не венчания во­все не ле­ги­тим­но­го ца­ря Ва­си­лия Шуй­ско­го, заменявший отсутствующего патриарха ми­тро­по­лит публично при­зна­вал факт за­кон­но­го на­сле­до­ва­ния пре­сто­ла.

Со­бор­но из­бран­ный «всею зе­м­лею» Ми­ха­ил Ро­ма­нов во всту­пи­тель­ной ре­чи об­ра­тил­ся не толь­ко к ми­тро­по­ли­ту, но к свя­щен­ст­ву «и все­му пра­во­слав­но­му хри­сти­ан­с­т­ву», тре­буя от ду­хо­вен­ст­ва, что­бы его, уже из­бран­но­го ца­ря, «по... из­бра­нию... бла­го­сло­ви­ли».[798] По русской традиции, идущей с чина Ивана Грозного, юно­ша сам «из­во­лил вен­чать­ся» и «ве­лел» ми­тро­по­ли­ту на­чать дей­ст­во.

Так­же сын его Але­к­сей, вспомнив о непрерывности (!) царской династии, са­мо­ли­ч­но «из­во­лил вен­ча­ть­ся  ... и вос­при­ять в ру­ку свою пра­ро­ди­те­лей сво­их, пре­ж­них ве­ли­ких го­су­да­рей, и от­ца сво­его... ски­петр и цар­ский чин … и по­ма­за­ть­ся свя­тым ми­ром … и при­ча­с­ти­ть­ся … от ру­ки па­т­ри­ар­ха». Во время вен­ча­ния ар­хи­е­реи дей­ст­во­ва­ли «по его го­су­да­ре­ву... при­ка­зу и по по­ве­ле­нию». Мо­ти­ви­руя за­кон­ность вен­ча­ния, якобы избранный[799] Але­к­сей Ми­хай­ло­вич за­я­вил, что отец его «бла­го­сло­вил цар­ст­вом... и все­ми хо­руг­вями пра­в­ле­ния … и ве­лел нам на то цар­ст­во... вен­ча­ться… да о том... и вам … Ио­си­фу па­т­ри­ар­ху, и бо­я­рам, и цар­ско­му сво­ему син­гк­ли­ту при­ка­зал... И ты бы, – по­ве­ле­вал царь ар­хи­па­с­ты­рю, – на цар­ст­во... нас... бла­го­сло­вил, и свя­тым ми­ром по­ма­зал, и вен­чал бы».

Ана­ло­ги­ч­ное обо­с­но­ва­ние во­ца­ре­ния Але­к­сей Ми­хай­ло­вич имел в виду для своих сы­но­вей, заранее объявив их законными наследниками. Ца­ре­вич Але­к­сей Але­к­се­е­вич был пред­ста­в­лен дво­ру и ино­зем­цам как на­след­ник пре­сто­ла в 1667 г.[800], но не пе­ре­жил от­ца. Тор­же­ст­вен­ное «объ­я­в­ле­ние» Цер­к­ви, дво­ру и на­ро­ду но­во­го на­след­ни­ка Фе­до­ра Але­к­се­е­ви­ча 1 сен­тя­б­ря 1674 г. со­про­во­ж­да­лось рас­сыл­кой по стра­не объ­я­ви­тель­ных гра­мот и бо­га­ты­ми по­жа­ло­ва­ни­я­ми дво­рян­ст­ву[801]. Разумеется, никаких приготовлений к коронации в обоих случаях не было, и быть не могло.[802]

Бла­го­сло­ве­ние от­ца еще упо­ми­на­лось при вен­ча­нии ца­ря Фе­до­ра в 1676 г., хотя и отошло на второй план. Но самые млад­шие сы­но­вья Але­к­сея – Иван и Петр – вен­ча­лись в 1682 г. уже во­все без за­ве­ща­тель­но­го мо­ти­ва. Пер­во­на­чаль­но в «вер­хах» ду­ма­ли обы­грать традиционную вер­сию «за­ве­ща­ния» цар­ст­ва Пе­т­ру его старшим братом.[803] Но вско­ре при­шли к фор­му­ле, что Фе­дор не «за­ве­щал» и да­же не «ве­лел» брать­ям вен­чать­ся, а про­с­то «ос­та­вил... цар­ст­во», на ко­то­ром они «учи­ни­ли­сь» и «прин­яли вместе» ски­петр и дер­жа­ву[804]. Не­смо­т­ря на на­ли­чие официальных «соборных ак­тов» об из­бра­нии ка­ж­до­го[805], Иван и Петр, по чину, не ука­зы­ва­ют ни­ка­ко­го иного мо­ти­ва вен­ча­ния, кро­ме Божь­ей во­ли. «И ты бы, – го­во­ри­ли они па­т­ри­ар­ху Ио­а­ки­му, –... по Бо­жией во­ле и бла­го­да­ти... на цар­ст­ва... нас бла­го­сло­вил и... по­ма­зал... и вен­чал бы». Эти осо­бен­но­сти чи­на венчания Ива­на и Пе­т­ра мо­ж­но от­ча­с­ти объ­я­с­нить сло­ж­ной об­ста­нов­кой Мо­с­ков­ско­го вос­ста­ния 1682 г. Од­на­ко они оказались весьма важными для мотивации последующих, императорских венчаний, и были свя­за­ны с серь­ез­ны­ми из­ме­не­ни­я­ми в чи­нах вен­ча­ния, на­чав­ши­ми­ся еще в спо­кой­ное вре­мя Фе­до­ра.

Из­ме­не­ние мо­ти­ва­ции царского вен­ча­ния всех трех сы­но­вей Але­к­сея сов­па­да­ет с кру­той сме­ной ини­ци­а­то­ра это­го тор­же­ст­вен­но­го, самого важного в стране дей­ст­ва. С 1676 г. «по со­ве­ту и со­г­ла­сию» царя, а затем двух ца­рей, це­ре­мо­ни­ей ру­ко­во­дит па­т­ри­арх. Имен­но он де­мон­ст­ра­тив­но рас­по­ря­жа­ет­ся на всех эта­пах ко­ро­на­ции, при­ка­зы­вая де­лать ка­ж­дый шаг как ду­хов­ным, так и свет­ским ли­цам. В этом не бы­ло практической не­об­хо­ди­мо­сти при на­ли­чии пись­мен­ных сце­на­ри­ев и в при­сут­ст­вии вни­ма­тель­но­го суф­ле­ра из По­соль­ско­го при­ка­за. Оче­вид­но, что на­стойчи­вые ука­за­ния, впер­вые вло­жен­ные составителями чина Фе­до­ра в ус­та па­т­ри­ар­ха Ио­а­ки­ма и звучавшие публично, име­ли глу­бо­ко сим­во­ли­че­с­кий смысл в це­ре­мо­нии «все­на­род­но­го» празд­но­ва­ния по по­во­ду «все­мир­ной ра­до­сти».

Столь круп­ное из­ме­не­ние вза­и­мо­дей­ст­вия свет­ско­го и ду­хов­но­го вла­дык бы­ло свя­за­но с за­ко­но­мер­ным раз­ви­ти­ем пред­ста­в­ле­ний о пра­во­вых ос­но­вах са­мо­дер­жав­ной вла­сти и ее фун­к­­ци­ях – от ро­до­вых к го­су­дар­ст­вен­ным. Ис­то­ри­ки по­спе­ши­ли за­клей­мить эту про­стую схе­му С.М. Соловьева. Ве­­ли­кий ис­то­рик-ар­хи­вист и впрямь не бли­стал те­о­ре­ти­че­с­ки­ми рассуждениями: его идеи большей частью заложены в контекст конкретно-исторического повествования. Од­на­ко при про­дол­же­нии на­ча­той им по­с­ле­до­ва­тель­ной ра­бо­ты с го­су­дар­ст­вен­ны­ми ар­хи­ва­ми ча­с­тень­ко вы­яс­ня­ет­ся, что на­блю­де­ния Соловьева над раз­ви­ти­ем по­ли­ти­че­с­ко­го са­мо­со­з­на­ния зна­чи­тель­но то­ч­нее и спра­ве­д­ли­вее пло­дов со­ци­аль­но-фи­ло­соф­ской эру­ди­ции.

Действительно, в ис­ход­ном для ком­п­ле­к­са чи­нов вен­ча­ния чи­не Дми­т­рия-вну­ка гос­под­ству­ет ро­до­вое на­ча­ло: «Бо­жи­им из­во­ле­ни­ем от на­ших пра­ро­ди­те­лей ве­ли­ких кня­зей ста­ри­на на­ша то и до сих мест: от­цы ве­ли­кие кня­зи сы­ном сво­им пер­вым да­ва­ли кня­же­ст­во ве­ли­кое». Здесь и в по­с­ле­ду­ю­щих чи­нах обя­за­тель­ным бы­ло ука­за­ние на за­кон­ность вла­сти де­да и от­ца бла­го­сло­в­ля­е­мо­го го­су­да­ря. От­ра­жен­ные чи­ном пред­ста­в­ле­ния о «Свя­той Ру­си», «Но­­вом Из­ра­и­ле», о Мо­с­к­ве как «Но­вом Ие­ру­са­ли­ме», со­че­тав­шие в се­бе идеи бо­го­из­бран­но­го на­ро­да и на­сле­до­ва­ния, не бы­ли еще до­по­л­не­ны теори­ей «Тре­тье­го Ри­ма».

Мо­лит­ва о «ца­ре над лю­дь­ми сво­и­ми Из­ра­и­ля» здесь, как и в позд­них чи­нах, от­не­сен­а к под­дан­ным москов­ско­го са­мо­держ­ца, хотя, стро­го говоря, дол­ж­на рас­про­стра­нять­ся на все хри­сти­ан­с­т­во или хо­тя бы на бла­го­че­с­ти­вое пра­во­слав­ное «ста­до Хри­сто­во». От­сут­ст­вие идеи «Тре­тье­го Ри­ма» в го­су­дар­ст­вен­ном оби­хо­де кон­ца XV в., по­ми­мо чи­на Дми­т­рия-вну­ка, убе­ди­тель­но про­сле­жи­ва­ет­ся и по ди­п­ло­ма­ти­че­с­ким до­ку­мен­там. «Государь наш – ве­ли­кий го­су­дарь, уро­жде­ный из­на­ча­ла от сво­их пра­ро­ди­те­лей», ут­вер­ж­дал рус­ский по­сол в 1489 г., то­г­да как великий князь в Мо­с­к­ве по­я­с­ня­л: «Мы, Бо­жи­ей ми­ло­стью го­су­да­ри на сво­ей зе­м­ле из­на­чала, от пер­вых сво­их пра­ро­ди­те­лей, а по­ста­в­ле­ние име­ем от Бо­га, как на­ши пра­ро­ди­те­ли, так и мы»[806].

Сочетание славного родового начала с богоизбранностью великого князя и всего русского народа, никакого отношения к идее римского или константинопольского наследства не имеет. Оно восходит к популярнейшему в древнерусской литературе «Слову о законе и благодати» первого русского митрополита всея Руси Илариона.[807] В Софии Киевской, главном соборном храме Руси, Иларион при своем вступлении на святой престол в 1051 г. произнёс речь, которая стала фундаментом национальной исторической концепции. Обращаясь к великому князю Ярославу, новый митрополит прославил его отца, «нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих победами и силою и ныне поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Руской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли!». Не греки крестили Русь, заявил новый митрополит, но «славный, рожденный от славных, благородный – от благородных, князь наш Владимир». «Слово» митрополита Илариона соединило принятое от Византии христианство и военные подвиги первых русских князей с гордостью за Русскую землю и верой в ее великую мис­сию. Крестив Русь, Владимир Святой и продолжатель его дела, просветитель Ярослав Мудрый от­крыли но­вую стра­ни­цу мировой ис­то­рии, на ко­то­рой рус­ские яв­ля­ют­ся Новым Израилем, из­бран­ным Бо­гом на­ро­дом[808].

Концепция Москвы как наследника всей русской земли, богоизбранного царства, удела Богородицы, преемника павшей в середине XIV в. Империи ромеев, разрабатывалась русскими, сербскими и иными приезжавшими к нам мыслителями весьма плодотворно. Они весьма убедительно писали и о перемещении центра мирового православия в Москву, ставшую, божьим благословением и своими заслугами, Новым Римом.[809] Уже великий князь Василий II сделался в их глазах «православным самодержцем, царем рус