О цели установления царской власти

Письмо преподобного Максима Исповедника

Ты требовалъ, чтобы я написалъ тебѣ, почему Богъ опредѣлилъ нѣкоторымъ людямъ владычествовать надъ подобными себѣ людьми, тогда какъ всѣ люди имѣютъ одинаковую природу и всѣ въ одинаковой мѣрѣ причастны оной. Не вдаваясь въ излишество, я изложу кратко все, чему учили меня о семъ предметѣ мудрые и святые Мужи. 

Неложное Писаніе открываетъ намъ, что человѣкъ, по благодати сотворившаго его Бога, получившій власть надъ всѣмъ видимымъ міромъ, послѣ того, какъ по злоупотребленію извратилъ естественное направленіе духовнаго своего существа, по праведному суду Божію подвергъ тлѣнію какъ самаго себя, такъ и весь міръ. Посему всякій человѣкъ, не исключая никого, подверженъ во время многотрудной и многоплачевной жизни сей, отъ непостоянства ея, происходящаго отъ неразумія и безпорядка составляющаго ее вещества, бѣдствіямъ, сопряженнымъ съ нею.

И это Господь установилъ премудро; именно Онъ хотѣлъ, чтобы мы, узнавъ по бѣдствіямъ жизни, безумно любимой нами, сколь вредно пристрастіе къ ней, удостовѣрились, что для насъ полезнѣе оставить ее, нежели проводить, и, утвердившись въ равнодушіи къ ней, презрѣли непостоянные видимые предметы, а вмѣсто ихъ возлюбили неизмѣняемые мысленные предметы. 

Но поелику мы, не смотря на безчисленныя бѣдствія, какія претерпѣваемъ въ продолженіе ея, не перестаемъ любить ее; то всеблагій, премудрый и благопромыслительный Господь учредилъ между людьми Царскую власть съ тою цѣлію, чтобы предотвратить то зло для жизни, которое имѣетъ произойти отъ своеволія, т.е. чтобы люди не истребляли другъ друга, подобно рыбамъ морскимъ, не имѣя начальника, который бы могъ удержать сильнаго отъ нападенія на слабѣйшаго.

На семъ основаніи въ родѣ человѣческомъ по необходимости учреждена Царская власть, и люди, одинаковую имѣющіе природу, раздѣлены на начальствующихъ и подчиненныхъ, дабы первые руководствовали покоряющихся законамъ естественнымъ, и наказаніями обуздывали нежелающихъ по надмѣнію ума покоряться имъ, и такимъ образомъ оказывали всѣмъ правосудіе, опорою коего служатъ страхъ и любовь, и которое, не смотря на различныя склонности людей, утверждаетъ повсюду миръ и тишину; чего не было бы достигнуто, если бы страхъ не удерживалъ чернь отъ безумнаго стремленія къ беззаконію и не заставлялъ ее силою жить мирно, подобно людямъ благоразумнымъ; ибо страхъ заставляетъ неразумныхъ противъ воли дѣлать то же, что разумные дѣлаютъ произвольно, по убѣжденію. 

Вотъ какъ научили меня судить о цѣли учрежденія между людьми Царскаго достоинства; и это Ученіе я признаю истиннымъ и объясняющимъ существо дѣла. Что касается до другой причины, по коей, какъ свидѣтельствуетъ св. Писаніе, учреждено оно; то ее постигнуть могутъ, по моему мнѣнію, только чистые умы.

Впрочемъ и помянутая причина не противорѣчитъ цѣли св. Писанія, потому что и оно говоритъ, что когда Израильтяне отказались имѣть Царемъ своимъ Самаго Бога; то Онъ дозволилъ имъ избрать изъ среды себя Царя, дабы отъ безпорядковъ безначалія не произошло многоначалія, которое можетъ произвести пагубное для всего рода человѣческаго смятеніе, безъ правителя опредѣленнаго Богомъ, который силою убѣжденія склонилъ бы къ миру тѣхъ, кои способны слушаться его, и силою власти наказалъ злодѣевъ, съ умысломъ извращающихъ въ себѣ противоестественными навыками врожденное понятіе добра. 

Намъ же да дастъ Господь усердіе быть подъ владычествомъ Его, и исполнять животворящія заповѣди Его; и да даруетъ достойно уважать Царей земныхъ, царствующихъ по Его волѣ, и исполняющихъ Его божественныя повелѣнія.

Напечатано «Воскресное Чтенiе», 1845 г. № 16

https://3rm.info

 

О монархии и республике

И.А. Ильин.

Какая государственная форма установится в России после революции, — мы не знаем. Мы не в состоянии предусмотреть и предопределить надвигающихся событий. Мы должны помнить, что мы всего-навсего незначительная часть русского народа и что за нами нет силы, которую мы могли бы противопоставить внутри-русской стихии и международным силам.

Но мы знаем, что мы примем Россию в момент падения большевиков такою, какова она будет к тому времени: с переутомленной, измученной, ожесточившейся народной душой, с дезорганизацией повсюду, в состоянии всенародного оскудения и растерянности. Какая государственная форма будет тогда возможною, необходимою, желательною, спасительною? Ответ ясен и прост: внепартийная, сверхклассовая, национальная, религиозно-вдохновенная и жизненно-творчески-гибкая диктатура.

Только она сумеет властною, авторитетною рукою остановить всякую новую гражданскую войну, подавить партийную резню и националистические погромы, сократить период хаоса, побудить население немедленно взяться за мирный труд, приступить сразу — к очищению страны от коммунистической нечисти и к водворению справедливых, устойчивых форм правопорядка. Без этого стране предстоит новая эпоха длительного распада и хаоса, с вечными восстаниями авантюристов, субсидируемых из-за границы и с новыми попытками гибельных расчленений извне и изнутри. Никакая республиканская форма, — центробежная по своей природе, — не справится с этой задачей.

Никакая монархическая форма не сможет быть установлена на основе неосевшего хаоса, в пыли и грязи революционно-контрреволюционного кипения. Спасти Россию сможет только полновластный глава государства, вокруг которого мы сможем творчески объединиться, забыв все и помня одну Россию, не предрешая той окончательной государственной формы, в которой Россия сможет в дальнейшем жить и крепнуть.

Это есть великая иллюзия, что «легче всего» возвести на престол законного Государя. Ибо законного Государя надо заслужить сердцем, волею и делами. Мы не смеем забывать исторических уроков: народ, не заслуживший законного Государя, не сумеет иметь его, не сумеет служить ему верою и правдою и предаст его в критическую минуту. Монархия не самый легкий и общедоступный вид государственности, а самый трудный, ибо душевно самый глубокий строй, духовно требующий от народа монархического правосознания.

Республика есть правовой механизм, а монархия есть правовой организм. И не знаем мы еще, не видим мы еще, будет ли русский народ после революции готов опять сложиться в этот организм. Отдавать же законного Государя на растерзание антимонархически настроенной черни было бы сущим злодеянием перед Россией.

Посему: да будет национальная диктатура, подготовляющая всенародное религиозно-национальное отрезвление!

При таком положении дел нам, в зарубежии, надлежит блюсти скромность. А политически-партийное доктринерство из пространственного и временного далека — является непозволительным. Мы должны быть готовы к возвращению в Россию и к служению ей на месте при всяком небольшевицком, некоммунистическом строе. Мы будем служить ей, ее Делу, ее возрождению — предметно, честно и грозно. И тогда, там, на месте, учитывая реальную обстановку общенационального русского бытия, мы вместе со всей остальной Россией сумеем найти и создать, именно творчески создать новую государственную форму для нашей родины.

Именно в этом смысле и только в этом смысле мы считаем правильным не предрешать будущую государственную форму в России. Нам «приемлема» всякая небольшевицки-коммунистическая Россия; мы примем Россию во всякой политической форме — … только бы она нас опять приняла в свое вековое лоно. И так обстоит потому, что мы от России никогда и не отрывались, что и в революционной горячке, и под коммунистическим игом, и в мученичестве тюрем, колхозов и концентрационных лагерей она всегда оставалась нашим духовным, национальным и территориальным лоном, нашей родиной, нашей святыней; и клятвы верности ей, произнесенные нами, будут жить в нас до конца.

Но это не значит, что мы согласны быть людьми без политической идеи, без государственного идеала, без национальной памяти и благодарности, без волевого хребта; людьми, не постигшими исторических путей и судеб своей родины; отвлеченными мечтателями, воображающими, что есть единая государственная форма, наилучшая для всех стран и народов или что любой народный организм может по человеческому произволу жить и развиваться в любой государственной форме…1

В вопросе о монархии и республике ныне необходимо идейное очищение душ и глубокий идейно-государственный пересмотр. Здесь нельзя восклицать, шуметь, агитировать, интриговать и грозить. Здесь все поколеблено событиями последних двадцати пяти лет. Здесь ничего «само собой» не «разумеется». Здесь необходимо идейное творчество, восстановление старых забытых истин и новое освещение, и новое углубление их из глубины нового опыта и вынесенных страданий.

Те, кто хотят быть ныне «русскими республиканцами»2, — должны прежде всего показать совместимость русского исторического бремени и русской исторической судьбы с республиканской формой; они должны вскрыть республиканские способности и склонности русского правосознания, если таковые имеются; они должны показать, что республика всегда была формой русского национального расцвета или, если этого доселе не было, — что так «наверное будет в дальнейшем» и почему именно… Если же они не сумеют доказать этого, то им придется остаться при их отвлеченном «идеале» и признать его неприменимость в России. Ибо нелепа и скандальна такая постановка вопроса: «Россия должна стать республикой, хотя бы ценою своей собственной гибели».

Но и этого мало, они должны открыто и принципиально сосчитаться с фактом большевичкой республики, ибо этот факт вскрыл в республиканстве ряд больных и отвратительных уклонов. Им придется доказать, что начала классовой борьбы, личного карьеризма, партийной интриги, гражданской войны, одним словом — всяческой социальной и политической центробежности — не составляют самой сути республиканства. Они должны открыто выговорить, что идея республики переживает в России и повсюду острый кризис, ибо именно республика оказалась подходящей государственной формой для болыиевицкого содержания. Пока русские республиканцы этого не сделали, пока они пытаются игнорировать постигшую их беду и притворяются, будто ничего особенного не случилось, — они продолжают оперировать устаревшей и мертвой схемой; и к их республиканству нельзя относиться серьезно.

А те, кто хотят быть ныне русскими монархистами, — должны утвердить свой монархизм в событиях и судьбах русского прошлого и вслед за тем показать, что русская национальная и историческая проблематика по-прежнему требует монархической формы, что Россия может стать республикой только ценою своей собственной гибели. Мало быть «монархистом» в смысле отвлеченного идеала; Россия есть великая историческая реальность, а мы обязаны стать политическими реалистами. И иностранцы должны понимать и чтить этот реализм так, как мы умеем чтить реализм швейцарского или североамериканского республиканства.

Но и этого недостаточно. Русские монархисты обязаны открыто сосчитаться с фактом крушения монархии в России и доказать, что монархическая Россия рухнула не потому, что она была монархическая. Они должны мужественно осмыслить и исследовать это крушение и постигнуть его духовные, социально-экономические и национально-имперские причины — и тогда заново обосновать и оправдать идею монархии. Они должны показать, что все те обвинения, которые выдвигаются республиканцами против монархии, — «вредная централизация», «кастовый режим», «бюрократическое средостение», «бесправный произвол», «реакционный обскурантизм», «временщичество» и т. д., словом, все начала вредной и застойной центростремительности, — совсем не составляют самой сути монархизма.

Они должны доказать, что монархия сокрушилась в России не потому, что монархическая стихия была слишком сильна в стране, а потому, что она ослабла, расшаталась и выветрилась в душах: что за последние двадцать лет перед революцией государственный строй в России был «монархией» больше по закону и по имени, чем по существу, ибо радикально настроенная интеллигенция проводила противо-монархическую тактику изоляции, оклеветания и обессиления Царя; что монархия в России заживо захлебнулась в чистореспубликамской стихии недоверия к главе государства, ослабления его власти, интеллигентского честолюбия и партийной борьбы за власть.

Пока русские монархисты этого не сделали, пока они не очистили и не укрепили свое собственное монархическое правосознание и не доказали всем, что монархическая идея творчески жива, сильна и национальна (а не партийна!), они рискуют тем, что их «политику» будут принимать за политиканство и что они сами извратят идею монархии до полной неузнаваемости…

Ныне весь мир стоит на великом распутьи: и духовно, и политически, и социально. И кто хочет жить старыми, отжившими трафаретами, тот не имеет ничего сказать миру.

Новое же добывается лишь через духовный опыт и творческое созерцание.

1. Как образец отвлеченного доктринерства в политике укажу на брошюру проф. Ф. Ф. Кокошкина «Республика», Петроград. 1917.

2. Я подчеркиваю эту формулу: она означает «республиканцами из любви к национальной России». Ибо «республиканцем для России» может быть любой доктринер-иностранец, чуждый России и нисколько не принимающий ее благо к сердцу.

3. Срв., напр., кощунственно бредовую и бесконечно пошлую идею «Царь и Советы»

https://3rm.info