Русская территория, бывшая Османская Империя.

Январь 1940 г.

 

Багдад...

Когда русские только пришли сюда – это был большой, старый город, лениво раскинувшийся по берегам грязного, ленивого Тигра, делающего здесь большую петлю. Здесь были каменные здания, но невысокие, прямо на улицах продавали и резали скот, гадили, причем все это никто не убирал. Не было ни одного регулярного моста через Тигр, только наплавные. Прямо у дворца наместника султана – торговали краденым...

Теперь, двадцать с лишним лет спустя – Багдад изменился. Два моста возвысились над Тигром бетонными громадами, перечеркивая прошлое и утверждая будущее: мост Николая Второго и открытый в прошлом году мост Александра Четвертого. Уже шумит клаксонами автомобильный поток на мощеными камнем, бетоном и асфальтом улицах, шипят как змеи и тяжко ворочаются паровозы на Багдадском железнодорожном вокзале – а рев осла можно услышать лишь в самых дальних предместьях. Уже застраивается европейскими, регулярной архитектуры домами левый, восточный берег Великой реки и взметнулись ввысь на полуострове, который здесь образует делающий петлю Тигр – высотные корпуса Багдадского политехнического, сильно похожие на здания Московского университета. Уже ревут над городом моторы «Юнкерсов», «Сикорских», «Дугласов» – открыт международный аэропорт Багдада. Город полон чужих, разноязыких людей. Они суетятся, разгружают поезда, перекладывают груз на баржи, которые сплавляют грузы вниз по течению Тигра. Сидят в забегаловках, учат язык, болеют от местных болезней и лечатся, поют непривычные арабскому уху песни. Пытаются учить кого-то своему языку и тому, как делать нужную им работу.

Нефть...

Ее нашли южнее, в Басре, восточной Венеции, которая тоже перестраивается, и восточнее, по обе стороны границы с Персией, вассалом Российской Империи, сей шах носит звание бригадира русской армии, командира Персидской Казачьей Бригады. Про то, что нефть здесь есть – знали. Но только когда за дело взялись инженеры, выпестованные в Баку – только тогда стало понятно, сколько ее здесь, этой нефти.

Как показали исследования – Басра буквально плавала на нефти. Бурение – уже дало восемь фонтанирующих скважин. А ведь поисковые экспедиции – уже нашли нефть и севернее, там где дышащая адским жаром пустыня переходит в поросшие лесом предгорья, там где живет своеобразный курдский народ – многие из которых уже приняли православие. Нефть должно быть будет и там – и значит, и там скоро будут бетонные дороги, аэропорты, стальные магистрали, удобные, европейские города с водой из скважин.Обязательно все это будет...

Но не всем хочется, чтобы это было.

Трясут бородами великие шейхи – дети уходят в города, дети забывают традиции предков, дети перестают говорить на родном языке. Русские заставляют всех подчиняться закону, жестоко наказывают за набеги – основу жизни бедуинов. Стальные трубы – протягиваются по пустыне, чтобы качать черную кровь этой земли. Русские бурят колодцы – и тем самым обесцениваются старые естественные оазисы, за обладание которыми бились в кровь поколения предков. Русские прокладывают дороги – и вот, пустыня уже не та, что прежде. Русские орошают земли, отводят землю из болот близ Басры и приводят ее на поля, где до этого их не было [101] – и все больше арабов оседает на земле, забывая, что их дом – пустыня, а их крыша – звездное небо.

И забывают Аллаха...

А потому – гремят в городе взрывы, не пустуют виселицы, где вешают совершивших теракты, передают из рук в руки напечатанные в подпольной типографии листочки с сокровенным знанием. «Русские – неверные. Их врачи – делают харам. Их инженеры – оскверняют землю ваших отцов. Даже орошать – харам, потому что если Аллах повелел какой-то земле быть пустыней – то так и должно быть и не должно нарушать Его замысел». [102]

Пески пустынь, неприветливая местная земля, во времена Вавилона бывшая плодороднейшей – познала немало крови. Впитает и эту...

Не пустуют и тюрьмы. Раньше – заключенных содержали где попало: результатом чего стали постоянные побеги. Сейчас – русские построили центральную тюрьму недалеко от столицы, в городке Абу–Грейб. Ее строили по самым новейшим достижениям тюремной мысли и считается, что сбежать отсюда невозможно.

Но судили – в Багдаде, во Дворце правосудия. Каждый смертный приговор – одни арабы встречали ликованием, другие – зловещим молчанием. Да, да, и ликовавшие были тоже, и немало, и не надо думать, что русские подкупили их. Немало было тех, у кого русские врачи спали от неминуемой смерти жену или ребенка, кому дали работу, чей ребенок поступил в ремесленное училище, а то и в университет, чтоб стать инженером. Инженер! Аль-мохандес, это слово произносилось с затаенным трепетом, потому что аль-мохандес никогда не было ни у кого в роду, все они были нищими феллахами, и называли любого встречного турка «бей», и падали на колени перед ним. И у турок – было мало инженеров, а тут... сын будет инженером, значит он будет зарабатывать столько, чтобы прокормит и свою семью и помочь семье родителей, и он будет полноправным подданным Белого Царя, [103] и его нельзя уже будет просто так ударить или прогнать. Большинство феллахов даже представить не могли, как это так – быть свободным и иметь права. [104]

Да и работы стало больше, и даже простой чернорабочий на приисках получал больше, чем крестьянин за год нищего, горбатого труда на своей делянке. А еще русские давали прочную одежду, которую арабы никогда не знали, и которую можно было носить годами, выдавали обувь, которая здесь считалась роскошью, кормили мягким хлебом, который считали «царским» и учили русскому языку. А кто выучился языку – тот может и на завод попробовать устроиться, сначала учеником, потом рабочим, потом Аллах даст и в десятники выбиться, или даже в мастера.

Так что далеко не все – копили в душе злобу, далеко не все ждали момента взбунтоваться и отомстить за унижение. Тем сильнее – разгорался огонь гнева в душах тех, кто встал на путь джихада на пути Аллаха...

Таких – в Абу-Грейб содержали в блоке «А», и он никогда не пустовал. Блок этот – считался под особой охраной, охраняли его только русские казаки. Понятно было, что тот, кто не сломается, не сдаст своих – того ждет смертная казнь, потому что никакого другого наказания за терроризм Уголовное уложение Российской Империи не предусматривает. Так что – заключенные здесь подобрались особенные, бедовые. Из тех, кому чужая шейка копейка, а своя – рупь...

В шестой камере – верховодил Ихван, то есть «Брат». Известный джихадист, сторонник радикального исламистского течения, известного как «ваххабизм». Оно пришло сюда с рабочими с Аравийского полуострова, которых вербовали сотнями для работы на нефтяных приисках Басры, за короткий срок закрепилось в Междуречье и теперь сильно давало о себе знать. Ваххабиты считали, что единственный путь к раю – есть джихад на пути Аллаха, все нововведения какими бы они не были – бида'а, а Коран следует понимать буквально, то есть именно так, как в нем написано, и не допустимо никакое иное прочтение а так же адаптация коранических текстов к современности или к условиям жизни той или иной части Уммы. В частности – они выступали против любого вида памятников, и даже покушались на такие святыни, как могила матери Пророка Мухаммеда, [105] которые теперь защищали солдаты армии Белого Царя, являющиеся правоверными.

Нового заключенного, которого втолкнули в камеру в один вечер – никто не знал, и он не был похож на ревностного мусульманина. Бородка с редкими волосами, невысокий – хотя обрезанный как и положено. Ихван уже собирался изнасиловать его, а потом разрешить и другим братьям сделать это – но для начала он спросил новичка, кто он такой, и что сделал. Ответ поверг его в шок.

Новичок был тем самым солдатом – русистом, который провел на свою базу отряд мусульман-мстителей, и подорвал несколько самолетов врага! Единственный, кому Аллах не дал шахады! [106] Герой мусульманской уммы, о котором даже написали неверные в своих газетах!

Потому – Ихван запретил его насиловать и сам начал заниматься новичком. Параллельно с этим – он прояснил кое-какие моменты, и оставшийся на свободе брат подтвердил, что да, все так и есть...

Ихван – был не простым человеком. Он был родом не из Междуречья – а из гор Хадрамута, это такое место, в Омане. Места дикие, неприветливые, где живут горцы, причудливо совмещающие переданный устно ислам или то, что там понимается под исламом – и доисламские верования, крайне суровые и жестокие, как и эта земля. Но Ихван был не таким. Он был из богатой по местным меркам семьи, семьи шейха – и отец отправил его в Неджеф учиться шариату – рассчитывая, что сын вернется и станет кади, исламским судьей, человеком очень уважаемым в горах, мнение которого принималось за истину в последней инстанции. Однако сын не вернулся в родные горы – потому что в Эр-Рияде он встретил бродячего проповедника проповедующего учение Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаба ат-Тамими. И поверил ему больше, чем шариату, преподаваемому в медресе уважаемыми старцами. И так – путь Аллаха привел его в тюрьму Абу-Грейб в тридцать три года. Тридцать четвертый ему встретить было не суждено – на нем висело обвинение в терроризме, убийстве русского инженера и умысле на подрыв нефтяного прииска. С такими обвинениями – долго не живут...

К сожалению – убеждения у новоиспеченного брата не отличались стойкостью – их вообще не было. Он родился в каком-то месте на севере, которое когда-то давно было частью Османской Империи – и потому там не забыли ислам. Но это место – как брат говорил, благодатное, потому что там горы встречались с водой – уже много сотен лет находилось под пятой многобожников и безбожников, и потому ислам там был искажен всякими бида'а. А потому брат, по строгим канонам ислама – давно вышел из него, хотя бы тем, что поступил в армию тагута. Однако, он сделал на джихаде гораздо больше, чем любой из них, а потому – чаша добродетельного на Суде безусловно должна была перевесить. Разве не сказано, что тот, кто вышел на пути Аллаха будет вознагражден даже за шаги его лошади? А он – взорвал несколько самолетов врага и убил немало неверных этим! Значит, он – этим самым искупил свои грехи какими бы они не были, а долг Ихвана, как человека сведущего – разъяснить брату все, что он должен знать, чтобы тот не сошел с пути Аллаха по неосторожности и не множил грехи.

Итак, Ихван по вечерам занимался с новым своим братом шариатом, и был весьма доволен – тем как быстро впитывал знания ученик. А брат – рассказывал ему про порядки заведенные в армии русистов. Все таки – он служил в батальоне, охранявшем базу стратегических бомбардировщиков, а значит – получил курс противодиверсионной борьбы. Ихван слушал, досадливо цокал языком, и сожалел о том, что этот брат не встретился раньше. Ихван все-таки был неглупым человеком и понимал, что их бойцы, какими бы усердными в вере они не были – проигрывают и казакам и регулярной армии именно потому, что не знают то, что знают они и хуже вооружены. Оружие можно купить, а вот знания...

Но всему – приходит конец. Вот и их дружбе пришел конец: шестерни судебного механизма тагута неторопливо прокрутились, и сегодня – их должны были вывести на суд. А дела по терроризму и злоумышлениям против власти – судил не обычный суд а военный трибунал с исполнением приговора в двадцать четыре часа. Так что уже сегодня – они увидят Аллаха...

– Я боюсь, брат... – чистосердечно признался новичок, слыша шаги по коридору...

– Сегодня ты увидишь Аллаха... – с закаменевшим лицом бросил Ихван – это не повод для страха, это повод для радости. Скажи – довольно с нас Аллаха, он – прекрасный хранитель. И другие скажите то же самое, если испытываете страх...

Забирали обычно целыми камерами...

Казаки – были опытными, хорошо знали свою работу. Одни – принесли стальной щит и перекрыли часть коридора за дверью камеры. Другие – стояли на поворотах с палками и нагайками, какой можно пробить череп. На всех на них – была одежда из плотной свиной кожи, к которой ни один правоверный не прикоснется, во избежание харама. И у них были собаки – а укушенный собакой так же не попадет в рай...

Выставив щит, казаки с лязгом отомкнули дверь.

– На выход!

Лают собаки. Неверные – караулят каждое движение. Бесконечная череда решеток, дверей, переходов. Непрестанный грохот дверей – пока остающиеся в живых заключенные так провожают идущих на смерть...

Переходы. Решетки...

Солнце – непривычная, за долгое время свобода – ограниченная бетонными стенами тюремного двора. Машина с грубым, стальным, зарешеченным кузовом, опущенный трап.

– Шевелись!

– А-лл-а...

Один из заключенных – бросается на ближайшего казака с заточкой. Но казак – успевает наклониться, а через секунду – заключенного валят на землю и начинают рвать две здоровенные, спущенные с поводка овчарки...

– Шевелись... черти...

– Господин исправник, этого куда?

– Подох?

– Нет, вроде.

– Кидайте в кузов. Господин судья разберется...

– Есть...

С лязгом захлопывается решетка, затем стальная дверь. Изнутри ручки нет, ручка – только у казаков...

– Все? Так... двенадцать заключенных передал. Извольте расписаться...

– Двенадцать принял. Где?

– А вот туточки... Вот и благодарю. С Богом...

С треском – заводится двигатель побитого «Яга» – наверное, армейское шасси, со службы списанное. Спереди и сзади – полицейские машины. Точнее впереди полицейский «Интер», а сзади – настоящий открытый «Додж» с пулеметом на турели. Пулемет тоже списанный из армии, но надежный – старый «Максим»...

Кабина раскалена так, что не дохнешь. Сзади – раздается заунывное пение – нашиду [107] затянули твари обрезанные. Ничего... скоро им пеньковый галстук то затянут... недолго осталось...

– Поднажми... и так опаздываем...

– Зробымо...

Полицейский-водитель – снимает машину с ручника. С перегазовкой врубает первую, потом вторую. Под заунывный вой сирен – небольшой караван машин выкатывается за пределы охраняемой территории. Петляет меж уложенных елочкой бетонных блоков-надолбов. Грохочет кузовом на небольшом отвороте к тюрьме. И – выбирается на скоростное шоссе, Багдад–Дамаск. Шестиполосная бетонная магистраль, как из сна, белая стрела, разорвавшая пустыни и горы и связавшая раньше никогда не связанное. Ее строили североамериканские инженеры по своим спецификациям, потому что по климату САСШ и Ближний Восток во многом схожи. Благословенная земля, с которой можно снимать по три урожая в год, на которой если ставить завод – то нужен легкий ангар, а не капитальные кирпичные стены. Эти дороги – будущее этого края, возле них – будут и поля и заводы и селения. И через двадцать лет – эту глушь, в которой только и ценного что редкие пальмы, и сухие, выжженные солнцем после окончания сезона дождей покосы – будет не узнать...

А пока – дорога большей частью построена на будущее и машины на ней редки. Только вот новый Император, только взошедший на престол – сказал, что если мы что и будем строить – так только на будущее. Потому что будущее – за нами...

Полицейские машины – идут в два раза медленнее, чем могли бы. Посередине конвоя, спешит, хрустит шестеренками коробки – побитый «Яг» с зловещим, зарешеченным кузовом...

Затор... Видимо, только случилось – перекрывший две полосы грузовик, высокий, с высоким же кузовом. Возле него – армейский внедорожник...

– А... п...а их родила...

Не похоже, что бы военные занимались тем, что наводили порядок на дороге, скорее наоборот –они беспорядок поддерживают. Какое-то бестолковое суечение...

– Долбаки...

Полицейский исправник, истекающий потом – открывает дверь машины, чтобы выбраться из раскаленной кабины и навести порядок – но водитель, улучив момент, стреляет ему в спину из табельного нагана. И тут же прячется – массивный двигатель, из-за которого «Яг» называют «колуном» – отличная защита от автоматных пуль. С хрустом – осыпается выбитое лобовое стекло, впереди – грохочут несколько «Дегтяревых». Головная полицейская машина уже изрешечена в дуршлаг, выбиты все стекла, лопнули передние шины, и теперь она стоит на ободах, пробитый радиатор шипит и плюется паром. Одна дверь открыта, виден убитый полицейский – он попытался выскочить, но не успел. А стрелять через стекло не сподобился, оттого и мертв теперь...

Сопровождавший машину открытый джип – взревев мотором, пытается выехать, но со стороны водонапорной башни, в паре сотен метров один за другим отрывисто и звонко хлопают винтовочные выстрелы. Условия для стрельбы просто идеальные – сверху вниз, как в тире. Первым – оседает пулеметчик за легким пулеметом, вторым – упокаивается водитель. Военные – определив откуда ведется огонь, прячутся за джипом. Только дело дрянь... они просто забывают, что спереди – тоже стрелки. Один из военных, вооруженный полицейским «ППД», сделанным на манер «Томпсона» [108] – проскакивает к радиаторной решетке «Колуна», укрывается за ней – а потом открывает огонь. Испуганные арабы – бегут или пытаются спрятаться от пуль: им и в голову не приходит во что-то вмешаться...

 

Специфический, металлический запах крови и раскаленного металла. Крики людей и хруст стекла под ногами. Раскаленный автомат в руках... хвала Аллаху, теперь у них тоже есть такие. Еще совсем недавно – не было, и неверные били их, издевались, унижали. Теперь, Иншалла, никто не посмеет...

– Аллаху Акбар!

– Аллаху Акбар!!!

В небо – гремит автоматная очередь. Молодой парень, не сдерживая слез и криков радости – высаживает в небо остатки патронов в диске. Это – первый его амал, [109] но Аллах даст не последний...

Сильная рука хватает его за плечо.

– Ты что делаешь, ишак? Ты думаешь, что патроны так легко достать и они так дешево стоят?

– Простите меня эмир, ради Аллаха...

– Забери пулемет. И собери все оружие у русистов. Возьми в помощь Салмана...

– Слушаюсь, эфенди...

В стенку кузова, в дверь – бешеный стук. Заключенные, кажется, поняли, что происходит и пытаются использовать этот шанс, сколь бы мал он ни был. Хоть и говорят – что они любят смерть больше, чем неверные любят жизнь.

За спиной – со скрипом распахивается водительская дверка. Водитель – решил, что все закончилось. И решил, что пора и ему получить свое – каким бы оно не было. Вот почему – наган в руке смотрит прямо в живот эмиру, что совершенно эмира не смущает...

– Как открыть?

Водитель настороженно зыркает

– Есть рукоятка. Вставил – и открыл.

– И где она?

– Сначала деньги...

Эмир достал из кармана пачку банкнот, перевязанную ниткой. Новеньких, не засаленных, как обычно здесь – арабы так и привыкли носить деньги подмышкой, у них нет ни кошельков, ни карманов...

– Держи, брат. Мы все – на одной стороне...

Можно, конечно и так сказать. Бандит и исламский экстремист, исповедующий ислам в интерпретации Ваххаба и украинский националист родом из Львова, наслушавшийся Чубинского и Шептицкого [110] и решивший отомстить Империи там, где получится. Да, пока что они на одной стороне, и против государства.

Водитель принимает пачку денег. В неловких, заскорузлых руках – нитка лопается, деньги – разноцветным дождем летят на асфальт. Трудно оставаться спокойным, когда из рук вылетают деньги, причем такие деньги, которые составляют твое жалование за двадцать лет. Водитель на секунды отвлекается – и в этот момент амир резко опускает руку в карман.

Бах! Бах!

38-й калибр, североамериканского производства офицерский револьвер со скрытым в отличие от Нагана курком. Легкий, удобный, отлично можно стрелять через карман. У амира – он в кармане всегда, потому что он уже четыре года – объявлен вне закона, и каждый такой год – это сон вполглаза, жизнь вполуха, постоянная настороженность. Смерть может прийти отовсюду, принять любой обличие – Третье отделение [111] тоже умеет работать. Но хвала Аллаху, он еще жив – и пока не сделал все, что обещал...

– Эй, Саид...

Неверный – сучит ногами на асфальте, на ковре из денег – фальшивых, конечно. Точнее с краев пачки настоящие, а эти фальшак. Хвала Аллаху таких много, потому что англизы дают их на джихад. Такие фальшивки – сами по себе джихад. Англизы хорошо в этом понимают – но они тоже неверные, и после русистов – придет и их очередь...

Саид – невысокий студент, подбежал от машины. В отличие от крестьян – он никогда не резал скот, и потому урок настоящего джихада – ему необходим. Это такой же эдад, [112] как и тот, что они делают в горах. И никакой эдад не бывает лишним.

– Эфенди, все в порядке. Можно ехать...

Амир – показал рукой на неверного

– Он неверный. Он против Аллаха. Отрежь ему голову...

Да... наверное, все-таки они на разных сторонах баррикад. Этот жадный водила, решивший и навредить ненавистной Державе и заработать забыл одно: он неверный. Такой же, как и русисты. А здесь – еще помнят, как в Крыму был рынок рабов, и красивую славянку с киевских земель продавали по цене двух быков. Так было до тех пор, пока не пришли Империя. И Кавказ, и Крым – только чвякнули под солдатским сапогом...

А Саид, сын доктора – он конечно полезный в джихаде человек, потому что знает много из того, что знает отец, и даже больше, потому что учится на доктора сам в университете, открытом неверными. На пути Аллаха – доктор бывает полезен. Но он сам – ни разу не убивал сам. И хотя он делал все, что ему говорили – настало время обагрить свои руки кровью. Только кровь неверного – даст спасение на Суде, и тот кто пролил его – благословен...

Тот, кто не пролил кровь – тому доверять нельзя. Потому что все они ходят под петлей, а тот, кто не убивал – может сдать остальных...

Саид наклонился над неверным... потом выпрямился, затравленно осмотрелся. Он уже считал себя доктором, и его руки должны были лечить, а не убивать. Он дал клятву бороться с несправедливостью и безверием... но никогда не думал, что придется своим руками убить человека.

Моджахеды – смотрели на него и молча, жадно – ждали...

Раненый застонал, толкнулся ногой, пополз под фургон.

– Убей его!

Саид выдохнул, с выражением отчаяния снова наклонился над раненым. Его первый удар был совсем не ударом врача, совсем не ударом верующего человека, искренне верящего в то, что он делает. Раненый – дернулся и попытался ударить Саида

– Убей неверного! Перережь ему горло! Зарежь кяфира...

На сей раз – Саид ударил ножом в горло. Врач, знающий, где проходят крупные сосуды – он сразу попал в артерию, кровь брызнула на него и на машину, и он отскочил, сгибаясь пополам и харкая желчью. Все они – постились перед тем, как пойти на дело, и не только потому, что таково требование религии – но и потому, что пуля попавшая в полный желудок – без медицинской помощи в больнице верная смерть. А им больница не светила...

Кто-то из моджахедов засмеялся. Раненый – терял кровь, дергаясь у бензобака как раздавленный наполовину червяк.

– Замолчи! Наш брат – выбрал прямой и короткий путь, и Аллах воздаст ему так же, как и всем нам. Что ты видишь в этом смешного?!

– Ничего, эфенди... – поспешно сказал боевик – Аллаху Акбар!

Но это было еще не все.

– Саид! Саид! Ты слышишь меня?

Недоучившийся студент-медик проблевался, но вид у него был, как будто он только что выпил касторки.

– У него ручка. От двери. Дай ее мне...

Саид недоумевающее посмотрел на амира. Это было важно. Прошел испытание только то, кто не только мог зарезать врага, но и сохранять хладнокровие при этом. Их мало – а русистов много, у них есть чудовищные орудия смерти, убивающие человека десятков разных способов налетающие с неба. Противопоставить этому можно только одно – железную волю, кровожадность, презрение к смерти истинного моджахеда...

– Ручка от двери. Посмотри карманы. Найди и дай ее мне...

Для человека, которому с детства говорили «не убий», прикоснуться к телу только что убитого человека – это сломать еще один психологический барьер. Но тот, кто пройдет через это... потом у него будут сломаны все психологические барьеры, и ему действительно откроется самый прямой и чаще всего короткий путь – до эшафота или до безымянной могилы.

Саид боязно наклонился над убитым, начал обшаривать... в этот момент убитый дернулся, и Саид напрягся, готовый снова отскочить... но сдержал себя. Амир решил – молодец, толк будет. Настоящий моджахед будет...

Ручка действительно была в кармане. Саид достал ее и протянул амиру. Она была странной формы, семиугольник. Наверное – число дьявола...

Амир подошел к задней двери. Вставил ручку в отверстие замка

– Ахи, [113] это я. Я открываю...

Замок поддался от небольшого усилия. Дверь открылась, через решетку – протянулась рука и крепко сжала руку амира. Как на их эмблеме – рука, обернутая колючей проволокой и с вытянутым вверх указательным пальцем – «Нет Бога кроме одного лишь Аллаха...».

Редко – выдаются такие моменты... редко...

– Аллах велик, братья... Именем Аллаха вы свободны...

Замок на решетке просто отстрелили – и братья стали спрыгивать на белый бетон дороги...

 

 

18 

 

Эль-Фаллуджа, Междуречье...

Январь 1940 г.

 

Хвала Аллаху, милостивому и милосердному за то, что надоумил этих неверных построить такие дороги. По ним – можно добраться до Басры быстрее, чем на самом быстром верблюде...

Им удалось уйти от русистов. Они направились не в Багдад, как ожидали того русисты – а в Эль-Фаллуджу. Один из тех немногих городов, в котором приверженцы истинной веры составляют большинство, потому что в Багдаде и в Басре большинство составляют проклятые рафидиты, [114] да покарает их Аллах, и весь крысиный род их пусть тоже покарает. Здесь, в городе, численность населения которого составляла всего десять тысяч человек – им легко было скрыться, легче, чем в миллионном Багдаде.

Они нашли пристанище у хаджи Самара. Так странно звали купца, большого, хитрого, набожного. Он одновременно и торговал с неверными, и оказывал услуги правоверным, которые шли по пути Аллаха. Точнее – не мог не оказать. Он носил не зеленую чалму – белую с зеленой лентой в знак того, что совершил хадж (на это – указывала и обязательная приставка к его имени – хаджи), ходил, тяжело переваливаясь с ноги на ногу и имел собственный автомобиль, что в этих местах редкость. Он спрятал их в рыбном лабазе, в потайной его части – если бы русисты приехали искать, собака не почувствовала бы тайник. С другой стороны – и дышать в тайнике было невозможно, пусть рыба и лежала подо льдом. Но моджахед – должен стойко переносить все свалившееся на него, ведь в Коране сказано: неужели вы думаете, что мы не будем испытывать вас?

Часть из моджахедов уже отправили по дороге, пересадив в две другие машины. Их осталось совсем немного – несколько человек. Им нельзя было уходить по суше – казаки и ищейки хорошо знали их лица, за них были обещаны денежные награды. Надо было уходить морем... но не сразу. Этой ночью – они должны были сесть на лодку и добраться до Басры. В районе севернее Басры начинались очень плохие места, нечто среднее между затопленной пустыней и болотом, крайне коварные камышовые заросли, куда не осмеливаются соваться казаки. Там живут воинственные, жестокие и загадочные мааданы – болотные арабы. Арабы, которые плавают на тростниковых лодках, живут на наплавных островах, и едят рыбу. Они не примут чужих – но у амира, который подготовил и провел налет, мать была из мааданов, а потому – законы гостеприимства требовали дать полукровке пристанище и его спутникам тоже, соврать русским и воевать с ними, если они вторгнутся в камышовые топи. Но если даже они это сделают – скорее всего они ничего не найдут, ведь деревни мааданов плавающие, и перемещаются по мере необходимости... а все протоки и то, куда они ведут – знают только сами мааданы.

С другой стороны и амир, тем более что он полукровка – головой отвечает за тех, кого он приведет в этот мир, и если он приведет врага – то врагом сочтут и его. А концы, как известно – в воду. И потому – он отнюдь не разделял энтузиазма Ихвана относительно новичка...

– Пойми, брат... – они говорили на фарси, которые другие не понимали или понимали плохо – я доверяю тебе. И знаю, сколь много ты сделал на пути Аллаха. Но этот... он даже не наш, не араб. Как он может постичь всю сокровенную сущность Знания, если он не знает даже языка, на котором написан Коран. Он же джахиля, невежественный!

– Поистине брат мой, если бы я не знал тебя столь хорошо, то обвинил бы тебя в асабийе, [115] а это тяжкий грех, ты сам знаешь. Разве ты не помнил слова Пророка, который сказал: «О люди! Ваш Господь один. Ваш отец один. Нет превосходства араба над иностранцем, и ни иностранца над арабом, ни черного над красным, ни красного над черным, а только с богобоязненностью, ибо наиболее уважаемым среди вас перед Аллахом является наиболее богобоязненный». Разве ты забыл эти слова? И разве ты забыл, что сказал Умар ибн аль-Хаттаб амирам войск: «Если люди начнут призывать друг на друга своими племенами, то бейте их мечом, пока они не начнут призывать друг друга Исламом!» Поистине, твои слова ущербны, брат...

– Да, брат, я помню все это. Но мы должны думать не только о своих грехах, но и движении, о джихаде, о сопротивлении. Иначе мы рискуем впасть в еще более тяжкий грех – грех покорности неверным, устрашиться неверным больше, чем Аллаху и тем самым выйти из ислама.

– Аллаху Акбар.

– Ты прекрасно знаешь, как хитры кяфиры и какие поистине дьявольские средства они изобретают, чтобы убить моджахедов, и отвратить как можно больше людей от ислама. Мы все – готовы принять шахаду, но мы не должны стремиться к ней, ибо это грех и Аллах – сам решит, когда мы достойны ее. Коран запрещает даже мыс ли о самоубийстве. А для того, чтобы воевать – мы должны доверять друг другу. И ты не хуже меня знаешь, что доверять можно только тем, кого знаешь с детства, или долгое время, или если тебе кто-то сказал о том, что этого моджахеда он знает с детства – но и это плохо, и это надо проверять. А что ты знаешь об этом человеке? Как ты можешь знать, кто он такой? Может быть – русисты подсунули тебе его в камеру нам всем на погибель?

Ихван усмехнулся:

– Тогда брат, я должен сказать, что ты тоже работаешь на русистов. Потому что если бы не ты, и я, и этот брат уже висели бы в петле. И скажи, кто знал о том, что ты сделаешь атаку и освободишь нас, а? Как русисты могли знать это, если не от тебя самого?

– Клянусь Аллахом, брат, в тюрьме ты позабыл об осторожности. Я бы зарезал тебя, если бы ты не объяснился, иншалла

– Да, брат, но что ты можешь сказать против моих слов?

– Неверные дьявольски хитры. И лучше не оставлять подозрений на этот счет.

– Да, брат, но как ты оправдаешься перед Всевышним в день Суда? Когда он спросит тебя, зачем ты зарезал брата своего, который уверовал и не таил зла – что ты ответишь?

– Клянусь Аллахом, брат, ты просто не понимаешь.

– Да нет брат, я все отлично понимаю. Этот брат – он раньше служил русистам, и его вера еще очень слаба.

– А разве я не об этом только что говорил тебе?!

– Да, но ты в нетерпении своем не дослушал меня до конца. Он служил русистам и знает много чего такого, что не знаем мы. А Пророк Мухаммед сказал, что заработок того, кто обучает правоверных стрелять – один из самых почетных.

– Да, но если бы я не умел стрелять, ты бы висел в петле!

– Не возгордись брат ибо все это – от Аллаха. Ты умеешь стрелять – но ты умеешь стрелять не так, как русисты. Ты не знаешь, как они воюют. Как они делают засады. Как защищаются от засад. А он все это знает. И расскажет нам – не под пыткой.

– Расскажет... – проворчал амир.

– А второе, брат. Я впервые услышал о народе, который называется «крымские татары». Ты слышал о нем?

– Нет, брат, никогда не слышал.

– Вот о том то и дело. Их завоевали русисты, за много сот лет до нас. Но и у них – сохранилась истинная вера, как бы неверные не старались ввергнуть их в джахилию, в безбожие и многобожие. Они сохранили ее, потому что раз уверовав в Аллаха, великого, хранимого – они не отказались от веры. А кто знает – столько еще таких народов в Русне, брат. Сколько тех, кто сохранил веру, и ждет, кто напомнит им о джихаде фард айн, поднимет их на борьбу. И потому – я не позволю тебе зарезать этого брата только потому, что ты о нем дурно думаешь. Нет, иншалла, не позволю...

– Дай тебе Аллах твердости и не раскайся в своем решении...

– Все мы – сильны Аллахом, брат мой. Все мы – сильны лишь верой в него...

 

Этой ночью – пришла большая речная доу. Несколько человек, спрятавшись под люками с товаром – начали свой медленный путь вниз по Евфрату.

 

 

19 

 

Аравийский полуостров

Маскат, Оман

Апреля 1949 г.

 

Скводон-лидер, сэр Роберт Брюс хорошо знал путь, которым ему предстояло отправиться к месту его нового назначения – назначения, в котором он решительно ничего не понимал. Это был рейс №1 авиакомпании «Бритиш Эйруэйс», его выполняли огромные, четырехмоторные самолеты «Британия», у которых не было экономического класса – только 1-й и королевский. [116] Считалось, что дворянин не может летать иначе, чем королевским классом – об этом сэр Роберт вспомнил только в аэропорту. Вспомнил вместе с тем, что хоть он и летит по делам Короны – из казны его путешествие оплачивается лишь по экономическому классу – и если за 1-й переплачивалось относительно немного, то за королевский – втрое. Сцепив зубы, новоиспеченный командор ордена Бани оплатил билет в рай, подумав, что если это билет в один конец – что ж, по крайней мере, он проделает этот путь с шиком.

Были в этом и хорошие стороны – например, пассажиры королевского класса обслуживались в отдельном лобби, в котором официанты разносили шампанское и апельсиновый сок на дартингтоновском хрустале и небольшие канапе из хрустящего хлеба с уже привычной для Британии слабосоленой семгой вместо черной или красной икры как на континенте. На рынке черной и красной икры безраздельно властвовала Россия, однако, в метрополии – закупка черной икры попадало под действие закона с недвусмысленным названием «Об ограничении торговли с врагом». Англичане – уже давно привыкли покупать черную икру в доках у моряков, или заменять ее на селедочную – однако, сэр Роберт был только что с Карибских островов, где настоящую каспийскую икру доставляли самолетами на Кубу. И по ней – сэр Роберт, как истинный дворянин – скучал.

В конце концов – у каждого человека могут быть свои маленькие слабости, и для потомка французских, пусть и самозванных императоров, и шотландских королей – такая слабость была простительной.

Рейсом №1 летали в основном деловые люди. Рейс был длинным, с промежуточными посадками на Гибралтаре, на Кипре, в Каире, в Маскате и Бомбее, причем в Каире менялся экипаж. Сейчас, эти деловые люди ждали рейса, закусывая канапе, небрежно отхлебывая дорогое шампанское, читая «Файненшл Таймс». Они не были похожи ни на тех, кто покорял далекие земли сто и двести лет назад, ни на тех, кто отправлялся пятьдесят лет назад в Бомбей на пароходе, повторяя про себя «Каждый день по девушке и по одному лакху в день». Как то так получилось, что представители величайшей в мире империи – стали лысыми и унылыми, с нездоровым от несварения желудка цветом лица. Скорее всего, они даже не подозревают о зреющий в тиши кабинетов на Даунинг-стрит и на Дворцовой площади, зреющей как опухоль войне.

Наверное, так оно и лучше. Для них. Для него. Для Даунинг-стрит. Для Дворцовой. Для всех...

Сэр Роберт пил апельсиновый сок и думал о том, что ему сказали, и что ему не сказали. О правде и о лжи и о том, как отделить одно от другое. И о том, что он впервые за долгое время возвращается туда, где родился и вырос – на Восток. Там, где рассвет палит немилосердно, а закат словно орошает землю кровью, там где поют пески и идет в никуда неторопливый караван верблюдов. Там, где ты можешь зайти в дом к первому встречному – и он поделится с тобой последним, но с той же легкостью пристрелит те