Христиан Вольф: «гармония теоретической и практической логики»

 

Фигура Христиана Вольфа имеет особое значение не только для ис­тории логики в целом, но для российской логики в частности. Собствен­но говоря, обращение к началу систематического знакомства с логикой, к началу преподавания логики в России автоматически означает обра­щение к Вольфу, которого, перефразируя гегелевскую опенку роли Вольфа в философском образовании немцев, можно назвать «родо­начальником логического образования русских». Именно его система логики была положена в основу всех первых учебников по логике в России XVIII века, в значительной степени сохранившись до сих пор. Большинство современных учебников по так называемой традицион­ной логике обязательно включают в себя в качестве основных разделов учение о понятии, суждении и умозаключении. Можно, правда, гово­рить об определенной самостоятельности в разработке логических идей М.В.Ломоносова (в частности, традиционной силлогистики, а также логической терминологии на русском языке), но и он, как известно, слушал лекции Вольфа в Марбурге. Однако основная, на мой взгляд, вольфовская идея разделения логики на теоретическую и практическую была в российской логике, к сожалению, постепенно утеряна.

Сегодня, когда в России меняется система образования, в том числе и в сфере логики, и даже, как уже отмечалось, появляются учебники с названием «Практическая логика», по-прежнему логика, рациональность нередко противопоставляется духовности, логика оста­ется для многих эзотерической наукой, а до всеобщей логической культуры еще очень далеко. В этих условиях имеет смысл вернуться к истокам, к XVIII веку, к Хр. Вольфу, более внимательно прочитать его сочинения.

Известны два основных логических сочинения Вольфа: «Vemun-ftige Gedanken von den Kraften des menschlichen Verstandes» (1710) и «Philosophia rationalis sive Logica, methodo scientifica pertractata et ad usum scientiarum atque vitae aptata» (1728). Первое, называемое также «немецкой логикой», было переведено на русский язык с названием «Разумные мысли о силах человеческого разума и их исправном упот­реблении в познании правды, любителям оной» в 1753 году (см.: [ Вольф 1765]). Почти одновременно на русский язык перевели и учебник по логике Христиана Баумейстера [ Баумейстер 1760J, в логике ученика Вольфа, излагающего в своей книге практически все основные идеи своего учителя.

Я буду рассматривать, главным образом, «немецкую логику», с уче­том анализа «латинской», достаточно скрупулезно проведенного М. И. Владиславлевым (см.: [ Владиславлев 1872]). Сразу же необходи­мо сказать, что, как мне представляется, логику Хр. Вольфа можно поставить в один ряд с «Логикой Пор-Рояля», авторы которой А. Арно и П. Николь, как было показано ранее, предложили новую концепцию логики, трактуя ее как органон в широком смысле слова, как нау­ку, развивающую данную нам способность суждения и используемую не только во всех других науках, но и повседневной жизни. Аналогич­ный подход мы видим и у Хр. Вольфа, достаточно привести названия хотя бы нескольких глав его «немецкой логики» [ Вольф 1765, с. 16]:

Глава VII. О науке, вере, мнениях и заблуждениях.

Глава X. Как о писании рассуждать должно.

Глава XI. Как книги с истинною пользою читать должно.

Глава XII. О изъяснении разумно писанного, а особливо Святого Писания.

Глава XV. Как диспутировать должно.

Изложению собственно логики в обоих сочинениях Вольфа пред­шествует обоснование необходимости ее существования и изучения. Следуя установкам эпохи Просвещения, что все люди от природы наделены разумом, более того, «может тот... тем больше человеком назван быть, чем больше он силы своего разума употреблять знает» [ Вольф 1765, с. 3], Вольф различает естественную логику, Logica Naturalis, связанную с присущей человеку способностью познавать истину и наличием некоторых правил ее употребления, которые при частых упражнениях переходят в навык: «Сии разуму от Бога предписаны регу­лы и натуральная способность по оным поступать делает натуральную логику» [ там же, с. 266], и логику искусственную, или приобретенную в результате специального изучения того, как следует мыслить, Logica Artificialis. Те, кто считают, что «натуральная логика превосходит учи­тельскую» {там же, с. 266], ошибаются, поскольку большинство людей эту способность не только не везде успешно применяют, но «бегают от размышления паче нежели от змеи. И потому им все ненавистно, что требует размышления» [ там же, с. 3]. Даже философы (напри­мер, Спиноза), которые, казалось бы, должны более других заботиться «об исправном употреблении разума» и которых уж никак нельзя за­подозрить в недостатке разума, «принимают без доказательств то, что часто по большей части доказано быть должно» [ там же, с. 7]. Таким образом, делает вывод Вольф, «остаются одни только математические науки, из которых исправное употребление сил разума видеть мож­но» [ там же, с. 7]. Не случайно, кстати, в XVIII веке в Германии к циклу предметов, готовящих к жизни в современном обществе, были добавлены логика и право.

Каково, по Вольфу, взаимоотношение логики с философией и пси­хологией? В обоих сочинениях вначале идет раздел, называемый Воль­фом «Предуведомление о философии». Поскольку философия должна уметь показать для всего возможного основание, «для чего оно быть может», то здесь не обойтись без знания того, как «далеко сила нашего разума распространяться может и каково ее исправное употребление быть должно». «Оная часть философии, — говорит Вольф, — в которой сие показывается, называется логика, или учение разума» [ там же, с. 6]. Таким образом, логика должна предшествовать всем другим частям фи­лософии, должна стать ее первой частью, пропедевтикой (в российских учебниках XVIII века логика как часть философии называется также умственной философией, или умословием).

Однако, давая правила «исправного употребления разума», логика сталкивается с проблемой обоснования самих этих правил и поэто­му, с точки зрения Вольфа, должна заимствовать какие-то принципы из онтологии (первой части метафизики) и психологии. В этом смысле логика должна следовать за ними. Взгляд Вольфа на отношение логи­ки к психологии представляет особый интерес в контексте проблемы обоснования логики и соответственно в контексте антитезы «психоло­гизм — антиггсихологизм». Надо заметить, что проблема обоснования логики стана на долгое время одной из основных в трудах российских логиков так называемого гносеологического направления, например, А. И. Введенского.

Искусственную логику как науку Вольф делит на две части — теоретическую и практическую. Теоретическая логика включает в се­бя, в соответствии с тремя выделенными действиями ума, учения о понятии, предложении (имеется в виду суждение) и заключении (умозаключении). Определения, которые даются этим трем действи­ям ума, достаточно близки к принятым в современных учебниках по традиционной логике, что только лишний раз подчеркивает роль Вольфа в истории логики. Здесь уместно заметить, что эта роль явно недооценивается в отечественной литературе как по истории логики, так и посвященной непосредственно Вольфу (правда, справедливость требует сказать, что и та, и другая крайне немногочисленна).

Каждую тему Вольф излагает подробнейшим образом, тут же приво­дя множество примеров. В Главе I «О понятии вещей» Вольф различает ясные и темные, раздельные и смешанные, абстрактные и конкретные, общие и единичные понятия. Аналогичное деление он распространяет и на термины, обозначающие понятия соответствующего вида. По сути дела, Вольф излагает в этой главе достаточно полную теорию опреде­лений, включающую и их классификацию, и анализ правил и ошибок. Так, говоря о явственных и неявственных понятиях (параграф 13), он имеет в виду, как следует из приводимых примеров, различие явных и неявных определений,

Особый интерес, на мой взгляд, представляет Глава II «Об упот­реблении слов». Выражаясь современным языком, здесь представлены и референциальный, и коммуникативный аспекты функционирования естественного языка. Мне бы хотелось еще раз специально отметить, что логика и Лейбница, и Вольфа не столь «бессубъектна», как это обычно представляют себе современные формальные логики. Так, напомню, что в текстах Лейбница, предтечи современной формальной логики в ее самом «высокоформализованном» варианте, фигурируют термины «аргументация», «говорящий» и аналогичные, рассматриваются кор­ректные, с точки зрения логики, но отличающиеся от аристотелевских, силлогизмы, доказательства повседневной жизни и т. д. То же мы видим и у Вольфа. Например, параграф 2 называется «Когда две персоны одна другую разумеют», параграф 15 — «Из чего ссоры слов происходят», в них исследуются, как бы мы сказали сегодня, логико-лингвистиче­ские условия успешной коммуникации. В Главе IV «О заключениях, и как мы через то истину познаем», посвященной умозаключениям, Вольф особое внимание уделяет энтимемам, называя их скрытными силлогизмами, что опять-таки свидетельствует о внимании к процессу реального рассуждения человека, поскольку в жизни люди крайне редко используют полные силлогизмы.

Учением об умозаключениях Вольф завершает теоретическую логи­ку и переходит к изложению логики практической. Однако это деление, учитывая сказанное относительно первой части, мне представляется в некоторой степени условным — в том смысле, что разделы теорети­ческой логики Вольф излагает, погружая их в реальный практический контекст. Вся логика Вольфа является практической и еще в одном смы­сле, приобретенном ею именно в эпоху Просвещения: она начинает играть особую «метароль». Будучи инструментом усовершенствования разума, логика оказывается тем самым и одним из инструментов усо­вершенствования самого общества. Интересно, что похожую роль, уже в нашем, XXвеке, отводит логике, как отмечалось ранее, и К. Поппер, рассматривая ее в качестве теории рациональной критики и тем са­мым — основы рациональной организации общества [ Поппер 1992].

Во второй части своей логики Вольф говорит о практических приложениях логики к различным сферам человеческой деятельности, и здесь вновь можно увидеть явную перекличку с «Логикой Пор-Рояля». В то же время, практическая логика в том виде, как она представле­на у Вольфа, разработана им самостоятельно и представляет собой значительный шаг вперед в развитии логики в целом. Нетрадиционна Глава VII «О науке, вере, мнениях и заблуждениях». Предметом науки, по Вольфу, может быть только то, что можно доказывать. Мнение же есть то, что не доказано, носит вероятностный характер, и в этом смысле, гипотезу можно рассматривать как вид мнения. Вера означает, что мы принимаем предложение на основании признания в качестве авторитета лица, высказавшего это предложение. Предложения веры могут составлять посылки в умозаключении, при этом заключение так­же будет предложением веры [ Вольф 1765, с. 236]. Эта идея, на мой взгляд, крайне интересна, поскольку предполагает, по сути дела, воз­можность другого типа логики, основанной не на идее следования (соответственно, истинности). Заблуждение понимается как согласие с ложным предложением. Доказательство как логическая процедура также рассматривается Вольфом, различаются прямые и непрямые до­казательства.

Практическая логика Вольфа занимается даже способами сочине­ния, обсуждения и чтения книг, специально выделяя Святое писа­ние. Можно утверждать, что Вольф излагает в этом разделе основы религиозной герменевтики. Текст, языковое оформление оказывают­ся, по Вольфу, необходимыми средствами «возбуждения в нас по­нятий», в том числе и тех понятий, которые «Бог наперед полагать может» [ там же, глава 12, параграф 4].

Как пишет М. И. Владиславлев, «Обработка логики Вольфом, оче­видно, была почти всесторонняя... Вольф своим анализом логических приемов оказал логике очевидные заслуги, о которых так легкомы­сленно забыло последующее время» [ Владиславлев 1872, с. 146]. Думаю, что в последнем своем утверждении Владиславлев, к сожалению, тоже прав. Уже Канта последующие поколения логиков рассматривают как задающего новую парадигму формальной логики, которая должна рас­сматривать все логические процедуры, в первую очередь, рассуждения в «чистом виде», вне предметной области, контекста и рассуждающего субъекта. Кант, с этой точки зрения, отрицает саму возможность деле­ния логики на теоретическую и практическую, чистую и прикладную; для него практическая логика, логика как органон невозможна в прин­ципе, поскольку она имеет дело только с чистой формой и отвлекается от всякой предметной области (справедливость и обоснованность та­кой интерпретации логики Канта будет подробно проанализирована в следующем параграфе).

Вместе с тем, в России в XVIII веке влияние Христиана Вольфа в логике было очень сильно, и мы находим многочисленные примеры желания развивать логику именно в двух направлениях, определенных Вольфом, о чем свидетельствуют и названия, и содержание сочи­нений русских логиков этого периода: «Детская логика, сочиненная для употребления российского юношества»; «Умословие или умствен­ная философия, написанная в Санкт-Петербургском горном училище в пользу обучающегося в нем юношества Иваном Рижским»; «Логика и риторика, кратким и для детского возраста удобопонятным образом расположенная» А.Никольского. Так, в «Детской логике...» изучение логики называется в качестве одного из средств, препятствующих со­вращению юношества с пути истины и добродетели. Интересно, что уже в следующем, XIX веке, как отмечалось ранее, в одном из доно­сов на учебник логики Ивана Давыдова в Министерство духовных дел и просвещения представитель министерства Магницкий умоляет Его Сиятельство министра «поразить сие страшное чудовище, спокойно подрывающее у нас алтари и трон...» (цит. по: [ Шпет 1989]). Иван Рижский сохраняет в своем «Умословии...» вольфовское деление логи­ки на теоретическую и практическую, говоря о полезности «исправного разума во всех частях и званиях жизни» [ Рижский 1790, с. 9].

Однако далее развитие логики пошло в России по пути отсечения ее практической части (причины, определившие невостребованностъ логики в России, не позволившие ей тем самым, в отличие от Западной Европы, стать значимым элементом культуры, требуют специального анализа). Обшей особенностью развития логики в России, включая и современную ситуацию, является ее преимущественно теоретический характер, отсутствие влияния на жизнь отдельного человека и обще­ства в целом, что позволило П.Я.Чаадаеву в XIX веке написать свои знаменитые строки о том, что «всем нам не хватает какой-то устойчиво­сти, какой-то последовательности в уме, какой-то логики... Силлогизм Запада нам чужд» [ Чаадаев 1989, с. 23], а С. С.Аверинцеву в самом конце XX века — что в русской культуре «...встреча с Аристотелем так и не произошла» [ Аверинцев 19966, с. 328]. при этом он имеет в виду в первую очередь Аристотеля как «учителя техники мышления», создателя логики как органона мышления.

Н.Я.Грот в работе «К вопросу о реформе логики...» отмечает, что «...важнейшей чертой в развитии логики является прогрессивно увеличивающееся преобладание теоретического характера логических исследований над практическими» [ Грот 1882, с. 10], гармония же меж­ду теоретической и практической логикой существовала только в школе Вольфа. Я думаю, что сегодня логика должна вернуться к этой «вольфовой гармонии». Конечно, это не означает выдвижения лозунга «Назад к Вольфу!», да это и невозможно. Успешное теоретическое развитие логики, обретение ею своего искусственного языка позволяют ставить и решать вопросы практической логики на совершенно другом уровне, строить строгую теорию аргументации, различные варианты деонти­ческой, эпистемическои логики, проводить логический анализ самых разнообразных фрагментов естественного языка. Однако при этом идея «всеобщей логической грамотности», «исправного употребления сил человеческого разума» всеми его обладателями, во всех областях жизни остается не менее актуальной, чем в XVIII веке в России и в Германии, когда у истоков логического образования стоял Христиан Вольф.

 

5. Кант и парадигма «чистой логики».
Действительно ли для Канта практическая логика является contradictio in adjccto?

 

Анализ кантовской концепции логики с необходимостью предпо­лагает выявление отношения Канта как к современным ему предста­влениям о логике, так и к логике Аристотеля. Для этого требуется, с одной стороны, исследование явно им сформулированных утвержде­ний о логике в его «Критиках» и других опубликованных им самим философских трудах, а с другой стороны, анализ его лекций по логи­ке, т.е. той части его творчества, которая им самим никогда не была опубликована.

Для реализации такого подхода требуется учесть множество суще­ствующих ответов на вопрос о кантонском отношении к аристотелев­ской логике. Думаю, не ошибусь, если скажу, что за более чем два столетия «герменевтической жизни» кантовской философии в миро­вой философской мысли и культуре это множество стало фактически необозримым. Вместе с тем можно выделить некоторые ключевые пози­ции, «теоретические образы» кантовской логики, возникшие в рамках разных философских учений, концептуально обусловленные как кон­текстом эпохи, так и личными, профессиональными ориентациями философа, размышляющего над этим вопросом.

В частности, мне представляется важной в данном контексте пози­ция, выраженная современным классиком в области логики Г. X. фон Вригтом, который пишет о том, что Кант был первым, кто употребил термин «формальная» по отношению к аристотелевской и схоласти­ческой логике, что определяет он логику как науку о рассуждениях и считает аристотелевскую логику неспособной к развитию [ Вригт фон 1992, с. 81]. Казалось бы, подкрепить эту позицию не составляет большого труда: достаточно вспомнить знаменитую кантовское выска­зывание из «Критики чистого разума» о том, что логика со времени Аристотеля «не сделала ни шагу назад», «если не считать улучшением устранение некоторых ненужных тонкостей и более ясное изложение, относящееся скорее к изящности, нежели к достоверности науки». Впрочем, Кант также отмечает и то, «что она до сих пор не могла сделать ни шага вперед и, судя по всему, она кажется наукой вполне законченной и завершенной» [ Кант 1964, т. 3, с. 82].

Однако детальный анализ этой знаменитой фразы сразу же создает серьезные сложности в понимании кантовской мысли. В первую оче­редь, следует отметить, что эта фраза появляется в предисловии к «Кри­тике чистого разума», работе, в которой Кант строит иной тип логики — трансцендентальную логику. Кроме того, это предисловие уже ко второ­му изданию «Критики чистого разума», в котором, как известно, Кант был вынужден уточнять свои позиции, поскольку, с точки зрения самого Канта, первое издание «Критики...» было прочитано его современни­ками неадекватно. Далее, необходимо уточнить, об устранении каких «ненужных тонкостей» аристотелевской логики ведет речь Кант; что представляет собой, с его точки зрения, сама аристотелевская логика.

Дальнейшее развертывание позиции фон Вригта тоже вызывает ряд вопросов. Так, он пишет, что Кант, считавший неспособной к разви­тию именно аристотелевскую логику, хотел обновить предмет логики, «создав то, что он называл "трансцендентальной логикой". Эта новая логика должна была иметь дело с "происхождением, границами и объ­ективной истинностью" априорною, или чисто рационального зна­ния...» [ Вригт фон 1992, с. 81]. Действительно, можно говорить о том, что ядром науки логики стала теория дедуктивных умозаключений [ Бо­чаров 1984, с. 3-4; Маркин 1997а, с. 1]. Несомненно, что у Канта есть критика силлогистики. Однако можно позволить себе сформулировать следующую метафору и посмотреть, каковы условия ее рационализа­ции. Вокруг ядра науки логики у Аристотеля было «мощное облако других логических проблем», часть из которых была самым непосредственным образом связана с аргументацией и риторикой. Как можно провести жесткую демаркационную линию между логикой, «теорией» аргумен­тации и риторикой Аристотеля, особенно за пределами дедуктивной логики? На мой взгляд, сделать это крайне сложно, если возможно во­обще. Историко-логический анализ проблем индуктивной, модальной, временной, интеррогативной логик свидетельствует о том, что все эти виды логик уже были у Аристотеля. Далее, совершенно бесспорно и то, что одна из важнейших функций аристотелевской логики заключалась в том, чтобы разработать и представить в явной форме различные способы обоснования истинности суждений, и в том, чтобы отличить истинное знание от того, которое не является таковым.

Трансцендентальная логика у Канта сохраняет за собой функции представления истинного знания, правда, в его особой форме. Но в чем тогда заключается отличие трансцендентальной логики от логики Арис­тотеля? Или другая форма этого же вопроса: что общего между класси­ческой аристотелевской логикой и кантовской трансцендентальной?

Думаю, совершенно очевидно, что сформулированные вопросы не имеют простых, бесспорных ответов. Последнее же, впрочем, как раз и является свидетельством вечности кантовской философской мысли, в рамках которой формулируются кардинальные философские вопросы, ответы на которые уточняются и меняются от эпохи к эпохе.

Логика как инструмент анализа и как образец для рассуждений в любой интеллектуальной сфере постоянно присутствует в кантовских размышлениях. Иногда он говорит об этом явным образом, иногда — это необходимо «вычитать» из Канта. Провести подобную процедуру «вычитывания» можно, как это мне представляется, на базе сравнения основополагающих логических идей Канта с идеями, сформулирован­ными им же в других текстах. В качестве источника для выделения этих «основополагающих логических идей» можно использовать кантовские курсы лекций по логике. Однако, прежде, чем провести такой сравнительный анализ, необходимо обсудить вопрос, явным образом сформулированный в кантоведении — об аутентичности этих курсов.

Откуда берется сама проблема аутентичности опубликованных кан­товских курсов лекций по логике?

Кант читал лекции по логике более сорока лет — с 1755 по 1796 год, причем сами курсы могли читаться им по два раза в год (в первое и во второе полугодие). В отличие от лекторов XX века, можно сказать, что Кант жестко разводил научную и педагогическую деятельность (однако, как показывает анализ кантовских текстов, такой жесткой демаркации не было в его размышлениях и, как результат, — в его теоретических работах). Аргументом в пользу такого вывода может служить то факт, что Кант сам не занимался публикацией своих лек­ций. Применительно к логике это проявилось в том, что сорокалетние размышления Канта непосредственно о логике как науке и учебной дисциплине дошли до нас лишь в форме конспектов слушателей Кан­та. Всего известно более двадцати таких копий кантовских лекций по логике (см.: [ Young 1992, p.XXIII-XXIV]).

Сам Кант непосредственно читал и знал о существовании только «Логики» Йеше [ Кант 1980]. Вместе с тем до нас дошли и другие списки кантовских лекций. В используемом мною англо-американском издании «Кант. "Лекции по логике"» опубликованы следующие списки лекционных курсов:

· The Blomberg Logic (начато 1770-х годов):

· The Vienna Logic (1780-е годы);

· The Dohna-Wundlacken Logic (начало 1790-х годов);

· The Jasche Logic (опубликована в 1800 году) [ Kant 1992].

Авторство тех, кто подготовил первые три варианта текстов, не­известно. Более того, эти тексты представляют собой копии с копий, возможно, некоторые из них подготовлены профессиональными пе­реписчиками для продажи. Ведущийся в кантоведческих кругах спор об аутентичности этих текстов требует детализации самого вопроса. В начале такой детализации, я думаю, было бы целесообразно провести некоторые аналогии, связанные с проблемами публикаций лекционных курсов, между XVIII веком и нашим временем. В современных условиях публикация учебных курсов лекций уже давно стала нормой педагоги­ческой деятельности. Такое положение дел можно понять и объяснить. В самом деле, каждый лектор, который начинает читать лекцию в со­ответствии с заранее продуманным планом, но не по жестко сформу­лированному в письменной форме тексту, знает, что диалог, ситуация общения с аудиторией могут привести его к самым неожиданным пово­ротам в самой лекции. Эти повороты, чаще всего, будут соответствовать основной концепции курса и основной проблематике лекции. Однако это все же будет текст, порождаемый в процессе его произнесения. Современные технические средства позволяют точно записать каждый из возможных поворотов лекции. Далее, как опять-таки хорошо из­вестно, начинается редакторская работа самого автора с распечаткой своих лекций. Авторская редакция приводит к тем или иным измене­ниям устного текста, который теперь уже будет представлен публике в письменной форме. При этом, конечно же, даже при такой техниче­ски совершенной форме записи, даже при условии непосредственной авторской редакции исходного устного текста, конечный письменный результат будет от него отличаться.

Кант же, как уже отмечалось ранее, никогда не занимался публи­кацией своих лекций, а из опубликованных курсов логики был знаком с текстом лишь одного из них, а именно «The Jasche Logic». В кантоведческой литературе описание этого исторического факта дается следующим образом: «В 1799 году Кант обратился к Г. Б. Йеше, своему бывшему ученику и к тому времени уже приват-доценту Кенигсбергского университета, с просьбой подготовить свои лекции для печати в виде "сжатого учебника". В 1800 году "Логика" увидела свет с предисловием Йеше, где он изложил основные сведения о характере проделанной им работы по подготовке кантонских текстов к печати. 29 мая 1801 года в публичном заявлении, опубликованном во "Всеобщей литературной газете", Кант подтвердил тот факт, что издание "Логики" Йеше было осуществлено с его одобрения, однако Кант не высказался по поводу содержания этой книги. В связи с этим возникли сомнения относи­тельно того, насколько аутентично она передает идеи Канта» [ Жучков 1980, с. 653]. Совершенно очевидно, что вопрос об аутентичности дру­гих публикаций конспектов кантовских лекций по логике стоит еще жестче. В связи с этим возникает еще ряд вопросов. В аутентичности чего можно сомневаться:

• общей концепции курса?

• порядка изложения основных тем и проблем курса?

• способа изложения курса?

• конкретных формулировок в изложении конкретных позиций?

• чего-то еще?

На мой взгляд, проблема аутентичности более всего касается во­проса о конкретных формулировках в изложении конкретных позиций, менее всего — общей концепции курса. В сжатой форме аргументы в пользу этого тезиса могут быть представлены следующим образом:

1. Кантовская логика представляет собой четко выраженную систе­му взглядов.

2. Отдельные элементы этой системы могли структурно перестра­иваться самим Кантом, но целостный каркас своих идей он оставлял неизменным.

3. В эту систему Кант мог встраивать дополнительные элементы, но и они не меняли его общей концепции курса.

4. Система кантовского учебного курса логики стала, с одной сто­роны, образцом для построения всей кантовской философии, с другой стороны — эволюция кантовской философской мысли вела к уточне­нию отдельных фрагментов лекций по логике.

Решить вопрос об аутентичности опубликованных курсов лекций по логике кантовским идеям можно в том случае, если сравнить пуб­ликации с какими-то образцами, во-первых, непосредственно текстов по логике, оставленных все-таки самим Кантом, во-вторых — с его конкретными высказываниями в других текстах. Мне представляется, что в качестве первых из таких образцов можно рассмотреть, по крайней мере, два собственно кантовских текста по проблемам логики. Это — «Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма», опублико­ванное в 1762 году, и «Уведомление о расписании лекций на зимнее полугодие 1765/66 гг.» (см.: [ Кант 1964, г. 2, с. 59-77, 277-289]). И тот, и другой текст являются «рекламными» текстами, приглашающими слушателей на курсы лекций приват-доцента Канта. Вместе с тем, они по своей сути представляют своеобразные планы-проспекты кантовских лекционных курсов, т. е. его программные заявления о содержании этих курсов. В первом из этих текстов рассматривается только программа курса логики, во втором — логика рассматривается в числе других дисциплин, которые Кант собирался читать в семестре: метафизика, логика, этика, физическая география. Оказывается, кантовское «Уве­домление» является очень существенной частью его наследия, будучи собственноручно написанным им текстом, представляющим, по сути дела, его концепцию логики. Между тем в кантоведческой литературе сложилась точка зрения, в соответствии с которой «Кант сам написал только одну работу по логике, это — его раннее эссе, названное "Лож­ное мудрствование в четырех фигурах силлогизма''» [ Young 1992, р. XVI].

Я начну свой анализ с рассмотрения «Уведомления о расписании лекций на зимнее полугодие 1765/66 г.». Во введении к нему Кант формулирует основные методическо-методологические проблемы, свя­занные с преподаванием и обучением. Общая характеристика ситуации в этой области, данная Кантом по отношению к XVIII веку, звучит вполне современно и сейчас, в XX веке. В этой характеристике можно найти:

• идеи герменевтического круга в процессе образования: «Наста­влять юношество трудно, потому что в смысле уразумения приходится, не считаясь с возрастом, забегать вперед и, не дожидаясь зрелости рас­судка, сообщать такие знания, которые в естественном порядке могли бы быть усвоены лишь более искушенным и изощренным умом» [ Кант 1964, т. 2, с. 279];

• анализ общества, для которого образование становится «сред­ством преуспеяния» [ там же}',

• характеристику «естественного прогресса человеческого позна­ния», в рамках которого на основе логики и опыта преподаватель должен помочь «юным мыслителям» дойти «до ясных суждений и через их посредство до понятий», а уже затем на полученной базе осознать возможные следствия и условия «систематизации науки».

Анализ, предпринятый во введении к плану-проспекту лекционных курсов зимнего полугодия 1765/66 годов, необходим Канту как для того, чтобы дать общую характеристику системы образования в ее антропо­логической направленности (Кант вернется к этим идеям при более поздней формулировке проблем антропологии), так и для выделения роли логики в процессе получения образования. Для Канта логическая ориентация систем преподавания и образования совершенно очевид­на. Без подобной логически ориентированной системы преподавания, по Канту, результат образования будет таков, что ученик может научить­ся только «пользоваться чужими мыслями». В отсутствии логической ориентации образования Кант видит причину того, «почему нередко встречают ученых (вернее, людей с образованием), которые обнару­живают мало ума, и почему академии выпускают больше бестолковых людей, чем какие-либо другие круги общества» [ там же, с. 280]. Логи­ческий тренинг, как мы сказали бы теперь, Кант считает необходимым. Для него такой тренинг равнозначен обучению, в котором возможно ускорять развитие рассудка, «упражняясь в основанных на опыте сужде­ниях». Это, с точки зрения Канта, важно не только для науки, но и про­сто «для жизни», применительно к которой бывший ученик «приобрел бы больше опыта и стал бы более здравомыслящим» [ там же ].

Далее Кант переходит непосредственно к обзору тех предметов, которые он собирается преподавать в зимнем семестре. В начале обзора стоит метафизика. Здесь Кант рассказывает слушателям о сущности этой науки и об особенностях ее преподавания и обучения. Второй обзор посвящен собственно логике. Здесь Кант выделяет два вида логики.

Логика первого вида, по Канту, «представляет собой критику вместе с предписанием здравого ума» (выделено Кантом). Здравый ум, по Кан­ту, «с одной стороны, граничит с грубыми понятиями и невежеством, с другой — с наукой и ученостью». Для Канта это — тот вид логики, который должен предшествовать изучению всех других наук. Логика в этой ипостаси выступает «как некоторый карантин... через который должен пройти каждый учащийся, желающий перейти из области пред­рассудков и заблуждений в сферу просвещенного разума и наук» (выделено мною. — И. Г.) (см.: [ там же, с. 285]).

Логика второго вида тоже представляет собой критику. Однако данный вид критики оказывается не просто критикой здравого ума, но уже критикой с предписанием «учености в собственном смысле слова» (выделено Кантом). Логика второго вида является орудием конкретных наук, помогающим постигать их и совершенствовать. По Канту, эту логику надо изучать после изучения конкретных наук. Однако «препо­даватель, конечно, должен владеть подобным орудием (выделено мною. — И. Г.} до того, как он приступает к изложению науки, да­бы самому руководствоваться им» [ там же, с. 285]. Этот вид логики оказывается областью знания, которая вначале эмпирически передается от преподавателю к ученику и которая затем теоретически постигается каждым конкретным учеником. Логика в целом, с точки зрения Кан­та, всегда заявляет о себе как наука, которая имеет и теоретическую, и практическую области приложения.

Можно говорить о том, что в этом «Уведомлении» Кант дает опре­деление науки логики, которую он называет «полной логикой». Эта «полная логика», по Канту, есть «критика вместе с предписанием всей философии как целого» (курсив мой. — И. Г.). Только такая логика, с точки зрения Канта, позволяет возводить «здание разума на долгое время и по всем правилам» [ там же, с. 285].

Значение критики как таковой для философии Канта трудно пере­оценить. При этом именно «полная логика» осталась для Канта образ­цом для построения «Критики чистого разума». Так, в предисловии ко второму изданию «Критики чистого разума» он пишет о необхо­димости оценивать «разработку знания» в любой области по достиг­нутым результатам. Эффективный путь развития знания, по Канту, предполагает возможность отбрасывания в процессе движения всего бесполезного из того, «что содержалось в необдуманно поставленной раньше цели». Логика как раз и является, с его точки зрения, та­кой наукой, которая «уже с древнейших времен пошла именно этим верным путем» [ Кант 1964, т. 3, с. 82] — так Кант в одной из важ­нейших своих критических работ вновь явным образом постулирует тезис об образцовом характере логики для других наук. Вместе с тем, хочу еще раз подчеркнуть, что сама идея образцового характера логики для всех других наук кристаллизуется у Канта в процессе подготовки и чтения обычного учебного курса логики. Об этом Кант достаточно подробно говорит в рассматриваемом «Уведомлении о расписании лек­ций на зимнее полугодие 1765/66 г.». Именно здесь представлены его взгляды на то, что он понимает под «полной логикой». Здесь же он ставит в известность своих будущих слушателей, что он будет читать логику первого типа и делать это будет по учебнику Мейера.

В соответствии с правилами немецких университетов этого перио­да, лектор должен был сообщать своим слушателем, каким учебником он будет пользоваться при чтении курса. Однако право выбора учеб­ника оставалось за лектором. В плане-проспекте своих лекций Кант считает необходимым не просто уведомить слушателей о сделанном им выборе, но и привести аргументы в пользу сделанного выбора. На мой взгляд, эти аргументы фактически являются элементами обшей кантовской концепции учебного курса логики, или логики первого вида, в соответствии с делением, проведенном Кантом. Итак, почему же Кант предпочитает именно учебник Мейера? Предложенное Кантом обосно­вание выглядит следующим образом. Достоинство учебника Мейера он видит в том, что этот учебник пробуждает желание заняться развитием культуры как «утонченного и изощренного ученостью разума», так и «обыденного, но деятельного и здравого ума» [ Кант 1964, т. 2, с. 286].