Основные изменения в русском произношении

 

 Орфоэпия как совокупность произносительных норм литературного языка складывается исторически, вместе со сложением и развитием национального языка. «Хотя элементы нормализации языка известны и в более ранние эпохи (до образования национального языка), однако они в эти эпохи или не охватывали устную речь, или охватывали ее в незначительной степени: потребность в орфоэпических нормах была незначительной вследствие слабого развития публичной речи» [Аванесов 1972: 14].

Произносительные нормы современного русского языка сложились в своих основных чертах в 1-й пол. XVII в. на основе московского говора, нормы которого постепенно, по мере развития и укрепления национального языка, стали приобретать характер общенациональных норм. Тот факт, что в качестве образца для носителей национального русского языка была избрана именно московская речь - одна из диалектных подсистем языка великоруской народности XV – XVII вв., не случаен. В X1V – XV вв. Московское княжество становится одной из самых заселенных территорий, важным пограничным пунктом между старой южной и новой северной Русью, торговым посредником между северо-западом и юго-востоком, общепризнанным центром Северо-Восточной, Ростово-Суздальской Руси, присоединяющим к себе одно за другим удельные княжества. Со временем оно превращается в сильное централизованное Русское государство, центром которого становится именно Москва (XV1 в.). Именно в Москве в XV – XVII вв. на основе  одного из северорусских говоров, который приобрел впоследствии, под воздействием южных говоров, аканье (и тем самым среднерусский характер), - московского говора – складываются произносительные нормы литературного языка. Эти нормы уже в XV1 – XVII вв. в связи с положением Москвы как столицы Русского государства начинают оказывать воздействие на говоры других городов, т.е. теряют свою территориальную ограниченность. А.Н. Гвоздев подчеркивает, что произношение Москвы могло приобрести обобщенный характер и стать «типичным выражением общенародного языка» именно потому, что это произношение характеризовалось совмещением произношения двух основных наречий русского языка – северного и южного – и было лишено узко местных черт [Гвоздев 1972: С. 72].

К XIII в. в московском говоре уже в основном стабилизировались его главные отличительные особенности, которые определяли произносительный канон X1X в. – первых двух десятилетий XX вв.

Перечислим черты классического (старомосковского) произношения:

1. Современный тип литературного аканья и связанный с аканьем комплекс явлений:

1.1.Унаследованное от южных говоров неразличение гласных неверхнего подъема, прежде всего <о>, <а > в безударных слогах после твердых согласных(аканье в узком смысле слова). Они совпадали в звуке [а]. Об этом свидетельствуют написания в старых московских документах: к а торыя, т а рговля, прив а дили. В фонетической транскрипции обозначается «крышечкой»: в 1-м предударном и в любом неприкрытом предударном [а] произносится при менее опущенной нижней челюсти и в связи с этим при менее широком растворе рта (т.н. «а закрытое»), в других безударных слогах после твердых согласных гласные неверхнего подъема совпадают в ослабленном гласном звуке, среднем между [а] и [ы], – [ъ]. Боровой [бърΔвоų], Оставаться [ΔстΔвáцъ].

1.2.Иканье – совпадение гласных фонем неверхнего подъема <о>, <а >, <е > после мягких в звуке [и ^е]: пятак, весна, несу.

1.3. Совпадение гласных фонем неверхнего подъема <о>, <а >, <е> после твердых шипящих <ш>, <ж> и аффрикаты <ц> в звуке [ы^е]: жара, шелка, уцелеть.

2. Произношение [г] взрывного (черта, заимствованная у северных говоров). Фрикативный заднеязычный классическое русское произношение знает лишь в некоторых словах церковного обихода: боге, Господь, благе, производных от них, а также в междометиях гей, ага, ого, еге.

3. Яркое проявление ассимилятивной мягкости.Все согласные, кроме [ж, ш, л], замещались парными перед [j]: объем, к югу, съел. Смягчались зубные перед альвеолярными и зубными: смен ' щ'ик, твердый, две, звено, цвет. Губные перед заднеязычными и заднеязычные перед губными: лавки, кверху. Остальные согласные смягчались перед мягкими того же места образования: губ. перед губ (любви), альвеолярные перед альвеолярными (спор'щ'ик), заднеязычные перед заднеязычными (л' о х'к'ии). 

4. Твердое [т] в окончаниях глаголов 3-го лица ед. ч. настоящего времени.

5. Долгий шипящие произносились мягко, кроме тех, которые возникали в результате ассимиляции свистящих перед твердыми [ж] и [ш]: сжать [ж:ать], сшить [ш:ить], но щит [ш': т], жжет [ж': от], пущу [пуш':у].

6. Мягкий [р'] в некоторых корнях после [е] перед твердым согласным: [ч'и^ет'в'éр'к], [в'ер'х].

7. На месте [ч'] перед [н] и [н'] в некоторых словах развился [ш]: будочник, молочная, горчичник, прачечная идр.

8. Большинство глаголов 2-го спряжения в 3-м лице мн. ч. произносятся также, как глаголы 1-го спряжения: [дышут], [прос'ут], [ход'ут] и т.д.

9. В глаголах типа постукивать, отпугивать, размахивать и под. после заднеязычных [к, г, х] произносился редуцированный [ъ].

10. Возвратный аффикс глаголов имеет твердый [с]. Именно эта норма запечатлена в стихотворении Аполлона Майкова (1821 – 1897), на нее опирается рифма:

Весна! Выставляется первая рама - 

И в комнату шум ворвал[сá],

И благовест ближнего храма,

И говор народа, и стук колеса.

 

11. Прилагательные и причастия с основой на твердый согласный в им. – вин. п. имели в окончаний [ъi]: тихий, громкий, строгий, красный,  с основой на мягкий – [ьi]: могучий, спящий. Эта норма отражена, например, в поэме «Кавказский пленник» А.С. Пушкина, на нее опирается рифма:

К моей постели одинокой

Черкес младой и черноок[ъ]й

Не крался в тишине ночной;

Слыву я девой жесток[ъ]й.

 

Несмотря на усиливающееся влияние Москвы, в XVIII - XIX вв. отдельные культурные центры России имели известную самостоятельность, способствовавшую сохранению и выработке местных особенностей произношения. Наиболее самостоятельным и достаточно оформленным было т.н. петербургское произношение. Этому в значительной степени способствовало перенесение столицы из Москвы в Петербург (по Вербицкой 2003: 58). Петербургское произношение, по мнению некоторых исследователей (В.И. Чернышев, Р.И. Аванесов), сложилось на базе московского (в новой столице поселился прежде всего двор, высшие чиновники, знать, жившие до этого в Москве и говорившие по-московски), но под воздействием окружающих город северновеликорусских и средневеликорусских говоров (строители новой столицы набирались прежде всего из окрестных деревень). Как полагают некоторые исследователи, отдельные черты петербургского произношения сложились под влиянием письменной речи.

 К элементам «буквенного», или орфографического петербургского произношения можно отнести, например:

– произношение [ а ] в заударной флексии 3-го лица мн. ч. глаголов 2-го спр. (ходят, слышат) на месте нормативного для московского произношения [ у ];

– отсутствие упрощения групп согласных в середине слов (кроме солнца и сердца) типа властно, праздник как [влáстнъ] и [прáздн'ик];

– еканье (весна, несет, пятак);

– произношение постфикса возвратных согласных [с'] (моюсь, несся),

– [и] в окончаниях прилагательных с основой на г, к, х: стро[г 'и]й, тон[к'и]й и т.д.;

– произношение группы согласных ЖД: до[шт'], до[жд']а на месте старомосковских до[ш':), до[ж':а].

 В течение двух столетий московское и петербургское произношения конкурировали друг с другом (существовало два равноправных варианта произносительной нормы - московский и петербургский). Последнее, правда, не стало орфоэпической нормой, не было признано русской сценой, наиболее ревностно оберегающей чистоту литературного произношения (а ведь именно театр на протяжении всего Х1Х в. вплоть до 30-х гг. ХХ вв. считался, по выражению М.В. Панова, «орфоэпической Горой», законодателем в произношении для культурных людей).

 «Перевод столицы в начале XVIII в. в Петербург произошел тогда, когда русский литературный язык в основных своих фонетико-морфологических чертах уже сложился, и потому это событие не могло оказать на формирование его норм существенного влияния. (…) Однако многие его особенности оказались весьма жизнеспособными – они влияли и продолжают в настоящее время влиять на направление развития русского литературного произношения» [Аванесов 1972: 15].

             Таким образом, более противопоставление московского произношения петербургскому потеряло прежний смысл: сегодня они уже не конкурируют. Если мы сейчас и употребляем выражение «московское произношение», то вкладываем в него значение: «старомосковское произношение», сохранявшееся еще в 20-30 гг. ХХ в. у представителей старой интеллигенции, общепризнанным авторитетом в области культуры произношения был театр (прежде всего Московский Малый театр и Московский художественный театр). «Вплоть до 20-30-х гг. ХХ ст. высокий художественный, моральный, культурный, общественный (в шир. смысле слова) авторитет театра поддерживал значительность его влияния на речь.

В.В. Маяковский писал:

И чист,

   как будто слушаешь МХАТ,

Московский говорочек…

Слова Маяковского представляют собой логический перевертень: причина и следствие поменялись местами – живая речь рассматривается как отражение, как проекция театральной речи. И этот перевертень имеет свой резон: не только театр впитывал речь жизни, но и в жизни речь строилась по театру. (Слова Маяковского сказаны в 1927 г. и характеризуют состояние, в это время уже уходившее в прошлое.) [Панов 1990: 17].

О чертах русского сценического произношения см.: [Аванесов: 1972 (То же: 1984])) самостоятельно к семинару (письменный конспект).

Конечно, кое-какие незначительные расхождения в произношении москвичей и петербуржцев остались. В некоторых случаях большая закрытость и отодвинутость ударного [а], большая отодвинутость и меньшая длительность [а] 2-го ударного предударного и заударного закрытых слогов (в а ренц, пáр а ми) свойственна речи сегодняшних москвичей. Специальное исследование произношения современного Петербурга и современной Москвы показало, что орфоэпические характеристики, надежно отличающие москвича от ленинградца, отсутствуют» [Вербицкая 2003: 66].

Ø Ряд орфоэпических особенностей ленинградского варианта является в наши дни общелитературной нормой:

- в основе прилагательных муж р. произносятся мягкие заднеязычные [г'], [к'], [х'], во флексии - безударный[и] (тихий, великий);

- в заударных флексиях 3-го лица мн. ч. глаголов 2-го спр. произносится [а] (ходят, водят);

- в возвратных частицах глаголов произносится [ с' ]  (учусь, берусь);

- произошло ограничение числа случаев с ассимилятивным смягчением согласных в сочетаниях С1С'2 (дверь, твердый).

Ø Даже еканье, основная черта петербургского произношения (в'eснá), постепенно исчезает из речи сегодняшних горожан (средний процент такого произношения при чтении - 20 %, в спонтанной речи - 11%): безударное  [ е ]заменяется в произношении [и].

«В речи ленинградцев и москвичей обнаружена одна особенность, которая должна бы быть определена как просторечная, но обращает на себя внимание ее широкое распространение. Имеется в виду произнесение аффрикаты /ч'/ как щелевого /ш'/, т.е. р осточек [рΔстóш'ьк], курочка [курΔ ш'къ]. Особенность эта встретились у 85 % дикторов-петербуржцев и 60% дикторов-москвичей» [Вербицкая 2003: 67]).

С 30-х гг. ХХ в. массовым зрелищем стало звуковое кино, которое никогда не было безоговорочно авторитетным учителем культурной речи. Не стали ими ни радио, ни театр. «сложилась неожиданная сравнительно с предыдущем периодом ситуация: нет общенародного орфоэпического авторитета, чьи рекомендации определяли бы в речи, что такое хорошо и что такое плохо. Нет Учителя звучащей речи» (Панов 1990. С. 17). В свое время радио-руководители дали дикторам команду оставить всякие выдумки об особой орфоэпической ответственности слова и звука, посланного в эфир, - и говорить, как «все». Мысль о том, что радио-речь (равная и одновременно не равная бытовой), оказалась для чиновников слишком сложной. И с тех пор господствует сравнительно упорядоченная, однообразно-невыразительная речь, со многими непоследовательности в произношении, с безразличием к стилистическим различиям, к выразительным возможностям выговора. Так в быту, так и на трибуне, во время бесчисленных собраний-совещаний (Панов 1990:17). А между тем в истории русского литературного произношения сложилось три стиля.: основной, нейтральный и ответвляющиеся от него в разные стороны высокий и разговорный. Многие явления произносительной системы универсальны, свойственны всем стилям (дом, дай, мороз, корова произносятся одинаково во всех стилях), при этом, однако, обнаруживается ряд различий:

– [о] в словах сонет, поэт, ноктюрн свойствен высокому (образцовой речи), в словах аромат, роман, бокал, рояль и под. ( подчеркнуто образованное, претенциозно-книжное, свойственное представителям дооктябрьской интеллигенции ), [Δ] – нейтральному и разговорный (повседневная речь),

– иканье присуще нейтральному и разговорному стилям, в книжном же произносится гласный, близкий к [е]: века, зерно, земля.

Более подробно о произносительных стилях см. в учебных пособиям Р.И. Аванесова,

К.С. Горбачевича.

       Контрольные вопросы

1. Какова история русского орфоэпической системы (основа, основные периоды, факторы развития)?

2. Какое содержание имеют понятия «московское произношение», «петербургское произношение»?

3. Каковы основные черты московского произношения?

4. Каковы основные черты петербургского произношения?

5. Какова судьба двух указанных произносительных систем в истории русского литературного языка?

6. Что понимают под стилями произношения? Дайте их краткую характеристику.

 

       Лекция 5. Активные процессы в лексике и фразеологии

Современного русского языка

Язык как средство общения постоянно совершенствуется, что всегда связано с определенными изменениями и преобразованиями в его подсистемах. Особенно активно эти процессы происходят в лексике, непосредственно реагирующей на все изменения в сфере государственного устройства, культуры, этики, производства, техники и пр. Лексика – это наиболее подвижная часть языковой системы. «Каждое новое поколение вносит нечто новое не только в общественное устройство, в философское и эстетическое осмысление действительности, но и в способы выражения этого осмысления средствами языка. И прежде всего такими средствами оказываются новые слова, новые значения слов, новые оценки того значения, которое заключено в известных словах» [Валгина 2003: 75]. Процессы, связанные с обновление состава: заимствования (рейтинг, пиар, факс, шейпинг, лизинг, аудит), появление новых слов взамен устаревших или устаревающих (компьютер – ЭВМ, хит – шлягер, аниматор – вместо мультипликатор, дисплей – вместо экран), развитие новых и возвращение прежде неактуальных значений слов (боевик: «кинофильм, пользующийся шумным успехом» (семантический архаизм, ср.: блок-бастер) – «сепаратист, участник бандформирований»; «жанр кино, характеризующийся преобладанием боевой тематики»; дом – не только «специализированный магазин» (Дом обуви; Дом одежды); «учреждение, которое объединяет людей одной профессии, как правило творческой» (Дом художника, Дом актера), но и возрожденное – «предприятие, заведение» (в названиях торговых, коммерческих фирм – Страховой дом; Издательский дом «Триэс», Торговый дом «Библио-Глоус» по образцу), - с большей или меньшей степенью интенсивности происходили в русском языке всегда, в настоящее время они стали в высей степени активными, поскольку активно изменилась наша жизнь. Конец ХХ – начало ХХ1 в. называют неологическим бумом (НБ).

Языковая основа НБ. Отвечая на вопрос, из чего же (на основе) складывается новизна языка современности, исследователи, как правило, в первую очередь говорят о тенденции к усилению функциональной мобильности языковых единиц (Какорина 2000: 67) – активное освоение периферии лексико-фразеологической подсистемы языка. Этот процесс развертывается как по вертикали (на временной оси) – использование ресурсов пассивного запаса (потерявших в советское время актуальность выражений), так и по горизонтали – ассимиляция «иноязычных» ресурсов национального языка (жаргонов, просторечия) и «иноязычных» средств языка (специальной лексики ЛЯ), другими словами - превращение языковых ресурсов отдельных социальных групп «из элементов внутригрупповой в элементы межгрупповой (межнациональной коммуникации)» (А.Д. Швейцер).

Факторы НБ. Прежде всего, он объясняется экстралингвистически: обновление лексико-фразеологического состава. Безусловно, связано с развитием науки и техники (новые понятия, изобретения – новые слова, появление такого понятия, как компьютерный язык); расширением международных контактов (рухнул железный завес - хлынул поток заимствований); усиление роли СМИ в информационном пространстве (детерминологизация терминов, освоение лексики ограниченного употребления (стилистическая нейтрализация окрашенных – движение от книжных к нейтральным: акционировать, спонсор, коммерция, приватизировать); изменения экономической, политической, культурной жизни общества (разрушение прежних мифологем, соответственно – изменение стилистического ореола прежде «святых слов»), появление новых культурных реалий, нуждающихся в номинации (например, весь словарь современной киноиндустрии (саунд-трек, экшн, триллер, блок-бастер). Рассмотрим на конкретных примерах действие отдельных факторов.

· На наших глазах фактически создается новый политический словарь, что обусловлено изменением государственности, отказом от прошлых социополитических идеалов:

1. Уходят целые группы слов, обозначающие реалии советской действительности: партком, соцсоревнование, планерка; речевые клише: великие стройки коммунизма, ленинский стиль, ударник коммунистического труда, исторические решения пленумов партии.

2.Стилистическая переоценка слов-деологем типа коммунизм, партия, марксизм, лленинизм, социалистический и пр., в которых «предметное и оценочное значение представляют собой как бы склеенными, жестко связанными» (М.Н. Эпштейн). Меняется именно оценочный компонент их значения (с плюса на минус), что обнаруживается, во-первых, в дериватах с оценочными суффиксами (советский - совок, советовский (околосоветовские группировки, верховносоветовская группа); коммунист - коммуняки. Во-вторых, изменении сочетаемости, см.: контексты, выявляющие изменение стилистического ореола: невозможные прежде социализм имперский, казарменный, чиновно-бюрократический, социализм с человеческим лицом, раздавить гадину коммунизма; обозвать коммунистом; разнеженная КПСС; наконец создание на базе клише ритуально языка советской эпохи ироничных выражений типа светлое прошлое, назад в светлое будущее, вперед к капитализму.

3.В тоже время в политический словарь включаются слова, окружающие себя политическим контекстом. Примером могут служить слова август, путч. Язык откликается на все заметные политические события, многие из которых получают широкий языковой резонанс (формируют свой семантическое поле). Ст. Т.В. Шмелевой «Словарь одного события» (Рус. речь. 1992. № 4). Августовский путч 1991 г.: ГКЧП и его дериваты: гэкачепсты, чеписты, отчеписты; путч – послепутчевый месяц, консерваторы допутчевского Генерального штаба, мини-путч и пр. Сл. Август сформировало вокруг себя целый блок котекстуальных перифраз, получило событийное значение (Авгст наес удар по консервативным силам, герои августа, августовская гроза). Август продолжил свою «ассоциативную историю»: событийное значение «августа» 1998 г.

Существуют, однако, и внутренние (интралингвистические) причины обновления лексического состава языка. Это закон ассиметричности языкового знака: язык в отличие от других знаковых систем (с. дорожных знаков; светофора; языка жестов; с. математических знаков и пр.) характеризуется безграничной способностью его единиц получать по мере надобности новые значения, не обязательно при этом утрачивая старые (многозначность: петух – птица; запальчивый человек, забияка). 

Этот закон приводит к расширению, сужению круга значений в слове, стимулирует переход ЛСВ в самостоятельные слова. См. о дерминологизации, обусловленной в том числе и с все возрастающей ролью СМИ, в кн.: Русский язык конца ХХ в. (1985 – 1995). 2-е изд. М., 2000.

 Кроме того, действует закон языковой аналогии, помогая создании новых слов по известным моделям. Новая фразеология основана на аналогии: силовой – силовые структуры, силовые министерства, силовые министры; пространство – конституционное пространство, экономическое пространство, антимонопольное пространство, политическое пространство. Можно выделить много подобных групповых (серийных) метафор, построенных по одной модели, каждая из которых используется в качестве источника пополнения или становления отдельных лексических подсистем языка. Среди них, например, метафорическая модель «тяжелое экономическое состояние гос-ва – болезнь, наркомания», которая реализуется в целой серии экспрессивных метафорических высказываний:

Область села на дотационную иглу; Эти предприятия являются главными донорами областного бюджета; Дефолт подтвердил для нынешней экономики, что аморальное и ирреальное – синонимы, поскольку выгода от того и другого, как от наркотика: все равно ломка наступит (примеры газетных сообщений из кн.: [Шкапенко 2005: 21]).

Продуктивность модели образования стилистически сниженных оценочных слов с суффиксами -як (тусняк; крутняк, обломняк), -х (депресуха, поруха, групповуха, чернуха),см.: [Там же: 127]. Продуктивность модели образования отглагольных и отадъективных существительных, которые из устной ненормативной разговорной речи потоком хлынули на страницы газет, появились в теле-и радиоэфире [Там же: 123].

Контрольные вопросы

1. Каковы внешние (экстралингвистические) факторы развития лексико-фразеологического состава языка?

2. Каковы внутренние (интралингвистические) факторы развития лексико-фразеологического состава языка?

3. Каковы пути обновления лексики и фразеологии современного русского языка?