Развитие риторики в ХХ в. и в настоящее время

В первые десятилетия 20 века были сделаны попытки разработать новые направления в теории красноречия. Наиболее ярко эти поиски отражены в материалах Института Живого Слова, который был открыт в 1918 году в Петрограде и просуществовал до 1924 года. У его истоков стояли крупнейшие научные и общественные деятели страны: А.В. Луначарский, С.М. Бонди, Л.В. Щерба, А.Ф. Кони и другие. Целью своей Институт провозгласил подготовку мастеров Живого Слова в педагогической, общественно-политической и художественной областях, а также распространение и популяризацию знаний и мастерства в области Живого Слова. Были опубликованы детально разработанные программы Н.А. Энгельгардта "Программа курса лекций по теории красноречия(риторика)", Ф.Ф. Зелинского "Психологические основания античной риторики", А.Ф. Кони "Живое слово и приемы обращения с ним в различных областях". Эти программы отражают последний взлет научной мысли в теории красноречия, вслед за чем произошло ее глубокое падение. Уже в двадцатые годы 20 века риторика была исключена из практики преподавания в школе и вузе.

Отечественная риторическая традиция была прервана на долгие годы. Риторика как наука в первой половине 20 века уступила место ряду дисциплин, возникших на ее основе: стилистике, поэтике, герменевтике, теории литературы, культуре речи, методикам преподавания языков, лингвистике текста, лингвистической прагматике. В зарубежной лингвистике изучаются проблемы организации языкового материала, ориентированные на современные проблемы аргументации (труды Х. Перельмана, Х.П. Грайса, Дж.Л. Кинневи и др.). Исследуются проблемы украшения речи, близкие к вопросам художественной стилистики и поэтики (Р. Якобсон, Р. Лахман, Т. Тодоров, Ж. Дюбуа и др.). Риторике принадлежит центральное место в системе гуманитарного образования в США, поскольку она насущно необходима в мире массовой коммуникации.

Общественный и научный интерес к проблемам ораторского искусства в нашей стране вновь возродился в 70-е годы 20 века в связи с потребностями устной агитации и пропаганды. Общество "Знание" стало инициатором и организатором ежегодных научно-практических конференций по вопросам лекторского мастерства. В 70-90-е годы стала разворачиваться и исследовательская научная работа. Впервые после длительного перерыва стали выходить современные отечественные книги по риторике (работы С.С. Аверинцева, В.И. Аннушкина, Л.К. Граудиной,С.Ф. Ивановой, Н.Н. Кохтева, А.К. Михальской, И.А. Стернина, Т.Г. Хазагерова, Е.А. Юниной и Г.М. Сагач и др). Итак, время вновь востребовало риторику, поскольку именно она сможет решить наиболее актуальную проблему гармонизации отношений говорящего и адресата. А.К. Михальская определяет современную риторику так: "это теория и мастерство эффективной (целесообразной, воздействующей, гармонизирующей) речи".

 

Лекция 4. Инвенция

План лекции:

1. Замысел речи

2. Разработка теории доказательств

3. Естественные доказательства

4. Логические доказательства

5. Доводы к пафосу

6. Доводы к этосу

7. Ссылка на авторитеты

8. Общие места

 

Замысел речи

Инвенция – раздел риторики, описывающий замысел речи; искусство поиски и предварительной систематизации материала к выступлению. Современная риторика советует выбирать тему исходя из групповых интересов аудитории и своих интересов и познаний. Тема должна быть уместной в данной ситуации, содержать нечто новое для слушателей, но это должно быть связано с тем, что уже известно слушателям. После определения общей цели, которую преследует оратор, должна быть сформулирована и конкретная цель (возбудить практический интерес или создать ощущение конфликта). Название речи должно быть кратким, конкретным и интересным. Задачей оратора является предмет своего личного интереса в предмет интереса группового.

 

2. Разработка теории доказательств

В риторике выработана система доводов, которыми может пользоваться оратор:

1. Доводы «к вещи», которые делятся на:

а. Естественные доказательства (доводы к очевидному);

б. Логические доказательства (доводы, основанные на логике);

2. Доводы «к человеку» (доводы, основанные на психологии).

а. доводы к пафосу, т.е. к чувству, к эмоциональной памяти;

б. доводы к этосу, т.е. к обычаю, к морали, к коллективной памяти.

в. ссылка на авторитеты, т.е. на показания людей (сочувственная ссылка на авторитет, доказательство от противного).

3. Естественные доказательства

Естественные доказательства, или доводы к очевидному, особенно существенны для судебного красноречия, когда показания свидетелей или вещественные доказательства помогают восстановить ход событий уже свершившихся. Естественные доказательства – это ссылки на цифры, факты, показания очевидцев. Решающую роль и для самого говорящего и для слушающего, собирающегося возражать, играют характеристики источника.

Самый сильный из доводов к очевидному – приглашение в свидетели самих слушающих: «Вы сами видите...».

Источник должен быть назван. В суде свидетель обязан назвать себя, но в практике риторики встречаются и такие словосочетания, как «авторитетные аналитики полагают», «многие сходятся во мнении», «источник, близкий к тому-то полагает» и прочее. Следует помнить, что подобные расплывчатые указания хотя и могут служить доводом в споре, но не обладают неопровержимой силой естественного доказательства. Объективирующая роль таких анонимных свидетельств сильно снижена. Это особенно очевидно, когда речь идет не об оценках («аналитики полагают»), а о непосредственно увиденном («очевидцы рассказывают»). Чем точнее назван свидетель, тем убедительнее получается ссылка. Скажем, «очевидцы из окрестных сел» звучит лучше, чем просто «очевидцы», а «очевидцы из села Горохово» лучше, чем «очевидцы из окрестных сел». Всего же лучше: «Мария Николаевна Егорова, агроном из села Горохово».

Анонимность источника – один из распространенных способов манипулирования. Оппонент может отреагировать на нее иронией: «Нам эти очевидцы что-то не встретились, зато встретились Матвей Иванович Макаров, учитель из села Горохово, и Мария Николаевна Егорова, агроном того же села, которые утверждали нечто совсем не похожее на слова пресловутых очевидцев».

Обязательные требования естественных доказательств:

· независимость источников,

· компетентность источников;

· добросовестность источников.

Первое требование состоит в следующем. Если один человек был очевидцем какого-либо события, а другие свидетельствуют о нем со слов этого единственного очевидца, нельзя утверждать, что о происшедшем единодушно свидетельствуют несколько человек. Это утверждение будет наивной уловкой, на которую непременно обратит внимание умный оппонент. Источники должны быть независимыми.

Второе требование можно сформулировать так: вынося суждение о чем-либо требующем специальных знаний нельзя опираться на показания некомпетентных людей. «Простой человек» не может с полным пониманием дела рассказать об устройстве ядерного реактора.

Наконец, источник должен быть непредвзят и правдив.

Относительно естественных доказательств следует сделать еще одно существенное замечание: безупречные в отношении фактическом, доводы могут быть недостаточно представительными и даже невыигрышными в психологическом плане.

В 1999 после одной из публикаций в газете «Коммерсантъ» в ряде периодических изданий разгорелась дискуссия о том, состоялись ли в России либеральные реформы. Один из участников дискуссии, доказывая, что реформы вполне состоялись, ссылается на успехи пивоваренной промышленности, рост ассортимента конфет и качества сигарет. Будучи фактически верными, эти доводы выглядят как гол, забитый в свои же ворота, поскольку создают впечатление «несерьезности» подобного экономического процветания.

4. Логические доказательства

Логические доказательства строятся на логике. Подразделяются на:

· доказательства, построенные на дедукции (переходе от общих рассуждений к частным);

· доказательства, построенные на индукции (переходе от частных рассуждений к общим)

· рассуждения с дефиницией, (когда связь между общим и частным подвергается пересмотру).

Дедуктивные рассуждения наиболее убедительны и наиболее часто употребляются. В классическом виде они представляют собой полный силлогизм, т.е. рассуждение, включающее две посылки (большую и малую) и вывод.

Например: «Все присутствующие поставили свою подпись (большая посылка). Иван был в числе присутствующих (малая посылка). Значит, под бумагой стояла и его подпись (вывод)».

Все дедуктивные рассуждения построены на одном: на подведении данного случая под общий, о свойствах которого слушателям уже известно.

«Как известно, тяжесть чужого дурного мнения тем сильнее, чем достойнее и уважаемее то лицо, от которого исходит это мнение, чем выше стоит оно в наших глазах. То же самое было и здесь», – рассуждает известный судебный оратор А.Ф. Кони в одной из своих речей. Суть дедукции именно в этом «то же самое было и здесь».

Индуктивное умозаключение, напротив, построено на обобщении частных суждений. Стопроцентной доказательной силой оно может и не обладать. Вспомним пример Бертрана Рассела о человеке, ведущем перепись населения и встретившем энное количество людей с одинаковой фамилией. Вывод о том, что в обследованной деревне эту фамилию носят все жители, правдоподобен, но стопроцентной гарантии не дает. Не дает этой гарантии и следующее утверждение: «Под этой бумагой подписались и мистер Смит, и мистер Бауэр, и мистер Томсон. Очевидно, и Джонсон поставил свою подпись».

Вот пример реального индуктивного рассуждения из судебной практики:

«Тенденциозность определилась во всем объеме следствия. Конечно, в большей части случаев доказать этой тенденциозности нельзя; она сказалась в том, что оправдывающие обстоятельства только намечены вскользь, но есть два рода показа ний, в которых ясно, как на ладони, обнаруживается неправильный процесс подтягивания и прилаживания их к предвзятой идее, а именно показания подсудимых Мгеладзе и Коридзе и показания В. Андреевской; в обоих случаях допрашивали несметное число раз и добывали данные, совсем противные прежде добытым, но прямо соответствующие изменившимся представлениям и взглядам следователя».

Знаменитый адвокат В. Д. Спасович не может доказать, что следствие было тенденциозным, прибегая к неопровержимости силлогизма, и поэтому использует индуктивное рассуждение, анализируя и обобщая разрозненные факты.

Чаще всего индуктивные рассуждения подкрепляются вводными словами, оценивающими достоверность сообщения: «совершенно очевидно», «наверняка», «ясно», «не вызывает сомнения» и т.п. Эффектной бывает и апелляция к слушающему: «Как вы сами понимаете», «Нетрудно догадаться», «Читатель, верно, уже и сам сделал вывод» и т.п. в том числе и знаменитое «Суду все ясно».

Рассуждение с дефиницией строится следующим образом. Вначале дается неправильное определение разбираемого казуса или неправильная квалификация лица, соответствующие тем представлениям, которые надлежит опровергнуть. Часто эти представления разделяет и аудитория. Затем это определение подвергается сомнению и дается новая, подлинная дефиниция.

Например: «Вы полагаете, что капитализм – это общество, где есть бедные и богатые? Но это не так! Бедные и богатые есть всюду. Капитализм – это общество, в котором признается частная инициатива и частная собственность».

Обратимся к уже процитированной речи В. Д. Спасовича по делу Нины Андреевской:

«У средневековых юристов для доказательства убийства требовалось тело убитого, corpus delicti. Здесь есть corpus, но весьма сомнительно есть ли здесь corpus delicti. Может быть, утоплена, может быть, задушена, но без давления на горло, а одним из способов в романах только встречающихся, например, приложением пластыря и преграждением дыхания, а может быть, и утонула. Чтобы обличить убийство, необходимо доказать, что ее известные люди убивали, поймать их на самом деянии убийства, а затем, так как нет действия без причины и злодеяния без мотива, доискаться личных целей убийства; необходимы доказательства не самого дела, а преступного влияния подсудимых. Таких доказательств нет, акт деяния покрыт совершенным мраком».

Смысл этого рассуждения состоит в том, что не всякая смерть вызвана преднамеренным убийством. Речь идет лишь о несчастном случае. На этом строится вся защита Спасовича.

5. Доводы к пафосу

Доводы к пафосу (буквально к "страстям") взывают к чувствам человека. Традиционно их подразделяют на угрозы и обещания. Угроза заключается в том, что оратор показывает, какими неприятными последствиями чревато принятие того или иного решения.

«Наперед сообразите, сколь велики неожиданности войны, прежде чем она вас застигнет. Надолго затянувшаяся воина ведет обыкновенно к таким случайностям, от которых мы, как и вы одинаково не застрахованы, и каким будет результат ее, остается неизвестным. Когда люди предпринимают войну, то начинают прямо с действий, какие должны были бы следовать позже, а рассуждать начинают тогда уже, когда потерпят неудачи. Мы еще не сделали никакой подобной ошибки, не видим ее и с вашей стороны. Пока правильное решение зависит вполне от вашей и нашей воли, мы советуем не нарушать договора и не преступать клятв, разногласия же между нами решить судом, согласно условию. В противном случае, если вы начнете войну, мы, призывая в свидетели богов, охранителей клятв, попытаемся защититься так, как подскажет нам ваш образ действия».

Как видно из примера (он позаимствован из Фукидида) угроза может выглядеть достаточно взвешенно. Сильный момент этой речи – «мы еще не сделали никакой подобной ошибки», т.е. война опасна, но мы до сих пор были достаточно благоразумны, и еще не поздно остановиться.

Обещание, напротив, состоит в том, что с принятием того или иного решения связываются какие-то улучшения. Например, оратор может утверждать, что, проголосовав за коммуниста, мы обеспечим себе социальное страхование. Это будет обещанием. Соответственно, угрозой будет рассуждение о том, что, проголосовав за коммуниста, мы обрекаем себя на дефицит, а то и на репрессии.

Аргументы к пафосу опираются на эмоциональную память. А эмоциональная память человека определяется его жизненным опытом. Поэтому довод к пафосу не следует формулировать так: «Вот вы проголосуете за Зюганова, и возникнет дефицит». Слово «дефицит» слишком абстрактно, чтобы глубоко задеть эмоциональную память. Аргумент к пафосу даже в самом схематичном виде может звучать только так: «Вот вы проголосуете за Зюганова, и получите пустые полки», а еще лучше: «...и на полках будет только «Завтрак туриста». Это уже обращение к эмоциональной памяти конкретного поколения людей. Картину можно развить и дополнить: «На полках вы обнаружите только «Завтрак туриста» и «зельц русский», а продавщица не захочет с вами разговаривать».

Оратору необходимо следить за тем, чтобы языковое выражение аргументов соответствовало пафосу его речи. Представим, что некто, заверяя нас, что непременно сдержит свое слово, высказывается так: «Обещания я, конечно, сдержу. Свои. Да, обещания – ну те, которые я (помните) давал (и в прошлый раз тоже) вам». Вряд ли, по этой речи вы составите впечатление о человеке, уверенном в себе, хотя это речь, призванная продемонстрировать именно это качество говорящего. Здесь употреблены риторические фигуры, не подтверждающие данного пафоса, пафоса уверенности.

6. Доводы к этосу

Доводы к этосу (буквально "обычаю"), или этические доказательства опираются на общие для данного этоса (этноса, социальной группы, людей одной веры) нравственные представления. Однако опорой для них является уже не индивидуальный опыт, как для доводов к пафосу, а опыт коллективный. Их принято делить на доводы к сопереживанию и доводы к отвержению. Доводы к сопереживанию предполагают коллективное признание определенных позиций, а доводы к отвержению – коллективное их отторжение, неприятие. В последнем случае этическое доказательство ведется от противного.

Рассмотрим пример. Герой кинофильма «Берегись автомобиля» Юрий Деточкин дерзко и изобретательно угоняет автомобили, а вырученные от их продажи деньги жертвует детским домам. Красть нехорошо. Но все симпатии зрителей на стороне угонщика, потому что тот проявляет полное бескорыстие (довод к сопереживанию) и чувство справедливости (также довод к сопереживанию). В фильме есть еще один мотив: Деточкин крадет автомобили, приобретенные на неправедно нажитые деньги. Это уже довод к отвержению: зрители не сочувствуют пострадавшим. Бескорыстие и чувство справедливости – чрезвычайно ценимые в нашем этносе качества. Поэтому мы и симпатизируем герою кинокомедии.

Отметим, что доводы к сопереживанию чаще всего направлены именно на личность. Личность, являющаяся носителем социально одобренных качеств, вызывает симпатии. Если, например, нам скажут о человеке, что он добр, это расположит нас к нему, ибо доброта – одно из особенно одобряемых в нашем этносе качеств.

Доводы к отвержению направлены на личность реже. Наиболее удачные доводы к отвержению направлены не на конкретную личность, а на ее пороки, что соответствует христианскому принципу отделения греха от грешника. Например, риторический вопрос «Разве мы должны оставлять без помощи детей и стариков? Да еще к тому же больных детей? Беспомощных стариков?» прозвучит как сильный довод к отвержению. Всякому понятно, что речь идет о поведении, не одобряемом нравственной нормой. Беспомощных стариков и детей нельзя бросать на произвол судьбы.

Вот пример довода к отвержению:

«Господа присяжные! Щадите слабых, склоняющих перед вами свою усталую голову; но когда перед вами становится человек, который, пользуясь своим положением, поддержкою, дерзает думать, что он может легко обмануть общественное правосудие, вы, представители суда общественного, заявите, что ваш суд – действительная сила, сила разумения и совести, и согните ему голову под железное ярмо закона».

Здесь защитник А.И. Урусов, оправдывая своего подзащитного, в то же время перелагает вину на другого, используя довод к этосу, в данном случае опираясь на представление о том, что сильные мира сего тоже должны отвечать перед законом, наравне с прочими. Довод, действенный и сегодня. Не случайно уже в самом начале своей речи Урусов говорит:

«Есть одно чувство, господа присяжные заседатели, которое как бы вставало воочию перед вашими глазами, словно возвышалось над этим уголовным процессом, чувство величественное и гордое, – это чувство общечеловеческого равенства, равенства, без которого нет правосудия на земле!»

Использование несимпатичных свойств человека в качестве доводов к отвержению – распространенная ошибка политической риторики. Общество с большим подозрением относится к тому, кто ругает других. Это тоже след христианской этической нормы. Поэтому человек, становящийся в позу обличителя и преследующий при этом собственные интересы, производит тяжелое впечатление: если ему и удается бросить тень на другого, то и на него самого падает тень.

Плохое впечатление от обличений может сгладить только «мораль» – обобщение, выводимое из конкретного случая. Так, собственно, и поступает процитированный выше судебный оратор Урусов. Если оратор морализирует, ему многое прощают. От моралиста ждут полезных советов. Русская культура любит посрамление порока, разоблачение греха.

И еще одно замечание. Если доводы к очевидному и к логике должны быть точными, истинными, то доводы к пафосу и этосу должны быть искренними. Оратор уничтожает сам себя, когда своим поведением противоречит своим же аргументам. Оратор оказывает себе плохую услугу, когда в одном и том же выступлении апеллирует к взаимоисключающим нравственным нормам. Его оппонент окажется очень неискусным, если этим не воспользуется. И уж совсем невыигрышная для оратора позиция – смена этических норм, именуемая «приспособленчеством». Нельзя в одном выступлении прославлять атеизм, а в другом – религию. Этого оппоненты не простят никогда, даже если слушатели об этом и забудут.

Доводы к этосу ставят говорящего в определенную позицию. Иногда эту позицию трудно выдержать, и тогда доводы к этосу оборачиваются против говорящего.

7. Ссылка на авторитеты

Ссылка на авторитеты называется еще доводами к доверию и доводами к недоверию. Их суть в усилении логических, этических и эмоциональных доказательств. Для этого привлекается третья сторона (первая стороной мы называем говорящего, второй – слушающего). Если третья сторона – союзник, то это доводы к доверию, если противник, – к недоверию.

Если речь идет о логическом доказательстве, довод к доверию состоит в том, что наряду с логическим рассуждением указывается лицо, которому это рассуждение принадлежит, и, как правило, дается характеристика этого лица.

В качестве третьей стороны при приведении логического доказательства могут выступать эксперты.

Ссылка на авторитет в доводе к пафосу также обычно содержит характеристику самого авторитета. Это может быть не только авторитет в собственном значении слова, но и малоизвестный человек, ставший авторитетом как лицо, испытавшее на себе то, о чем говорится в угрозе или обещании. Более того, в последнем случае третья сторона может быть названа обобщенно: «Всякий американец вам скажет, что...», «Тому, кто испытал ужасы войны, не надо объяснять, что...», «Тот, кто жил при социализме, прекрасно помнит, как...». Так как речь идет не о фактическом доказательстве (свидетельских показаниях в узком смысле слова), такое обобщенное называние третьей стороны вполне допустимо, если только не расходится с действительностью.

Ссылка на авторитет в доводе к этосу чаще всего содержит характеристику авторитета (с «этосной» стороны) и указание на самого адресата речи. Ее обычная схема такова: «Такой-то, а уж он в этом знает толк, сказал, что мы часто забываем о том-то».

Недоверие при доводе к логосу создается тем, что приводится заведомо неверное высказывание, принадлежащее человеку, в логических способностях которого автор сомневается. В этом случае также часто используется эффект «эксперт не в своей области».

«Конечно, если нет мотива, так о чем же и говорить; но полагаться на судебно-медицинскую экспертизу, что она раскроет мотивы, кажется мне совершенно неосновательным; исследование мотивов преступления лежит в области явлений более сложных, чем те, которыми занимается медицина» (А. И. Урусов).

Недоверие при доводе к этосу создается тем, что какое-то лицо квалифицируется как не знающее людей (чаще всего людей вполне конкретных, данную социальную или возрастную группу), не понимающее их этических установок. Например: «Такой-то с большим чувством говорит о проблемах молодежи. Но он, видимо, забыл, чем живет молодежь. А о сегодняшней молодежи, ее мыслях и чувствах просто не имеет представления». В одной из сатирических песен Галича описана ситуация, когда выступающему на митинге дают текст чужой речи и он, мужчина, вынужден произносить слова: «Как мать говорю и как женщина». В данном случае сатирик выразил глобальное недоверие к этосу советских речей, показывая несоответствие этических клише пафосу реальной жизни оратора.

Недоверие при доводе к пафосу (угрозе или обещанию) создается аналогичным образом: показывается, что лицо, апеллирующее к пафосу, плохо знает людей, к которым апеллирует. Например: «Он обещает голодным старикам «сникерсы» и дискотеки! Он приглашает их насладиться звуками тяжелого металла, а им нужно бесплатное медицинское обслуживание!» Или: «Он угрожает повстанцам войной? Людям, которые уже сорок лет носят при себе оружие! Да...Навряд ли этот политик сможет управлять людьми!»

Выразительный пример возбуждения недоверия при доводе к пафосу находим у А. Ф. Кони. Знаменитый судебный оратор берет на себя смелость выразить недоверие общественному мнению, противопоставив его общественной совести.

«Но суд общественного мнения не есть суд правильный, не есть суд свободный от увлечений; общественное мнение бывает часто слепо, оно увлекается, бывает пристрастно и или жестоко не по вине, или милостиво не по заслугам. Поэтому приговоры общественного мнения по этому делу не могут и не должны иметь значения для вас. Есть другой, высший суд – суд общественной совести. Это ваш суд, господа присяжные».

8. Общие места

Термин «общие места» – калька с греческого. Однако разными авторами термин применялся в разном значении, частично даже пересекаясь с понятием «аргумент». Нас будут интересовать два значения этого словосочетания: первое, закрепившееся в языке и выходящее за пределы риторики, второе, введенное Аристотелем.

В первом значении общие места – некие расхожие истины или привычные концепты, штампы, на которые ссылается оратор либо явно, либо опираясь на них как на распространенные представления. Это близко к этическим доводам. Но общие места, имеют более узкое и менее укорененное распространение, чем этические максимы. Понимание общих мест позволяет характеризовать разные идеологические направления политической риторики, диагностировать принадлежность оратора к той или иной политической группировке, к той или иной ораторской школе.

Наконец, категория «общее место», как и категория «штамп», содержит в себе и положительную, и отрицательную характеристики.

Другое понимание общих мест связано с поисками доводов через тематическое членение действительности. Во избежание путаницы используем здесь термин «топос» (от греч. τοποζ – «место»).

Аристотель выделяет четыре общие темы, которые можно развивать:

1) то, что произошло и чего не было;

2) то, что будет и чего не будет;

3) то, что может или не может (должно или не должно) произойти;

4) мера существующих вещей.

На первый взгляд, все это слабо связано с убеждающей речью и выглядит довольно абстрактно. В действительности эти четыре топоса – своеобразные стороны света в поле аргументации. Предположим, вы защитник социалистической модели общества, а ваш оппонент – капиталистической. Как выстроить свою аргументацию? Отвечая на этот вопрос, вы можете выбрать любое из указанных направлений или их комбинацию. Например, первый топос можно развивать в направлении «а был ли у нас в стране социализм?» или в направлении «потерпел ли он поражение?» Второй топос, естественно, будет связан с перспективами социализма или капитализма. Третий можно разворачивать в модальности должного и в модальности возможного. Можно, скажем, ссылаться на исторические законы, говорить о беспрецедентности чего-то или, напротив, о прецедентах. Четвертый топос наиболее сложен. Здесь может быть поставлен вопрос о том, в какой мере капитализм можно рассматривать как положительное явление, или о том, до какой степени надо поддерживать идеи социализма. Суть четвертого топоса в установлении оптимального, положительного, полезного, допустимого масштаба какого-либо явления, определение оптимальной степени участия какого-то компонента в чем-то и т.д. Их роль – наводить говорящего на нужные мысли.

Обращение к четырем общим топосам можно рекомендовать на первой стадии инвенции, особенно, если нет более определенных замыслов. Вполне возможно, что оратор имеет дело с достаточно разработанным тематическим полем. Тогда ему самому следует наметить частные топосы применительно к уже существующему полю и затем выбрать направление для дальнейшего тематического разворачивания.

К тематическому членению мыслительного пространства близко еще одно понятие древней риторики – стасис (от греч. στασιζ – «состояние»). Стасисы – это обстоятельства дела (преимущественно в судебном красноречии). Они отвечают на вопросы: кто сделал, что сделал, когда сделал и как. Могут включать и вопрос: «А судьи кто?» Тематический подход со стороны стасиса полезен тогда, когда нужно подвергнуть сомнению некую цельную картину, нарисованную оппонентом. Иногда стасисы рассматриваются как последовательные барьеры, защищающие от обвинения: Иван не убивал, а если и убил, то в целях самообороны, а если и не в целях самообороны, то мы можем его оправдать психологически, а если ему и нет психологического оправдания, то посмотрите, на его обвинителей, чем они лучше?

В этом же русле лежит деление аргументов на главный – тезис – и вспомогательные – гипотезисы. К последним относятся семь элементов: действующее лицо, действие, время, место, причина, начальные условия.

Лекция 5. Диспозиция

План лекции:

1. Диспозиция как теория риторической композиции устных и письменных текстов.

2. Три подхода к композиции речи.

3. Принцип выдвижения. Отмеченные позиции.

4. Принцип выдвижения. Схемы выдвижения.

5. Композиция с точки зрения расположения доводов.

6. Композиция с точки зрения частей ораторской речи.

   

1. Диспозиция как теория риторической композиции
устных и письменных текстов

Диспозиция – искусство организации сообщения, содержит рекомендации к построению речи, организации выступления. Квинтилиан в «Распределении полезных вещей как частей в целом» предполагает построение плана речи и отбор сведений собранных на предыдущем этапе. основные требования к диспозиции – установить четкое членение сообщения и обеспечение связности между его частями.

Композиция – мотивированное содержанием расположение всех частей выступления, система организации материала. Универсальная схема состоит из пяти частей – зачин, введение, основная часть, заключение, концовка речи. Трехчастная схема композиции – введение, основная часть, заключение.

Работа над композицией начинается с составления плана, т.е. краткой программы выступления (рабочий план), тот план который пишется для себя. Формулировка отдельных положений, примеров, фактов, цифр. Может быть несколько вариантов рабочего плана.

На основе рабочего составляется основной план – для слушателей (к.п. сообщается слушателям вначале выступления). По структуре планы бывают простыми или сложными.

В современной риторике композиция рассматривается не с точки зрения выделения неких речевых блоков, а под углом умения выделить главное и тем облегчить восприятие речи.

2. Три подхода к композиции речи

В отношении диспозиции речи возможны три подхода.

1. Речь должна быть правильно структурированной. Главное в ней должно быть подчеркнуто, а не утоплено в общем содержании. Дряблые, аморфные речи плохо воспринимаются. Они лишены главного качества – ясности. Обратим внимание на простую вещь – разбиение печатного текста на абзацы. Сплошной текст всегда воспринимается хуже, читается медленней, чем графически структурированный, например такой, части которого снабжены заголовками. Вспомним, как облегчает восприятие новой информации графическое выделение, подчеркивание, особенно необходимое в учебнике или конспекте. А хорошо ли запоминается монотонная устная речь?

Умению правильно структурировать речь, выделяя в ней главное, посвящена специальная теория – теория выдвижения.

В классической риторике в законченном виде ее не было. Существовали лишь отдельные замечания на этот счет. Теория выдвижения родилась уже в наш век и адекватно отражает законы распределения информации в речи с опорой на нейролингвистическую и теоретико-информационную базу.

2. Доводы должны образовывать наиболее выгодную последовательность, которая существенно зависит от таких факторов, как степень принятия аудиторией самого оратора и его системы ценностей. Теория расположения доводов учит нас, когда следует отступать, когда наступать, а когда маневрировать. С этой стороной композиции знакома даже наивная риторика. У нее в ходу такие обороты, как «Самый сильный довод он приберег на конец», или, напротив, «Он сразу выложил все главные козыри».

3. Изучая композицию речи, риторика выделяет неизменные ее части, т.е. те части, из которых состоит любая речь (вступление, заключение и др.). Этим занимается разработанная еще в античности теория частей ораторской речи. Эта теория открывает возможность отдельного изучения каждой части, а также классификации и каталогизации частей ораторской речи.

3. Принцип выдвижения. Отмеченные позиции

Принцип выдвижения основан на современном представлении об информационной структуре текста.

И в устном ли, и в письменном тексте информация распределена неравномерно: есть информационные сгустки, а есть пустые места, «вода». Существуют информационные пики и спады, и это совершенно согласуется с устройством внимания человека, которое не может работать на одной монотонной волне напряжения. На пиках мы максимально напрягаемся, на спадах отдыхаем. В русском слоге пик обычно приходится на согласный, в слове – на начало корня и окончание.

Если мы сжимаем информацию, например, сокращаем слова, опускаем те их части, которые легко восстановить, воспринять речь будет сложней, чем обычно, из-за невозможности отдохнуть на том, что мы пренебрежительно именуем «водой». Известно, что конспект читать трудней, чем книгу.

Этим свойством распределения информации можно сознательно пользоваться при построении текста. В каждом тексте есть самое главное, суть его содержания, и менее главное. Правильно организованный текст – это текст, в котором информационные пики приходятся именно на главное, а побочное оказывается предсказуемым, легко расшифровываемым. Тем самым главное в тексте выдвигается на первое место, и текст в целом становится гораздо более понятным.

Поясним сказанное на примере такого известного графического приема, как курсив. Текст, выделенный курсивом, более неожидан, менее предсказуем, чем текст обычный, немаркированный. Если в тексте основные положения, определения, термины даны курсивом, общий смысл текста становится более выпуклым. Но если воспользоваться курсивом бездумно, выделяя случайные слова, до общего смысла, напротив, добраться будет гораздо сложнее.

Теория выдвижения учит нас при выборе композиции особым образом маркировать главные мысли.

Для этого есть две возможности. Во-первых, это отмеченные позиции, те места, которые маркированы априорно, самим положением в тексте, как, например, заглавие. Во-вторых, это позиции, созданные специальными схемами выдвижения, когда дополнительное внимание к определенным фрагментам текста привлекается особым расположением его элементов. Остановимся на первом случае.

В устной речи естественно сильной позицией являются зачин и концовка выступления. Эти элементы маркированы тем, что с одного речь начинается, а другим завершается. В письменной речи графика порождает и другие позиции. Это заглавие, подзаголовок, лид, врезка, плюс те же начало и конец текста.