Российские авторы неоинституциональных теорий

Учитывая, что Уильямсон ввёл термин «новая институциональная экономика» только в 1985 году, а «Международное общество новой институциональной экономики» было образовано только в 1997 году, становится понятным, почему в России до постсоветского периода теоретизирования в рамках неоинституционализма не было, а была только его критика в рамках марксистско-ленинской (советской) идеологии. Более того, даже несколько лет после 1997 года не все российские авторы и преподаватели вузов могли точно различить институционализм и неоинституционализм. А тем авторам, кто в этом разобрался, приходилось доказывать свои утверждения на эту тему, в том числе и наличие некоторых «западных» институтов в российском контексте.

Можно назвать несколько причин адаптации в России неоинституциональных теорий в 1990-е годы и использованных для этого возможностей:

- Поиск новых социально-экономических концепций и идеологий, которые бы сменили прежнюю тотальную марксистско-ленинскую идеологию, использование которой было уже невозможно для консультирования специалистами государства и бизнеса, участия в новых рыночных отношениях на международном уровне.

- Получение финансирования от международных благотворительных фондов на научные коммуникативные международные мероприятия, перевод на русский и свободную публикацию* работ и учебников зарубежных неоинституционалистов.

- Быстрые темпы усиления технического оснащения (Интернет, компьютеры, диктофоны, мобильные телефоны и так далее) для получения и обработки эмпирического российского материала с помощью наработанных зарубежных и отечественных методик.

- Включение неоинституциональных теорий в учебные курсы вузов, создание при них межстатусных площадок для обсуждения и усвоения нового знания.

- Попытки собственного теоретизирования в рамках неоинституциональных теорий всё возрастающего числа авторов, в том числе сложившихся в советский период научных авторитетов и молодых диссертантов, интерпретирующих как российский контекст, так и делающих сравнительный анализ по миру.

В 1990-е годы ведущие российские журналы «Вестник Московского университета: серия «Экономика» и другие стали регулярно публиковать статьи, написанные в рамках неоинституциональных теорий.

Андрей Евгеньевич Шаститко в 1998 году опубликовал книгу «Новая институциональная экономическая теория», вынеся основное название этого научного направления в заголовок*.

Антон Николаевич Олейник в 1999 году в журнале «Вопросы экономики» опубликовал учебник «Институциональная экономика», где тематически различались и сравнивались социологические и экономические, институциональные и неоинституциональные теории*.

Ярослав Иванович Кузьминов и Мария МарковнаЮдкевич в 2000 году опубликовали учебно-методическое пособие к курсу лекций по институциональной экономике и двумя годами позже - материалы к курсу лекций по институциональной экономике*, что позволило систематизировано усваивать институциональные теории и методы исследования институтов.

В начале 2000-х годов термин «институт» прочно вошёл в российский научный и общественный дискурс, а в начале 2010-х годов в более половины случаев вынесен в заголовки работ, посвящённых институциональным теориям и методам. В рамках неоинституциональных теорий исследования проводят также Виктор Меерович Полтерович *, Александр Александрович Аузан *, Вадим Валерьевич Радаев * и многие другие авторы. Экосоциологи также использовали для анализа институциональные и неоинституциональные теории и подходы.

Олег Николаевич Яницкий уже в начале 1990-х годов в своих работах свободно использовал основной термин институциональных теорий в различных оборотах речи - как существительное (институции, институт) и прилагательное (институциональные среды, сферы, структуры), отмечал внеинституциональные социальные формы*. Это говорит о том, что в среде экосоциологов новые институциональные теории в те годы были уже восприняты и вошли в научный дискурс. Позже в его работах появился глагол (институционализируются) и его производные (неинституционализированность, институционализация).

Это говорит о том, что Яницкий перешёл к анализу действия - социальных изменений с помощью институциональных терминов, в 1997 году включил это в учебный курс по экосоциологии и далее на протяжении более 20 лет в своих многочисленных работах употреблял эти термины*. Отмечу, что из-за того, что он при этом не ссылался на работы институционалистов и неоинституционалистов, трудно определить, в рамках какой из этих научных областей идёт его теоретизирование.

Для того, чтобы решить эту задачу, обратимся к примерам работ российских экосоциологов, которые вынесли институциональные термины в заглавие. Первый пример - экосоциолог Маргарита Алексеевна Тогрунакова развивает важную и очень нужную тему о становлении института экологического образования в России, ссылается на авторов социологических и социально-экологических теорий, в том числе сформировавших в 17-20 веках в социологии ряд институциональных теорий, подходов и методов*. Однако так же, как и у Яницкого, отсутствуют ссылки на институционалистов и неоинституционалистов, как зарубежных, так и российских.

Второй пример - экосоциолог Евгения Евгеньевна Пашкова и её работа об институционализации общественных экологических объединений на примере Астраханской области. В ней она ссылается, как на «старых» социологов - разработчиков теорий об институтах, так и на большое количество работ «молодых» российских экосоциологов.

Это пример хорошей работы, основанной на авторском эмпирическом материале. Названы периоды процесса институционализации общественных экологических объединений - зарождение, формирование, развитие и интеграция*. Однако, у Пашковой тоже нет связи с институционалистами и неоинституционалистами, видимо потому, что в теоретизировании опирается не на неоинституциональные теории, а на теории мобилизации ресурсов и энвайронментальной парадигмы.

Третий пример, подтверждающий утверждение, что неоинституциональные теории являются одним из источников экосоциологии, это работа авторского коллектива экосоциологов - Ольги Владимированы Аксёновой, Ильи Юрьевича Белова, Марии Александровны Подлесной, А.В. Полищук, Т.Б. Бочарниковой, Д.А. Гаврилова, Ирины Альбертовны Халий о начавшейся* институционализации новой экополитики в России*. В ней они ссылаются на Коуза, Норта и Заславскую*, что позволяет их теоретизирования отнести к неоинституцинализму. Предметом их анализа стала институциональная система российской экополитики, «то есть совокупность сложившихся в обществе правил взаимодействия между социальными субъектами и механизмов, обеспечивающих их выполнение».

Это базовый труд, который долгое время может служить примером междисциплинарного теоретизирования в рамках экосоциологии с использованием неоинституциональных теорий. Написан на основе эмпирического материала, проводились сравнительные исследования, использован ряд подходов:

- Временной - в течение более 10 лет проводился исторический обзор примеров и анализ институциональных трансформаций.

- Территориальный - Самарская, Нижегородская, Тверская, Мурманская, Вологодская, Новгородская, Брянская и Рязанская области, республики Карелия и Якутия-Саха, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, Красноярский край, Сахалин.

- Уровневый - евразийский (федеральный), региональный (областной, краевой, республиканский), местный (районный, муниципальный) и локальный (местные сообщества, группы, организации).

Исследователи наблюдали трансформацию некоторых институтов российской экополитики в диковинные формы. Например, природоохранные институты есть на федеральном, региональном и муниципальном уровне в гибридной форме с властными институтами. А на локальном уровне, где непосредственно находятся природные ресурсы, их нет, потому что сократили почти всех бюджетников, например, лесной службы.

Или, когда у природоохранных институтов основная функция охраны окружающей среды государством отобрана, передана институтам природопользования, то есть контролирующие и контролируемые институты директивным образом слились. Исследователи пишут: «Создание сильного ведомства, отвечающего за природопользование, стало результатом подъема ресурсодобывающей промышленности и одновременно началом процесса деинституционализации экологической политики».

Авторы делают интересные выводы, что в индустриальном государстве охрана окружающей среды направлена на формирование и поддержание комфортных условий жизнедеятельности людей. Это нужно всем, и людям, и бизнесу, и власти - «необходимость институционализации именно такой экоплитики и, вполне вероятно, что развитие экологической политики в индустриальных областях России примет рано или поздно форму экологической модернизации западного типа, разумеется, при условии развития диверсифицированной экономики».

Однако, как утверждают авторы, это сценарий далёкого будущего. В начале 2000-х годов попытки российского государства выстроить новые институты экополитики объясняются желанием управлять природными ресурсами так, чтобы ничего и никто не мешал промышленному росту в сырьевых отраслях. В результате сформировалась «парадоксальная тенденция, противоположная экомодернизационной по своей сути: разрушение федеральной экополитики и управления, растущее давление на её главных действующих лиц со стороны власти и капитала преумножает число акторов, сохраняющих и развивающих её в регионах и на местах».

Четвёртый пример - экосоциолог Светлана Александровна Тулаева пишет о механизмах формирования и динамике институционального доверия на примере развития доверия к международной негосударственной системе лесной сертификации*. Она ссылается на российских неоинституционалистов и пишет в сложившейся терминологии этого научного направления: «в условиях постоянного усложнения и дифференциации рыночных трансакций в глобальном обществе возникает всё большая потребность в дальнейшем развитии институтов, направленных на формирование доверия на рынке между производителями и потребителями», «под институциональным доверием понимают механизм согласования ожиданий индивида в отношении различных институтов, в которые он включён».

Особенно ценно то, что Тулаева анализирует процесс институционализации доверия к новым для российского контекста социальным феноменам, произошедший у неё на глазах. Она чётко придерживается теоретизирования в рамках неоинституциональных теорий. Её работа является подтверждением, что неоинституциональные теории являются одним из источников экосоциологии. Глобальные институты в российском контексте 2010-х годов приобретают проявленные характеристики, поддающиеся изучению и анализу.

Пятый пример – моя работа об институционализации устойчивого лесопользования в России на русском и английском языках*, в которой ссылаюсь на теоретические наработки неоинституционалиста Норта*: «Теоретической рамкой статьи выбрана теория проторенного пути (path-dependency). Данная теория различает две тенденции в развитии социальных институтов. С одной стороны, социальные институты, присущие данному обществу, постоянно воспроизводятся на пути его развития и препятствуют собственной трансформации или появлению новых институтов, что создаёт эффект движения по одной и той же «колее». С другой стороны, эта теория предполагает, что благодаря деятельности различных социальных акторов, можно выйти из «колеи» (path shape) и пойти новым путём. Для этого важно, чтобы социальные акторы создали новое сильное направление движения, которое приводит к созданию новых институтов. Таким образом, происходит «раскачивание» старого пути («path-shaping») и выход на новый путь, формирующий новую «колею».

Мною названы два барьера на пути институционализации устойчивого лесопользования в России: 1) Устаревшие законы и гоструктуры; 2) Несовременные дискурсы и практики лесопользования.

Итак, у экосоциологов, использующих в настоящее время институциональные теории, есть четыре особенности:

Первая - современные экосоциологи используют институциональные теории уже совсем без идеологических оценок, а как инструментально-аналитический метод.

Вторая - используются три варианта теоретизирования: либо в рамках социологической традиции, либо экономической традиции и смешанный вариант.

Третья - активизм самих экосоциологов, которые сами способствуют возникновению, становлению и упрочению этих новых институтов (экополитика государства и бизнеса, устойчивое развитие, устойчивое лесоуправление).

Четвёртая - анализ сосредоточен на новых для России институтах, возникших во время исследовательской активности авторов.

Было показано, что новые институты приходят на смену старым институтам, сохранявшимся до настоящего времени, пришедшим из глубин туманной истории. Смена институтов не всегда происходит мгновенно, иногда возникают переходные, гибридные и причудливые формы. Мы анализировали две из них: 1) межсекторальное (межинституциональное) управление в политике и бизнесе; 2) совмещение советских и капиталистических институтов управления*.

Постиндустриальные теории

Введение

Четвёртым теоретическим источником экосоциологии являются постиндустриальные теории. Рассмотрим сами понятия «постиндустриальное общество» и «постиндустриализм» подробнее, поскольку с их помощью ряд авторов выделили черты той новой социальной реальности, в условиях которой развивается современная экосоциология. С помощью постиндустриальных теорий они сделали попытку описать новую социальную реальность, её основные характеристики и глубинные процессы, происходящие в современном обществе, коренное отличие современного этапа от предыдущего. По моему мнению, появление экосоциологии тесно связано с развитием новой социальной реальности.

Термин «постиндустриальное общество» является социологическим и философским понятием, которое обозначает переход от индустриального к послеиндустриальному типу общества на современном этапе развития*. По определению современного философского словаря, «постиндустриальное общество является социальной формой, вырабатывающейся и определяющейся в процессе эволюции и преобразования общества индустриального; соответствует характеру и уровню развития многих стран Западной Европы и Северной Америки в конце 20 столетия»*.

Постиндустриальное общество сопоставляется или противопоставляется индустриальному обществу. Постиндустриальное общество отличается от индустриального общества другим отношением к окружающей среде - природа и её ресурсы не должны служить только для экстенсивной экономики. Производство постиндустриального общества ориентировано на потребителя, качество продукции, разнообразие рынка, а не на рост объёмов. Производство интенсифицируется под спрос, но при этом важен этический и эстетический момент. Продукция, произведённая в условиях принудительного и детского труда, с нарушениями техники безопасности и травмами работников, истощения ресурсов местных сообществ и среды обитания коренных народов, неприемлема информированным потребителем.

Важным также являются личностный рост работников - постоянное повышение образованности, квалификации, компетентности и усиление новых горизонтальных связей в противовес старым иерархическим связям, характерным для индустриального производства, которые воспринимаются как насилие над личностью и коллективом. Стоимость и ценность продукции равна качеству способностей и усилий производителя, а не рыночным ценам, образующимся в индустриальном обществе в условиях конкуренции и постоянного дефицита рабочих мест.

Постиндустриализм как идеология, призывает к преодолению старых стандартов и смене институтов. Это выражается в появлении новых общественных движений, в том числе экологического движения. Среди новых религий и идеологий происходит «позеленение». Технологические возможности и спрос на новые товары и услуги формируют новые «зелёные» рынки. Различные социальные группы по миру взаимодействуют в межэтническом, кросскультурном и внеполитическом пространстве в форме форумов и социальных сетей. Меняются многие аспекты отношений «человек - природа» и «общество - окружающая среда», разрабатываются новые стратегии взаимодействия, выстроенные на представлениях о ценности разнообразия природных систем.

После Второй мировой войны в 1950-е годы стала проявляться новая ситуация в производстве. Вместо роста первичного и вторичного сектора производства*, в развитых странах происходит быстрый рост в третичном секторе (услуги - торговля, реклама, досуг, образование, здравоохранение и другие). Во всех странах население стало грамотным. Промышленность развитых стран не сохранила ведущую роль по доли занятых, рабочие не стали преобладающими по численности в производстве. В результате накал классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией стал ослабевать, вместо предсказываемого марксистами усиления. Это обстоятельство дало повод большому количеству авторов выдвинуть свои объяснения происходящим в обществе переменам.

Практически на протяжении всего 20-го века, особенно, начиная с 1960-х - 1970-х годов, многие авторы социальных теорий и учёные различных научных направлений старались акцентировать различие между предыдущей формой общества, его современным состоянием и приходящей новой формой. Наиболее последовательно этот взгляд проводился представителями теорий постиндустриального общества. Все постиндустриальные теории выдвигают одинаковую периодизацию общественного развития: развитые страны, благодаря продолжающейся научно-технической революции быстро переходят в новую стадию - постиндустриализм.

Все эти теории отражают различные черты новой социальной реальности и отличаются только по определению роли, места и значимости социально-экономических процессов и факторов. Разработка и пик популярности этих теорий приходится на 1970-е - 1980-е годы. Концепция постиндустриального общества теоретически и примерами противопоставляет новое общество его прежним формам, что позволяет противопоставить новую эпоху, фазу, период, этап, эру, волну развития не всей истории человеческого общества, а лишь одному из его этапов, отмечая существование трёх этапов общества - доиндустриального, индустриального и последующего за ним постиндустриального общества.

 

Схема: Основные эпохи, фазы, периоды, этапы, эры, волны развития общества