Правое и левое как активное и пассивное

Как мы уже определили, у каждого человека существует генетически предопределенная разная функция двух полушарий мозга и, как следствие, значительное различие в работе правой и левой частей тела и, прежде всего, конечностей (главным образом рук).

Большая часть детей, особенно мальчиков, примерно к 6-му году жизни начинает в полном объеме обнаруживать в своем поведении

естественное для себя доминирование правой руки и ноги. Осталь­ная часть детей, хоть и не ощущают у себя в той же мере преоблада­ние правосторонней активности, приспосабливаются к «правору-кой» среде взрослых.

Феномен праворукости ощущается особенно мальчиками еще и потому, что именно они склонны к активной орудийной деятельно­сти и, подобно нашим далеким предкам, — к «рукопашным боям» со своими сверстниками. Их праотцы с дубинкой в правой руке очень хорошо знали, что такая же дубинка противника находится в противоположной, левой от них стороне. «В правой руке наши пред­ки держали топоры и другие орудия труда. "Главной" эта рука счита­лась у египтян, живших 5 тысячелетий назад. Древние греки и рим­ляне связывали с ней представление о добре, честности, силе, воз­лагая на левую руку ответственность за все несчастья» [16].

Короче говоря, в дальнейшем все это свелось к формуле: «У всего, что обращено ко мне, активность находится в левой от меня зоне».

Если вертикаль — вектор воздействия, сагитталь — действия, то горизонталь — вектор взаимодействия.

Как мы уже отмечали, мир правшей заявляет о себе еще в верти­кальном периоде, когда наиболее сильные прикосновения правшей-взрослых (пеленание, одевание, кормление и т.п.) приходятся на левую часть младенческого тела. В сагиттали все запретительные и огра­ничительные действия чаще приходятся на левую сторону. Так — стро­гое «Дай сюда руку!» имеет в виду обычно левую руку ребенка. Поэто­му к ожиданию активности слева от себя взрослый человек уже доста­точно хорошо подготовлен. Он заранее знает, где вне его находится зона внешней потенциальной активности. Теперь нам уже понятно, почему зритель в первые мгновения смотрит именно в левую кулису.

Итак, первая и важнейшая горизонтальная ассоциация — актив­ность другого находится слева. Вот и решайте, где вам выгоднее сесть, когда вас вызвал ваш руководитель — слева или справа от него.

Интересно, что пространственные стереотипы, связанные с по­нятием «мужское» ассоциируются с левой (с точки зрения наблю­дателя) стороной, а с понятием «женское» — с правой (рис. 10).

 

 

(право объективного пространства) МУЖСКОЕ НАЧАЛО	(лево объективного пространства) ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО
НАБЛЮДАТЕЛЬ
(лево субъективного пространства)	(право субъективного пространства)

РИС 10

 

«У многих народов левое ассоциировалось с нежным женским началом, правое — с сильным мужским. В античные времена вооб­ще верили, что девочки рождаются от левого яйца, мальчики — от правого. Как бы то ни было, а в католическом храме до сих пор жен­щины преклоняют левое колено, мужчины — правое» [16]. Сегодня подтверждением той же прочной установке служит, например, рас­положение смешанной пары ведущих в концерте или рядом сидя­щих дикторов информационных программ на телевидении, взаимо­расположение изображений мужчины и женщины практически на всех тоталитарных плакатах, и, наконец, знаменитая пара «Рабочий и колхозница» В.И.Мухиной — везде мужчина находится слева от нас и справа для себя, а женщина — наоборот. Известно, что в неко­торых древних поверьях с женским началом даже ассоциировался восток (право), а с мужским — запад (лево).

Не забудем и о том, что информацию о левой (от нас) части про­странства сетчатка глаз передает в правое полушарие.

Наука еще только приступает к изучению бесконечных возмож­ностей и сюрпризов асимметрии головного мозга. Но достаточно многое нам уже известно. Во всяком случае, мы уверены в правоте своих догадок ну хотя бы потому, что говорим о «правоте», а не о «левоте».

 

Координационные конфликты

Для каждого из нас верх и низ общие. Верх – там где небо, крыша, потолок. Общность вер­ха и низа — абсолютная данность.

Характерно, что любая религия, подчеркивая тотальную общ­ность значения своего главного божества, стремится именно к верти­кальной композиции в своем мифе, то же в архитектуре, скульптуре и живописи. Вспомним хотя бы роспись внутренней части купола в православном храме.

Когда два человека расположены лицом друг к другу при общей сагиттали, тыл и фронт у них противоположны.

Трудности в координации и здесь не наступает, если цель, лежа­щая на сагиттали, для них общая, т.е. находится для всех спереди. Таким образом, если верх и низ являются для всех нас общими все­гда, то тыл и фронт становятся общими только после «выяснения отношения друг к другу». Выяснение отношений — это, в конечном итоге, и есть поиск общего фронта.

Там, где находится общий объект внимания, там и общий психо­логический фронт.

Но без предварительного условия, т.е. стоя лицом друг к другу, определить где общие право и лево нельзя. Каждый раз, говоря «справа» или «слева», мы вынуждены оговаривать относительно ко­го происходит ориентация.

Для определения общего фронта или тыла слова нужны как же­лательное дополнение к координации, которая проходит доста­точно наглядно. Здесь все зависит от степени явности лидера, чей фронт (цель) становится главной и общей для остальных. Чем ниже значение лидера, тем больше слов надо для определения общей цели.

Но очень трудно обойтись без слов, определяя где правая, а где левая сторона, для тех, кто обращен лицом друг к другу, кто нахо­дится в общении и уже во взаимодействии, если цель лежит на об­щей для них сагиттали (перед каждым из них), т.е. когда общий фронт между ними. Где общие право и лево для соперников в спор­тивной игре, когда мяч находится в центре игровой площадки? Где право и лево на шахматной доске? Где право и лево у загонщиков зверя? Где общие право и лево у сидящих вокруг обеденного стола?..

Необходимость слова в координации именно по горизонтали ука­зывает на то, что именно она является как бы мостом между жес­том и словом.

В данных ситуациях критерий координации необходимо согла­совывать друг с другом. Хотя это очень часто не имеет принципи­ального значения. Рассказывая о чьем-либо движении, мы можем говорить о том, что «кто-то присел или что-то упало (низ)», «что-то взлетело или поднялось (верх)», «кто-то подошел или отошел», «нечто подъехало или отъехало» (все это сагитталь). Но описание горизонтальных положений гораздо менее конкретно и активно, так как мы можем лишь уточнять, что некто оказался сбоку, но с какого именно боку чаще всего неважно. Это действительно самая несуще­ственная деталь в пересказе ситуации, но важнейшая при непосред­ственном общении или изображении ситуации.

Даже мысленным взором охватывая сравниваемые объекты, мы размещаем их по горизонтали. При этом более значимый объект представляем в левой от нас части зрительного поля, т.е. происхо­дит уже известный нам «феномен Мейерхольда».

«Где правая и где левая сторона» — очень важный и постоянный предмет внеречевой дискуссии, заключительная фаза, где между со­беседниками определяется, кто же из них лидер.

Вот как это происходит. Сначала на микроуровне взглядов про­ходит «борьба за верх» (за «взгляд свысока»). Затем необходимо навязать свою цель (объект) и отвергнуть аналогичную цель (объ­ект) другого. Т.е. в самом примитивном случае взять себе (захватить, урвать) интересующий предмет, расположенный между людьми по сагиттали. В более сложной ситуации можно как бы захватить своего собеседника и повести, увлекая за собой. Наблюдается та же сагит­тальная ситуация. И наконец, конечном результатом становится приобретенное лидером «право па право».

Иными словами, алгоритм предварительного этапа любого не­посредственного общения состоит из трех фаз:

— вертикальной (установка иерархии);

— сагиттальной (определение направления цели);

— горизонтальной (определение «права на право»). Знакомая всем фраза «быть правым» или «обладать правотой»

(есть и такое выражение) буквально означает совершить полный оборот через левое плечо, обратив к партнеру правое плечо, а с ним и наиболее сильную, активную правую руку, и повести его за собой к намеченной цели, интерес к которой возник у главно­го (головного, т.е. вершителя поступка), у того, кто выше (рос­том или чином).

Горизонтальные движения, в свою очередь, также содержат свои последовательные фазы. Рассматривая их, необходимо учесть, что они указаны с нашей точки зрения на другого человека, т.е. это не наши, а его движения.

Правый поворот:

первая фаза — первая половина поворота; обращение к нам пра­вым плечоМ, в максимуме, протягивание правой руки. В самом про­стом случае (чаще всего в раннем детстве) это передача предмета, выражается в движении «На, получай!». Однако это же движение может быть связано и с не случайным ударом по телу противника, и именно поэтому часто удар сопровождается тем же восклицанием: «На, получай!». Эта фаза — движение получения предмета или его захвата, принадлежащего обоим. В этом случае, не дожидаясь того самого «На!», партнер идет на «опережение», т.е. делает вид, будто это «На!» было нами произнесено, и он не захватил предмет, но с чистой совестью получил его в дар. Какой смысл вкладывается в «Получай!» или в «На!» зависит от контекста ситуации, но значение движения во всех случаях сохраняется.

вторая фаза — вторая половина поворота. Так взрослый или про­сто лидер совершает движение «Иди за мной!» после первой фазы «На, мою руку!», взяв своей правой рукой руку ребенка или любого подвластного собе, и, поворачиваясь на 180°, увлекает за собой, за­ставляя идти по сагиттали следом. Эту фазу условно можно назвать «уводом», а при захвате предмета — «уносом». Впрочем, «унос» ма­ло чем отличается от «увода». Вспомните, что про украденный пред­мет часто говорят «увели».

Обратное направление движения через правое плечо, при кото­ром обращают к нам свою слабую левую сторону, свое сердце, свою беззащитность, имеет иное значение и тоже состоит из двух значимых фаз.

Левый поворот:

первая фаза — первая половина поворота; обращение к нам ле­вым плечом, очень редко, в максимуме, протягивание левой руки. Здесь, следуя значению «лево», явный, демонстративный отказ от «На, получай!», что равно по смыслу: «Я не дам» или «Я ударять, обижать тебя не буду!». Иными словами, здесь явная демонстрация или отказ от одарения или от агрессии, т.е. в обоих случаях демон­стративный отказ от активности, отдачи «права на право».

Смену «правой» первой фазы на такую же «левую» при захвате предмета уместно определить как демонстративный и, чаще всего, динамичный пронос мимо. И действительно, если при «захвате» предмет сразу же удаляется в сторону максимальной недосягае­мости, то в данном случае он проносится мимо партнера, как бы дразня его.

вторая фаза — отворачивание от себя кого-то другого его левой стороной; означает в максимуме, что некто, взяв кого-то из нас пра­вой рукой за левое плечо, дал понять: «Уходи, я тебя прогоняю!». Обычно же это вынужденный, пассивный (обиженный) уход, оз­начающий «Меня прогнали!». Сразу же необходимо оговорить, что подобные ситуации соответствуют достаточно примитивной, но и, безусловно, весьма выразительной форме пространственного об­щения.

В ситуациях непосредственного общения между двумя людьми, как и в речи, мы можем выделить две основные формы: диалог и монолог. В диалоге право на право попеременно переходит от одно­го собеседника к другому. В монологе же право на право принадле­жит полностью говорящему.

В определенный период, благодаря освоению ребенком горизон­тали, среда обитания людей наконец воспринимается трехмерной. Обратимся к некоторым особенностям в восприятии перемещений объекта относительно человека и переноса объекта из одного места в другое, которые совершает сам человек.

Все передвижения относительно кого-либо мы можем условно разделить на три группы:

1) на меня (В1) и под меня (В2) [В-вертикаль];

2) ко мне (С1) и от меня (С2) [С-сагитталь];

3) мимо справа налево (Г1) и мимо слева направо (Г2) [Г-гори-зонталь].

Точно так же можно подразделить на три группы и перемещения объекта человеком. Отличие заключается в том, кому принадлежит активность: объекту [О] или человеку [Ч].

В случае, когда и объект, и человек активны, например некрасов­ская женщина, которая, как известно, «коня на скаку остановит»,

мы имеем дело с конфликтной ситуацией, которую в данном случае условно можно обозначить как «С1 — Г2», т.е. «Конь Мимо Жен­щины (допустим, слева направо) — К Женщине».

Легко подсчитать, что подобного рода конфликтов всего 36, и каждый может получить свой условный номер (см. таблицу 1).

Координационные конфликты

Таблица 1

Субъект/ объект	Верх	Низ	Фронт	Тыл	Право	Лево
Верх
Низ
Фронт
Тыл
Право
Лево

Характерно, что число 36 — это также и подсчитанное количест­во сюжетов, которые охватывают всю историю литературы от ан­тичности до наших дней. Не является ли частичным тому объясне­нием то же самое количество внеречевых визуальных конфликтов? Автору видится в этом определенная взаимосвязь.

 

Постоянная

Составляющая

Горизонтали

 

Ранее мы отметили, что в вертикальный и са­гиттальный периоды исходная точка отсчета находится у кончика носа. Скорее всего, это обусловлено «четвероногим» происхождени­ем человека, где самой выдвинутой частью те­ла является нос. (Вспомним о важнейшей роли обоняния в жизни животных).

В горизонтали, анализ которой складывается в период уже хо­рошо освоенного прямохождения, такой жесткой «носовой» за­висимости нет. Однако мы можем предположить, что «ассоциа­тивная геометрия» требует соединить центр горизонтали с точкой пересечения других координат, и ее постоянная составляющая, судя по всему, находится также у кончика носа. Возможно, тому причиной и симметричное расположение относительно носа глаз и ушей.

Если вертикаль статично-коммуникационна, сагитталь дина­мично-коммуникационна, то горизонталь ориентировочно-комму­никационна. Иными словами, главнейшее в горизонтали — не только где (справа или слева) расположен относительно нас объект зрения, слуха, источник запаха, но и анализ того, чем один объект внима­ния, с одной стороны, отличается от аналогичного — с другой.

Только горизонтальное расположение объектов при их сравне­нии между собой дает возможность отвлечься от вероятной иерар­хичности, от степени их удаленности (или, если хотите, актуально­сти) и сосредоточиться на принципиальном отличии, по возможно­сти бесстрастном.

«Животные без сознавания бродят здесь и там, и это не является существенным, — пишет М.Фельденкрайз. — Когда на эволюцион­ной лестнице появляется сознавание в человеке, просто движение в одном направлении оказывается поворотом направо, а в другом — налево.

Нам трудно оценить важность этого факта. Он кажется столь же простым, как способность видеть глазами. Но если подумать, то спо­собность различать правое и левое не менее сложна, чем видение. Различая правое и левое, человек разделяет пространство по отно­шению к себе, принимая себя за центр, от которого расходится про­странство. Это далее развивается в понятие "правого" и "левого", которые уже могут быть выражены в словах» [34].

 

Горизонталь

В речи

 

Теперь обратим свое внимание на то, какие общие для всех нас горизонтальные ассоциации зафиксировала наша речь.

ПРАВО: самоуправно, самоуправление, правда, правдашний, правдиво, праведник, правило, правильно, правитель, правительст­во, править, право, правомерный, праведно.

ЛЕВО: левачить (халтурить), левый (незаконный, неправомер­ный, противоправный. Последнее значение лево как противо-право очень важно).

Из количественного соотношения примеров очевидно, насколь­ко важнее для нас активность и лидирующее положение «право», чем находящегося в его тени «лево».

Но на самом деле, словосочетаний, связанных с семантикой «ле­во» не меньше, чем с «право». Дело в том, что в нашем языке вместо лево повсеместно употребляются его синонимы: противо-правно, не­право и т.д. Т.е. антонимом для слова «право» в нашей речи чаще всего становится не слово «лево» (слов с этим корнем практически нет), а обозначение области симметричной правой стороне. Напра­шивается предположение, что древние, обнаружив разницу этих двух понятий, назвали сначала только одно из них, а второе им бы-, ло существенно лишь как «не оно».

Лево выполняет роль отрицания того, что справа.

Теперь, пожалуй, мы лучше поймем смысл поговорок «не с того бока подойти», «встать не с той ноги» и т.д. (все про лево).

Слово «другой» отражает в языке и процесс перехода от сагитта-ли в горизонталь.

Судите сами: первое значение слова «другой» — не тот, иной; второе значение — противоположный.

Это значение совершенно сагиттально. Но вот однокоренное сло­во «друг» имеет синоним — слово «сторонник», т.е. тот, кто на од­ной со мной стороне или последователь (идущий за мной).

Так из цепочки: другой (противоположный) — друг (сторонник, идущий за мной) складывается уже известная ситуация завоеван­ного «права на право» как переход от сагиттального противостоя­ния в совместное перемещение с другим (другом), идущим сзади. Пространственно-координационные конфликтные значения этих слов очевидны.

Все это было бы абстрактно, если не было бы так конкретно. Ты­сячи раз мы слышим выражение «быть неправым» и подсознатель­но на своем опыте понимаем все аспекты его значения. Встретив дру­жескую пару, также подсознательно примем за лидера этой микро­группы того, кто находится слева от нас. Быть может потому так важно было в старинных ритуальных церемониях, кто и по какую руку сидит или стоит рядом с государем. По определению С.М.Вол-коиского, даже «...вся область нравственная перерезана тою чертой, которая отделяет "тех, кто направо", от "тех, кто налево"...» [6].

Итак ясно, что «лево» по комплексу ассоциаций — некоторая противоположность «право». Однако неверно искать горизон­тальную противоположность, например, властелину в слове под­властный, а законности в слове подзаконный. Ведь мы уже знаем, что приставка «под» указывает на вертикально-иерархическую связь, а не на горизонтально-аналитическую. В нашей речи противоположность всему правому существует часто на грани философского отрицания «право»: безвластье, незаконность. Или по парам: право—лево, самовольно — безвольно, справедли­вость — несправедливость, откровенно — скрытно (неоткровен­но), обоснованный — необоснованный и т.п.

По отношению к сочетанию не-право (т.е. лево), наша речь за­фиксировала еще следующие ассоциации: непоправимо (необрати­мо), неправдашний (искусственный, ненастоящий), неправдоподо­бие (невероятность), неправедно (нечестно), неправильно (ложно).

«Слова "правый" и "левый" в английском языке восходят к анг­лосаксонскому корню, обозначающему "прямой", "правильный", "честный", а "левый" — к слову "слабый".

Во всех языках мира, как установили лингвисты, слова "левый", "леворукий" имеют, по крайней мере, одно отрицательное значение, относящееся к поведению, характеру, психическому складу личнос­ти леворуких. Разброс значений широк. С одной стороны — "неук­люжесть", "неловкость", и с другой — "злой", "зловещий"...

Французское cnoBogauch — левый, означает еще "неуклюжий", "не­ловкий", "нечестный". Итальянское слово тапса — "левый" — озна­чает "утомленный", "испорченный", "дефектный", "лживый". Испан­ское слово zuгd — "левая рука", zuгda — "ложный путь"; по zeгzuгdo — "быть очень умным", а буквально — "не быть леворуким". Слово sini­steг, происходящее от латинского, обозначает еще "нечто злое и разру­шительное". Немецкое link — "левый", a linkish — "неловкий"...» [14].

Из приведенных примеров становится ясно, что сопоставление «право» и «лево» (как с не-право) есть, по существу, сопоставление тезы и антитезы.

И действительно, разве между этими отвлеченными понятиями существует иерархическая зависимость, или они по-разному удале­ны от нас во времени и пространстве? Нет, они представлены перед нами в полном равноправии. Разве что, теза — наше право, а право другого — слева от нас, а антитеза — наше лево и чужое право от нас. Именно эта, так сказать, пространственно-философская компози­ция и лежит в основе всех визуальных искусств, где действие разво­рачивается в основном по горизонтали. Слева от зрителя — теза. Справа от зрителя — антитеза.

В словах и выражениях, приведенных здесь, все правши черпают для себя подтверждение, а неправши — дополнительные знания о характере топоном, которые размещены справа и слева по горизон­тали внутреннего пространства.

Эти зафиксированные в речи «лево-правые» ассоциации нахо­дят свое буквальное выражение в изобразительном искусстве и на сцене. Следуя им, образы, обладающие независимостью, справед­ливостью, откровенностью, а также лидирующие объекты чаще все­го, что естественно, располагаются слева от зрителя как имеющие «право на право».

Ситуация «право-лево» сама по себе наталкивает художника на сопоставления. Это видно на примере приведенных далее отрывков из поэмы А.Т.Твардовского «Василий Теркин».

Сопоставление левого и правого берегов как обобщенная катего­рия топономики (лево — право) в главе «Переправа» (буквально «через право») невольно определили целый ряд сопоставлений по­этического мироощущения поэта. (Горизонтальные сопоставления отмечены: объект буквой «А», а сопоставленное ему буквой «В»).

 

«Переправа, переправа!

Берег левый, берег правый, (А1 — В1)

Снег шершавый, кромка льда...

Кому память, кому слава, (А₂)

Кому темная вода, — (В₂)

Ни приметы, ни следа...

...И совсем свои ребята (А3)

Сразу — будто не они, (В3)

Сразу будто не похожи (В₃)

На своих, на тех ребят... (A3)

 

...И покамест неизвестно,

Кто там робкий, кто герой, (А4 — В4)

Кто там парень расчудесный, (В4)

А наверно был такой.

 

Переправа, переправа...

Темень, холод. Ночь как год.

Но вцепился в берег правый,

Там остался первый взвод. (А₅)

 

И о нем молчат ребята

В боевом родном кругу,

Словно чем-то виноваты,

Кто на левом берегу.-- (В5)

 

Может — так, а может — чудо?.. (А₆ — В₆)

То ли снится, то ли мнится, (А₇ — В₇)

Показалось что невесть,

То ли иней на ресницах, (А₈)

То ли вправду что-то есть?... (В₈)

 

То ли чурка, то ли бочка проплывает по реке?.. (А₉)

— А не фриц? Не к нам ли в тыл? (А9)

— Нет. А может, это Теркин?... (В₉)

 

...Смертный бой не ради славы, (А₀)

Ради жизни на земле».... (В₀)

 

Так и видится сквозь эти строки поэтическая асимметрия-сопос­тавление: «Берег левый, берег правый...». Так и слышится в каждой, по-гамлетовски трагическое: «То ли, то ли...». Весы судьбы.

 

Некоторые

Итоги

Во внутреннем пространстве каждого из нас существует некоторый набор топоном — стереотипных ассоциаций, связанных с понятиями «право» и «лево», которые в свою очередь объединены тем, что можно назвать «горизонталью нашего подсознания».

Образование топоном тесно связано с природной асимметрией мозга.

Горизонтальные топономы формируются в последнюю очередь, после вертикальных и сагиттальных как по мере эволюции каждого ребенка с началом его пространственно-аналитической деятельно­сти, так и всего человечества. На историческую и конкретно био­графическую молодость горизонтальных топоном указывает, в част ности, и то, что многие люди до сих пор плохо ориентируются по горизонтали, часто путая право и лево.

Так же, как вертикальные и сагиттальные, индивидуальные го­ризонтальные ассоциации обнаруживают свою стереотипность при вхождении в мир взрослых, в общечеловеческую сферу культуры.

Горизонталь, вмещая в себя ассоциации, связанные с деятельно­стью аналитического сравнения, есть координата рациональных связей.

При этом уместно напомнить, что вертикаль — социальна, а са-гитталь — иррациональна.

Глава 4. ЭГОНАЛЬ¹

Как мы выяснили, начиная с периода исходного овладения то-пономическим пространством и далее, направление движения чело­века, абстрагированное от конкретной потребности, приобретает статус знака. Т.е. утилитарное движение к конкретному объекту становится знаковым. При этом направление движения выполня­ет роль указания на ту или иную топоному.

Из всех форм подобных знаков-указаний, самая развернутая фор­ма — переход человека в рамках психологического пространства из одного места в другое.

У ребенка знаковое движение всегда носит такой развернутый характер и лишь позднее все более свернутый: смещение корпуса, движение руки и т.д. вплоть до микродвижения взгляда. Этот про­цесс свертывания движения, при котором изменяется не значение, но лишь мощность знака, напоминает процесс перехода от инфан­тильной формы мышления вслух к форме, когда речь с возрастом как бы уходит вовнутрь и начинает носить свернутый характер мик­родвижений мышц артикуляционного аппарата.

В дальнейшем, у взрослых, выбор степени развернутости знако­вого движения (перемещение или смещение) будет зависеть одно­временно от эмоционального состояния и способности «держать се­бя в руках». Иными словами, чем более развернуто в пространстве знаковое движение, тем более оно эмоционально. Очень точны в свя­зи с этим замечания С.М.Волконского: «Страсть развязывает мускулы (посмотрите на несдерживаемый гнев); мысль сокращает мускулы (посмотрите на погруженного в чтение)... Пока разум вла­деет вами, вы будете только "сокращаться".., и это будет длиться, пока разум будит сильные страсти, — как только он сдастся, — так внезапный порыв телодвижения»... «Возбуждение, страсть, развер­тывают движение. Мысль, раздумье — свертывают» [6].

¹ Термин «эгональ» введен автором — А.Б.

Переход движения от своего прямого назначения в знак касает­ся и предметной деятельности. В этом случае перемещение объекта также трансформируется из функционального (если явная целесо­образность действия с предметом отсутствует) в знаковое (к при­меру, бросание в гневе телефонной трубки на рычаг).

Часто перемещение предмета в пределах психологического про­странства может носить характер не самостоятельного знака, но его окраски, усиления мощности значения движения. Это отмечал К.С.Станиславский, когда говорил о таких элементах актерского мастерства, как владение предметом и умение носить сценический костюм. Он отмечал, что любой предмет или часть костюма (шпага, пола плаща, шляпа), которыми манипулирует актер, способны уси­лить выразительность движения, сделать его как бы подчеркнутым, особо акцентированным. Вершиной демонстрации такого владения костюмом на сцене был пролог «Принцессы Турандот» в постанов­ке Е.Б.Вахтангова.

Рассматривая формирование ассоциативных координат внутрен­него пространства и их проекцию вовне, мы делали акцент на топо-номном движении вдоль каждой из трех осей: вертикали, сагиттали и горизонтали. При этом топономы, расположенные непосредственно на психологических координатах, предстали в фиксированном, ста­тическом виде, что является одним из основных свойств топономы как некоторой ассоциативной пространственной ниши. Значения топономы, лежащие непосредственно на координатах, являются оп­ределяющими в силу того, что они стереотипны. Иными словами, общепонятное значение каждой субъектной топономы в пределах психологического пространства (т.е. многомерной топономА) оп­ределяется общими для всех и каждого топономами его координат.

Теперь нам необходимо рассмотреть некоторые формы топоном-ной динамики: особенности движения в сфере внутреннего про­странства и проекцию такого движения вовне.

Для того чтобы соединить между собой хотя бы две топономы, т.е. создать «топономный текст», нам необходимо совершить дви­жение от одной из них к другой. Ведь топоному как фиксирован­ную область пространства, а точнее ее конкретное оформление, не переместишь подобно предмету, так как она сразу же станет другой топономой и изменит свое значение. (Топонома «верх» не может быть «низом», так как вестибулярный аппарат не обманешь, даже если встать на руки. Даже в условиях невесомости перемена психо­логического верха на такой же низ невозможна, потому что все над­писи, установка приборов и т.д. в кабине космического корабля для космонавта, оказавшегося в положении вверх ногами, оставят тем самым все топономы на своих местах).

Движение от одной топономы к другой может совершаться в двух вариантах: вдоль той или иной координаты и между ними по диагона­ли. При этом как словесное высказывание не всегда совпадает с внут­ренним, а иногда и полностью ему противоположно, так и вектор же­лаемого знакового движения не всегда совпадает с выполненным.

 

Эгональ как

Пространственный

Подтекст

Чтобы не уточнять каждый раз соответствует ли совершенное знаковое движение действительно желаемому или нет, появилась необходимость в специальном термине, обобщающем

в себе не всегда точно выполненное, но при этом желаемое знако­вое устремление. С этой целью вектор перехода от одной топономы к другой предлагается назвать эгональю (от лат. ego — Я), подчерк­нув тем самым, что свое значение движение приобретает только в контексте конкретной ситуации и местоположения того, кто это дви­жение совершает.

Любое зримое движение может совпадать, но может и весьма значительно отличаться от желаемого. Так, в движении глаз собе­седника нам предстает эгональ, означающая, например, его отноше­ние к нам, а в перемещении актера по сцене — эгональ его персона­жа как знак отношения к другому персонажу.

Таким образом, эгональ — это психологическая устремленность к объекту (или от него), которая в раннем детстве, как мы отмечали, носит полностью развернутый, совершенно «искренний» характер и еще внешне неотделима от реального движения. Эгональ — это желаемое, но не всегда выполняемое направление движения. По­добное нам знакомо, когда мы говорим вслух далеко не всегда то, что хотелось бы на самом деле.

Некоторый свет на формирование эгонали и ее главную особен­ность проливает следующий пример. Ребенок 2—3 лет не в состоя­нии выполнить экспериментальное задание, описанное КЛевиным, где малыш может получить шоколад, обогнув препятствие только таким образом, чтобы первое движение было поворотом спиной к вожделенному предмету (рис. 11).

Шоколад

Рис. 11

Комментируя свершившуюся наконец удачную попытку ребен­ка, К.Левин пишет: «При этом восприятие целой ситуации таково, что путь к цели начинает выступать как единое целое. Первоначаль­ная часть пути, которая объективно является все же движением от цели, психологически становится первой фазой общего движения к цели... Здесь можно отметить обстоятельство чрезвычайной важно­сти: направление в психологическом поле не обязательно совпада­ет с физическим направлением» [19].

В данном случае психологическая направленность к цели прямо противоположна движению к ней, т.е. это уже не смещение и тем более не перемещение к цели, это — устремленность. Разобраться во всем этом и помогает введенный термин «эгональ», обозначаю­щий направленность в психологическом пространстве, которая может значительно отличаться от реального вектора движения.

Если нам неизвестны условия задачи, которые в данном случае выполняет ребенок, и мы наблюдаем только направление его шагов в первой фазе движения, спиной к цели, то не сможем назвать со всей определенностью его действие целенаправленным, так как его переход будет проходить при неизвестном нам контексте.

Иное дело, когда с условиями задачи мы ознакомлены. Тогда дви­жение от цели станет для нас знаком движения к ней. И опять, возвращаясь к началу работы, мы сталкиваемся с ситуацией, когда обычное действие становится знаковым, если совершается в ус­ловиях иного контекста.

Итак, если перемещение тела ребенка происходит от цели, то как мы определяем его целенаправленность? По вектору направления внимания, отличному от вектора движения, т.е. по направлению эгонали к объекту внимания, который в данный момент в непосред­ственном поле зрения может и отсутствовать. Это то, что иногда называют «движением души». Вот почему такой вектор далеко не всегда совпадает с реальной направленностью перемещения в про­странстве.

Иначе говоря, в обычном пространстве ребенок, справившись с заданием, идет по сагиттали от цели, а в психологическом простран­стве по сагиттальной же эгонали — к цели.

Размышления на тему особенности эгональных движений, ука­зывающих на психологическую направленность человека, мы можем найти у М.А.Чехова, который уже полвека назад вплотную прибли­зился к решению проблемы стереотипной знаковости координат внутреннего и внешнего пространств и их эгоналей: «Существует ряд движений, жестов, отличных от натуралистических и относя­щихся к ним, как ОБЩЕЕ к ЧАСТНОМУ. Из них, как из источни­ка, вытекают все натуралистические, характерные, частные жесты.

Существуют, например, жесты отталкивания, притяжения, раскры­тия, закрытия вообще. Из них возникают все индивидуальные жес­ты отталкивания, притяжения, раскрытия и т.д., которые вы будете делать по-своему, я — по-своему. Общие жесты мы, не замечая это­го, всегда производим в нашей душе... Мы совершаем в душе эти жесты, скрытые в словесных выражениях... В них, невидимо, жес­тикулирует наша душа. Это - ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЖЕСТЫ (ПЖ)» [36].

Здесь явно угадывается различие, которое проводил М.А.Чехов между незнаковым движением и знаковым, эгональным. Прикла­дывая наши рассуждения к Теории психологических жестов М.А.Чехова, нетрудно сделать вывод, что под ПЖ он понимал один из видов эгонального движения — жест, его стереотипные и инди­видуальные проявления.