К основаниям выделения частей речи: существительные и глаголы

Одна из наиболее заметных особенностей грамматических категорий состоит в том, что в их языковом поведении обязательность сочетается с избирательностью: как мы уже отмечали в Гл. 1, 2.2, категория все­гда является обязательной только для определенного подкласса лексем данного языка. Еще более примечательным фактом является тот, что в языках с развитой морфологией обычно выделяется всего несколько таких крупных «грамматических подклассов», а грамматические катего­рии без остатка распределяются в зависимости от того, внутри какого подкласса они обязательны.

Наиболее универсальным противопоставлением среди таких грам­матических классов лексем является деление на существительные (или имена) и глаголы (или предикаты; термины в скобках отражают в большей степени логическую традицию, чем собственно лингвистическую). Как кажется, нет надежного примера такого естественного языка, в котором противопоставление существительных и глаголов полностью отсутство­вало бы (впрочем, вопрос в значительной степени остается открытым). Классы прилагательных и наречий (также достаточно часто выделяемые) не универсальны. Обратной стороной этой закономерности является то, что и граммемы естественных языков делятся на преимущественно имен­ные и преимущественно глагольные (или на «номинанты» и «вербанты», если воспользоваться своеобразными терминами из [Hagege 1993]).

Конечно, сказанное не следует понимать в том смысле, что в языках ми­ра вовсе невозможны грамматические показатели, оформляющие как именные, так и глагольные основы. Такие показатели, конечно, встречаются (в соот­ветствии с терминологией, предложенной в Части первой, их можно называть транскатегориальными). Ср., например, суффиксальный показатель уменьши­тельности/положительной оценки - ke в мансийском языке, равно возможный при существительных (sati. ke 'маленький хороший олень, олешек'), числительных (low. ke 'десяточек') и глаголах (toti. ke 'он несет охотно/с удовольствием'), или показатель - too в нанайском языке, выражающий при глагольных основах объ­ектный дистрибутив (см. Гл. 7, 1.2), а при именных основах — собирательность: ср. wa 'убить' ~ wa. kta 'перебить (многих)' наряду с garma 'комар' ~ garma. kta 'комарьё'. Очень распространенным примером транскатегориальных показателей являются аффиксы, способные выражать как лицо/число обладателя при суще­ствительных, так и лицо/число подлежащего при глаголах; подобное совпадение встречается в эскимосских, чукотско-камчатских, уральских, австронезийских

языкахд в кечуа и др. (ср., например, манси salijatpm 'мои два оленя¹ и 'мы двое несем'; подробный обзор данного явления см. в статье [Siewierska 1998)). Существенно, однако, что ни в одной грамматической системе транскатего-риальные\показатели не составляют большинство (а нередко полностью отсут­ствуют). Напомним, что в лингвистической типологии принято связывать долю транскатегориальных морфем со степенью агглютинативности или аналитично­сти языка (ем. Часть первая, Гл. 1, §2), хотя и в ярко выраженных флективных языках появление транскатегориального показателя не исключено. Так, в порту­гальском язьпсе диминутивный суффикс - inh- [ip] возможен, как и в мансийском, не только при* именах, но также при некоторых глаголах, ср. Itvr. mh. o 'книжечка, книжонка* и e& rev. inh. ar 'писать кое-как, писать ерунду¹; однако в португальской морфологический системе такие примеры явным образом маргинальны.

Существительные, глаголы и другие грамматические классы слов противопоставляются так называемым служебным частям речи, кото­рые не способны присоединять показатели грамматических категорий (но могут сами являться такими показателями — например, в языках с аналитической грамматикой).

На чем же основано противопоставление существительных и глаго­лов? Можно ли считать, что способность присоединять показатели разных грамматических категорий (вида, времени, наклонения и залога — в слу­чае глаголов, детерминации, числа и падежа — в случае существительных) является следствием каких-то более глубоких различий в значении этих классов слов⁹* (тем более, что это противопоставление обнаруживается и в языках с очень скудным набором грамматических категорий)? С на­шей точки зрения, на этот вопрос можно дать утвердительный ответ, хотя связь здесь не столь прямолинейна. Действительно, в работах по теории грамматики часто встречаются рассуждения на тему о том, что различие между прилагательным белый и существительным белизна, между глаголом уйти и существительным уход — не в их семантике (которая объявля­ется тождественной), а именно и только в наборе связанных с ними грамматических категорий.

Такие примеры не столь очевидны, как может показаться. Во-первых, слова белизна и уход являются (в отличие от «настоящих» существительных) произ­водными: с морфологической точки зрения, это прилагательное и глагол, пре­образованные в существительные. Во-вторых, неверно, что между словами типа уйти и уход вовсе нет семантической разницы. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить, например, пару предложений: (i) Я боюсь мстить и (И) Я боюсь мести. Смысл первого предложения ясен: говорящий боится наступления такой ситуации, в которой ему придется выполнять роль мстителя. Смысл второго предложения, напротив, не столь однозначен; из него следует, что говорящий боится наступления такой ситуации, когда кто-то (скорее всего, не говорящий!)

⁹) Напомним часто цитируемое при обсуждении этой проблемы замечание Л. В. Щербы: «Едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительное, что они склоняются: скорее мы потому их склоняем, что они существительные» (Щерба 1928).

кому-то (вполне возможно, что именно говорящему) мстит. Но кто и кому кон­кретно? Такой информации в предложении (И) не содержится; может быть, это ясно из контекста, а может быть, это в принципе неважно (т.е. кто угодно мстит кому угодно) — ведь (ii) можно понять и в том смысле, что говорящий боится «мести вообще» (скажем, мести — в отличие от дуэли, прыжков с парашютом, экзамена по морфологии и т.п., которых он по каким-то причинам/не боится). Ответственным за эту весьма чувствительную семантическую разницу может быть только тот факт, что мстить является особой формой глагола (и даже, кстати, не самой типичной: инфинитивом, с редуцированным набором глагольных ка­тегорий и с некоторыми именными свойствами — но «глагольность» все равно перевешивает), тогда как месть является существительным. Конечно, различие между «эксплицитным» в ролевом отношении словом мстить и «расплывчатым» в отношении ролевых характеристик словом месть не очень похоже на разли­чие между типичным существительным лошадь и типичным глаголом скакать, но это уже другая сторона проблемы. Важно, что семантическое различие, хотя и трудноуловимое, здесь все же есть.

Типичный глагол отличается от типичного существительного сразу по многим признакам. С типичным существительным обычно связыва­ют представление о конкретном объекте (= «вещи»), имеющем четкие пространственные границы и существующем в неизменном виде более или менее длительное время. Напротив, типичный глагол обозначает (ди­намическую) ситуацию, т. е. некоторое отношение, возникающее между определенными участниками ситуации на определенное время и в тече­ние этого времени обычно непостоянное. Среди всего этого множества различий можно выделить два главных: «вещь* ^ «ситуация» (= свой­ство или отношение) и «стабильность» ~ «нестабильность во времени». Заметим, что существуют, вообще говоря, не слишком стабильные объ­екты (например, мыльный пузырь) и, напротив, достаточно стабильные свойства (например, 'быть вечным'); язык здесь, как и в других случа­ях, оказывается чувствителен лишь к наиболее характерным сочетаниям признаков. Но прежде чем мы определим это сочетание, заметим, что на­званные два параметра как бы лежат в разных плоскостях: ведь типичный объект (такой, как камень, стол, роза или скорпион) тоже связан с не­которым конституирующим его свойством или, скорее, совокупностью свойств ('быть камнем' или 'быть скорпионом'); собственно, слово камень само по себе обозначает не конкретный объект, а любой объект, удовле­творяющий набору свойств 'быть камнем'; оно соотносится с классом объектов, обладающих определенными свойствами. В языке есть сред­ства обозначить и конкретный представитель такого класса — с помощью показателей детерминации (о которых речь пойдет в Гл. 6, §2), например: этот камень; камень, о котором твой дедушка рассказывал в прошлом году, и т. п. Так что на самом деле объект — это не просто ограниченная в про­странстве и времени часть окружающего мира; это некоторый носитель набора свойств или, иначе, это набор свойств, воплощенный в материаль-

ном носителе. Типичные существительные обозначают в тексте как раз всего таких воплощенных носителей свойств.

Единственный класс существительных, которые для называния объекта не ну­ждаются "в обозначении воплощаемого им свойства — это имена собственные. В самом деле, если объект называют камнем, то это значит, что он воплощает свойство 'быть камнем' (общее для всех таких объектов); но собственное имя, присваиваемое объекту, служит только для того, чтобы просто — так сказать, механически — выделить его из числа других объектов (как выделяет зарубка или метка), минуя этап обращения к какому-либо свойству. Не существует свойства 'быть Эдуардом' (и человеку нельзя сказать: 'ты — типичный Эдуард', если, ко­нечно, не имеется в виду какой-то конкретный носитель этого имени). Человека называют Эдуардом не потому, что он обладает каким-то особым свойством, а чтобы иметь простую «механическую» возможность индивидуализировать его, т. е. отличить от других людей ^|0'.

Философы и логики еще со времен стоиков обратили внимание на особое по­ложение собственных имен среди других слов естественного языка; в современных логических теориях было предложено противопоставление интенсионала (я обще­го свойства класса, называемого данным именем) и жстенсионала (~ множества всех объектов, называемых данным именем). Про собственные имена можно утверждать, что они, в отличие от других существительных, имеют экстенсио-нал, но не имеют интенсионала"'; прозвища при переходе в класс собственных имен теряют свой интенсивная. Подробнее о проблемах теории собственных имен (являющейся одним из важных разделов семантики) см. [Gaidiner I9S4; Курилович 1956; Якобсон 1957]; ср. также [Суперанская 1973 и Кронгауз 1984].

Таким образом, как существительные (исключая собственные имена), так и прилагательные с глаголами являются именами предикатов, т. е. свойств, состояний, отношений и действий; 'быть камнем' с логической точки зрения почти такое же свойство, как 'быть красным', 'весить', 'длиться', и почти такой же предикат, как 'бежать' или 'строить' (только у последних двух предикатов не один аргумент, а больше). Различие между семантикой существительных, прилагательных и глаголов в этом

¹⁰* На это можно возразить — а если человека называют Рыжим? Рыжий — имя собствен­ное; но оно апеллирует к определенному свойству. Это, действительно, промежуточный класс так называемых «мотивированных» имен (не зря их называют обычно не именами, а прозвищами или кличками). Мотивированные имена могут употребляться как обычные существительные, но могут постепенно переходить в разряд настоящих имен собственных, теряя мотивированность (так, прозвище Рыжий может со временем превратиться в фами­лию — ср. распространенные французские фамилии типа Le Roux или Rousseau); можно сказать, что это превращение полностью завершается в тот момент, когда имя Рыжий окончательно перестает что-либо утверждать о цвете волос его носителя. Большинство соб­ственных имен по своему происхождению являются мотивированными; то же имя Эдуард у древних германцев, например, означало 'хранитель благ'.

"' Иногда говорят, что в некотором смысле противоположным классом слов являются местоимения, которые имеют только интенсионал, но не имеют экстенсионала (можно определить, в каких случаях следует употребить слово мы, но невозможно предъявить множество всех людей, называемых мы: состав этого множества каждый раз меняется в зависимости от ситуации; подробнее см. Га. 5, § 1-2).

отношении скорее количественное, чем качественное: «субстантивные» предикаты тяготеют к обозначению стабильных совокупностей свойств (по возможности независимых от времени), тогда как глагольные'преди­каты тяготеют к обозначению изменяющихся состояний или переходов от одного состояния к другому; прилагательные занимают промежуточ­ную позицию.

С другой стороны, только существительные (сами по себе и особен­но в сочетании с детерминативами) обладают способностью обозначать «воплощенные» свойства, т. е. конкретных носителей свойств. Здесь есть двойная зависимость: в языке, как правило, существуют особые, непро­изводные слова для обозначения носителей таких свойств, которые сами по себе являются постоянными и легко «воплощаются» в стабильные конфигурации; невоплощенные же свойства (и особенно динамичес­кие), для которых не имеется постоянных «претендентов», закрепляются за предикатами. При «назначении» предикату его частеречной принад­лежности, язык как бы каждый раз выбирает, какое из двух решений экономнее: если данный предикат чаще встречается в воплощенном, чем в невоплощенном виде, он реализуется в виде существительного, если наоборот — в виде прилагательного и глагола (выбор между двумя по­следними производится уже на основании большей/меньшей временной стабильности, см. ниже). Грубо говоря, камень потому существительное, что ситуации, в которых говорят о конкретных камнях, встречаются гораздо чаще, чем ситуации, в которых про некоторый объект утвер­ждается, что он камень; напротив, спать потому глагол, что ситуации, в которых про некоторый объект утверждают, что он спит, встречаются гораздо чаще, чем апелляции к отдельным представителям класса объ­ектов, единственным общим свойством которых является состояние сна. Косвенным образом, это противопоставление коррелирует и с известным синтаксическим распределением: для существительных типичной (или исходной) считается функция аргументов (подлежащего и дополнений), для глаголов — функция предикатов (сказуемого), для прилагательных — функция атрибутов (определений); впрочем, синтаксические функции у всех основных классов слов гораздо более подвижны (и во многих язы­ках любая синтаксическая функция оказывается доступна любой части речи практически без ограничений).

Проблема прилагательных

Постольку, поскольку противопоставление «воплощенных» и «нево­площенных» предикатов является универсальным, универсальным, как уже было сказано, является и противопоставление существительных и гла­голов. Более того, распределение предикатов между этими двумя клас­сами в значительной степени совпадает во всех естественных языках. Напротив, самостоятельный грамматический класс прилагательных вы-

деляется далеко не везде, и объем этого класса (даже если он выделяется) в разных языках оказывается существенно различным. Обычно говорят о трех'основных типах языков: «адъективные» языки (т.е. языки с само­стоятельным классом прилагательных), «глагольные языки» (т. е. языки, в которых прилагательные являются подклассом глаголов) и «именные» языки (т. е. языки, в которых прилагательные являются подклассом существительных).

В «глагольных» языках, как правило, выделяется более или менее зна­чительная группа так называемых «качественных глаголов», или «стати-вов» (которые могут иметь особую видовременную парадигму, различать меньшее число форм и т. п.); эти глаголы по своей семантике соот­ветствуют прилагательным европейских языков; атрибутивную функцию в предложении выполняют причастия качественных глаголов (или их синтаксические эквиваленты). Так, в языке волоф русскому сочетанию хороший дом будет соответствовать ker gu baax, букв, 'дом который хо­рош', где gu — относительное местоимение (типа русского 'который'), вводящее любой глагол (в том числе и стативный); лексема Ьаах является качественным глаголом со значением 'быть хорошим'. Собственно при­лагательных как отдельного морфологического класса в языке волоф нет. Языки такого типа достаточно распространены; к ним относятся многие языки Юго-Восточной Азии, Африки и Северной Америки; встречаются они и среди дагестанских языков¹²'.

С другой стороны, в «именных» языках прилагательные являются морфологическим подклассом существительных, отличаясь от последних лишь способностью выступать в атрибутивной функции, т. е. синтакси­чески зависеть от другого существительного. (Приблизительно таким же образом мог бы быть устроен русский язык, если бы в нем не было слов типа храбрый, а были бы только слова типа храбрец.) Классичес­кие индоевропейские языки очень близки к этому типу; не случайно античные грамматики говорили об именах существительных и именах прилагательных. Например, в латинском языке прилагательные имеют те же морфологические категории, что и существительные; собственно, мы считаем слово bonus 'хороший* прилагательным, а слово amicus 'друг* существительным только потому, что первое в латинском языке встреча­ется преимущественно в атрибутивных, тогда как второе — в актантных синтаксических употреблениях (но ср.: amicus Plato, sed magis arnica veritas, букв, 'дружествен [м.ед] Платон, но более дружественна [ж.ед] исти­на', где amicus синтаксически полностью уподобляется прилагательному, включая согласование по роду). В тех случаях, когда согласование по роду по морфологическим причинам невозможно (в традиционной латинской грамматике говорят о «прилагательных одного окончания»), практически

^|2' О качественных глаголах в арчинском языке см. специальную статью [Кибрик 1980а|.

невозможно определить, существительное перед нами или прилагатель­ное; так, pauper может переводиться как 'бедный' или как 'бедняк', ales — как 'крылатый' (ср. атрибутивное употребление spuerales 'крыла­тый мальчик', обычный эпитет Амора) или как 'птица¹ (ср. Palladis ales 'птица Паллады', т. е. сова, где ales, как и положено существительному, управляет генитивом), и т.д., и т.п. (Интересно, что довольно большое число названий свойств в то же время является в латинском языке чисты­ми глаголами — преимущественно 2 спряжения, ср. calere 'быть горячим', candere 'быть белоснежным', madere 'быть мокрым', valere 'быть сильным, здоровым; быть в силах' и многие другие.)

К типичным «адъективным» языкам относится, например, англий­ский, где неизменяемые в морфологическом отношении прилагательные находятся приблизительно на равном расстоянии от существительных и глаголов: в отличие от глаголов, они не имеют категорий вида и вре­мени и, в отличие от существительных, они не имеют категории числа (но, с другой стороны, только прилагательные — хотя и не все — имеют синтетические степени сравнения). Это тоже довольно распространенная среди языков мира модель (особенно характерная для агглютинативных языков). Русский язык, как можно видеть, в целом ближе к «адъектив­ному» типу (так как склонение прилагательных морфологически сильно отличается от субстантивного склонения, что встречается сравнительно редко); в то же время русские «полные» прилагательные во всех остальных отношениях фактически являются подклассом имен (ср. «амбивалентные» лексемы типа больной, заведующий, столовая, категориальная принадлеж­ность которых устанавливается по их синтаксическому употреблению, или лексемы типа вожатый, которые являются морфологическими при­лагательными, но синтаксическими существительными). С другой сто­роны, русские краткие прилагательные, не имеющие ни атрибутивных употреблений, ни падежных форм, фактически являются подклассом глаголов (точнее, образуют особый грамматический разряд предикати­вов — возможно, вместе с некоторыми другими лексемами типа надо или жаль, выделенными в свое время Л. В. Щербой [1928] в так называ­емую «категорию состояния»); отношения между полными и краткими прилагательными в русском языке тем самым оказываются близки к про­дуктивным словообразовательным (наподобие тех, которые связывают русские глаголы и причастия — отглагольные прилагательные)^|3).

' В противном случае следует признавать у русских прилагательных категорию репре­зентации («атрибутивной* и «неатрибутивной»). Если (как предлагается в [Зализняк 1967]) просто включать в набор грамматических категорий прилагательных категорию атрибутив­ности, то необходимо в грамматическом описании специально указывать, что граммема «неатрибутивность» исключает противопоставление по падежам; следствием этого решения окажется также, что у русских «имен» в целом нет ни одной обшей грамматической ка­тегории: краткие прилагательные не имеют падежа, личные местоимения и числительные не имеют числа и согласовательного класса.

«Адъективные» языки могут также заметно различаться в отноше­нии количества и состава своих прилагательных. Языкам с большим (фактически, неограниченным) классом прилагательных типа англий­ского противостоят языки с небольшим (часто состоящим из нескольких десятков слов) и лексически ограниченным классом прилагательных; та­кие языки встречаются среди австралийских, африканских (в частности, банту) и др. Как показал в свое время Р.Диксон (см. [Dixon 1977]), в адъективном виде реализуются прежде всего предикаты со значением размера и формы, возраста, общей оценки и цвета; все остальные зна­чения в языках с ограниченным числом прилагательных распределяются между существительными и глаголами (в зависимости от типа языка).

В частности, все так называемые относительные прилагательные (типа камен­ ный) в адъективно бедных языках будут иметь не адъективную, а иную (главным образом, субстантивную) реализацию. Относительные прилагательные с семанти­ческой точки зрения представляют собой предикат, связанный с существительным (т. е. это некоторое утверждение о существительном, «встроенном» в прилагатель­ное, ср. 'сделанный из камня*, 'похожий на камень' и т.п.). Не удивительно, что семантическими эквивалентами относительных прилагательных в других языках являются существительные в генитиве (о близости генитива к прилагательным см. также в Гл. 2, 2.5) или другие конструкции с участием существительных.

Интересный класс относительных прилагательных имеется в тюркских язы­ках, где основы, обозначающие, главным образом, вещество или материал (типа татарск. ta$- 'камень', alffn- 'золото' и др.), могут употребляться как в качестве су­ществительных, так и (в результате конверсии) в качестве прилагательных со зна­чением 'сделанный/состоящий из'. Образованные с их участием конструкции типа altin baS 'золотая голова' в синтаксическом отношении не отличаются от обычных адъективных конструкций (типа kara baS 'черная голова'), поскольку не требуют от вершинного имени показателя изафета (в отличие от обычных именных кон­струкций типа at baS- i 'конская голова', букв, 'конь голова-ИЗАФ'). Другие типы относительных прилагательных в тюркских языках, как правило, не представлены.