Как пострадал за веру мой отец и как мы, его дети, жили без него.

К концу двухлетнего периода жизни у Германа с Мартой я стал видеться с родителями.

С ними в Коровёнках, где они находились под надзором комендатуры, стали уже не так строго обращаться, как это было прежде. Иногда даже родителям разрешали поодиночке на несколько дней сходить в родную деревню на свидание с родными. Наконец, в 1933 году их отпустили насовсем. Но жить-то было негде, и тогда папа нашёл квартиру в доме односельчанина Германа Тимма. Тимм отдал нам комнаты своего старшего сына, тоже Германа, который переехал со своей семьёй в Одессу.*

В дом Тиммов родители взяли к себе кроме Лили и нас, младших сыновей: меня и Гергарда. А Мария продолжала жить у родных: теперь у брата Вани.

Но недолго длилось наше счастье жить вместе с родителями. Зимой 1934 года, в феврале, папу арестовали и увезли в район в тюрьму, где он сидел под следствием несколько месяцев. Потом его судили и дали три года заключения в лагере. Обвинили его в том, что он, якобы, агитировал за веру, собирал верующих в общину. Всё это было сделано по ложному доносу. Просто папу убрали подальше с глаз долой, как и тысячи других верующих, чтобы те не мешали строить безбожное «светлое будущее» - социализм.

Попал папа в широко известный лагерь «Долинка», что в Карагандинской области Казахстана. Забегая вперёд, хочу добавить, что в 60-х годах я дважды был в Долинке, где уже никаких следов лагеря не оставалось. Был я по делам службы, ходил по той земле и каждый раз думал: где же тут, в каком месте, стоял барак, где папа мой мучился.

 

Опять мы остались без папы, но хотя бы маму у нас на этот раз не забрали.

Без папы вышли замуж две мои сестры: Гольда и Линда. Обе они в молодости были красивыми, стройными, умели всё делать по хозяйству, а самое главное - происходили из хорошей семьи. И они себе обе цену знали. Поэтому, несмотря на отсутствие приданого и даже родного угла, женихов они имели хоть отбавляй.

Гольда согласилась на предложение вдовца с двумя малыми детьми из соседней с нами деревни Горенталь. Хозяйство у него было большое, свой дом, сад, скот. Но Гольде не дали там стать полноправной хозяйкой родные первой, умершей жены, которые всё время вмешивались в её семейную жизнь. Так и не пришлось ей спокойно жить на новом месте, не было у неё счастья. Она чувствовала себя в доме мужа чужой, понимала, что пришлась не ко двору. В конце концов, у неё кончилось терпение, она решилась на развод и вернулась в родную деревню. А потом уехала далеко от дома - к знакомым в Ташкент.

____________________

* Хочу попутно заметить, что одна из моих племянниц, а именно – старшая дочь Гергарда, Ирма, впоследствии вышла замуж за одного из Тиммов, тоже Германа.

 

У Линды судьба сложилась иначе: она вышла замуж за своего любимого Ганса Генша. Я пацаном частенько переносил письма от Линды к Гансу и наоборот, то есть служил им почтальоном. Жили Генши в центре нашей деревни, примерно в 1,5-2 км. от нас. После замужества Линда переехала жить к ним, и мы её видели уже не часто.

 

Зато близко к нам (то есть к дому Тиммов, где мы обосновались) жил мамин брат, а наш дядя Теодор Бергштрайсер.

 

У дяди Теодора я бывал каждый день. Мне там очень нравилось прежде всего потому, что я подружился с дядиными сыновьями, моими сверстниками, Бернгардом и Германом. Да и дядя меня привлекал. Он был человек простой, общительный. Я его уважал. И ещё мне хотелось увидеть кинжал, который дядя привёз, как я знал, с японской войны, - но он его от нас, пацанов, всегда прятал. А использовал нечасто: только когда по осени ходил к родным и знакомым колоть свиней, - очень у него это ловко получалось.

Первой женой дяди Теодора была Линда Пуган, приходившаяся родной сестрой Адольфу Пугану, тестю моего третьего брата Александра. Она умерла довольно рано, когда четвёртому её сыну, Герману, моему другу и одногодку, было всего 8 лет. И дядя Теодор женился вторым браком на тёте Берте из соседней деревни Каменный овраг. Через год тётя Берта родила дочку - Эрику. В общем, семья была довольно большой, а дом дяди Теодора - весёлым и шумным.

Самым близким человеком в этом доме для меня был Герман. Мы с ним вместе ходили в школу, в один класс, вместе мастерили самодельные коньки, вместе на санках катались. Тогда я часто над ним подтрунивал, считал себя умнее его. И из-за этого мы однажды чуть не попали в беду.

Как-то под вечер мы с Германом катались на санках на поле за деревней. Снежный наст там был крепкий, под ногами не проваливался. Нам так нравилось играть в этом месте, что мы, увлекшись, отдалились от деревни. Мы и не заметили, как оказались одни в широком поле на порядочном расстоянии от дома. Во время игры я выпрямился, смотрю - метрах в 300-400-х от нас стоит и наблюдает за нами огромная собака. «Дай, - думаю, - попугаю друга». И кричу ему: «Бежим отсюда, вон волк стоит!» А он мне отвечает: «Не ври, это не волк, а собака». «Ну, - думаю, - не получилось, и ладно». И мы продолжаем играть и кататься. Вдруг грянул выстрел. Мы поднимаем головы - стоит охотник на лыжах, держит в руках ружьё, а из ствола ружья ещё идёт дымок. Тут слышим, охотник к нам обращается и кричит: «Ребята, бегите скорее домой, если вам жить не надоело! Не видите что ли, что за вами волк охотится!» Вот тогда-то мы действительно испугались, чуть в штаны со страху не наложили, - и давай Бог ноги. А охотник погнался за волком.

Забегая вперёд, хочу рассказать, как судьба нас развела с Германом. В апреле 1941 года, перед самой войной, меня, Германа и ещё двоих наших деревенских ребят насильно отправляли в ФЗУ (фабрично-заводское училище), в город Куйбышев (Самару). Я тогда сумел избежать отправки, потому что сбежал в Среднюю Азию, - и этим спас себе жизнь. А остальные трое ребят, в том числе и мой двоюродный брат и друг Герман Бергштрейсер, попали-таки в ФЗУ и в первые же месяцы войны погибли при неизвестных обстоятельствах. Похоже, что это произошло, когда ФЗУ-шников отправили на трудфронт.

 

Глава Х.