Гипотеза «фрустрация – агрессия»

 

В 1939 году, в год смерти Фрейда, группа психологов Йельского университета выдвинула гипотезу о том, что агрессия является прямым следствием фрустрации (Dollard, Miller, Mowrer & Sears, 1939). Согласно утверждению Долларда и его коллег, люди, подвергающиеся фрустрации, депривации, разозленные, находящиеся в ситуациях, связанных с угрозой, будут вести себя агрессивно, так как агрессия – это естественная, почти автоматическая реакция на фрустрирующие воздействия. Более того, люди, ведущие себя агрессивно, это люди фрустрированные, депривированные, раздраженные или чувствующие себя в опасности. «Агрессия всегда является следствием фрустрации» (Dollard et al., 1939, p. 1).

Благодаря простоте и важным следствиям, гипотеза «фрустрация – агрессия» стимулировала множество последователей и вызвала многочисленные критические выступления. Психологи констатировали, что не только не просто решить, в чем состоит фрустрация, но и определить, каким образом точно ее измерить. Исследователи также установили, что агрессия куда более сложный феномен, чем думали Доллард и его коллеги. Фрустрация не всегда ведет к агрессии, а агрессивное поведение не всегда является следствием фрустрации. Эксперименты показали, что люди реагируют на фрустрацию по‑разному. Некоторые действительно реагируют агрессией, но другие проявляют широкий диапазон способов реагирования.

Вслед за Леонардом Берковицем (Berkowitz, 1962, 1969, 1973), исследователи начали предлагать современную, пересмотренную версию гипотезы «фрустрация – агрессия». Согласно Берковицу, фрустрация увеличивает вероятность того, что индивид будет испытывать состояние гнева и затем действовать агрессивно (агрессия при этом определяется как поведение, целью которого является причинение вреда или ущерба, нанесение повреждений или уничтожение вещей или людей). Короче говоря, фрустрация облегчает осуществление агрессивных действий. Поведение может быть открытым (физическим или вербальным) или неявным (желание чьей‑то смерти). Гнев, однако, не единственная потенциально агрессивная эмоция. Аверсивные ощущения, такие как боль, или приятные состояния, например сексуальное возбуждение, также могут вести к агрессивному поведению (Berkowitz, 1973). Мы вскоре еще вернемся к этому вопросу.

Важным компонентом ревизованной гипотезы «фрустрация – агрессия» является понятие предвосхищаемых целей или ожиданий. Когда поведение, направленное на достижение конкретной цели, блокируется, результатом обычно бывает фрустрация. Таким образом, индивид должен был представлять себе достижение цели или определенного существенного успеха. Просто недоступность тех или иных благ не обязательно будет вызывать фрустрацию. Люди, живущие в условиях депривации, могут не испытывать фрустрации, если у них нет ожиданий чего‑то лучшего. «Люди из бедных слоев общества, которые никогда не мечтали о том, чтобы иметь автомобили, стиральные машины или новые дома, не испытывают фрустрации из‑за того, что они лишены всего этого; они становятся фрустрированными только тогда, когда у них появляется надежда» (Berkowitz, 1969, р. 15).

Агрессия, считает Берковиц, это только одна из возможных реакций на фрустрацию. Индивид может усвоить другие способы реагирования, такие как замыкание в себе, ничегонеделание или попытки изменить ситуацию путем компромисса. Формулируя свою концепцию, Берковиц не только акцентирует значение научения, но и подчеркивает роль индивидуальных различий в том, как люди реагируют на фрустрирующие ситуации.

Ревизованная гипотеза «фрустрация – агрессия», таким образом, предполагает следующую последовательность составляющих: 1) индивид блокируется в достижении ожидаемой цели; 2) возникает состояние фрустрации, порождающее чувство гнева; и 3) гнев предрасполагает или вызывает готовность к агрессивному поведению. Совершит ли фрустрированный индивид агрессивные действия, будет зависеть частично от его или ее истории научения, интерпретации события и индивидуального способа реагирования на фрустрацию. Это будет, однако, зависеть также и от присутствия в окружении «запускающих» агрессию стимулов.

Берковиц отмечает, что наличие во внешнем окружении (или во внутренней «ситуации», представленной мыслями) агрессивных стимулов увеличивает вероятность агрессивного реагирования. Оружие хороший пример таких стимулов. Большинство людей в нашем обществе ассоциируют огнестрельное оружие с агрессией. Берковиц (1983) уподобляет оружие обусловленному стимулу, вызывающему агрессивные ассоциации и облегчающему открытую агрессию. Оружие, даже если оно не используется, с большей вероятностью порождает агрессивные действия, чем нейтральные объекты. «Одно лишь восприятие оружия может вызвать идеи, образы и экспрессивные реакции, которые были связаны с агрессией в прошлом…» (Berkowitz, 1983, р. 124).

В одном из экспериментов, проведенном с целью проверить эту гипотезу (Berkowitz & Le Page, 1967), испытуемые, разгневанные молодые люди, чаще совершали агрессивные действия при наличии в поле зрения оружия, чем испытуемые, в поле зрения которых вместо оружия находились ракетки для бадминтона. Полученные в этом эксперименте результаты позволяют предполагать, что вид оружия (такого, например, которое могут иметь при себе офицеры полиции) может фактически у некоторых людей не подавлять, а скорее, облегчать агрессивные реакции.

Полученные Берковицем и Лепажем результаты породили множество дискуссий по поводу того, действительно ли оружие может провоцировать агрессивное поведение. В ряде исследований делались попытки воспроизвести эти результаты, но они не подтвердили существование эффекта оружия (Penrod, 1983). Некоторые исследователи пришли к выводу, что многие испытуемые, участвующие в подобных экспериментах, догадываются о цели исследования, и это искажает получаемые результаты. Однако обстоятельный анализ многочисленных исследований по данному вопросу позволяет делать вывод, что существуют веские доказательства того, что эффект оружия действительно существует (Carlson, Магсне‑Newhall & Miller, 1990). Карлсон и его коллеги заключают: «Связанные с агрессией предметы, находящиеся в поле зрения испытуемого во время эксперимента, способствуют агрессивному реагированию. Этот эффект оказывается особенно выраженным, если испытуемые, перед тем как увидеть такие предметы, переживают состояние негативного возбуждения» (р. 632). Эффект оружия был обнаружен также и в исследованиях, проведенных в других странах, включая Бельгию, Грецию, Италию и Швецию (Berkowitz, 1994).

Следует упомянуть, что «запускающие» агрессию стимулы не обязательно должны быть явно «агрессивными» по своему виду (например, ружье, нож, бомба), но могут быть и по видимости нейтральными. Это значит, что достаточно только ассоциации стимула или объекта с аверсивными событиями или их определенно неприятного значения для индивида, чтобы интенсифицировать агрессивные реакции. Даже некоторые виды музыки могут способствовать агрессивному поведению (Bogers & Ketcher, 1973).

Berkowitz (1983) подчеркивал два важных составляющих уравнения «фрустрация – агрессия». Во‑первых, агрессивное поведение зависит от того, в какой степени человек воспринимает фрустрирующие действия другого лица как намеренные. Во‑вторых, агрессия зависит от того, в какой степени фрустрация переживается как аверсивное состояние. Согласно Берковицу, люди впадают в гнев и становятся агрессивными, когда на пути к достижению желаемой цели возникает препятствие и если при этом они думают, что это препятствие намеренно создается кем‑то или этот некто намеренно стремится им навредить. «Они с большей вероятностью будут вести себя агрессивно, когда кто‑то препятствует им в достижении цели, если считают действия фрустратора намеренными и несправедливыми, нежели в том случае, когда эти действия воспринимаются ими как ненамеренные или не направленные против них лично» (Berkowitz, 1989, р. 68). Таким образом, в игру вступает самоконтроль, и люди сдерживаются, если считают, что никто намеренно не стремился причинить им зло, или если они не расценивают действия фрустратора как незаконные. С другой стороны, люди испытывают чувство гнева и проявляют агрессию, если считают, что с ними поступили несправедливо, или думают, что подвергались атаке, направленной против них лично.

Берковиц также утверждает, что депривации и фрустрации порождают негативный аффект, эмоциональное состояние, которое люди обычно стремятся ослабить или устранить. Кроме того, неожиданное препятствие с большей вероятностью может спровоцировать агрессивную реакцию, чем предвидимый барьер на пути к цели, потому что первое обычно бывает много более неприятным. То есть оно порождает более сильный негативный аффект.

В его переформулированном варианте гипотезы «фрустрация – агрессия» Берковиц акцентирует значение когнитивных факторов. Теперь эта гипотеза получила название «когнитивно‑ассоциативная модель». Она описывается следующим образом. На ранних стадиях аверсивное событие порождает негативный аффект. Этот негативный аффект может быть следствием физической боли или психологического дискомфорта. С физическим страданием как аверсивным воздействием все ясно, но психологический дискомфорт требует некоторого уточнения. Словесное оскорбление может служить хорошим примером. Хотя физическая боль при этом отсутствует, личные оскорбления или унизительные комментарии порождают гнев, депрессию или печаль – все это негативные аффекты практически у любого человека. Неприятные чувства или негативные аффекты затем продуцируют, вероятно, почти автоматически разнообразные чувства, мысли и воспоминания, ассоциированные с тенденциями к бегству (страх) или борьбе (гнев). На этой ранней стадии опосредующие когнитивные процессы имеют незначительное влияние, помимо непосредственной оценки ситуации как аверсивной. Некоторые люди могут реагировать быстро на основе этих инициальных эмоций без сознательного обдумывания, и при этом иногда совершая насильственные действия. На последующих стадиях, однако, в действие могут включаться когнитивные процессы, оказывая существенное влияние на эмоциональные реакции и психические состояния, возникающие вслед за инициальными, автоматическими действиями. Эти когнитивные процессы опосредуют и реализуют оценку хода событий. На последних стадиях находящийся в состоянии возбуждения человек осуществляет каузальные атрибуции относительно неприятных событий, думает о природе своих чувств и, возможно, пытается контролировать свои эмоции и действия.

Берковиц подчеркивает, что любое неприятное чувство или возбуждение может вызвать агрессивную или даже связанную с насилием реакцию. Человек в состоянии депрессии может убить свою семью, или фрустрированный подросток может в ярости наброситься на человека, наделенного властью.

 

Теория переноса возбуждения

 

Зильманн (Zillmann, 1988) предложил теорию, объясняющую процесс генерализации физиологического возбуждения с одной ситуации на другую. Получившая название «теория переноса возбуждения», эта концепция основывается на том допущении, что физиологическое возбуждение, чем бы оно ни было выражено, не исчезает моментально, но угасает лишь постепенно. Например, у человека, разозленного или расстроенного из‑за критической оценки выполненной работы, сохраняется некоторое остаточное возбуждение еще и тогда, когда вечером он приходит к себе домой. Если дома случается что‑нибудь не очень приятное, такой человек способен «выйти из себя» и взорваться из‑за пустякового домашнего инцидента. Таким образом, комбинация предсуществующего возбуждения и гнева, вызванного домашним инцидентом, может увеличить вероятность агрессивного поведения. Перенос возбуждения от одной ситуации к другой оказывается наиболее вероятным, когда индивид не осознает, что у него сохраняется некоторое возбуждение от предыдущей ситуации в новой ситуации, не связанной с первой.

 

Агрессивное вождение

 

Агрессивное вождение, или дорожная агрессия, хорошо иллюстрирует рассмотренную выше теорию переноса возбуждения. Агрессивное вождение определяется как такое поведение, когда рассерженный, нетерпеливый или возбужденный автомобилист намеренно причиняет вред или убивает или же пытается причинить вред или убить другого автомобилиста, пассажира или прохожего в результате происшедшего во время движения спора, ссоры, перебранки (Mizell, 1995). Дорожная ярость – другой термин, обозначающий агрессивное вождение. Этим термином обозначаются крайние акты агрессии, являющиеся прямым результатом ссоры между водителями (Joint, 1995). В последние годы агрессивное вождение, или дорожная ярость, приобретает все большие масштабы и становится все более опасным феноменом. Как можно заключить из имеющихся отчетов за 1996 год, в Вашингтоне и его окрестностях агрессивные водители представляли даже большую угрозу для других водителей, чем водители в состоянии алкогольного опьянения. По имеющимся оценкам, ежегодно в среднем свыше 1500 мужчин, женщин и детей получают увечья или погибают в результате агрессивного вождения или дорожной ярости.

Исследования показывают, что большинство агрессивных водителей – это молодые мужчины с криминальным прошлым или такие, у которых имеются проблемы с наркотиками или алкоголем (Mizell, 1995). Однако агрессивные водители встречаются среди представителей любых социальных групп, независимо от социально‑экономического уровня или рода занятий. Также и знаменитости не являются исключением. «В Калифорнии обладатель „Оскара“ Джек Николсон решил, что водитель „Мерседеса“ его „подрезал“. Пятидесятисемилетний актер вышел в момент остановки на красный свет из машины и нанес битой для гольфа несколько ударов по лобовому стеклу и крыше „Мерседеса“» (Mizell, 1995, р. 5).

Обычно агрессивные водители используют огнестрельное оружие (37 %) или в качестве оружия – свой собственный автомобиль (35 %). В качестве оружия применяются также монтировки, ручки от домкрата, бейсбольные биты, защитные пульверизаторы, кулаки и ноги. Mizell (1995, р. 8) пишет: «Хотя событие, спровоцировавшее инцидент, может быть тривиальным, в любом случае существует некоторый „резервуар“ гнева, враждебности или фрустрации, которые „выплескиваются“ под его воздействием». Однажды водитель подвергся атаке из‑за того, что не смог выключить противоугонную сигнализацию на своем взятом напрокат джипе.

Семейные скандалы также часто являются причиной агрессивного вождения, когда взбешенные супруги или любовники разряжают свой гнев на автостраде. Не являются редкими случаи, когда в состоянии гнева водители используют свой автомобиль, атакуя стражей порядка и их машины. Гендерные различия в агрессивном вождении не столь значительны, как можно было бы ожидать. По данным одного обзора, 54 % женщин признавались в агрессивном вождении, в то время как у мужчин эта цифра составила 64 % (Joint, 1995). В этом обзоре по сообщениям респондентов наиболее частым проявлением дорожной ярости было несоблюдение дистанции (то, что называется «висеть на хвосте») – 62 %. Следующими по частоте проявления были: ослепленные светом фар (59 %), непристойные жесты (48 %), намеренное загораживание проезда (21 %) и словесные оскорбления (16 %).

Причиной дорожной ярости чаще всего оказывается неправильное понимание происходящего одним из водителей и восприятие и интерпретация его поведения другим водителем как агрессивного, аверсивного или направленного лично против него. По всей видимости, главным фактором, определяющим дорожную ярость, является фрустрация, порождающая эмоциональное возбуждение, которое нарушает нормальные процессы когнитивного регулирования поведения. В большинстве случаев дорожной ярости агрессивный водитель находится в состоянии уже сформировавшейся готовности к агрессивным или насильственным действиям, обусловленной каким‑то инцидентом, случившимся до того, как водитель оказался за рулем автомобиля. Ссора с любовницей, неприятности на работе, финансовые трудности и множество других предшествующих событий могли вызвать состояние возбуждения. Стимулом, который «запускает» агрессивное поведение, как мог бы аргументировать Берковиц, согласно своей когнитивно‑неоассоциативной модели, является раздражающее поведение другого водителя. Доступным оружием является собственный автомобиль. Таким образом, имеются в наличии необходимые компоненты для «запуска» агрессивного поведения: негативный аффект и соответствующий стимул.

 

Социальное научение

 

Почему некоторые люди в состоянии фрустрации ведут себя агрессивно, в то время как другие изменяют свою тактику, замыкаются в себе или как будто бы сохраняют спокойствие. Главным фактором, определяющим эти различия, является опыт предшествующего научения. Человек – существо, необычайно способное к научению, и сохраняет усвоенные паттерны поведения, даже если они были усвоены случайно. Этот процесс научения начинается в раннем детстве. Дети усваивают многие формы поведения, просто наблюдая за действиями родителей и других авторитетных лиц в своем окружении, т. е. посредством процесса, который мы назвали моделированием, или обсервационным наблюдением. Таким образом, различные паттерны поведения часто усваиваются ребенком через моделирование, или подражание другим людям, реальным лицам из своего окружения или воображаемым персонажам (Bandura, 1973а). Действительно, имеющиеся исследования показывают, что с наибольшей эффективностью научение агрессии происходит при условиях, когда ребенок: 1) имеет много возможностей наблюдения агрессии, 2) получает подкрепление за его или ее собственную агрессию или 3) часто оказывается объектом агрессии (Huesman, 1988).

Вообразим себе, что отец Гарри возвращается домой после жаркого дня, в течение которого ему не удалось достичь каких‑либо заметных успехов (фрустрация). В почтовом ящике он находит официальное письмо из ИНС. Он вскрывает конверт, быть может, мысленно уже произнося пока еще не слишком крепкие ругательства, и узнает, что ИНС подозревает его в обмане правительства на несколько сотен долларов, хотя ему прекрасно известно, что никакого обмана он не совершал (следующая фрустрация). Его приглашают на аудиторскую проверку (еще одна фрустрация). Прочитав об этом, он бьет кулаком по столу и кричит: «Черт бы побрал!» или выкрикивает что‑нибудь более колоритное и пинает ближайший стул (как раз настолько сильно, чтобы не повредить свою ногу, ибо научился, что можно сделать себе больно, из опыта прошлых подобных эпизодов). Отец не знал, что все это наблюдал его сынишка Гарри. Несколько часов спустя, когда рушится башня из кубиков, малыш стучит кулаком, пинает стул и выкрикивает: «Черт бы побрал!»

Когда имитативное поведение ребенка подкрепляется или вознаграждается похвалой или одобрением, исходящим от авторитетных людей, вероятность того, что подобное поведение будет повторяться в дальнейшем, увеличивается. Есть подтверждения тому, что в Америке родители (сознательно или не отдавая себе в том отчета) поощряют или подкрепляют агрессивное поведение своих детей, особенно сыновей. Например, поведение Гарри могло бы быть подкреплено, если бы отец или мать обратили на него свое внимание: «Каков герой, а!» или просто засмеялись – в следующий раз пинок мог бы получить не стул, а, скажем, кошка. В нашем обществе немало таких «Гарри», от которых ожидают или которых вознаграждают за агрессивное поведение. Дети научаются тому, что те, кто агрессивен и при этом достигает успеха, часто получает вознаграждение в виде статуса, престижа, более привлекательных игрушек или материальных благ.

Бандура выделяет три основных типа моделей: члены семьи, члены субкультуры и символические модели, демонстрируемые масс‑медиа. Члены семьи, особенно родители, могут быть весьма влиятельными моделями до начала ранней юности. Начиная с ранней юности, модели из числа сверстников обычно становятся доминирующими. Не приходится удивляться, что чаще всего агрессия наблюдается в сообществах и группах, которые изобилуют агрессивными моделями, а способность самоутверждаться посредством драки рассматривается как весьма ценное качество (Bandura, 1989; Joint, 1968; Wolfgang & Ferracuti, 1967).

Масс‑медиа, включая телевидение, кино, журналы, газеты и книги, изобилуют символическими моделями. Телевидение буквально заполняет жизнь ребенка, даже совсем маленького, и демонстрирует сотни потенциально мощных агрессивных и совершающих насильственные действия моделей в самых разных формах, начиная от утренних субботних мультфильмов и кончая порнофильмами по кабельному телевидению. Вопрос о том, насколько велико влияние этих моделей на детей, вызывает много дискуссий, и мы к нему еще вернемся дальше в этой главе.

Поскольку родители являются сильно действующими моделями, есть все основания ожидать, что у агрессивных или антисоциальных родителей такими же будут дети – агрессивными или антисоциальными. В классическом исследовании Сирса, Маккоби и Левина (Sears, Maccoby & Levin, 1957) интервьюировали 400 матерей детей детсадовского возраста на предмет применяемых ими методов дисциплинирования, их отношения к агрессивности детей и выражению детьми агрессивности по отношению к сверстникам, братьям, сестрам и родителям. Одним из главных выводов, сделанных на основании этого исследования, был вывод о том, что физические наказания, применяемые родителями, связаны с агрессивностью детей. Эта связь была особенно выраженной в тех случаях, когда физические методы дисциплинирования применялись наряду с высокой нетерпимостью в отношении проявляемой детьми агрессивности. Полученные в этом исследовании результаты подтверждаются данными других исследователей, которые показали, что дошкольники играли более агрессивно, когда за ними наблюдал попустительствующий взрослый, по сравнению с теми детьми, за игрой которых никто из взрослых не наблюдал (Siegel & Kolin, 1959).

Бандура (Bandura, 1973) убедительно доказывает, что агрессивное поведение можно более правильно понимать, успешно модифицировать, если использовать принципы научения, подобные тем, что рассматривались ранее. По мере того как психологи больше узнают о человеческом поведении, многие из них начинают соглашаться с позицией Бандуры.

Теория социального научения предполагает, что результаты агрессивного поведения усваиваются через наблюдение агрессивных моделей или на основе прямого опыта; затем агрессивные действия постепенно «совершенствуются» и закрепляются в результате получаемых подкреплений. Следовательно, люди могут усваивать агрессивные паттерны поведения, но редко их применять, если они не имеют функциональной ценности или не поощряются значимыми лицами из их социального окружения. Концепция социального научения признает, что биологические структуры могут ограничивать типы агрессивных реакций, которые могут быть усвоены, и что генетические факторы влияют на быстроту научения (Bandura, 1973а). Биология, однако, не программирует специфическое агрессивное поведение индивида. Разные способы поведения усваиваются через наблюдение, намеренное или случайное; они совершенствуются в ходе подкрепляемой практики.

Следует также добавить, что простая демонстрация модели не гарантирует того, что наблюдатель будет действовать в дальнейшем так же агрессивно, как действовала модель. Во‑первых, разнообразные условия могут препятствовать обсервационному научению. Между людьми существуют большие индивидуальные различия в их способности к научению через наблюдение. Некоторые люди не умеют подмечать существенные черты в поведении людей, или у них может быть слабая символическая и визуальная память. Или же они могут не желать имитировать поведение модели. Бандура считает также, что важным компонентом обсервационного научения может быть мотивация к воспроизведению того, что человек наблюдал. Он отмечает, что массовый убийца, например, может заимствовать идею из описаний массовых убийств, совершенных кем‑то другим. Эта идея, как и само описание массового убийства, может занимать центральное место в его сознании длительное время после того, как оно было забыто всеми другими. Такой человек продолжает думать о преступлении и мысленно проигрывать брутальный сценарий до тех пор, пока при благоприятных обстоятельствах он не осуществит его в реальном убийстве.

Другое ограничение обсервационного научения связано с тем, что происходит с наблюдаемой моделью. Если модель получает выговор или наказание во время или непосредственно после агрессивного эпизода, аналогичное поведение наблюдавшего, вероятно, будет подавляться. Поведение «плохого» парня нельзя оставлять безнаказанным, если мы не хотим поощрять антисоциальное поведение демонстрацией развлекательных телевизионных программ.

Условием закрепления и поддержания агрессивного поведения является его периодическое подкрепление. Согласно теории социального научения, агрессия сохраняется в результате инструментального научения. На инициальной стадии научения важно наблюдение, но на последующих стадиях существенную роль играет подкрепление. Подкрепление может быть позитивным, когда индивид получает материальные или социальные вознаграждения, или негативным, если оно позволяет человеку изменить или избавиться от аверсивных действий. Если агрессивное действие приносит вознаграждение любым из этих способов, индивид с большой вероятностью будет продолжать эти действия. Подросток, измученный безжалостными насмешками из‑за его необычного имени, может наброситься на обидчиков с кулаками, чтобы прекратить эти издевательства. Агрессивное поведение увенчается успехом, это будет негативное подкрепление, но оно все равно будет вознаграждением. Агрессия может также обеспечить индивиду чувство контроля над ситуацией, если раньше дела обстояли не так, как ему или ей хотелось. Психологическое подкрепление, создаваемое чувством контроля, является чрезвычайно действенным фактором, влияющим на поведение.

 

Когнитивные модели агрессии

 

Недавно разработанные когнитивные модели научения агрессии предполагают, что хотя научение играет важную роль в формировании агрессивного поведения, не менее важны также когнитивные способности индивида и усвоенные им стратегии переработки информации. Две главные когнитивные модели были разработаны в последнее время. Одна из них предложена Роуэллом Хезманом и его коллегами (Huesmann & al., 1997) и получила название «модель когнитивных сценариев» (cognitiv scripts model). Другая модель, разработанная Кеннетом Доджем (Dodge, 1986; Dodgi & Coie, 1987), обозначается как модель враждебной атрибуции (hostile attribution model). Согласно Хезману, социальное поведение в общем и агрессивное в частности определяется в основном когнитивным сценарием, усвоенным в процессе накопления повседневного опыта и хранящимся в памяти. «Сценарий отражает предполагаемые события, которые могут произойти в окружающей среде, и „предписывает“, как следует реагировать на эти события, а также предусматривает вероятные результаты наших действий» (Huesmann, 1988, р. 15). Каждый сценарий отличается от любого другого и является уникальным для каждого индивида, но, однажды сформировавшись, сценарии становятся устойчивыми к изменениям и могут сохраняться до зрелого возраста и далее. Для того чтобы сценарий сохранялся, его необходимо время от времени репетировать. В ходе практического использования сценарий не только кодируется, закрепляется в памяти, но и все с большей и большей легкостью используется, когда человек сталкивается с реальной проблемой. Кроме того, «оценка человеком уместности или адекватности сценария играет важную роль в определении того, какие сценарии сохраняются в памяти, а также того, какие сценарии актуализируются и продолжают использоваться» (Huesmann, 1988, р. 19). Процесс оценивания включает уверенность индивида в отношении предвосхищаемых результатов реализации сценария, оцениваемую им степень собственной способности исполнения сценария и то, в какой степени сценарий рассматривается как конгруэнтный с внутренними стандартами саморегуляции индивида. Сценарии, которые неконгруэнтны или нарушают наши внутренние стандарты, вряд ли будут сохраняться в памяти и использоваться. Индивид, противодействующие агрессии внутренние стандарты которого интегрированы слабо, или человек, убежденный в том, что агрессивность это нормальный способ действий, с большой вероятностью будет инкорпорировать сценарий агрессивного поведения. Агрессивный ребенок, например, способен провоцировать агрессивные реакции других людей, подтверждающие его или ее представления об агрессивности человеческой природы, в результате чего начинается циркулярный процесс взаимодействия причины и следствия.

Кеннет Додж и его коллеги выявили, что для крайне агрессивных детей характерна предрасположенность к враждебно‑предубежденным аттрибуциям. То есть дети, склонные к насильственным действиям, чаще интерпретируют неоднозначные действия как враждебные и угрожающие, чем их менее агрессивные сверстники (Dodge, 1993). Они часто усматривают агрессию и насилие там, где на самом деле ничего такого не происходит. Исследования неизменно показывают, что склонные к насильственным действиям подростки «обычно определяют социальные проблемы враждебным образом, усваивают разные цели, находят немного дополнительных фактов и мало результативных решений». Аналогично Серин и Престон (Serin & Preston, 2001, р. 259) заключают: «Для агрессивных подростков характерны дефицитарность навыков решения социальных проблем и множество убеждений в поддержку агрессии. Особенно выделяется их склонность определять проблемы враждебным образом, осваивать враждебные цели и стремиться найти больше надежной информации, меньше генерировать альтернативных решений, меньше предвосхищать последствия агрессивных решений и выбирать менее эффективные решения».

Рональд Блэкберн (Blackburn, 1998) также сообщает данные исследования, на основании которых можно предполагать, что повторяющиеся правонарушения, совершаемые взрослыми, представляют попытки контролировать социальное окружение, воспринимаемое как враждебное и угрожающее. Блэкберн предполагает, что крайне криминальные правонарушители отличаются резко выраженным враждебно‑доминирующим стилем взаимодействия с окружающим миром. Иначе говоря, часто повторяющееся криминальное поведение данного индивида отражает не столько просто дефицитарность сознания (как предполагал Айзенк) или самоконтроля (как считает Хиршу), сколько постоянное стремление контролировать и доминировать над другими в социальном окружении.

Согласно Блэкберну, хроническая криминальность может объясниться как «стремление сохранить статус или контроль над социальным окружением, от которого человек чувствует себя отчужденным» (Blackburn, 1988, р. 174). Хорошо отрепетированный когнитивный сценарий упорного, пожизненного правонарушителя, следовательно, отражает стремление индивида доминировать, часто враждебным образом, над социальным окружением, которое воспринимается им как враждебное.

Агрессия является простым, прямым способом разрешения конфликтов. Если что‑то происходит не так, как хотелось бы вам, воздействие на социальное окружение с помощью угроз и враждебных действий может быть использовано как самый прямой (хотя и не обязательно самый эффективный в конечном счете) способ конфронтации с вашими обидчиками. С другой стороны, просоциальные решения и альтернативные неагрессивные сценарии представляют менее прямые и более сложные, по сравнению с агрессивными, решения. По существу, их использование представляется более затруднительным. Теоретически когнитивно более «простой» индивид будет более склонен к упрощенным и прямым решениям проблем. Помимо того, поскольку просоциальные решения более сложные и не так легко осуществимы, они требуют эффективных социальных навыков. Однако овладевание социальными навыками требует времени, а необходимые для их формирования подкрепления весьма неоднородны. Агрессивное поведение, с другой стороны, часто обеспечивает агрессору немедленное подкрепление и, следовательно, с большей вероятностью закрепляется и сохраняется в его арсенале стратегий непосредственных решений конфликтных ситуаций. На основе результатов двадцатидвухлетнего лонгитюдного исследования Huesmann (1984) пришел к выводу, что низкие интеллектуальность, компетентность и слабые социальные навыки повышают вероятность того, что ребенок, в основном, будет усваивать более агрессивные способы разрешения конфликтов. Например, данные исследований неоднократно подтверждали тот факт, что подростки, совершавшие серьезные сексуальные преступления, отличаются значительным дефицитом социальной компетентности, например, неадекватными социальными навыками, а также слабыми связями и изоляцией от сверстников (Righthand & Welch, 2001). Кроме того, имеются свидетельства, говорящие о том, что сформировавшийся агрессивный стиль поведения оказывается устойчивым и проявляется в разных ситуациях и в разное время и будет предпочтительным стилем данного индивида в течение взрослого периода его жизни. Но связь между ограниченной интеллектуальной компетентностью и агрессивным поведением не является простой и однонаправленной. Эта связь, по‑видимому, скорее имеет интерактивный характер. Агрессивное поведение может интерферировать с позитивными социальными интеракциями с учителями и сверстниками, необходимыми для интеллектуального и социального развития, создавая непрерывную последовательность взаимовлияющих событий: агрессивное поведение влияет на социальное окружение, а социальное окружение, в свою очередь, – на агрессивное поведение.