Русское в русской музыке — больше, чем национальный стиль

Русский композитор не будет упиваться своим состоянием или воспевать свое чувство, дабы хищнически овладеть своим "объектом" (по только что цитированному выражению Асафьева), но бескорыстно озарит ближнего небесной любовью во славу самой Божией любви.

Как Россия — не национальное, но сродняющее нации духовное начало, так выразившийся в ее культуре дух охватывает не только мирочувствие, но и особое неслыханное бытие, хранящее свет и силу изначального вселенского православия.

Удивительно написал немецкий поэт Рильке о России: в отличие от других стран, соседствующих друг с другом, она граничит с Богом. Сходно писал о России и Гоголь в сентябре 1850 года А.С.Стурдзе: "Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной".

Из близости Небу истекает важная особенность ее культуры: применительно к России меняется — обогащается, безмерно раздвигается — смысл всех понятий, в том числе и стиля. Напоенный онтологизмом, он превосходит сам себя, перерастает рамки мирочувствия.

Народу, с детским чистосердечием откликнувшемуся на призвание изначального вселенского православия, Господь дал и великие дары. Тысячекратно умножил население, драгоценность веры оградил государственным самостоянием народа в мире, утвердив его владычеством Помазанника-Царя, неподвластного для подкупа, безгранично раздвинул пределы обитания народа, в пользование предоставил безграничные запасы недр земных — так исполнилось обетование Божие: "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6:33). Россия не последовала примеру западных стран, не стала в первую очередь искать остального и прочего, а Господь даровал ей все необходимое для существования на бесконечные века до второго Своего пришествия, — лишь бы хранила она бесценный дар веры.

Выше всех земных даров — дарования небесные. "Бог есть любовь" (1 Ин. 4:8, 16). Вера, дышащая любовью, есть самый драгоценный дар православному народу. Множество великих святых воздвиг для него Господь, океан святости незримо покрыл Русскую землю, неисчислимостью великих чудес возгревал Господь веру. Через жизнь в православной вере Господь исцелял поврежденность человека: ожесточенная, "железная" (без Бога) воля преображалась в пламенеющую ревностность жизни, ум, склонный к греховному отвлеченному (от истины) мышлению, иссохший и рационалистический без живого Царя в голове, возвращал себе целомудрие и смысл. "Во всем ищите великого смысла" (св. Нектарий Оптинский), "Во всем мне хочется дойти до самой сути" (Пастернак) — характерная установка всей жизни русского человека.

Когда иностранцам открывалась это главное в России, сердца их привязывались к ней. Каждый англичанмин приезжает в Россию русофобом, а покидает ее русофилом" (Дж.Керзон). "Как я люблю все русское!" (Томас Манн) "Я люблю Россию. Она для меня в некотором смысле есть нечто большее, чем моя родная страна" (Стивен Грахам). "То, что я люблю и чему удивляются в русском народе,… представляет собою нечто вечное, общезначимое и великое — именно его любовь к человеку и веру в Бога. Русская душа полна человеческой христианской любви, более теплой, простой и искренней, чем я встречал у других народов. Отсюда проникновенность русской музыки, искренность и простота религии, манер, общения, песни, стиха, искусства, деятельности — одним словом, искусства жизни и веры" (Бэринг).²²

Дар веры не навязывается насильно. Божественная свобода — корень человеческой души. Потому от предающего веру дар отнимается. Так, увы, наметилась под идеологическим давлением Запада и в России апостасийная линия беспочвенничества — линия "неруси", по выражению Васнецова. Зловещий контрапункт увеличивал свою энергию. Катастрофа революции была прологом к распаду страны в наши дни. Однако прекрасно сказала преподобномученица Елисавета Федоровна: "Россия пала, но святая Русь жива". "Не надо искать Святой Руси, нужно жить в ней", — говорил св. Иоанн Шанхайский. О ней-то, о великом невидимом для врагов Китеж-граде Святой Руси (выражение И.Ильина) и пойдет речь далее — о потаенной глубине русской культуры, о сокровенном в ней свете, которым насыщают свои души люди всей земли. Как радостно, например, что самой любимой музыкой в Японии является музыка Чайковского! Этот-то свет и должен раскрыть наш анализ.

Православие сердца рождает особое, правильное ощущение жизни. Флоренский дал ему название онтологизма, бытийственности, истинной существенности бытия — в противовес психологическому иллюзионизму Запада, который уже много столетий, еще до Картезия, томится в беспросветности картезианского мирочувствия. Душа заточена в ужас двумерности. Мир протяженный (материальный) — и мир мыслимый (чувства, идеалы, мнения)... А где ж мир истинно сущий, дивный, светозарный?! Без Богопознания нет и мировоззрения. Материальный мир не откроется с внутренней стороны как сияющая, ликующая мысль Божия. И душа, зарывшись в психизмы, не познает своей нежной глубины, которая есть образ Божий в ней, раскрывающийся лишь в реальности Богообщения. Не религией обновленной морали мыслится христианство, а небывалым бытием. И самое существенное в русской музыке — не от мира сего, а от способности жить в духовном мире Божественной любви и света, воспринимать его всеми фибрами души. Далекая от пленочного картезианского мирочувствия, душа православного народа жаждет жить в истинном дивном мире со Христом. В ней горит забытая Западом главная цель пришествия Господа на землю — цель обoжения, святости людей. Она отвергает отвлеченное мышление — отвлеченное от сути, от главного: от Христа, от совести, истины, веры, любви. В противоположность тому ищет правды и великого смысла жизни и органами познания делает веру, дышащую любовью, совесть, глас Божий в человеке.²³ Ей претит западный индивидуализм, Божией радостью она питается соборно. В отличие от коллективизма и прочих земных соединений, соборность есть сроднение людей Божественной благодатью. Св. Григорий Богослов определил народ как собрание богочтителей.

Великий чудотворец Иоанн Кронштадтский писал: "Мы потому и можем мыслить, что есть беспредельная Мысль, как потому дышим, что есть беспредельность воздушного пространства. Вот отчего и называются вдохновением светлые мысли о каком-либо предмете. Мысль наша постоянно течет именно под условием существования беспредельного мыслящего Духа".

Как просто и хорошо! Войди в беспредельность милости Божией — и все! Не нужно высокоумных трансцензусов, лукавых медитаций, экстатических трансов. Можно ли представить в этих состояниях Богородицу? Тогда зачем они нам? Безлукавая святая смиренная простота выше плотского высокоумия.

Пятилетняя девочка, однажды прослушав вступление к "Майской ночи" А.Н. Римский-Корсакова, воскликнула: "Какая русская музыка!". — "Откуда ты знаешь, что русская, ты ведь в жизни не слышала ни одной русской песни?" — "Взрослые не знают. Дети — они все чувствуют", — ответствовал ребенок. Потом все же соблаговолил пояснить: "потому что добрая". Удивительно точное слово! Трудно его приложить к музыке Баха, даже и Гайдна, Шопена, Вагнера, Листа… Почему? Доброта немыслима вне соборности, сроднения людей благодатью Божией. Без любви нет смысла и тогда людям тесно на земле, они как пауки в банке. Соборная любовь объемлет века, народы, пространства земли, все объединяя в радостную песнь души. От любви и широта, и простор русской души.

Мы видим все это во всех ветвях культуры: в церковных напевах, в народной песне, в профессиональной светской музыке.

Сравним мелодию путевого распева "О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь" с протестантским хоралом "Was Gott tut, das ist wohlgetan":

Примеры

Одно историческое время, но несопоставим облик этих типичных излияний духа двух культур! Мелодия хорала благочестива, строга, возвышенна, аскетична, сдержанна, подтянута, собранна усилием ревностности; ее невозможно исполнить самодовольным оперным голосом. Строгая ритмика в мерном движении четвертей, строгая форма бар с повторением Stollen, не допускающим ни малейшего изменения.

А в знаменном напеве — раскрытое любовью сердце. Благоговейность страха Божия просветлена неземной красотой любви. Какая свобода! Во всей теме мы не найдем повторяющихся ритмических фигур. Позднее на Западе, например, у Баха, ритмика расковывается путем дробления долей, что придает оттенок убеждающей речи. Здесь иное — свобода неожиданных просияний в каждом повороте интонации. Душа возлетает к чистоте и, озаренная дивным светом, замирает в восхищении. Это та свобода познавшей истину любви, о которой возвещено: "познаете истину и истина сделает вас свободными" (Иоанн, 8:32). И еще: "где Дух Господень, там свобода" (2 Кор.3:17). Дух же Господень есть любовь.

Родная сестра знаменного напева — русская протяжная песня. Раздвижение русской души любовью Божией выражено с поразительной наглядностью. Вот песня "Уж ты степь моя, степь Моздоцкая". В начальной фразе не 3, не 5, а 14 звуков! Широте души отвечает и широкий амбитус мелодии и степенные скачки. Фальшив здесь, впрочем, этот термин гуманистической культуры! "Скачок" — может ли быть степенным, проникнутым сосредоточенностью благоговейного чувства? Не скачок, — а широта сердечного взора. Вздох души, стремящийся войти в простор Божией любви. Символ щедродательности Божией благодати.

Нынешний постмодернистский "менталитет", переделывая русских гениев в "российских", сводя тем самым их дух к территориально-государственной их принадлежности, именование "русский" зато со злорадством отдает для рекламы водки и табака: вот здесь-то признается русский размах, русский простор, русский масштаб. Но эта ширь души, эта огромность ее внутреннего пространства — от безграничного восторга русской души оттого, что ей открылся Бог.

Другое проявление восторга обновленного бытия — в невероятной мелодической щедродательности. Каждая мелодия существует в неисчислимых вариантах. Возьмем, к примеру, песню "Ах вы горы, горы Воробьевские". В сборниках Линевой, Лопатина и Прокунина мы видим это великое множество мелодий, варьируемое от деревни к деревни и от области к области. А в самой песне вариантность простирается от колена к колену. Мотивы свободно варьируются по длине (отнюдь не только в пропорции 1:2). Соединение вариантов в одновременности дает гетерофонию, ясно видимую на примере, записанном Линевой.

Свобода и широта проявляются во всех сферах музыкальной организации.

В функциональной западной гармонии, отразившей дух протестантизма, 5 тысяч комбинаций ступеней (7! =1х2х3х4х5х6х7= 5040) в рамках одного оборота сведены фактически к одному: TSDT. Такая организация способствует динамизму музыки, ибо порождает сильные тяготения. Модальность русской гармонии заставляет в памяти держать все возможные устои с попеременным переливанием опор друг в друга. В упомянутой песне "Ах вы горы" это устои c,f,b,es.

Развитие тех же качеств духовной жизни мы видим в профессиональной светской музыке.

А откуда благоуханность русской гармонии, некогда поразившей Дебюсси?

Русское многоголосие начиналось с модальной гармонии троестрочня, чем-то напоминающей удивительные звучания древнего православного грузинского пения, в качестве живой традиции сохранившиеся и доныне. В России было не так: эпоха Петра отредактировала в протестантском духе не одну лишь внешность русского человека, но и культуру, остригла не только бороды, но и принципы модальности. Когда же попущенное Богом нашествие Наполеона исцелило на время народ от французомании и неразборчивых заимствований от Запада, то вновь родилось предчувствие тайны России. В 1856 году, за год до смерти. Глинка едет к своему учителю Дену. Зачем? Что мучило его сердце? Причиной было искание русской гармонии, "соответствующей ладам древних церковных напевов". Русской модальной гармонии, как бы мы сказали сейчас. Эта была великая задача для всей последующей русской истории. Тонкие ароматы модальности, источаемые из недр внутренней свободы и многозначности функциональных связей в рамках функциональной гармонии, — воспринимаем мы в произведениях Мусоргского, Римского-Корсакова, Рахманинова, в церковных хоровых песнопениях конца XIX века.

Красота формы. Ключ здесь тот же: дивная свобода при внутренней соразмерности и сокровенном порядке. Свобода, которая идет не от своеволия рассудка, но от Духа, который дышит где хочет. Знаменное пение — корень и высшее проявление того закона свобода. Но заимствованный от Запада опыт был проработан духом. Символом, увенчивающим эти поиски, может служит "Рассвет на Москве-реке" из "Хованщины" Мусоргского. Вариантная форма ее подобна цветку, свободно и стройно распускающемуся и возрастающему в красоте.

Рассмотрим это произведение подробнее.