Гораздо более глубокая тайна.

Те несколько часов, которые мы провели дома в моей деревне, прежде чем отправиться в путь.

это путешествие должно было быть радостным. Вместо этого мне показалось, что
пустыня вздрогнула под моими ногами. Я должен радоваться, что она
жива. Должно быть, облегчение. Тяжесть, которую я всегда нес на своих плечах,
что моя жизнь была ценой жизни другого, поднялась. Но на смену
ему пришла зияющая пустота. Чувство нежеланности. Заброшенный.

- Я позволил тебе жить в тени лжи, - попытался объяснить отец. За это
я всегда буду жалеть. Я хотел, чтобы ты была в безопасности. Я хотел, чтобы у тебя была
своя жизнь. Когда она сказала мне, что уезжает, как только ты родишься, и что
туда, куда она едет, она не может взять нас, ей было запрещено брать тебя…

Я пошатнулась от этого. Ей не нужно было уезжать? Ее не заставляли?
Он выглядел безнадежным, как будто пытался найти невозможное равновесие.

между виной и прощением. Яита почувствовал, что вынужден уйти. Я не знаю
всех ее причин, но я знаю, что она больше всего нуждалась в том, чтобы посвятить себя
высшему делу. Хранительница Запаха сообщила, что она умерла от
родовой лихорадки и что по милости Сефины твоя мать сохранит
честь жрицы и будет отправлена на небо. Я был уверен, что я единственный
вне храма, кто знал, что тело, которое они сожгли на погребальном костре
, не было твоей матерью. Знание, как мне сказали, которое увидит меня – и тебя –
под угрозой, если это обнаружится.

Здесь и сейчас дождь, смешанный со льдом, начинает жалить мое лицо. Я могу

Едва вижу перед собой две лошадиные длины.

Онемение возвращается вместе с холодом.
Мы шли вечно, я бежал вечно, и ради чего?

Еще больше секретов. Опять ложь. Ответы, которые я бы так
стремился найти в конце этого путешествия, уже не кажутся мне такими важными
, все кажется скучным. Серый. Бесполезный.

Я ставлю одну ногу перед другой. Я продолжаю идти. Но это

Но это не значит, что со мной все в порядке.

Барден едет рядом. Он хорошо следит за мной, как ястреб, но слишком
неуклюж, чтобы я этого не заметила. То, что мой
друг здесь, должно быть утешением. Но я, кажется, ничего не чувствую. Точно так же, как этот пейзаж –
скалы, снег и никаких признаков жизни – я пуст.

Холодные дни и еще более холодные ночи, через которые мы прошли, сливаются в один
ледяной ад. Единственное изменение сегодня заключается в том, что по мере того, как мы поднимаемся выше, снег
становится все более и более уплотненным. Вскоре мы вынуждены спешиваться, чтобы
пересечь целые участки льда, наши ноги угрожают выскользнуть из-под нас
на каждом шагу, обычно уверенные в своих ногах пони скребутся за покупками.

Я понятия не имею, как долго мы шли, взбирались, тащились все выше.

Когда Лус поднимает руку, останавливая нас.

Мы всего в нескольких шагах от края обрыва. Ветер треплет
подол моего халата, горькими пальцами теребит коротко остриженные волосы. Я
не пытаюсь остановить это.

Лус стоит на краю обрыва, как будто это не имеет никакого значения, и смотрит вниз, туда, где
камень падает в овраг, из-за которого каньоны возле моей деревни кажутся
просто складками ткани. Дно исчезает в голубоватом тумане. Я не могу ни
из-за вони, ни из-за зловония видеть дальше него, хотя расплывчатость в моем зрении
с тех пор, как я исцелил Нисаи, кажется, начала спадать. А может, я просто
учусь с этим жить.

Впереди тропинка почти исчезает. Там только тонкий выступ, едва
ли шириной с одного из маунтов, купленных Лус на границе. Никогда не
было яснее, почему она выбрала горных пони.

Теперь она окидывает нас взглядом. - Только один ле, мои прелести. Ведите
животных. А если тебе не нравится высота, спрячь ее. Звери будут реагировать
на твой страх больше, чем на саму высоту.”

Возможно, самые правдивые слова, которые я слышал из этих уст. Я поглаживаю Лил по шее.

- Мы будем в порядке, не так ли, девочка?”