Воспоминания жены военного переводчика в Эфиопии

Воспоминания жены военного переводчика в Эфиопии

ПЕРЕЛЁТ-ПЕРЕЕЗД

 

Июнь 1987-го. Я в Москве, бегаю по коридорам «Десятки». Чиновники-ротозеи выписали пропуск только на меня, хотя я предупреждала по телефону, что буду с ребёнком. Мне повезло, что мама приехала меня провожать. Сейчас она с дочкой сидит в скверике на Гоголевском бульваре, а я занимаюсь документами.

Наконец, паспорт выдан, проездное требование выписано. Теперь нужно получить билеты на самолет, сообщить о дате вылета направленцу, сдать комсомольский билет на хранение в ЦК ВЛКСМ, сделать необходимые покупки.

Нас поселили в Бирюлево. Это юго-восточная окраина Москвы, но добираться до неё удобно: сначала на метро, потом – на автобусе. Вокруг живёт много слушателей военных академий из Азии и Африки – они такие смешные в своей офицерской форме. Ассортимент в местном универсаме очень широкий, чтобы наши иностранные коллеги ни в чём не нуждались.

Рейс «Аэрофлота» Москва-Аддис-Абеба летает по пятницам, вернее, в ночь с четверга на пятницу. Перелёт без посадки, около 6 часов. Есть и другой вариант – Боинг «Эфиопских авиалиний». Но он по вторникам, летит 11 часов и делает 3 дополнительные посадки: Афины, Каир, Хартум. Мы выбрали более дешёвый и короткий рейс.

Выехали из Бирюлево около 10-ти вечера, забрали чемоданы и ящики из камеры хранения на Курском вокзале и около 12-ти ночи были в «Шереметьево-2». Мне и раньше приходилось бывать в этом аэропорту, но я не переставала восхищаться его интерьером и комфортом. Заполнила выездной талон, потом таможня, багажка, санитарный и паспортный контроль. Так как нас было двое, то и багажа можно было взять на два места. На самом деле багажа было меньше, поэтому кто-то из присутствовавших в аэропорту попросил меня забрать свою люстру (её передавали, как посылку). Одна рука у меня была занята, на ней спала дочка. Другой руки не хватало, чтобы переставлять поклажу. Мне помогали мужчины из нашего посольства – они возвращались на работу после отпуска. В самолёте все расселись, и мы взлетели. Дочка моя крепко заснула ещё в зале вылета, и мне осталось только аккуратно уложить её на кресла. Через некоторое время принесли еду. Кормили хорошо, была даже красная икра. Но поскольку тогда я икру не ела, а сливочное масло не ем и сейчас, сделанный бутерброд я завернула в салфетку и бросила в сумку. Хотелось угостить мужа. Дочка спала, поэтому ей еду не принесли, а попросить принести её порцию я не решилась.

Ребёнок проспал до самой посадки. Проснулась она, видимо, от укачивания, стала плакать. Сели мы быстро и легко, дочка успокоилась.

К моему удивлению, в аэропорту «Боле» в окрестностях Аддис-Абебы было холоднее, чем в Москве,- около +17°С. На паспортном контроле я увидела мужа. Как оказалось потом, он точно не знал, что мы летим именно этим рейсом, а просто попросился в город, зная, что мы скоро должны прилететь. Чтобы ускорить мой переход через границу, муж начал заполнять въездной талон сам. Когда пограничник взял мои документы, на его лице появилось удивление и непонимание. Как оказалось, муж написал мою девичью фамилию и уменьшил мой возраст на 2 года. Из-за полного несоответствия с паспортом у пограничника возникли вопросы, на которые я ответить не могла, а у мужа и в мыслях не было, что он мог ошибиться. Ох, уж эта мужская самоуверенность!

Багаж получен, таможня, паспортный и санитарный контроль преодолены. Люстру сразу же забрали те, кому она предназначалась. Я обратила внимание на то, что многие из наших соотечественников, владеющие информацией или опытом, презентовали таможенницам и карантинщицам маленькие пробные флакончики наших советских духов (такой флакончик стоил в любом советском универмаге 50 копеек). Это помогало решить любой вопрос легче и быстрее. В моём случае возникли вопросы по обогревателю, который я везла по просьбе мужа. Эфиопия находится на высокогорье, на высоте 2600 –2800 м над уровнем моря. Там очень большой суточный перепад температур. Днём бывает до +30°С, а ночью +5°С. Случаются и заморозки.

Паспорта у нас забрали ещё в аэропорту, сразу же после прохождения всех формальностей: специальный человек из отдела кадров аппарата Главного военного советника (ГВС) стоял на выходе и складывал их в свой «дипломат». В следующий раз свой служебный заграничный паспорт я увижу только перед вылетом в Союз в том же аэропорту полтора года спустя. Все наши военные советники, специалисты, переводчики и члены их семей находились в Эфиопии, не имея при себе абсолютно никаких документов.

Около 12 дня нам ехать в аппарат ГВС, но моя дочь сообщает, что она хочет хлебушка. И я начинаю понимать, что ребёнок с 19:00 прошлого дня ничего не ел. Вот тут-то и пригодилась припрятанная в самолёте булочка с маслом и икрой. Дочка съела её с удовольствием. На просьбу дать попить мы купили ей бутылку кока-колы, но пить её она категорически отказалась, подтвердив известную мудрость – устами младенца глаголет истина!

Шестьдесят километров по серпантину -  и мы дома. Хотя пишется и произносится «серпантин» легче, чем переносится. Чудные горные пейзажи. Проехали несколько деревень с лачугами, в которых живет местное население. Ещё из иллюминатора было видно, что внизу всё зелёное, а распаханные участки – красные. Красное – это земля. Прилетели мы в сезон дождей, т.е. зелени было очень много, а трава – выше моего роста.

На полпути между Аддис-Абебой и нашим гарнизоном располагалось довольно большое водохранилище, из которого поставлялась вода в столицу. Вся его территория вместе с близлежащим лесом была огорожена, и там же за оградой находилась насосная станция. На водной глади расположились сотни пеликанов и других водоплавающих птиц. На воротах этого гидрологического сооружения красовался огромный щит, на котором на 3-х языках (амхарском, английском и русском) было написано: «Купаться и ловить рыбу запрещено!» Видимо, наши соотечественники настойчиво пытались провести выходные на природе возле воды в таком чудесном месте. Несмотря на этот запрет, перед нашей машиной то и дело оказывались выскакивающие из лесу местные мальчишки, которые предлагали купить только что пойманную рыбу. Это были ещё живые, нанизанные через глаз и рот на деревянные прутики зеркальные карпики всех размеров. Рыба продавалась почти за бесценок, т.к. местные её не едят, и заработать на ней можно было, только продав её русским.

Вдоль дороги, по которой мы ехали, как, впрочем, и вдоль других дорог, было установлено большое количество плакатов и транспарантов, как рекламного, так и идеологического содержания. Меня просто умиляли портреты основателей марксизма-ленинизма Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина, изображенных вместе плечом к плечу в профиль. По формам их бород можно было узнать, кто есть кто, но черты и цвет лица у них были местные, эфиопские.

Первое впечатление, будто мы попали в пригородный дом отдыха где-то в средней полосе европейской части СССР. Разноцветные деревянные щитовые домики разбросаны в смешанном лесу, состоящем из сосны, лиственницы, эвкалипта и мимозы. Домики строили и жили в них первые 5 лет кубинцы, а последние 5 лет – советские военные специалисты. Мимоза там цветёт круглый год. Кончики каждой ветки усеяны пушистыми ярко-жёлтыми шариками. Потом, оказалось, осыпаются эти шарики тоже круглый год, и нужно ежедневно подметать дорожки. Домики построены на 4 отдельных входа. Квартиры одинаковые, общей площадью около 100 квадратных метров. В каждой квартире две одинаковые комнаты примерно по 30 квадратных метров с выходом на общую лоджию около 12 квадратных метров, кухня – 15 кв. м, прихожая – 20 кв. м, туалет, ванная, кладовка. Горячая вода нагревается электробойлером. Электрочайник, электроплитки для приготовления пищи, посуду мы привезли с собой. Как потом оказалось, место, куда мы приехали, имеет 2 названия — итальянское Холлетта и арабское Генет. Арабское в переводе означает «рай».

Немного позже мне показали стоящие на территории училища виллы, где должны были жить советские специалисты: шикарные двухэтажные особняки в итальянском стиле с плоскими крышами и внутренними двориками, расположенные в хвойном лесу. По слухам, после того, как эти виллы увидел ГВС, советским специалистам запретили в них заселяться, так как по комфортности они давали фору вилле ГВС в Аддис-Абебе и даже виллам сотрудников советского посольства. В этих домах жили эфиопские старшие офицеры – руководители училища и военных кафедр.

НАШЕ УЧИЛИЩЕ

 

Итак, мы живем в 60-ти километрах от Аддис-Абебы, в городке, который по масштабам напоминает рядовой советский райцентр. Городок разделён на 2 части военным училищем. Училище это — первое из всех военных учебных заведений в Африке. Его открыли в 1935 году. Первый выпуск сразу же ушёл на войну - 2-ю Мировую. Эфиопия была оккупирована Италией. Вернулись с войны только 5пятеро выпускников, которые сразу же были повышены в званиях до генералов. Один из них был ещё жив в 80-е годы.

Во время нашего пребывания военное училище преобразовали в курсы усовершенствования офицерского состава. Если раньше в училище учились курсанты, то после преобразования стали учиться офицеры. На территории училища стоял великолепный памятник: на высокой колонне возвышалась покрытая жёлтым металлом изящная фигура бегущего воина с копьём. Изображение этого памятника было напечатано на форменных белоснежных футболках курсантов и офицеров училища. Рядом с памятником была церковь и одна из многочисленных бывших резиденций свергнутого императора Хайле Селассие. Напомню, на момент свержения последнего императора в 1975 году эта монаршая династия была самой древней из всех в новейшей мировой истории.

В гарнизоне проживало около 15 наших военнослужащих, некоторые – с семьями. Офицеры были представителями двух поколений: отцов и детей. Отцы – советники и специалисты (полковники и подполковники), которые преподавали на кафедрах училища, а дети – переводчики (младшие лейтенанты-практиканты, лейтенанты, старшие лейтенанты и просто служащие СА), которые помогали старшим офицерам преподавать и жить в незнакомой стране.

Если не считать 4-х летней оккупации войсками Муссолини, Эфиопия никогда не была ни чьей колонией. Боевой дух местного населения был и остаётся очень высоким. У такого «неколониального» прошлого есть две стороны: 1-я — эфиопы не воспринимают белое население как бывших колонизаторов, т.е. не ощущают по отношению к нему скрытой генетической ненависти; и 2-я – они требуют к себе такого же уважительного отношения, как и к белым. Эфиопы не считаю себя африканцами, они сильно отличаются от африканцев даже внешне. Кожа у эфиопов имеет цвет молочного шоколада, а черты лица — европейские. Язык эфиопов – амхарский, относится к семитской группе, в городах многие владеют английским, на севере – итальянским. Амхарское письмо — слоговое, т.е. каждый символ означает слог, а не букву, поэтому в письменном виде слова короткие, состоят из 4-5 знаков. Национальная одежда и музыка эфиопов похожи на индийскую. Некоторые ученые утверждают, что полуостров Индостан в древности во время формирования материков отделился от Африканского рога и присоединился к Азии. Эфиопия – страна многонациональная, состоит из нескольких провинций. Национальности отличаются языками, укладом жизни, вероисповеданием.

Никаких невиданных экзотических животных нам в Эфиопии не встречалось, разве что ослы и гиены. На ослах эфиопы возят дрова, воду, другие мелкие грузы. А гиен мы, хоть воочию и не видели, зато слышали почти каждую ночь. Выли они просто жутко.

В нашем гарнизоне жила на привязи зелёная мартышка Гришка – очень коварное существо! Так получилось, что гришкино место обитания находилось прямо перед нашими окнами. Дочка ела плохо и после неё всегда что-то оставалось в тарелке. Гришка уже по звукам из нашей кухни знал, когда ему что-то перепадёт. Но после того как последняя капля еды попадала к нему в миску, можно было получить удар его задней лапой по лицу. А ещё он обожал залезать под юбки зазевавшимся женщинам. Иногда он перегрызал верёвку – это было уже настоящим стихийным бедствием, о котором немедленно сообщалось по селектору. Гришка через открытые окна и двери забирался в квартиры и делал там всё, что хотел, переворачивал кастрюли и устраивал себе пирушки. Приходилось его заманивать бананами и накрывать одеялом, причём умела это делать только одна женщина – жена специалиста бронетанковой кафедры.

ПОХОДЫ НА МАРКАТ

Маркат – местный базар – собирался днём 2 раза в неделю, по одному разу с каждой стороны (напомню, что городок разделён территорией училища). Пока мужчины жили без жён, им разрешалось в рабочее время ездить на базар. Но приехали мы, муж нас свозил меня на маркат один раз и всё, далее я должна была ездить сама, вернее с дочкой. Всё бы ничего, но нужно учить язык. Я всё переписала в блокнотик: как спросить, что сколько стоит, как называются продукты (мясо, овощи, хлеб и т.д.), числительные – ведь необходимо торговаться, а нежелание торговаться воспринимается как неуважение к продавцу. Нас привозила на маркат полевая скорая помощь – «амбуланс». Внутри у неё всё было переделано по типу современных маршруток. Не успеваешь выйти из машины, как из рук местная детвора вырывает корзину и ведёт по рядам. Таким образом, они пытаются подработать. За ношение корзины им дают мелочь, пустую бутылку из-под растительного масла, прочитанные газеты (местные использовали их в качестве обоев) и прочее. Большинство из нас для них «Раша», а ярко выраженные брюнеты – «Куба». Я пыталась объяснить, что я и не «Раша», и не «Куба», а украинка – к сожалению, меня не поняли. Дочка моя стала «Раша бэби», хотя по её внешности ей бы больше подошло «Куба бэби». На базаре каждый норовил прикоснуться к её белому телу, поэтому всё внимание на ребёнка. Таких маленьких белых детей здесь ещё не видели, малышке всего 2 года и 1 месяц. Дочка жалуется, что её постоянно трогают и щипают, а я не успеваю отгонять желающих познакомиться с нами поближе. Наконец-то мы прорываемся к рядам торговцев и торговок. Вытаскиваю блокнотик, задаю вопрос, сколько это стоит. Ответ так молниеносен, что мне приходится сначала запомнить услышанную абракадабру, а потом по памяти искать соответствия в блокнотике. Пройдет совсем немного времени, и на бытовом уровне я смогу общаться с местным населением почти свободно.

Теперь необходимо перешагнуть психологический барьер, чтобы зайти в мясную лавку: это особая статья, зрелище не для слабонервных. В лавках, сбитых кое-как из досок, на стенах висят привязанные за ноги половины коровьих туш. Тут же лежит голова, кожа, сердце, лёгкие, хребет, печень, желудок, другие внутренности, на земле лужи свежей и остатки старой крови. Холодильников нет, поэтому мясо в лавках бывает только парное. Но запах! Эфиопы православные, их православие намного древнее и немного отличается от нашего. Они – монофизиты, более верны Ветхому, чем Новому Завету. Поэтому свинину, утку, кроликов, рыбу, грибы они не едят: это нечистая еда. Из мяса употребляют в пищу говядину, баранину и курицу. Баранов и кур покупают живыми, сами убивают, потрошат и готовят. Очень строго соблюдают эфиопы религиозные посты. Во время постов мясо почти не продается, а если и продается, то по значительно завышенной цене. На рынке очень много овощей: картофель, капуста, морковь, свекла, лук, чеснок, сладкий и горький перец, спаржевая фасоль, помидоры и огурцы…

Встречаются и национальные продукты, которые мы пробовать не решаемся, да и не знаем, что с ними делать. Лежат горы зелёного дикого кофе и гигантского арахиса. Всё продаётся прямо с земли, торговцы и торговки тоже сидят на земле. Из фруктов только лаймы, лимоны, зелёные недоразвитые бананы и манго (сказываются холодные ночи). Стоят корзины, полные (до нескольких сотен) куриных яиц. Но местные куры по внешнему виду и размеру похожи на декоративных кур в наших зоопарках. Мы почти не покупали яиц на маркате, т.к. половина из того, что находилось в корзинах, было тухлым, а определять свежесть яиц на просвет мы не могли из-за нехватки опыта. Вместо этого мы раз в месяц заказывали яйца на ферме. По размеру это были настоящие богатыри, снесённые курами какой-то голландской породы, но скорлупа у них была очень слабой.

Овощи на маркате всегда были молодыми, только что с грядки – все, включая картофель. Мне это очень нравилось. Мясо парное, абсолютно без костей и жира, просто куски вырезки. Мясо стоило 2,5 доллара за1 кг, овощи – вообще копейки. Эфиопская валюта называется «бырр», в то время 2 бырра равнялись 1 доллару.

Рядом с нашим городком рос хвойный лес. В период дождей там было огромное количество грибов – маслят, сыроежек и мухоморов. На грибную охоту часто приезжали наши люди из Аддис-Абебы. Маленьких грибов, которые обычно собирают в наших родных лесах, не было, они за ночь вырастали до10 см в диаметре шляпки.

Молоко мы брали на местной ферме один раз в неделю по воскресеньям. Оно было больше похоже на сливки. Абсолютно цельное, вкусное и дешевое – 0,60 бырра за литр. Молока брали много, делали из него сметану, простоквашу, творог и т.д.

 

ВЫСОКОГОРЬЕ

 

Поначалу, ничто не напоминало нам о том, что мы находимся почти на экваторе. (Экватор мы не пересекали, шампанское по этому поводу не пили, находились на 9° северной широты). В первый месяц пребывания я занималась устройством быта. Были пошиты нарядные занавески из тюля, шторы на 8 окон, сетки на входные и балконные двери из привезенных из Союза материалов. Всё было отмыто от грязи, паутины, пыли и мха. Напоминаю, что городок располагался в лесу. В сезон дождей погода чудная: до обеда солнце, а с двух часов дня всё небо затягивают тучи, и начинается дождь. Растения растут, без преувеличения, на глазах. Возле многих домиков произрастали наши любимые щавель, петрушка и укроп. Моя мама мне тоже насовала семян в багаж – вскоре грядки появились и у меня. На клумбах цвели розы – такого изобилия и разнообразия роз я не видела больше нигде.

Увы, примерно через 2-3 месяца у каждого вновь прибывшего начинался криз. Особенно тяжело переносили его женщины. Напоминало о себе высокогорье, пониженное атмосферное давление и недостаток кислорода в воздухе. Все-таки 2600 метров над уровнем моря – не шутки! Вода там кипела при 82°С, сварить мясо можно было только в скороварке. Долго заживали любые раны, долго квасилась капуста и закисало молоко, т.к. все реакции окисления были замедленными. Так вот высокогорье во время криза не позволяло встать с постели. Принимая вертикальное положение, человек испытывал страшнейшее головокружение, тошноту, рвоту, т.е. все признаки горной болезни. Оставалась надежда, что так будет не всегда, нужно пережить следующий месяц. Потом приступы будут повторяться, но уже гораздо реже и с меньшей силой.

Во времена приступов горной болезни, которые длились 1-2 дня и наваливались один раз в 2-3 месяца, невозможно было выйти за забор. Сразу же сбивал с ног резкий местный запах – смесь человеческого и лошадиного пота, лошадиного навоза (у местных лошадь – основной и самый доступный вид транспорта; там даже было лошадиное такси), дыма (пищу готовили на эвкалиптовых дровах), восточных специй и эфирных масел (сандал, корица, тмин и др.).

В сезон дождей случались очень страшные грозы. Учитывая высоту над уровнем моря, молния и гром били так, что звенели стекла в окнах. Часто выходило из строя электрооборудование. А это уже было настоящим стихийным бедствием, ведь отсутствие электричества превращалось в отсутствие освещения, горячей, а потом и холодной воды, и, наконец, горячей пищи, т.к. плитки в основном были электрическими. Для таких случаев в каждом доме в одной из квартир имелась газовая плита с баллоном газа, которой пользовались все семьи, живущие в доме. Воду, когда она заканчивалась в водонапорной башне, привозили в бочке водовозом. Освещались часто свечами, благо, они свободно и недорого продавались в местных лавках.

 

БЕЗОПАСНОСТЬ

Мы жили на территории училища отдельно, были отгорожены от всех забором из колючей проволоки. На въезде стояла небольшая сторожка, в которой дежурили эфиопские охранники. Они не пропускали посторонние машины и людей. Кроме того, наши мужчины дежурили по очереди. В наряд ходили все (естественно, кроме командира и замполита), как военнослужащие, так и служащие СА, как полковники, так и лейтенанты. Вообще между ними никакой разницы там не было. Все ходили в корейской «форме наёмника» без знаков различия. Мужчинам на ночь выдавали табельное оружие: ПМ, АКМ и сумку с запасными рожками. Днём оружие хранилось в дежурке, в 20:00 его нужно было получить, а в восемь утра сдать. Всю ночь горел свет на крыльце и в лоджии. Дежурный, не выходя из своей «дежурки», мог просматривать всю территорию. Там же в дежурке был телефон, по которому можно было связаться с любой точкой мира, была селекторная связь. Помогали охранять территорию собаки. Сначала их было три, потом осталось две, а в конце нашего пребывания только одна, но самая умная – восточно-европейская овчарка Джина, выученная кинологами, работавшими при нашем посольстве. Она терпеть не могла эфиопов, моментально знакомилась с вновь прибывшими, различала красную повязку на руке у дежурного и сопровождала его в обходах.

Собак кормили женщины, по очереди, каждая в течение недели. Для этого выделялись денежные средства, имелась специальная посуда для варки каши. На рынке покупали несколько коровьих хребтов, целую коровью печень, крупу и овощи. Дежурная по кормёжке собак всё это закупала, варила по инструкции кашу, кормила животных 2 раза в день, следила за тем, чтобы у них всегда была чистая вода и чистые миски. Большой популярностью у местных пользовались серые и чёрные щенки нашей Джины, ведь местные собаки рождались только рыжими.

Несмотря на все меры безопасности, у нас из лоджии украли детские вещи – колготки и трусы, которые висели на веревке после стирки: мы вернулись домой из клуба после кино и обнаружили, что половины вещей нет. Лоджия выходила на пустырь, который отделял нашу территорию от остальной территории училища. Спасибо, что хоть что-то оставили.

Кроме того, все мужчины по очереди, опять-таки за исключением командира и замполита, по вечерам работали киномеханиками. Один из домов был внутри оформлен, как офицерский клуб. Там имелась кинорубка с двумя кинопроекторами. Фильмы привозили из офиса ГВС и нашего Посольства.

 

ДЕТИ, ЛОШАДИ, СОБАКИ

 

Я не случайно соединила детей, лошадей и собак в одном рассказе. Отношение к ним в этой стране было одинаково жестоким. Лошадей, которых использовали как гужевой и пассажирский транспорт, нещадно хлестали нагайками и лупили палками. Собак забрасывали камнями, пинали ногами, били палками и плетками. Естественно, что ни лошадей, ни собак, ни кошек никто специально не кормил. Все они были худые и облезлые, изможденные и полудикие, со следами от ран и побоев, питались тем, что добудут сами. Кошки даже мяукали как-то по-особенному – с диким рокотом. Их невозможно было приучить к рукам, даже если воспитывать с самого раннего кошачьего возраста.

На детей вообще нельзя было смотреть без слез. Самые маленькие абсолютно голые, чуть постарше – полуголые, грязные, рахитичные, сопливые, с язвами и живыми мухами на язвах, теле и лицах, естественно, голодные и босые. Часто на детях и взрослых было надето по двое-трое брюк и футболок. Все они были порваны в разных местах, и дырки перекрывали одна другую. Никто никогда не чинил и не стирал одежду, она истлевала при носке прямо на теле. Не знаю, как они выносили холодные ночи. Документы, удостоверяющие личность ребенка, выдавались только тогда, когда ребенку исполнялось 5 лет – из-за высокой смертности среди детей до 5-ти лет государство даже не тратилось на свидетельства о рождении.

 

МУРАВЬИ И ТЕРМИТЫ

 

Нам очень досаждали эти насекомые. Муравьи-путешественники идут организованной колонной в течение 2-4 дней. И дорожку эту невозможно засыпать грунтом, полить водой или выжечь огнем. Муравьи обойдут стороной очаг поражения и будут идти дальше. Иногда такая дорожка могла появиться внутри квартиры. Нужно просто переждать. Но на расстоянии метра от основной дорожки располагаются муравьи-воины, которые охраняют тех, кто идёт в основной колонне. Муравьи-воины крупнее размером – до1,5 см с очень сильными челюстями и ядом. Муравьи попадают на обувь и ползут вверх в поисках тела, могут укусить за ногу выше носка или за живот. Укус такого муравья даже взрослому мужчине невозможно вытерпеть, не закричав. Но потом ещё нужно найти муравья на своем теле и оторвать его. А он впивается в кожу так, что легче теряет собственную голову, чем добычу в виде человека. Но и оторванную муравьиную голову отодрать от кожи сложно – челюсти муравья вцепляются намертво, и яд продолжает поступать в рану.

Помню случай, когда такие муравьи атаковали собачью будку, в которой находились уже подросшие щенки нашей собаки Джины. Мы возвратились домой вечером после кино. За закрытыми дверями услышали лай и скрежет собачьих когтей. Открыли дверь, собака залаяла и бросилась прочь от двери в темноту. Так повторилось несколько раз, пока мы не поняли, что Джина куда-то нас зовет. Пошли за ней, она нас привела к будке с щенками. Щенки истошно пищали. Вытащив их из будки, мы увидели, что вся их шерсть и тело усеяны муравьями: муравьиная дорожка на этот раз пролегла через их конуру. Муравьи впились в молодые щенячьи тельца и нещадно жалили. Два щенка ещё пытались пищать, а третий, самый красивый, уже был парализован: глаза его остекленели, и он уже не издавал ни звука и не шевелился. Мы позвали друзей и стали сообща обрабатывать щенков – мы выдирали из них муравьев вместе с шерстью. Потом перенесли их в другую будку. Щенка, не подающего признаков жизни, старший по городку приказал закопать, когда тот перестанет дышать. Но его забрала в дом женщина, ответственная за кормёжку собак, и поила его всю ночь теплым молоком из пипетки. К счастью, все щенки выжили.

Термиты не кусались, но съедали всё деревянное. Местами перегородки в наших домах держались только на нескольких слоях краски – дерева уже не было. По ночам из полости стен доносилось тихое дружное чавканье – это тысячи термитов делали свое чёрное дело. Самка термитов откладывает огромное количество яиц в землю. В какой-то момент, как правило, к вечеру, из земли начинает бить фонтан из термитов: они ещё с крыльями, вылетают из своего гнезда и стараются улететь как можно дальше. Как только термит коснётся земли после своего первого и последнего полёта, его крылья отпадут, и дальше он будет только ползать. Летят и ползут термиты на свет. Поэтому при обнаружении вблизи дома такого фонтана дежурное освещение лучше не включать. Иначе утром в ближайшей от улицы комнате весь пол будет усеян отпавшими термитными крыльями. И можно только догадываться, сколько сотен термитов присоединится к дружному ночному чавканью, доносящемуся из стен.

 

ЛЕТИМ В ПУСТЫНЮ

 

Я уже писала о том, что мы жили в 40 километрах от Аддис-Абебы, если по прямой, и в 60 – если по трассе. В одном из трёх «блатных» мест с самым благоприятным для советского человека климатом и условиями жизни. Но попали мы туда не по блату, а лишь благодаря тому, что с нами была наша маленькая дочка. Кроме неё, в нашем городке было ещё 2 девочки трёх и четырех лет и мальчик-первоклассник. Мальчик учился дома с мамой, проходил всю программу самостоятельно, а раз в месяц его возили в Аддис-Абебу в школу при нашем Посольстве, сдавать экстерном всё, что он выучил.

Через 3 месяца моего пребывания в Эфиопии, когда меня наконец-то отпустила горная болезнь, поступило сообщение, что двух переводчиков с семьями переводят на восток, в саванну в зону повышенной опасности, как в природном, так и в военном смысле. Речь шла о той самой провинции Огаден, которую никак не могли поделить Эфиопия и Сомали. Переезд коснулся нашей семьи непосредственно. Затяжной военный конфликт с Сомали не был урегулирован, в тех местах когда-то проходили ожесточенные бои, а граница на карте была обозначена пунктиром. Нам стало известно, что белых детей там не видели никогда, и надеялись, что вышло недоразумение, и командование просто не знает о существовании наших дочек. Но оказалось, никакого недоразумения не было. Жены наших полковников отговаривали нас туда лететь, советовали написать рапорт и уезжать в Союз. Женщины говорили, что согласиться лететь туда означает своими руками угробить и себя, и детей. Мы всё же приняли решение лететь, а если не сможем там жить, то напишем рапорт уже из Урсó.

Команда на вылет пришла вечером около 18-00. Утром в 6-00 нужно было выехать в Аддис-Абебу. Всю ночь мы паковали вещи, раздавали друзьям оставшиеся продукты. Поспали пару часов, простились с сослуживцами - и в путь. Из Аддис-Абебы в Дире-Дауа мы добирались около часа – летели транспортным самолетом геологов, АН-26. Пыталась рассмотреть в иллюминаторе ту безжизненную пустыню, о которой мне рассказывали, но я видела только большое количество зелени. В Дире-Дауа прилетели в 2 часа дня. Бетонная раскаленная ВПП, солнце в зените, температура воздуха просто нереальная. Вдыхаемым горячим воздухом сразу же обожгло гортань, дети попросили пить. Нас встречал наш новый замполит. Он сводил нас аэропорт, там мы напились горячей колы, посетили туалет, а потом поехали на новое место. Замполит нам сказал, что в Урсо градусов на 6-8 жарче, чем в Дире-Дауа. Боже мой, неужели где-то бывает еще жарче?

Урсо — пехотное училище, расположенное в 40 км на запад от Дире-Дауа. Саванна (или африканский буш) перемежается с пустыней, высота 1400 метров над уровнем моря. Высокогорья не ощущается, но зато имеются свои прелести. Гражданского населения нет, только военные. Аккуратные каменные домики на 4 семьи, которые когда-то строили итальянцы. Между этими домиками – домики поменьше, как оказалось, для прислуги. В большом доме, в каждой комнате звоночек для вызова прислуги. Правда, у наших людей прислуги не было, домики для прислуги использовались как хозяйственные помещения (библиотека, кинорубка, сауна и т.д.).

Меня поразило устройство дома. По площади он оказался меньше предыдущего, но зато был весь каменный с крышей из ослепительной оцинковки и полом из мраморной крошки. Вся «столярка» – металлическая, двери и окна открываются и закрываются с характерным железным лязгом. Стекол в окнах нет, вместо них натянуты металлические сетки.

Там же впервые в жизни я увидела подвесные потолки. Но особенно меня поразила электрическая проводка. В спальне было два выключателя: один на входе, у дверей, а другой – над кроватью. При этом работали оба выключателя, как один. То есть изменение положения любого из них изменяло состояние люстры. Можно было зайти в комнату, включить свет у двери, лечь в постель, натянуть москитную сетку, а потом выключить свет через сетку, не вставая с кровати другим выключателем. В гостиной было такая же система, но из трёх выключателей: один на входе, у двери, ведущей из коридора, другой – над диваном, а третий – на парадном входе с улицы. Вода подавалась по часам с 6 утра до 8 вечера. Причем только горячая: пока она поступала по трубам из водохранилища, успевала естественным образом нагреться до 40 градусов. Употреблять её некипяченой было нельзя.

Дом был обсажен папайей, гуавой и кустами азалии, каркадэ и мочалок. Я, как и на предыдущем месте, посеяла петрушку, укроп и щавель.

Из-за высокой температуры воздуха и отсутствия ночных заморозков в этих местах было множество тропических болезней: лишаи, амёба (амёбная дизентерия), брюшной тиф, дизентерия, малярия и т.д. Всё это усугублялось удаленностью медицины и, в частности, полным отсутствием детских врачей. Было очень много агрессивной живности: змеи, ядовитые пауки и скорпионы. По ночам в окне можно было увидеть диких животных: длинноухих лисичек фенеков, гиен, диких верблюдов и обезьян, мангустов и дикобразов. По пустыне ползали огромные пустынные черепахи. А обилие птиц!

Днем по пустыне ходили верблюжьи караваны с товаром. Пастухи пасли стада коз и баранов. Прогуливались большие группы огромных обезьян-бабуинов.

Люди здесь тоже жили другие. По национальности сомали, по вероисповеданию – мусульмане. Мужчины ходили в юбках. Чем старше мужчина, тем длиннее юбка. У мальчишек-подростков юбки едва прикрывали «пятую точку», а у стариков были почти до щиколоток. Мужчины прогуливались по пустыне, пасли скот. Руки у них всегда находились на лежащем подобно коромыслу на плечах АКМе – это у взрослых, а мальчишкам автомат заменяла палка. Не знаю, от кого они готовились обороняться, от бандитов или хищников.

В нескольких километрах от Урсо, вдоль дороги из Дире-Дауа тянется горная гряда. Вдоль неё по глубокому каньону течёт удивительная горная река. Глубина этой реки не больше 10-50 см, но у неё очень сильное течение и кристально чистая, холодная вода. По склону горного хребта и далее и по саванне через Урсо проходит железная дорога. Это единственная железная дорога в Эфиопии, причём международная, которая связывает Аддис-Абебу с Джибути, столицей одноименного соседнего государства. По этой железной дороге ходил поезд, очень похожий на паровозик из мультфильма «Голубой вагон». В составе было несколько вагонов разного класса, в некоторых вагонах пассажиры занимали даже крыши.

Направляясь из Дире-Дауа в Урсо, мы переезжали несколько бетонных мостов через реки. Но русла этих рек были настолько сухими, что мы с трудом верили, что в них вообще когда-то текла вода. Два моста были разрушены, причем непонятно в результате чего: воздействия водной стихии или военных действий. Машины переезжали такие места прямо по днищам рек. Реки тоже были в глубоких каньонах, на их стенках явно виднелись следы настоящей водной стихии.

На территории пехотного училища в Урсо находился уникальный амфитеатр под открытым небом, такой себе кусочек Колизея. Прямо в горе по секторам окружностей в скальной породе были вырублены скамьи (непонятно, вручную или с помощью какого-то механизма), высота этого сооружения была не меньше 50-ти метров. Внизу располагалась сцена. Там проводились концерты. За три месяца пребывания в Урсо мы побывали на 2-х концертах: один – эфиопского национального певческого и танцевального коллектива, другой – интернациональной бригады артистов из стран социалистического лагеря. Во втором концерте принимала участие известная исполнительница русских народных песен Людмила Рюмина, танцор-осетин, метавший ножи всеми частями тела (эфиопы были просто в ступоре) и известный болгарский певец Бисер Киров. Вечером после концерта мы все встретились с ними в нашем офицерском баре и очень душевно пообщались. Артисты приехали к нам в Урсо на абсолютно убитом автобусе «Мерседес», водитель который долго не мог найти в округе место для парковки. Дело в том, что аккумулятор в автобусе отсутствовал, и ему нужно было стать на горке, чтобы потом завестись «с ходу». Но найти горку в пустыне не так-то просто.

 

ПОЕЗДКА В ГОСПИТАЛЬ

 

Перед перелётом в Урсо мой муж попал в автомобильную аварию. Отделался легко (ушиб грудной клетки), но несколько дней ему всё же пришлось полежать в военном госпитале в Аддис-Абебе. Иногда мне кажется, что именно это и послужило причиной нашего перевода в саванну, т.к. от расследования происшествия старались отвести как можно больше участников и свидетелей. Но наши доктора настоятельно советовали ему через месяц сделать повторное рентгеновское обследование грудной клетки. А у нашего ребёнка на животе появилась какая-то плохо распознаваемая сыпь, как следствие того, что мы одели на нее нестиранную, только что купленную на вещевом рынке футболку.