Труд в роли источника увеличения стоимости и потребительной стоимости

Чтобы объяснить возможность увеличения богатства общества, взятого как стоимость и потребительная стоимость, необходимо обращаться прежде всего к труду. Однако роль труда в их увеличении существенно различается.

Известно, что общественно необходимые затраты живого труда (необходимого и прибавочного) и такие же затраты прошлого труда, заключенные в потребляемых средствах производства и в использовании природных сил, в результатах труда получают свою эквивалентную величину в стоимости произведенного товара. Согласно закону стоимости результат труда по своей стоимости равен общественно необходимым затратам труда. Точно так же стоимость совокупного продукта остается равной примененному совокупному рабочему времени и не может его превосходить. Более того, в общем случае, когда повышается производительность труда, стоимость не только не возрастает, а, наоборот, уменьшается. Возрастать может лишь ее прибавочная часть, но за счет равного уменьшения ее необходимой части, идущей на воспроизводство рабочей силы. Общая же стоимость по отношению к общественно необходимым затратам труда возрастать не может. Отсюда проистекает принцип так называемого «нулевого роста» экономии.

Только так может решаться вопрос, если оставаться в рамках закона стоимости. Поэтому те экономисты, которые не хотят признавать неоплаченный прибавочный труд в качестве источника прибавочной стоимости, не в состоянии согласовывать свои суждения о прибавочной стоимости с признаваемым ими же законом стоимости[13]. Они вынуждены искать источник прибавочной стоимости в чем угодно, только не в живом прибавочном труде. У одних таким источником является обмен, при котором цена якобы превышает стоимость и дает прибыль, у других она извлекается из «воздержания» предпринимателя, у третьих —это зарплата предпринимателя за свой труд и т. п. Чаще всего источником прибавочной стоимости объявляется производительная сила труда, которая хотя и влияет на величину прибавочной стоимости, но отнюдь не является ее источником. Им является только неоплаченный живой прибавочный труд. Нарушается, следовательно, принцип эквивалентности в обмене между трудом и капиталом, а закон стоимости теряет свою силу при объяснении прибавочной стоимости, согласованности не получается.

Стоимостная парадигма с самого начала столкнулась со своей противоположностью — потребительностоимостным пониманием производства продукта. Попытки распространить понятие «стоимость» на процессы, объяснимые только законами движения потребительных стоимостей, приводили к серьезным противоречиям в экономической науке и в самой стоимостной теории.

Противоположность между действительно полезным трудом и трудом, создающим меновую стоимость, волновала Западную Европу, по свидетельству К. Маркса, в течение всего XVIII столетия[171], а в дальнейшем (в XIX в.) привела к вульгаризации трудовой теории стоимости и в итоге —к отказу от ее трудовой основы.

Несмотря на то, что классическая политическая экономия свела стоимость товара к труду (иначе говоря, потребительную стоимость — к целесообразному реальному труду, а меновую стоимость —к среднему общественному труду), она запуталась в противоречиях, когда пыталась определить стоимость главного составляющего теории стоимости — самого труда, за которым всегда стоит живой человек. Названное главное противоречие выглядит так: если труд (рабочее время) определяет стоимость товара, то как можно определить стоимость самого труда или хотя бы его величину, поскольку рабочее время не может быть своей собственной мерой. Знать же, сколько труда надо затратить, чтобы обеспечить собственное существование, для человека и для науки не менее важно, чем определить величину стоимости товара. Оказалось, что на базе стоимостной формулы классической политической экономии эту проблему и соответствующее противоречие разрешить невозможно. Для того чтобы определить стоимость труда (рабочего времени), приходится обращаться к стоимости его продукта, приравнивать стоимость труда к стоимости его продукта, следовательно, зарплату к стоимости продукта. Это логически приводит к порочному кругу (стоимость продукта определяется трудом, стоимость труда — стоимостью его продукта) и никак не согласуется с практикой, поскольку меновая стоимость труда на деле оказывается меньше стоимости его продукта.

Выход из этого порочного круга нашел К. Маркс. Он отказался от наделения труда стоимостью, сохранив за ним лишь свойства источника стоимости. Стоимость труда он заменил стоимостью рабочей силы, представив ее товаром особого рода. Только таким образом решается данная проблема в рамках парадигмы трудовой стоимости. Но это —не окончательное ее решение. Столь же законно можно спросить: чем же определяется количество труда, заложенного в товарном эквиваленте рабочей силы и необходимого для нормального функционирования и развития самого человека? Найти ответ на данный вопрос в теории стоимости рабочей силы, ее обмена на товарный эквивалент и вообще в трудовой теории стоимости не представляется возможным. Стоимость рабочей силы и ее эквивалентный обмен на продукт не объясняют ни количества труда, нужного для выживания человека, ни возможности получения прибавочного продукта (прибавочной стоимости) для его развития за счет дополнительного труда. Решение этой проблемы упирается в потребительную стоимость рабочей силы, теория которой осталась неразработанной. Ее не найти ни в трудах классиков политической экономии (А. Смит, Д. Рикардо), ни в работах К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, ни в неоклассической политэкономии. Нужно, следовательно, выйти за пределы трудовой теории стоимости и решить проблему на основе другой теоретической парадигмы.

Из трудовой теории стоимости нельзя также вывести причину возникновения прибавочной стоимости, поскольку вне поля зрения остается потребительная стоимость рабочей силы, в процессе реализации которой создается прибавочная стоимость. Трудовая теория совершенно справедливо в поисках ее причины указывает на труд, но это должен быть не абстрактный, а конкретный труд. Абстрактный же труд позволяет установить лишь характер и величину труда (рабочего времени), в рамках которых создается прибавочная стоимость.

Законом стоимости не выявляется участие факторов производства (средств труда, земли и т. п.) в создании продукта, их превращение из формы средств и условий труда в новое качество — в продукт с новой потребительной формой. Этим во многом объясняются попытки искать источник прибавочной стоимости вне труда как созидателя стоимости —в средствах производства (технике), природных силах, используемых в производстве, в производительности живого труда и т. д., которые, в свою очередь, объявляются капиталом, им приписываются социально-экономические свойства самовозрастающей стоимости.

Отечественные авторы, пишущие о кризисе марксистской политической экономии, усматривают в этом утрату значения прибавочной стоимости для понимания сущности современного «постиндустриального» капитализма. Прибавочная стоимость, заявляет Ю. А. Красин, «не говоря уже о принципиальных трудностях ее измерения, не объясняет современного механизма эксплуатации», понятие капиталистической эксплуатации по «Капиталу» размывается[172]. На место эксплуатации, объяснявшей вроде бы лишь в прошлом взаимоотношения труда и капитала, предлагается система взаимозависимости и согласования интересов, оснащенная гибкими механизмами урегулирования социально-политических конфликтов и противоречий, т. е. система социального партнерства.

Есть еще одна форма противоположности меновой и потребительной стоимости, имеющая прямое отношение к формированию новой парадигмы в экономической науке. На поверхности это противоречие проявляется в том, что рыночная цена товара, призванная выражать его меновую стоимость, оказывается (при своем падении или повышении относительно своей стоимости) непосредственно зависимой от потребительского спроса (соотношения спроса и предложения), хотя сама меновая стоимость зависит от труда. В этом противоречии обнаруживается тот факт, что труд по условиям потребления товара по существу не равен труду по условиям его производства, т. е. взаимодействие производства и потребления в чем-то не подчиняется закону стоимости, не объясняется им. Тогда значение вещи для человека, для удовлетворения его потребностей принимается за ее стоимость, т. е. стоимость сводится к полезности, а новой парадигмой экономической науки объявляется теория предельной полезности.

Названные выше и многие другие противоречия свидетельствуют о том, что трудовая теория стоимости оказывается в затруднительном положении при объяснении ряда важнейших экономических явлений, в частности самого труда и производительных сил, особенно природных сил, не имеющих стоимости, поскольку они не являются овеществленным трудом. Необходимость разрешения противоречий в понимании процесса труда и процесса образования стоимости, между полезным трудом и трудом, создающим стоимость, а также других противоречий не могла не привести по чисто логико-теоретическим основаниям к попыткам замены стоимостной парадигмы на новую и разработки другой парадигмы в экономической науке.

На Западе такой новой парадигмой была выдвинута теория предельной полезности, отождествляемая с маржиналистской революцией в экономической науке. В противоположность классической политической экономии, исходящей из стоимости и ее определения затратами труда (издержками производства), маржинализм за исходный пункт предлагает брать потребительное отношение человека к вещи, т. е. человека с его потребностями. «Из нашего изложения, — писал К. Менгер, — вытекает, что человек со своими потребностями и своей властью над средствами удовлетворения последних составляет исходный и конечный пункт всякого человеческого хозяйства»[173]. Этот исходный пункт остался в основном и в неоклассической политической экономии. У Дж. М. Кейнса, например, он фигурирует в виде первенства и решающей роли потребительского спроса по отношению к предложению.

Под влиянием полезностной парадигмы возникли суждения относительно того, что производство ради удовлетворения потребностей ныне идет на смену производству ради прибыли (А. Энштейн, представители Римского клуба и др.). В Декларации, принятой на Всемирной встрече на высшем уровне по социальному развитию (Копенгаген, 1995), было заявлено, что и в тот период, и в XXI столетии социальное развитие и удовлетворение потребностей людей выдвигаются на первый план. Выходит, что человек с его потребностями, человеческое измерение экономики, производство ради максимального удовлетворения потребностей людей становятся центральным пунктом новой, противостоящей трудовой стоимости парадигмы и что это принято господствующей ныне на Западе (да и у нас) неоклассической экономической теорией, призванной синтезировать принципы стоимости и полезности. Неужели, возникает невольный вопрос, здесь имеет место действительное намерение покончить со стоимостным принципом ведения хозяйства и общественной жизни вообще, отказаться от экономики, функционирующей ради прибавочной стоимости (прибыли), которая является основой существования всех непроизводительных классов и социальных слоев, в том числе и гуманитарной интеллигенции. Не секрет, что на практике происходит обратное: товарную и стоимостную форму приобретают многие из тех вещей, которые раньше не продавались и не покупались: человеческое тело, человеческие органы (сердце, почки, печень и др.), информация и т. п. Перекачка прибавочной стоимости, в том числе и посредством превращения средств обращения (денег) в товарную форму, из многих развивающихся стран в развитые довела разницу между богатыми и бедными людьми до угрожающих цивилизации размеров. Неужели экономисты предлагают отказаться от стоимостных механизмов, приведших ко всему этому?

На поверку оказывается, что речь идет лишь о том, чтобы стоимость и ее законы представить в их противоположной форме: стоимость в виде потребительной стоимости (полезности), определяемой вроде бы только субъектом, а закон стоимости — в форме закона спроса и предложения. В этих формах труд как субстанция и созидатель стоимости, а вместе с ним и производитель — рабочий, отодвигаются настолько далеко, что все общество как будто вращается не вокруг труда, а вокруг обмена и потребления, оно только то и делает, что меняет и потребляет. В странах Запада, где производительным трудом занято менее трети собственного трудоспособного населения, такая концепция впечатляет.

И все же не все современные экономисты принимают тезис о производстве ради удовлетворения потребностей. Например, Ф. Хайек видит в нем угрозу стоимостному механизму: при таком производстве, по его мнению, каждый рабочий мог бы непосредственно требовать продукт своего труда, в то время как это есть дело рынка, который и определяет его долю в продукте. Только рынок и устанавливаемые им цены, а не некая разумная справедливость в пользу бедных или знания людей о разумных потребностях позволяют производителю учитывать интересы производства[174]. Реализация же принципа «производство ради удовлетворения потребностей», когда это удовлетворение происходит на стоимостной и рыночной основе, становится невозможной.

В отечественной экономической науке на установление новой парадигмы, отличной как от классической трудовой теории стоимости, так и маржиналистской концепции, претендовали представители теории оптимального функционирования экономики. Сохраняя формально своей базовой концепцией трудовую стоимость в ее марксистской трактовке, многие представители этой школы тем не менее выставили исходным пунктом не затраты, а результаты труда, их общественную полезность, в конечном счете — развитие человека и максимальное удовлетворение его потребностей, объявленные объективно обусловленной целью функционирования экономики и глобальным критерием оптимальности развития экономики и всего общества.

Вклад, вносимый тем или иным благом в реализацию этой цели, эта же теория предлагает брать основой для соизмерения благ. Соответственно, соизмерение затрат и результатов должно осуществляться на базе оценок общественной полезности. Это значит, что на место трудовой стоимости ставится превращенная форма ее проявления — общественная полезность, а сама стоимость определяется как отношение издержек производства к полезности, т. е. к определению стоимости продукта добавляется его полезность. Теория, предназначенная для оптимизации функционирования экономики социалистического общества, сохраняя вместе с полезностью трудовую стоимость, становится приемлемой и для рыночной экономики, в интересах которой она ныне переделывается. О социализме, общественной собственности, о которых раньше говорилось как об обязательном условии реализации оптимального функционирования экономики и ее соответствующего планирования, теперь уже разговора нет. Многие из «оптимальщиков» (С. Шаталин, Н. Петраков и другие) открыто встали на позиции капитализации экономики, рыночной стихии, не нуждающейся не только в оптимальном, но и в обычном планировании[175].

Из вышесказанного следует, что ни теории предельной полезности применительно к капитализму, ни теории оптимального функционирования экономики по отношению к социализму не удалось преодолеть трудовую теорию стоимости, особенно в ее развитой К. Марксом форме. И не только потому, что практика не преодолела стоимостные (рыночные) механизмы хозяйствования.

Остались невыполненными теоретические условия решения задачи:

а) превратить теорию стоимости в противоположную ей теорию;

б) найти в последней основание для новой парадигмы экономической науки, которая бы не только отрицала существующую (стоимостную), но и сохранила бы труд в качестве основы новой теории.

Никто, кроме К. Маркса, не вставал на путь решительного отрицания стоимостной парадигмы для будущего общества и не перешел в этом вопросе рубикон. Самое большее, что смогли предложить западные неоклассики и отечественные «оптималь- щики» — это эклектический «синтез стоимости и полезности» с преобладанием той или иной из них. Дуализм же, как известно, не есть решение вопроса. Некоторые отечественные экономисты даже пытаются пальму первенства в этом «синтезе» передать Ф. Энгельсу (а потому и марксизму), приведя высказывание из первой его экономической работы относительно определения им стоимости как отношения издержек к полезности, от которого он впоследствии отказался[176].

Нужно со всей ответственностью сказать, что ни К. Маркс, ни Ф. Энгельс, ни В. И. Ленин не связывали себя на все времена с трудовой теорией стоимости. Они ограничивали ее применимость определенными историческими рамками. Последней ступенью развития стоимостного отношения и основанного на стоимости производства они считали «полагание общественного труда в форме противоположности капитала и наемного труда»[177]. Что же касается будущего общества, в частности коммунизма или развившегося на своей собственной основе социализма, то они резко возражали против «социалистической теории стоимости», против использования в социалистическом обществе трудовой стоимости в качестве масштаба распределения материальных и духовных благ. Нет ничего ошибочнее и нелепее, утверждал К. Маркс, нежели предполагать контроль объединенных индивидов над своим совокупным производством на основе меновой стоимости [178]. Неудачи и трудности в построении социализма в бывшем СССР на этой основе подтвердили правоту К. Маркса.

Для обоснования этих положений К. Маркс обращался не только к теоретическим доводам, но и к действительным процессам экономического развития, прежде всего к научно-техническому прогрессу и процессам обобществления труда и производства. Именно К. Марксу принадлежит принимаемая в настоящее время критиками марксизма оценка воздействия научно-технического прогресса на стоимостные устои производства. Если предпосылкой основанного на стоимости производства, предполагающего в качестве примата отношение наемного труда и капитала, является масса непосредственного рабочего времени и количество затраченного труда как решающий фактор производства богатства, то по мере развития крупной промышленности эта база отпадет. Создание действительного богатства становится менее зависимым от рабочего времени и от количества затраченного труда, чем от мощи техники, приводимой в действие в течение рабочего времени. Возникает, следовательно, огромная диспропорция между затраченным рабочим временем и его продуктом, воплощенным в действительном (потребительностоимостном) богатстве общества.

В этом преобразовании производства в качестве его главной основы выступает уже не непосредственный труд, выполняемый самим человеком, и не время, в течение которого он работает, а присвоение его собственной всеобщей производительной силы, его понимание природы и использование ее сил, т. е. развитие общественного индивида. По сравнению с указанной новой основой производства кража чужого рабочего времени, а также прибавочный труд рабочих масс, на которых зиждется современное богатство, предстают жалким и недостойным человека основанием. Вследствие этого, как только труд в его непосредственной форме перестает служить основой богатства, рабочее время теряет свое значение меры богатства и, следовательно, меновая стоимость перестает быть мерой потребительной стоимости. Тем самым рушится производство, основанное на меновой стоимости [179]. К этому ведут и постоянно углубляющиеся под влиянием развития техники процессы обобществления труда и производства, о чем неоднократно писал В. И. Ленин. Обобществление производства в условиях монополий вступает в постоянное и безысходное противоречие с общей обстановкой товарного производства[180].

Если все вышесказанное дополнить данными о последствиях стоимостных оков научно-технического прогресса в современном мире, в частности тем, как «не-труд» немногих «цивилизованных» стран (в США, например, 70% работающих заняты в непроизводственной сфере) обеспечивается непосредственным живым трудом громадных человеческих масс стран третьего мира, как разрушается сравнительно развитое производство в странах бывшего СССР и Восточной Европы после внедрения стоимостных (рыночных) механизмов, да если еще прибавить последствия распространения стоимости на окружающую природную среду (не имеющую стоимости) в виде губительного для человеческого мира экологического кризиса, то отношение к стоимостной парадигме становится уже предметом человеческой морали, нравственных оценок, а не только науки.

Что же касается научной стороны дела, то вывод очевиден: основатели марксизма предвидели кризис стоимостной парадигмы экономической науки, хотели этого кризиса, но это ни в коем случае не есть свидетельство кризиса марксизма в этом отношении. Это скорее кризис тех, кто у нас еще недавно ходил в «товарниках». Ничего хорошего он не сулит и представителям теории предельной полезности и теории оптимального функционирования экономики.

Маржиналисты, отказываясь от услуг категории труда при анализе экономических ценностей, тем самым обрекали себя на субъективизм и психологизм, приведшие ко многим догмам, в частности к отрицанию соизмеримости потребительных стоимостей и вытекающим из этого субъективистским оценкам движения потребительских и производительных благ. Сторонники теории оптимизации экономики, обращаясь к труду во имя обоснования объективности полезностных оценок, неизбежно оказывались под властью стоимости, если не в затратном, то в субстанциональном аспекте. Отсюда проистекали многие искажающие влияния стоимостных критериев при объяснении явлений, подчиняющихся законам потребительной стоимости, например отождествление эквивалентности обмена меновых стоимостей с принципом равенства (уравнивания) затрат и результатов, спроса и предложения и т. д.

Современные представители постиндустриализма в решении этих вопросов ничего серьезного тоже не предложили. Они, призывая к деструкции трудовой стоимости, не нашли чем заменить труд, как будто стоимость создается знанием (информацией) в обход труда, вероятно, даже умственного. Поскольку созданная знанием громадная стоимость не имеет почти никакого отношения к издержкам ее появления, то приходится обращаться к потребителям, которые ее формируют.

Преодолеть стоимостную парадигму в экономической науке и обосновать новую парадигму можно только в том случае, если исходить из трудовой основы экономической теории, т. е. преодолевается не труд, а лишь одна из форм его социального функционирования. Заслуга К. Маркса состоит не в том, что он свел стоимость к труду (до него это сделали А. Смит и Д. Рикардо). Он подвел трудовую базу под понимание всей экономики, предложил вращаться всему обществу вокруг «солнца труда». Именно по этой причине парадигматический статус марксистской политической экономии — не частный случай новой парадигмы политической экономии, а основа для ее создания. Этой новой парадигмой, как будет сказано в дальнейшем изложении, является трудовая теория потребительной стоимости. Ее не удалось разработать К. Марксу, но она вытекает из логики его экономического учения. В целом же формулировка и обоснование экономических законов движения потребительной стоимости остаются одной из незавершенных областей экономической науки, анализ которых призван способствовать утверждению в ней этой новой парадигмы.