Для нас взгляды гольд фон фернека представляют интерес лишь потому, что они дают нам возможность противопоставить им методологически правильное понимание противоправности.

Все построение Гольд фон Фернека основано на двух предпосылках:

а) по собственному его признанию, он является представителем психологизма, т. е. переносит в область юридических отношений положения, заимствованные из психологии;

б) другой предпосылкой является понятие адресата, правовой нормы; правовая норма рассматривается им как волеизъявление законодателя, адресованное дееспособным лицам и действующее лишь постольку, поскольку оно восринято или должно быть воспринято.

В общественных науках нередко прибегали к психологическим объяснениям с целью придать той или иной экономической либо юридической теории псевдо-реалистическую окраску. Типичным примером этого в юридической науке была психологическая теория права Петражицкого. Такую же псевдо-реалистическую теорию противоправности предлагает и Гольд фон Фернек. На самом деле она реалистической не является, так как построена на неправильных методологичееких предпосылках, на непонимании и на игнорировании социальной природы права.

Юридическая наука является общественной наукой и как всякая общественная наука она не может игнорировать психологические факты, в частности интеллектуальные и волевые свойства человека, но не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории.

Правовые нормы, юридические отношения, права и обязанности людей отнюдь не являются психологическими фактами. Они явля-(»циальными фактами, т. е. относятся к -качественно иной области. Выше мы уже приводили данное Марксом определение юридического отношения как волевого отношения, в котором отражается экономическое отношение8. Маркс очень хорошо подчеркивает «волевое отношение», а не «воля», т. е. имеет в виду не психологический факт (воля как психологическое состояние), а факт социальный (волевое отношение между людьми). Наличие волевого отношения отнюдь не означает, что в психике лиц, связанных юридическим отношением, в течение всего времени существования отношения должны иметь место определенные волевые психические состояния.

Юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Должник не перестает быть должником от того, что он забыл о своем долге или не знал о нем (например, оказавшись должником в качестве наследника). Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его содержания, определяемого соответствующими экономическими отношениями. Оно реально как содержание воли господствующих классов, выраженной в правовых нормах, применение которых обеспечивается принудительной силой государства. Государство как организация господствующего класса обеспечивает осуществление правовых норм, в которых выражена воля этих классов. Конечно, для применения правовых норм и для реализации юридических отношений нужны определенные конкретные волевые акты тех или иных лиц. Правовые нормы и соответствующие им юридические отношения приводят к этим волевым актам и предполагают их, но отождествление права и юридических отношений с этими волевыми актами является грубой ошибкой.

Очень поверхностной и неправильной является также и вторая предпосылка Гольд фон Фернека: законодателя и адресата правовой нормы он ставит как бы в положение лиц — участников в гражданско-правовой сделки, правовая норма, закон, как бы приравнивается к односторонней сделке, для действительности которой необходимо, чтобы она была воспринята тем, кому она адресована. На немецком юридическом языке такая сделка называется empfang-bedürftigte Willenserklärung- Издание закона рассматривается так же, как, например, заявление одного контрагента другому о расторжении договора или как заявление стороны в альтернативном обязательстве о произведенном ею выборе. Конечно, законы публикуются во всеобщее сведение. В советском государстве, в отличие от буржуазных, принимаются широкие меры для ознакомления граждан с советским правом. Одной из наиболее действительных мер в этом отношении является гарантированное и обеспеченное Конституцией СССР право на образование (ст. 121) и колоссальный, непрерывно продолжающийся подъем культурного уровня трудящихся после Великой Октябрьской революции. Но все же действие закона не может быть поставлено в зависимость от ознакомления с ним того или другого гражданина или от способности его ознакомиться с законом. Закон, устанавливая определенный порядок, обеспечивает его осуществление независимо от того, как он понят и понят ли отдельным лицом. В этом особенность закона как мероприятия государственной власти, обязательного для всякого и каждого. Это не значит, что в отдельном конкретном случае не будет принято во внимание извинительное незнание тем или другим лицом закона. Но знание или незнание закона отдельным лицом или лицами не может быть условием его применения.

Неправильность предпосылок приводит и к неправильному выводу. Гольд фои Ферев смотрят на правовую норму как на правило, несоблюдение которого можно вменить в вину человеку, на правонарушение — как на умышленное пли неосторожное нарушение правовой нормы. Психический факт (умысел, неосторожность), с которым право считается, который оно n p и и и м а е т во внимание, сделан характерным признаком: правовой нормы и правонарушения. Между тем, если право считается с умыслом и неосторожностью, то это не значит, что там, где нет умысла и неосторожности, право не имеет значения и не может быть правонарушения. Закон связывает определенные последствия и с теми случаями человеческого поведения, когда лицо, нарушающее норму, делает это без умысла и не по неосторожности. Так, например, должник, не погашающий своего долга, нарушает закон, хотя бы он не знал, что он является должником. Добросовестный приобретатель похищенной или утраченной вещи должен вернуть ее собственнику. Должником и вообще обязанным лицом может быть малолетний, душевнобольной или слабоумный, т. е. лица, которые неспособны понимать значение своих поступков. В отношении недееспособных закон, как известно, устанавливает особый порядок их представительства (опека), который обеспечивает возможность их участия в гржданских правоотношениях в качестве субъектов прав и обязанностей. Но некоторые последствия нарушения права закон связывает не просто с фактом противоправного поведения, а с более сложным фактическим составом — с умышленным или неосторожным противоправным поведением (например, уголовная.кара, гражданская ответственность по ст. 403 ГК). Таким образом, Иеринг был прав, когда различал два вида противоправного поведения: а) объективно противоправное поведение и б) субъективно противоправное поведение. Будучи правильным по существу, это различие, однако, получило неудачное терминологическое выражение. Термин «субъективное правонарушение» (субъективная неправда), который довольно широко распространен, может вызывать неправильное представление. Он может навести на мысль, что дело идет о случае, когда лицо полагает, что оно действует неправомерно, хотя на самом деле его поведение может быть и правомерным. Этот термин может быть истолкован в том смысле, что в понятие умысла, а также и неосторожности входит сознание неправомерности поведения. Между тем дело совсем не в этом. В случае субъективио-противоправного поведения (субъективной неправды) самый факт правонарушения, т. е. противоречия поведения правовой норме, дан объективно, а совсем не обязательно в сознании правонарушителя. В сознании правонарушителя понимание неправомерности может быть, а может и не быть.

Так называемая субъективная противоправность есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входят в качестве необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения. Умысел или неосторожность лица, обусловившие совершенное им правонарушение, называется виной. Вина является таким образом определенным психическим состоянием правонарушителя, В определение вины необходимо ввести указание на противоправность обусловленного умыслом или неосторожностью действия. Действие может быть умышленное, т. е. деятель может предвидеть и желать наступления результата, но он не будет виновным, если действие не является противоправным. Равным образом неосторожность будет виной только в случае, если вызванное неосторожностью действие будет противоправным.

Фактическим составом, порождающим, в силу ст. 403 ГК, обязательства возместить вред, является виновное причинение вреда, т. е. умышленное или неосторожное правонарушение, причинившее вред. Ст. 403 ГК формулирует требование противоправности отрицательным образом («причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет..., что был управомочеи на причинение вреда...»). Кроме того, она формулирует это требование в общей форме, т. е. не дает ни перечисления отдельных фактических составов неправомерного поведения, ни перечисления случаев правомерного поведения. Ст. 403, таким образом, не знает отдельных гражданских деликтов, а знает единый общий гражданский деликт. Всякий неправомерно, умышленно либо неосторожно причиненный вред порождает обязательство его возмещения. Вопрос о специальных деликтах или об общем деликте в гражданском праве представляет большой интерес не только сам по себе, но и для нашей темы. Поэтому мы должны на нем остановиться, начав с историко-юридической справки.

Римское право не знало обязательства возместить всякий противоправный вред. Деликтные иски были индивидуализированы, т. е. они возникали лишь при наличии специальных фактических составов. Противоправность причинения вреда была необходима для всякого требования о возмещении вреда («nemo damnum facit, nisi qui id facît quod facere jus non habet», D, 50, 17, 171), но эти требования могли возникнуть лишь при наличии определенных составов 9.

Изданное в конце XVIII века (1794 г.) Прусское земское уложение говорило следующее: Schade heisst jede Verschlimmerung des Zustandes eines Menschen in Ansehung seines Körpers, seiner Freiheit oder Ehre, oder seines Vermögens (I 6, § I). Несмотря на это довольно широкое перечисление, в Прусском земском уложении еще нет общей формулировки гражданского правонарушения. Решительный шаг в этом направлении сделал французский гражданский кодекс, который дает знаменитую формулу: «Tout fait quelconque de l'homme, qui cause à autrui un dommage, oblige celui par la faute du quel il est arrivé, à le reparer» (ст. 1382). Элемент противоправности, как это и признают французская цивилистическая наука и судебная практика, включен в понятие вины. Подготовителыные работы к кодексу не оставляют сомнения в там, что, говоря о вине, кодекс имеет в виду в частности и элемент противоправности. Докладчик по вопросу о внедоговорных обязательствах в Государственном Совете — Трельяр — говорил: «Действия, порождающие эти обязательства, могут быть либо дозволенными, либо неправомерными. Действия дозволенные образуют так называемые квази-контракты; факты неправомерные являются деликтами или квази-деликтами» 10. Докладчик по этому же вопросу в Трибунате — Бертран де Грейль — формулировал ту же самую мысль11. Французская судебная практика широко использовала ст. 1382 в.качестве общего средства защиты гражданских прав буржуазного общества, т. е. в первую очередь частной собственности и фигурирующей в буржуазной идеологии под разными названиями (чаще всего под названием свободы договоров) свободы для владельцев средств производства зксплоатировать представителей наемного труда. Ст. 1382 сделалась одной из наиболее цитируемых в решениях французских судов. Она давала большие возможности и ставила мало преград для защиты против всякого посягательства, которое суды признавали противоправным. Простор, оставляемый ее формулировкой, соответствует общему характеру французского гражданского кодекса, который, избегая казуистики, предпочел давать основные принципы буржуазного права в форме, порой приближающейся к декларации.12

По пути французского кодекса пошло и австрийское гражданское уложение 1811 г. (Allgemeines bürgerliches Gesetzbuch). Это уложение также в общей форме устанавливает, что обязанность возместить вред предполагает противоправность поведения причинителя, — и не дает при этом ни перечисления отдельных правонарушений, ни понятий для отдельных случаев противоправного поведения. Согласно § 1294, «Der Schade entspringt entweder aus einer widerrechtlichen Handlung, oder Unterlassung eines Ändern oder aus einem Zufalle. Die widerrechtliche Beschädigung wird willkürlich, oder unwillkürlich zugefügt. Die willkürliche Beschäaber gründet sich teils in einer bösen Absicht, wenn der Schade mit Wissen und Willen; teils in einem Versehen, wenn er aus schuldbarer oder aus Mangel der gehörigen Aufmerksamkeit, oder des verursacht worden ist. Beides wird ein Verschulden». § 1295 добавляет к этому: «Jedermann ist berechtigt, von demger den Ersatz des Schadens, welchen dieser ihm aus Verschuldenfordern...».

Интересно отметить ту позицию, которую занимало в этом вопросе законодательство дореволюционной России. Свод законов (т. X, ч. 1) рассматривал отдельно вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком (ст. 644 и след.), и вознаграждение за вред и убытки, последовавшие от деяний, не признававшихся преступлениями и проступками ст. 684). Соответствующие ст.ст. т. X, ч. 1 появились лишь в 1851 г. в результате работы комиссии Блудова. Ст. 644 совершенно отчетливо предполагала понятие противоправного поведения: «Виновный в.совершении какого-преступления или проступка, несмотря на то, с предумышленней или оного учинено им сие преступление, обязав вознаградить за все непооредственно причиненные сим действием его вред и убытки». Наоборот, буквальное содержание ст. 684 не указывает на противоправность причинения вреда: «Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства или необходимой личной обороной, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить». Статья expressis verbis освобождала от ответственности лишь в случае, если причиниталь был принужден требованиями закона или правительства, и умалчивала о случае управомочия, т. е. о правомерно причиненном вреде.

Ст. ст. 644 и 684 доставили много забот дореволюционным комментаторам. Классификация, поставившая гражданскую ответственность в зависимость от признаков, заимствованных из уголовного закона (преступление и проступок), не была связана с существом обязательства возместить вред. Случайное распределение материала между двумя рубриками привело к неустранимым противоречиям (например, освобождение от ответственности за случай было предусмотрено лишь для деяний, запрещенных в качестве преступле-вия или проступка,—ст. 647). Наиболее правильное объяснение было основало на истории указанных статей. Авторы закона 1851 года имели в виду воспроизвести в ст.от. 644 и 684 деление на деликты и квази-деликты, содержащееся в ст.ст. 1382 и 1383 французского гражданского кодекса, но сделали это крайне неудачно, опутав понятие умышленного правонарушения (délit) с понятием уголовно-караемого, а неосторожное правонарушение (quasi-délit) с понятием уголовно не караемого13. Авторы закона 1851 г., невидимому, не имели в виду отказаться от признака противоправности поведения, как необходимого условия для возникновения обязанности возместить причиненный вред. Так понимала ст. 684 сенатская практика, которая неоднократно указывала, что для возникновения обязанности возместить причиненный вред необходимо нарушение какого-либо права потерпевшего и что, в частности, по смыслу ст. 684, ответственность наступает «вследствие деяний, которые учинившее их лицо не имело права совершать, и упущений, допущенных лицом, обязанным и имевшим возможность их предупредить или предотвратить» 14. На той же точке зрения стояли и дореволюционные комментаторы.